… о городах глазами Глазычева

«Наука 2.0» с урбанистом Вячеславом Глазычевым

Мы публикуем материалы беседы с крупнейшим российским урбанистом - Вячеславом Леонидовичем Глазычевым в передаче «Наука 2.0» – совместном проекте информационно-аналитического портала «Полит.ру» и радиостанции «Вести FM». Беседу провели Борис Долгин и Анатолий Кузичев.

Международный опыт для отечественной стратегии
В работе над стратегией Москвы вместе с нами – Российской академией народного хозяйства госслужбы при Президенте РФ и нашими коллегами из НИУ ВШЭ, участвуют и зарубежные специалисты. Не для того, чтобы требовать от них рецепты решения наших проблем – тут надо было бы слишком долго вводить их в курс дела, но сложно переоценить их опыт решений их собственных задач.
Из этого можно делать разумные выводы и оценить их подход  и технологии там, где их можно применить. Нас интересовал человек, у которого есть опыт сравнительных урбанологических исследований городов, которые мы знаем очень плохо. В Латинской Америке, например. Мы приглашали моего старого знакомого Блэра Рубла, директора Института Кеннана, который занимался Америкой, у него не только Куритиба на слуху, но и Куско, и Лима, и Буэнос-Айрес. Что я знаю о Буэнос-Айресе? Ничего профессионально. То же и с Йоханнесбургом, и с Сиднеем.
Или есть замечательный город, занимающий одно из первых мест, он поменьше, чем крупнейшие мегаполисы, но уже близкий к ним, - Ванкувер. Естественно было пригласить человека, который делал Олимпийскую деревню не как Олимпийскую деревню, а как показательный район развития Ванкувера, который и так неплох. Ванкувер занимает промежуточное положение между Стокгольмом и Берлином, но технология и принципы, которые они использовали, интересны, их надо услышать от человека, который это делал.
Или японцы, которые худо-бедно всерьёз работают с большим Токио, и есть система его связи с наукоградами вроде Нариты. Услышать из первых уст и задать вопросы – это принципиально важно. Книги очень поздно передают опыт, это 8-10 лет. Пока люди осмыслят, обработают, запишут, найдут деньги, издадут – это долгая история. А тут вот эти люди.

Урбанистика
Так что же такое урбанистика и кто такой урбанист? Чуть больше 100 лет назад открылась первая кафедра урбанистики в Ливерпуле. Там была поставлена задача об обитаемой среде, в которой город – важный узел, но лишь одна из форм освоения территории.
Возникло понятие жилой долины - от гор с её пастушками и цветочками до рыбаков с сетями и лодками, а посередине возникал город. За эти годы изменилось только одно: между городом, пастухом и рыбаком возник пригород, чего не могло быть 1000 лет подряд.
Архитектурное знание – одно из важных элементов знания человека, занимающегося урбанистическим представлением. Второе – экологическое, третье – конечно, экономическое, потому что экономика городов – главная экономика, всё остальное уже стало работать на неё и ею продуцироваться.
Вся городская экология началась в Лондоне, что вполне понятно, - в самом урбанистическом ядре ХIХ-го века - в связи с эпидемиями. Тогда была установлена корреляция между их вспышками и колодцами.
Город – гигантское скопление людей и потребность в воде. Возникала гигантская проектная схема доставки чистой воды внутрь города. Ещё римляне решали эту задачу в своё время недурственным образом.
В ХIХ веке Москва оказалась в клубе мировых городов. Именно Москва, а не Санкт-Петербург, раньше начала заниматься удобствами, а не фасадом. Кроме того, подальше от начальства. Кстати, сегодня в российских регионах второй город всегда выигрывает по отношению к первому.
Есть столичный город Пенза, а есть Кузнецк, который второй по размеру город. Начальство подальше, дел побольше.
Мой товарищ Блэр Рубл написал хорошую книгу о вторых городах на переходе с ХIХ-го в ХХ-й век: Чикаго, Москва и Осака. Ни Чикаго, ни Москва, ни Осака не были столицами, но сами жители чувствовали столичность этих городов. И все три города давали более прогрессивные рывки, чем первые. Книга называется «Second Metropolis» («Вторые метрополисы»). У Рубла вообще очень интересные сравнительные исследования.

Что такое город
История города как института с его структурой является крайне важным элементом. Город – это всегда очень хитрая система, имитирующая демократию, при этом обладающая железной дисциплиной диктатуры. Это крайне интересная вещь. Здесь нельзя ничего имитировать, но опыт 2000-летней давности такой же свежий, как и сегодня.
Город – это, прежде всего, вопрос концентрации свободы выбора.
Выбора проживания, модуса жизни, типа занятости, способа добывания денег и т.д. Других возможностей не существует, это даёт только город.
Однако по другим формальным признакам - например, наличию огромного металлургического комбината,  ещё нельзя говорить о городе. Детройт рухнул, потому что существовал на простой схеме слободы при сборке автомобилей. А как только автомобили стали собирать в других местах, он превратился в чёрную дыру.
Неподалёку есть Питтсбург, который тоже был как наш Череповец, металлургический город, но по 1001 причине там был гораздо более сильный университет. Университетские дела были и в Детройте, но слабее, слишком подчинённые людям от автомобильной промышленности. Поэтому одномерные. В результате Детройт – чёрная дыра, а Питтсбург вошёл в десятку business friendly - наиболее благоприятных для бизнеса городов США.
Основной работодатель там – медицинский факультет университета – кому это могло прийти в голову 20 лет назад?
Город окажется очень живучим, если в нём есть разное, если есть интеллектуальный потенциал и социальные силы, способные думать.
Вена казалась в жесточайшем кризисе лет 15 назад, она теряла всё своё классическое производство, кроме шоколадных шариков «Моцарт». Вена потеряла своё производство классических инструментов – его перехватила Япония. Тогда с помощью моего хорошего знакомого Ричарда с красивой фамилией Knight («рыцарь») они стали думать, что делать с полусотней разных бывших цехов, чтобы город продолжил жить, а не быть туристической прибавкой к Моцарту и Генделю. Кое-что придумали, нашли линии, стали работать. Вытащили человеческий ресурс, которого в большом городе всегда больше, чем в маленьком. В этом отношении у большого города активных, умных, талантливых людей просто физически больше. Не все хотят: кто-то мигрирует, кто-то остаётся. Сегодня идёт состязание между городами мира.

Крепость Москва
У Москвы была замечательная стена под названием МКАД: по одну сторону - Москва с её взвинченными ценами на землю, аренду земли и прочее; а по другую – область, субъект федерации. Что в итоге мы имеем? Вывернутый наизнанку торговый центр: в центре Москвы торговли уже нет, одни бутики, где непонятно, кто что отмывает, это великая и ужасная тайна. А центром стали Ашаны, Икеи и прочее, сплошным кольцом вокруг. Это произошло потому, что стена была в виде административно-финансового режима.
Такие центры должны быть вне компактного города, потому что им нужны большие стоянки. Но если у вас есть мирные договорные отношения с округой – это один разговор, а если они конфронтационные – то вот это мы и имеем. В этом отношении любопытна территория больших городов - они грандиозны! Большой Нью-Йорк – 17 000 кв. км, большой Пекин – 19 000 кв. км, большой Париж, сегодня весь Иль де Франс – 12 000 кв. км – никого не пугают тысячи кв. км! Это вопрос юрисдикции и правил игры, а не установки стены.

Виды городов
Мировой опыт показал, что силовые объединения территорий неэффективны. Канадский Торонто испытал оба варианта: сначала у них была свободная ассоциация, потом искусственное объединение, потом опять свободная ассоциация. Я был на длинных разговорах с мэрами небольших городов в зоне большого Торонто, в городе Вонг, например. Они прекрасно функционируют. Они выстраивают политику, транспорт вместе, по логике общего интереса. Вы понимаете, что для этого нужна цивилизационная зрелость, чтобы заработала идея общего блага и общего интереса, компромисса, как естественной формы.
В России мы на компромисс идём как на эшафот.
Все основания для жизни имеет малый город, являющийся своего рода сервис-центром для активной работающей сельской округи. Это шанс, который ещё не потерян многими из наших малых городов. Расти ему незачем и некуда, но у него понятная прописанная роль. Свобода выбора в нём уже есть: вы можете работать на почте, можете в баре и так далее. Есть, собственно, город среднего уровня с населением до полумиллиона, который является, прежде всего, административным центром, но обрастает всем, чем ему положено обрасти.
Следующий этап – город крупный, это уже университетский центр. Это не значит, что университета нет в предыдущем городе, но здесь университет, работающий на большую территорию, он как пылесос в себя собирает. Грубо говоря, он будет полумиллионный. А дальше есть вещь, до которой мы недопрыгнули, только Казань дотягивает: тот самый ещё не мегаполис, но уже город, становящийся макрорегиональным центром. И у Екатеринбурга есть такой шанс, не случайно там возникает статус федерального университета, у Новосибирска тоже есть шанс. Но у нас таких раз-два – и всего 10. Пермь потеряла миллион и никак не может вернуть его себе обратно, человеческого ресурса не хватает.
Ну, и наконец, есть мегаполисы, которые имеют принципиальное значение не только как формальные города, но и как реальные агломерации. Уже миллионники играют такую роль. Это очень важная структура. Она объединяет разные типы жизни вплоть до коттеджного посёлка в единое целое. Сегодня их первенство вне всякого обсуждения.
Есть форма, которая у нас пока не развита, - конурбация, когда города достаточно далеко друг от друга, чтобы иметь ежедневное взаимодействие, но имеют общий интерес. У нас потенциальная конурбация есть в Челябинской области: есть два атомных города – Озёрск и Северск, два промышленных города Златоуст и Миасс, историко-промышленный центр Касли, система из пяти озёр – и они связаны экологически, судьбой (была катастрофа). Всё это потенциальный рынок, равный Челябинску по численности людей, но не осознанный, не осмысленный как единый рынок. У него есть некие общие интересы. Но чтобы их выработать, каждый из участников должен быть и осознавать себя субъектом, договаривающимся с другими субъектами. Это культура договаривания.
Есть драма в развивающемся мире, есть такая деликатная формулировка, которая описывает ситуацию гигантских скоплений людей, порождённых бегством из интерьера с территории совсем нищей в место надежды на корку хлеба, которую легче найти, как кажется людям. Это не поддаётся описанию в традиционных терминах.  Если у вас 27-30 млн. человек, собранных на одной территории, то никто не скажет, что с этим делать.
Мы сегодня в обратной ситуации. У нас мест в вузах больше, чем абитуриентов. С одной стороны, это огромная свобода выбора, с другой – иллюзорность этого выбора. Де-юре эти вузы есть, они выдают дипломы, поэтому они в социологическом смысле являются вузами. В Каире такой мощности нет, никто не может её себе позволить. Происходит дисбалансировка. На лепёшку субсидируемую копеечку найти можно, люди её получают, но в остальном 100 человек на место – это не дело. 10 человек на место – это свобода, но 100… это и есть драма, но этого никто не понимает, и я не понимаю. Я много читал о Каире, я бывал там. Мехико вот оттуда же, Африка даст нам десяток таких мест, тот же Йоханнесбург. Или Соуэто.
Я возглавляю общественный совет при Росстате. Мы попробуем заняться возрождением муниципальной статистики. Пока её нет, мы как ёжик в тумане. Наши коллеги в США имеют графу: люди, у которых 50% жизненного минимума. Мы себе такого позволить  не можем, а они могут. Они начинают выяснять: полные или неполные семьи, стандартные или нестандартные семьи, потому что сегодня и такая графа есть; один или оба супруга работают. Итак, есть информация.
Когда есть информация только о том, как вы себя представляете - как гоблина или как что-то ещё, - то информации нет, это потраченные деньги.
В лучшем случае вы, может быть, узнаете соотношение количества мужчин и женщин.
Ключевая урбанистическая  проблема заключается в модели управления. Потому что на сегодняшний день мы имеем дело со случайно слепленной в 1991 году конструкцией. Я участвовал в этом процессе нечаянно. Под конструкцией я понимаю деление на районы, их 125. А я как раз оказался там, где решался вопрос о демонтаже советских райкомов, а поэтому - районов, а поэтому необходимо назначение новых. Дальше это всё не менялось. Что такое управы, что такое префектуры, что такое административные или муниципальные округа – вообще больше не обсуждалось, есть и есть, это же как дождь идёт.
Соответственно, сегодня самое время задать детский вопрос: почему? Какой смысл в этом или том? Есть ли смысл в удвоении муниципалитета и управы? А если нет, то как выстроить отношения между исполнительной и представительной властью? Где граница минимального реального профессионального участия жителей в городских делах?
Где помойка, я понимаю; где остановка, я понимаю, а понимания инфраструктуры города Москвы у меня нет.

«Полит.ру», 27 июня 2012 года

Москва должна стать похожей на города Канады, полагал Вячеслав Глазычев в последних записках

Развиваться Москве не дает отсутствие прав у местного самоуправления, неравномерный доступ к общественному транспорту в разных районах и неосвоенное подземное пространство. Таково своеобразное «завещание» скончавшегося в июне ведущего урбаниста России Вячеслава Глазычева. «МН» публикуют отрывки из рабочего блокнота ученого.
Последней большой работой, которой занимался Глазычев, была долгосрочная стратегия развития Москвы до 2025 года. Документ готовился урбанистом по заказу столичного правительства. О нем и идет речь в последних записках ученого.
Концепция была почти готова уже в тот момент, когда Вячеслава Глазычева не стало, рассказал «МН» главред информагентства «Моссовет» Юрий Загребной, сотрудничавший с ученым в последнее время по ряду проектов. Осенью авторам предстоит защищать документ перед московским правительством и городской Думой.

Опыт Торонто
Значительная часть последних записей в блокноте Глазычева касается корректировки нынешней жесткой системы централизации власти. Этот вопрос он считал ключевым для развития Москвы как региона и как мегаполиса.
Именно Глазычев был одним из инициаторов передачи столичным муниципальным депутатам больших полномочий. В записках он предлагает максимально вовлекать население в принятие решений на местном уровне, а для этого развивать полноценные районные муниципалитеты с собственным бюджетом и избранным главой. Существующие городские округа он считал слишком крупными для полноценного низового управления, поэтому выступал за разделение города на более мелкие членения. В случае успешной работы местного самоуправления можно ликвидировать префектуры и управы. Интересным он считал опыт агломерации канадских городов, в основе которой лежит система договорных отношений между центром-ядром и окрестными муниципалитетами.

Ни единого разрыва
В своих заметках урбанист большой раздел посвятил выявлению несбалансированности городской среды в Москве.
В частности, по словам ученого, в центре практически отсутствуют торговые и бытовые услуги шаговой доступности. «В каждом районе есть сгустки, обычно тяготеющие к станциям метро, и пустыни, где за элементарными продуктами по доступной цене надо ехать не один километр. Крайне неравномерно на территории города представлены торговые сети», — отмечает он. В силу перенасыщенности центра офисами в вечернее время историческая Москва пустеет и воспринимается жителями как темное и опасное место.
Глазычев констатировал, что «узлы артистической и иной культурной деятельности» вроде «Винзавода» и «Стрелки» слабо и неровно представлены в городе. Новые культурные центры он предлагал разместить на территории заброшенных заводов, складов и гаражей.
Отдельно он упоминал и о проблеме неравномерности транспортной доступности в Москве. Глазычев говорит об огромных расстояниях между станциями метро на периферии города, что вынуждает людей пользоваться вторым видом транспорта. «Даже в пределах Садового кольца частота станций московского метро в два-три раза меньше, чем в Лондоне или Париже», — пишет урбанист. Наиболее проблемной для автомобильного движения он называл зону между Третьим транспортным кольцом и МКАД в силу слабой связанности хордовыми проездами.

Мировой опыт
Для создания комфортной городской среды, решения транспортного вопроса Глазычев достаточно неожиданно предлагал развивать «крытые городские пространства». По этим подземным и надземным переходам даже в ненастную погоду пешеходы смогли бы перемещаться по центру столицы. Глазычев много путешествовал и пытался внедрить успешный опыт крупных мировых мегаполисов в Москве. В пример он приводил Торонто с его суровой зимой, под которым построен настоящий подземный город, соединяющий основные здания в центре города. «Идеальной можно считать поправку Нью-Йорка к закону 1916 года об отступах небоскребов от красной линии: инвесторы получили право надстроить десяток этажей сверх установленного норматива, если по первому этажу создается открытая для публики «плаза», — пишет Глазычев.
Без политической воли идеи Глазычева, подобные развитию подземного города, не будут реализованы, заметил экс-директор НИиПИ генплана Москвы Сергей Ткаченко. По его словам, осваивать подземное пространство гораздо дороже, чем застраивать свободные территории или даже возводить небоскребы. «Инвестор просто так на это не пойдет, — уверен Ткаченко. — На законодательном уровне нельзя позволять распространяться городу вширь и ввысь и нужно создать преференции, например налоговые, для тех, кто «пойдет вглубь».
Московское правительство в последние два года старалось прислушиваться к мнению Глазычева, сказал зампред муниципального собрания района Войковское Александр Закондырин. «За это время Вячеславу Леонидовичу удалось сдвинуть понимание городской администрации по многим вопросам. И если бы он успел довести работу над концепцией до конца, то очень многие его полезные и правильные предложения были бы приняты и реализованы», — подытожил он.

Ольга МАЛЫШ. «Московские новости», 31 июля 2012 года