… о российских городах и селах

Энергия центра при нехватке территории выплескивается за окраину

О судьбе городов и пригородов с Андреем ТРЕЙВИШЕМ, ведущим научным сотрудником Института географии РАН, беседовал ответственный редактор «НГ-сценариев» Владимир СЕМЕНОВ.

– Андрей Ильич, у нас городов много или мало?
– Городов у нас избыток по отношению к функциям. Ко Дню Победы в газете «География» сотрудник географического факультета МГУ Сергей Рогачев опубликовал заметки о своем путешествии. Он прошел и проехал по стыку Рязанской, Московской и Тульской областей, где была оборона Тулы. И кроме исторических воспоминаний, которые он собрал, и рассказов о памятниках он поделился живым впечатлением о нынешней местности. Он пишет, что многие местные малые города всегда имели две функции. Одна – центр местной сельской округи, административный, хозяйственный, культурный, социальный. Райцентр должен быть таким по статусу – возглавлять район, сельскую округу. Но, поскольку сельская округа дико истощилась, сейчас этот райцентр часто оказывается в несколько раз больше по населению, чем округа, которую он призван обслуживать. Была и вторая функция, особенно в советское время, – в таких городах ставили завод, часто оборонный, машиностроительный. Пусть он был филиалом какого-нибудь московского гиганта, «флагмана», как тогда писали, но он давал работу, заработки, позволял этому городу существовать. Это тоже ушло: заводы очень часто стоят, или – идут конфликты, споры. Есть полусырьевые, что-то добывающие предприятия – в русле современных тенденций. Но что-то заброшено, что-то еще строится. В общем, очевидна характерная вещь: для многих малых городов не стало базы. Нет широкой специализации – теперь он центр чего? Он сам по себе. На север, северо-запад от Москвы много дачников. Здесь – степная зона, а людей леса привлекают. Все-таки дачники есть, но это сезонное население.
С одной стороны, городов в России многовато на ту работу, которая есть. А с другой – их очень мало. 1100 городов по статусу. Большинство из них, конечно, малые, и среди них есть лишние. А больших не хватает. В начале ХХ века британская группа урбанистов ввела термин «глобальные города». Это те, которые «командуют» потоками капитала, информации, контролируют и следят за процессами производства и потребления. Города-командиры в глобальном масштабе. Это измеряется по ряду признаков. Скажем, сколько оказывается разных деловых услуг. По миру выделили 55 глобальных городов, в России есть одна Москва. И за 2000-е, когда мы здорово росли, второй такой центр не появился. Петербург входил в группу «запасных игроков», но на самых низких позициях. У нас все в Москве, гиперконцентрация. Один глобальный город на такую страну – это мало. В Китае, который бурно расцвел, выделили четыре таких города. Тайбэй и Гонконг не Китаем выращены, плюс Шанхай и Пекин.
– Я вообще ко всем рейтингам отношусь скептически, особенно после кризиса.
– Считается – что заложишь, то и получишь. Ничего подобного! Они считали глобальные города по деловым услугам, причем по четырем видам: финансовые, юридические, аудиторские, рекламные. Это вроде очень узкий подход – надо смотреть, сколько вообще компаний, какой юридический статус у города, сколько там проводится деловых встреч, даже транспортные функции. Но если так пересчитать, то у нас ситуация будет еще хуже. Экономический вес бедных или среднеразвитых стран, таких как Россия, настолько мал, настолько жалкие там те же транспортные международные функции, что вы получаете рейтинг, который еще больше сдвинут в пользу развитых стран. Натянуть желаемый результат не так просто, как кажется.
В Германии выделили пять глобальных городов. И первый из них не Берлин, а Франкфурт-на-Майне. Там основные немецкие банки, европейский Центробанк. Эпоха сменилась.
– Наши крупные города не глобальные, но тоже все разные.
– Мы проводили сложный счет, делали диагностическую оценку на основе большой базы данных по 1100 городам по семи показателям. Там занятость, рост промышленности, уровень зарплаты и так далее. И проранжировали города по степени благополучия. Большие города различаются между собой и малые тем более. Потом перевели в школьную систему баллов от одного до пяти и следили за ними в течение ряда лет. Большие всегда были лучше всех, особенно это касалось столиц субъектов Федерации. Во-первых, в регионе столица по населению в среднем опережает второй город в шесть раз. По баллам, конечно, нет такого сильного опережения. Есть некоторое количество городов-конкурентов в регионах не по размерам, а по душевым показателям. Город может быть очень маленький, но богатый, благополучный. Допустим, Белгород – Старый Оскол. Белгород, конечно, больше, но там Старый Оскол всегда был богаче. Старый Оскол, Губкин – там залежи железной руды, Курская магнитная аномалия. Даже были идеи переводить столицу в Старый Оскол. Но потом Белгород стал сильно перетягивать одеяло на себя, изменил свой профиль, построил великолепный университет. Раньше он был в тени Харькова, а сейчас по финансовой силе ему не уступает.
Иногда поднимаются совсем небольшие города, правда, это бывало чаще в 90-х годах. Например, Новгородская область исхитрилась заполучить определенные льготы для иностранных инвесторов. И иностранцы осели там, где им было выгодно, поближе к Петербургу – в Чудово. Называлось все это «новгородским чудом». Развернули производства «Кэдбери» и ряд других предприятий. На рубеже девяностых–нулевых Чудово превосходило Новгород по доходам на душу населения. И так было в целом ряде регионов.
Сейчас таких ситуаций стало меньше. Административная рента очень важна не только во время выборов. Она работает и на федеральном уровне, и на региональном. Развивается социальная инфраструктура. Центральная клиника, университет приоритетны по финансированию. В результате житель областного центра получает больше благ за счет всего региона. А между прочим тот же Франкфурт-на-Майне-даже не столица земли Гессен, административных функций у него никаких. Но он номер один.
– Я знаю ваши идеи об особом значении пригородов в развитии страны. Но пригороды – никак не административный центр.
– Если центр сам растет и развивается, если он очень привлекательный, если ему не хватает территории и других ресурсов для этого развития, рано или поздно энергия выплескивается за его окраину. Это то, что произошло с Московской областью. Она никогда не была сверхдепрессивной, но рванула вверх именно в нулевые годы. До кризиса обогнала Москву по объему жилищного строительства. По торговле раньше у нее был просто провал. Этот феномен отмечался в ряде стран, когда люди ездили за покупками в большой город. У нас все усугублялось спецификой советского дефицита. Причем провал, воронка распространялись на целый пояс областей, для которых Москва находилась в транспортной доступности. И только по второму-третьему поясу областей, откуда не наездишься, начинался подъем розничной торговли. Это держалось какое-то время и в постсоветский период.
Но, когда пошли крупные сети и очень крупные торговые центры, им стало в городе не хватать территории. Дороже земля, и больше административных обременений. Они сразу отправились за МКАД. И вся картинка поменялась. Московская область стала стремительно по обороту догонять Москву, там теперь совершают покупки как жители области, так и москвичи. В Московской области быстрее началась реиндустриализация. Пищевая промышленность, энергетика. В Москве этого не произошло, хотя она осталась промышленным центром номер один в стране. Там другие отрасли настолько больше, что промышленности этой незаметно!
Структура промышленности вообще сильно поменялась. Раньше Москва была машиностроительным центром. На одном заводе «Динамо» сделали массу всего первого: электромоторы, электрички. Теперь в столице первая отрасль – пищевая, машиностроение лежит и еле дышит что в стране, что в Москве.
Структура города сложна, но у пригорода она еще сложнее. Москва все-таки единый город. В ней, конечно, много районов, но Московская область – это сотни всяких поселений, тысячи, если считать бесстатусные: дачные, садовые товарищества. Тут и поля – там пытаются вести пригородное сельское хозяйство. В Москве куча разных видов собственности, но в области – еще больше. Это просто мешанина, хаос, но он живой! Живой, спекулирующий на земле, растущий, подвижный.
– Феномен пригородов не приводит ли к частичному преодолению неравномерности развития российского пространства?
– Массовое сознание всегда гипертрофирует реальность. Часто говорят – вся Россия в Москву подалась! Но тогда расползание этой модели роста, расширение благополучия на пригород уже есть некоторая деконцентрация. Мы часто говорим, что у нас архипелаг центров, городов, среди которых благополучные не столь многочисленны. Вот вы осваиваете, допустим, Мировой океан, в нем есть острова. В океане рыба, полезные ископаемые… И как вы будете все это осваивать? Вы пойдете к самому удаленному месту, где наибольшая глубина? Нет, вы начнете осваивать шельф, прибрежные зоны. Пригороды, если эту метафору продолжать.
Почему пригороды такие живые? Ими город врастает в регион, а регион врастает в город. Если вы хотите развить регион, то самое логичное – не перепрыгивать в глубинку, хотя там есть свои отрасли, недра, туризм. Расползание урбанистической модели развития может быть направлено на другие младшие субцентры, но их не так много. Городов слишком мало по отношению к пространству, но слишком много по отношению к функциям, как мы видели.
– Видимо, одно из решений этого противоречия – повышение мобильности населения.
– Люди не могут переехать в большие города. Раньше были административные барьеры, прописка и многое другое, сейчас барьеры экономические. Как вы преодолеете колоссальную, порядковую разницу цен на недвижимость? Вы продадите квартиру в заштатном городке, и у вас не хватит на три квадратных метра в столице, иногда даже столице региона. Вот отсюда и появляются вахтовики с жильем на рабочем месте. Сколько таких в охране! Пробиться в Москву, купить здесь квартиру они, конечно, не могут.
– Но как-то на 10% увеличилось население Москвы за 10 лет?
– Есть сравнительно малозатратные способы переместиться в Москву. Заключить фиктивный брак, например. И так далее. Для богатых вообще нет барьеров.
Есть очень распространенный способ, возвращаясь к пригородам. Пригород во многом формируется центростремительно. Возьмем средний класс – не только из малых городов, но со всей Руси великой, да и не только с нее. Даже преуспевающий средний класс все равно не имеет таких средств, чтобы купить квартиру. А вот местная администрация может земельку выдать, чтобы дачку поставить в Подмосковье, но комфортабельную. Можно купить квартиру в подмосковном городе. А там когда-нибудь и в столицу перебраться. Или не перебраться.
Это один поток. А другой – встречный. Это фактически дезурбанизирующиеся москвичи. С одной стороны, контингент Рублевки, которая теперь стала очень большая вширь, а с другой – люди предпенсионного возраста среднего класса или ниже среднего класса или пенсионеры. Они сдают московскую квартиру и на это существуют. Человека уволили под кризис либо понятно, что зарплата маленькая и ничего не светит. Он спокойно бросает работу, сдает свою квартиру и переезжает в загородное жилье. Они живут там весь год, в течение этого времени ездят в Москву несколько раз. Это никакая статистика не ловит.
– Есть в этих пригородах признаки субурбии, такой как в Соединенных Штатах?
– Мы реализовали это дело по-своему. Не все, но очень массово. Речь, конечно, о дачах. Западная дезурбанизация у нас очень мало заметна и статистически никак не выражается. Но все равно – у человека два жилья. А там одно. Есть жизненный цикл типичного американца. Он вырос в пригороде, в «одноэтажной Америке». Потом рано покидает семью, едет учиться, живет в кампусе. Потом – кончил университет и стал яппи. Затем женился и перешел в категорию «double income, no kids» – двойной доход без детей. Они будут жить в городе. Поближе к месту работы, и много развлечений, «огни большого города». Появляется ребенок. А детей надо воспитывать подальше от этих огней. Они продают квартиру, покупают квартиру в пригороде. То есть происходит круговорот. Американцы вообще часто меняют жилье, в среднем раз в семь лет.
Не то чтобы на Западе не было дач. Там они называются загородные виллы. Есть загородные домики, особенно это любят в Северной Европе. Именно отдельно стоящие дома, не дачные поселки. В Европе есть садоводство… Здесь страноведческая компаративистика затруднена, нет сводных работ на эту тему. Жизнь на два дома, один из которых сезонный, у нас носит массовый характер. Их субурбии – это дачные поселки по-нашему, только они там живут постоянно. Да, дома получше будут, больше транспортная доступность, шире автомобилизация, или общественный транспорт хорошо развит, как в Японии. Много факторов – стоимость этого жилья, отсутствие таких перепадов в цене. Но факт в том, что у нас за городом в основном дачи.
Иностранцы смотрят на ландшафт Подмосковья и говорят: у вас мощная дезурбанизация! Коттеджи растут, как грибы, все заполонили. В основном это дезурбанизация сезонная. Но не только.
Раз нет статистики, мы провели несколько лет тому назад эксперимент в 30-километровой зоне от Москвы, недалеко. Направление средней престижности. Там есть садовые участки, старые дачи, капитальные новые особняки. Мы приехали в зимний будний вечер и прошли мимо сотни домов, не заходя, конечно. И потом приехали так же в летний будний день. Нам было важно понять, сколько горит окон. Что оказалось? Примерно четверть домов зимой реально обитаемы. В коттеджах вроде больше, но когда в огромном доме светится одно окно внизу, это скорее всего сторож. Летом обитаемы две трети домов. Вывод – дезурбанизация есть, но на три четверти она сезонная.
Вообще за современным человеком часто трудно уследить. Сегодня он в одном месте, завтра в другом, послезавтра совсем далеко. В богатых странах такой образ жизни переходит потихоньку и на средний класс. И человек становится неуловимой единицей для переписи и для исследования.

Владимир СЕМЕНОВ. «НГ-сценарии», 24 мая 2011 года

Как остановить деградацию и стимулировать развитие

Разговор о сельской местности России как едином целом бессмыслен. На севере и на юге, на западе и на востоке страны, в пригородах и на периферии регионов, в русских и нерусских поселениях можно увидеть совершенно разные миры с разными проблемами.
Весь XX век из поколения в поколение из деревни в город уезжали наиболее молодые и активные люди. Зона наиболее сильной сельской депопуляции охватывает почти всю Центральную Россию и часть Ближнего Севера. Главной проблемой остается отъезд молодежи, удержать которую не удается.

Демографический фактор
Особенно быстро население таяло на периферии нечерноземных областей. Ведь не только в городах, но рядом с ними обустройство, возможности выбора работы, условия самореализации гораздо лучше. И чем крупнее город, тем шире пригородная зона повышенной плотности сельского населения вокруг, тем активнее там жизнь. Поэтому даже в границах областей различия в плотности сельского населения между пригородами и периферией достигают 10 и более раз. А в нечерноземной глубинке осталось два-четыре человека на кв. км, преобладают старушки, а среди трудоспособных распространен алкоголизм.
Обжитое и экономически активное сельское пространство России давно уже сжалось за пределами плодородного юга в отдельные ареалы, а между ними возникла социально-демографическая пустыня. И переломить ситуацию в ближайшее время вряд ли удастся. Глобализация и информационная проницаемость пространства лишь усугубляют ее, обнажая несоответствие социальной среды запросам молодежи.
Система сельского расселения связана с динамикой демографических процессов. На юге и в пригородах больших городов значительная часть населения живет в крупных селах размером свыше 1000 человек. Для остальной территории, особенно в Нечерноземье, изначально была характерна мелкоселенность. Население жмется к сравнительно более жизнеспособным центральным местам. Число умерших малых деревень растет, а бывшие средние населенные пункты стремительно деградируют, превращаясь в малые с теми же перспективами. Отсутствие проезжих дорог до многих поселений, закрытие магазинов, малокомплектных школ, клубов усиливают деградацию нежизнеспособных поселений в глубинке и создают новые стимулы для оттока населения.
Сильное уменьшение используемых площадей в сельском хозяйстве - во многом результат долгого искусственного поддержания колхозно-совхозного хозяйства в нечерноземных удаленных районах, потерявших большую часть населения, или в ареалах массовой распашки и деградации целинных засушливых земель. При прекращении огромных госдотаций, разрушении госзакупок, диспаритете цен и конкуренции импорта сельское хозяйство, привыкшее к полному контролю со стороны административно-партийных органов и иждивенчеству, испытало тяжелейший кризис. Но с 1999 года валовая агропродукция стабильно растет и в целом приближается к уровню 1990 года. Однако посевная площадь сокращалась до 2008 года, а поголовье КРС сокращается до сих пор. Это говорит о сильной поляризации и концентрации агропроизводства.
Восстанавливаются и реформируются в основном южные и пригородные предприятия. Происходит нормальное территориальное разделение труда: сельское хозяйство подстраивается под распределение природных и человеческих ресурсов. Даже урожайность таких массовых культур, как зерновые, или количество молока, которое дает одна корова, зависят не только от природных условий, специализации, но и от расстояния до большого города, особенно столицы регионов - в Нечерноземье они всегда выше в пригородах.
Не только сельское население и инфраструктура, но и инвестиции, инновации и вообще успешная сельскохозяйственная деятельность концентрируются вокруг городов, несмотря на дороговизну пригородной земли, дачную и коттеджную застройку. И дело не только в физической удаленности периферийных районов. Главным стало состояние хозяйств, на которые могут опираться переработчики продукции. А сильных хозяйств обычно больше в пригородах.
В результате сжатия агропроизводства к южным благодатным районам и к пригородам больших городов (более 100 тыс. жителей) формируется опорный каркас развития сельского хозяйства России. Он состоит из отдельных ареалов и очагов. За их пределами - зоны сельскохозяйственной депрессии, в Европейской России особенно большие к западу и северу от Московской области. В них сформировалось сельское сообщество с устойчиво низкими экономическими результатами предприятий и отсутствием мотивации любой деятельности населения, с отторжением приезжих, включая фермеров.

Заброшенная земля
Кризис сельского хозяйства сопровождался забрасыванием земель. Потери угодий за 40 лет по разным оценкам составили 30-55 млн. га, в том числе только за последние 20 лет - 20-45 млн. га. Огромные площади выбывали из сельскохозяйственного использования. Однако статистика землепользования не успевает фиксировать реальную ситуацию. Гораздо точнее ее отражает выбытие посевной площади, которая за последние 20 лет уменьшилась на 35%. В некоторых районах засевается менее половины пашни, остальная часть тоже зарастает лесом.
Подавляющая часть сельскохозяйственных земель остается у крупных и средних предприятий. И хотя после раздела колхозных активов на доли большая часть земель в России считается частной, земельные доли обычно сданы в аренду или проданы предприятиям и используются (или не используются) ими. Площади, числящиеся у предприятий пашней, но никак не используемые, составляют в России около 40 млн. га. Кризис 1990-х годов с очевидностью выявил, что агропредприятия, особенно в Нечерноземье, держали гораздо больше земель и скота, чем были в состоянии обработать и прокормить.

И все-таки оно развивается
Но не стоит думать, что все современное сельское хозяйство в коллапсе. Совсем иная ситуация на юге, где земли востребованы, за них идет конкуренция между крупными предприятиями и фермерами, которых также много в южных районах. В некоторых регионах фермеры производят треть и более зерна и подсолнечника и используют довольно большие площади (свыше 1000 га). Этот новый для России уклад прижился, хотя и не всюду. В южных районах много товарных личных хозяйств населения, по существу, теневых фермерских. Личное хозяйство почти всюду стало важным фактором выживания сельского (и отчасти городского) населения и самоснабжения основным продовольствием. По статистике, люди сами выращивают более 80% картофеля, около 70% овощей и производят до половины молока и до 40% мяса.
Сохранению и развитию сельского хозяйства способствует активное формирование агропромышленных холдингов - интеграции пищевых предприятий с сельскохозяйственными производителями, финансовыми и торговыми структурами. Их создание стало общероссийской тенденцией с конца 1990-х годов. Несбалансированность институциональных реформ и резкое уменьшение государственной поддержки сельского хозяйства требовали концентрации капитала для диверсификации рисков, улучшения организации производства и совершенствования управления. Толчок к формированию агрохолдингов дало падение курса рубля в 1998 году и связанное с ним уменьшение роли импорта, а следовательно, необходимость опоры пищевой промышленности на свое сырье. К этому времени в России вызрел класс новых управленцев на крупных предприятиях пищевой промышленности, который резко диссонировал со слабым менеджментом на сельскохозяйственных предприятиях. Более того, не только пищевые предприятия, но и торговые фирмы и даже компании, далекие от сельского хозяйства (в том числе и такие крупные, как "Газпром", Стойленский горно-обогатительный комбинат, "Норильский никель" и др.), обнаружили, что при сравнительно небольших вложениях сельское хозяйство, особенно растениеводство, - выгодная отрасль с относительно коротким оборотом инвестиций. Частный капитал из городов, в том числе из Москвы, стал выплескиваться в сельское хозяйство. Городские предприятия либо приобретали сельскохозяйственных производителей в разных регионах России, включая их в общую цепочку производства "от поля до прилавка", либо заключали с ними договоры на 5-10 лет, инвестируя в приобретение техники, обновление поголовья скота в обмен на расплату сельскохозяйственной продукцией.
В регионах и в городах стали возникать структуры, стимулирующие вход городского капитала в сельское хозяйство. Например, в Москве к 2010 году крупные молочные и мясные комбинаты, бывшие овощные базы, ставшие распределительными центрами и поддерживаемые правительством столицы, имели в собственности более 140 сельскохозяйственных предприятий в разных регионах России от Московской области до регионов Поволжья и Краснодарского края. Они обеспечивали около 20% суммарных потребностей в продовольствии Москвы и около 40% поступления российского продовольственного сырья.
Поиск агрохолдингами надежных сельскохозяйственных предприятий оказался непростой задачей, особенно в нечерноземных областях, окружающих Московскую область. Первоначально бизнес предпочитал работать с более успешными пригородными и южными районами, опираясь на сильные предприятия и тем самым усиливая поляризацию сельского пространства. Но его выход за пределы пригородов оказался неизбежным из-за высокой стоимости вблизи городов земли и вытеснения сельского хозяйства дачным и жилищным строительством. Поэтому агрохолдинги стали создавать филиалы, как правило, нетрудоемкие, в депрессивных районах, способствуя вторичному сельскохозяйственному освоению заброшенных земель.

Дача и дачники - это так важно
Еще один путь сохранения и даже вторичного освоения удаленной сельской местности, теряющей свое население, - дачи горожан. Обычно они ассоциируются с пригородами. Но помимо ближней плотно освоенной дачной зоны можно выделить зоны среднеудаленных (100-300 км) и дальних (300-600 км) дач. Дачные зоны Москвы и Санкт-Петербурга уже сомкнулись на юге Псковской и Новгородской областей, захватив и соседние. Например, в 400 км от Москвы в Валдайском районе Новгородской области в летний период население увеличивается в 3-4 раза, причем граница московских и петербургских дачников проходит по озеру Валдай.
В депопулировавших районах Нечерноземья в живописных местах, даже в таких удаленных, как периферийные районы Костромской области, от 30 до 90% реального, хотя и не круглогодичного, населения составляют городские дачники, в основном интеллигенция среднего достатка. Могут ли они спасти умирающие деревни? Дачники сохраняют дома, дают работу местным жителям, покупают их продукцию, создают новую социальную среду, способствующую задержанию молодого поколения. Но они не спасут зарастающие сельскохозяйственные поля. И тем не менее рассматривать современную деревню, даже удаленную, без горожан-дачников неправомерно. Дачники не имплантируются в местную жизнь как чужеродные элементы, они активно в ней участвуют. Традиционное сельское хозяйство становится в районах, облюбованных дачниками, не основной, а дополнительной отраслью.
Рычагов, которые могли бы задержать в таких удаленных деревнях или привлечь в них молодежь на постоянное жительство, не просматривается. В то же время дачное расползание Москвы и Петербурга продолжается. Именно эти процессы, а не восстановление распашки в тайге или прочие грандиозные проекты могут спасти небольшие деревни. Это должно быть важным сигналом для федеральных и региональных властей, создающих концепции и программы развития сельской местности. Это сигнал и для местных властей, которые не очень радуются наплыву строптивых образованных московских дачников. Ими трудно управлять, но с ними можно плодотворно сотрудничать.
И все же - можно ли что-то сделать, чтобы помочь развивающимся сельским районам и остановить деградацию сельской местности в депрессивных местах?

Агробизнес - не панацея
В последние годы правительство предпринимало меры для поддержки сельскохозяйственных производителей в рамках и Национального проекта, и программы по развитию АПК. Регулировался импорт, проводились зерновые интервенции, давались почти беспроцентные кредиты и субсидии для борьбы с топливными монополистами и т.п. Главной проблемой остается повсеместная убыточность производства говядины, ведущая к дальнейшей деградации животноводства. Одной из мер может стать не столько ограничение импорта говядины, сколько совершенствование ценовой политики и государственных дотаций к закупочным ценам на мясо при экономическом стимулировании увеличения поголовья продуктивного скота.
Однако развитие всегда неравномерно и приводит к экономическому неравенству. Процесс территориального разделения труда в крупном и среднем агробизнесе, его приспособление к природным и социально-экономическим условиям и ограничениям ведут к модернизации и повышению эффективности сельского хозяйства, появлению успешных производителей и целых районов. Инвестиции в агропроизводство районов, сохранивших трудовые ресурсы, становятся основой укрепления продовольственной безопасности государства. Но одновременно происходят сильная поляризация сельской местности и сжатие освоенного пространства.
При этом развитое сельское хозяйство отнюдь не гарантирует развитие сельской местности. Сельскохозяйственная "переосвоенность" в районах со сложными природными условиями, потерявших в результате урбанизации 50-80% сельского населения, стала очевидной. Разумная социальная политика в таких условиях необходима, но она тоже не приводит к равенству. Это всегда конкуренция разных территорий и разных социальных групп за финансы. Задача - найти свой путь с учетом коридоров возможного развития разных территорий, а не "лепить" идентичные стратегии для всех.

Универсальные стратегии
Но есть и общефедеральные меры, способные поддержать сельские территории.
Малый бизнес. Возникающие в процессе поляризации крупных и средних предприятий проблемы экономического неравенства можно решать с помощью специальных мер поддержки малого бизнеса в форме не только доступных кредитов, но и ощутимых дотаций к сданной товарной продукции (частично это делается на уровне регионов), а также экономического стимулирования переработки сельскохозяйственной, лесной продукции в сельских районах и развития там любых видов деятельности. Основная задача сейчас - вернуть в деревню хотя бы часть отходников.
Сбыт продукции. Многие производители отмечали, что если бы они знали, куда сбыть продукцию по приемлемым ценам, то производили бы гораздо больше. Нужно экономически и административно стимулировать в регионах расширение сети муниципальных и региональных оптовых и розничных рынков, пунктов потребкооперации, доступных всем производителям. Необходима также система информационного оповещения о ценах на разных рынках.
Пополнение бюджетов. Необходимо менять межбюджетную политику (в том числе по ФЗ N 131) не столько в сторону перераспределения трансфертов, сколько в смысле увеличения собственной налоговой базы муниципалитетов и сельских поселений. Перераспределение из Центра ведет не к развитию, а к иждивенчеству или оседает в чиновничьих карманах. Чтобы у местных властей появился стимул что-то развивать, необходимо оставлять на местах больше средств с частичным перераспределением налогов по месту жительства, а не работы.
Земля. Чтобы найти собственные средства, следовало бы установить государственные дотации к расценкам на кадастровые услуги, облегчить межевание земель и добиться оформления всех частных участков земли, с тем чтобы налоги за них и арендная плата пополняли местные бюджеты, равно как и налоги на жилые строения. Сейчас неоформленные паи переводятся в муниципальную собственность.
Привлечение населения. В районах депопуляции, куда не идут инвесторы-производители, для поддержания освоенности необходимо создавать условия для привлечения как мигрантов на постоянное жительство, так и дачников, в том числе путем предоставления земли в аренду не менее чем на 10 лет или в собственность. При оформлении земельных участков лицам, не зарегистрированным в данной местности, в том числе дачникам, налог и арендная плата должны быть повышены.
Инфраструктура. Необходимо добиться хотя бы минимального уровня инфраструктурной и социальной обустроенности за счет федеральных и региональных средств: дороги с твердым покрытием и автобусное сообщение из центра до всех населенных и облюбованных дачниками деревень, освещение улиц, газ, сотовая связь и Интернет. При этом, учитывая повышенный уровень безработицы в сельской местности, для обустройства можно использовать механизм общественных работ. Малокомплектные школы, библиотеки, центры медобслуживания, автолавки должны сохраняться и поддерживаться, иначе из деревни уедет не только молодежь, но и среднее поколение с детьми. Развитие инфраструктуры усилит привлекательность сельской местности для мигрантов из других регионов и даже городов и для дачников, которые сохранят деревни.

Татьяна Григорьевна НЕФЕДОВА, старший научный сотрудник Института географии РАН.
«НГ-сценарии», 24 мая 2011 года