… о миграции в России

В продолжение серии бесед о демографии, PublicPost поговорил с Никитой Мкртчяном, ведущим научным сотрудником Института демографии НИУ-ВШЭ, членом Научного совета ФМС России. В этот раз беседа шла о миграции.

Какова общая картина миграции в Россию и из нее сегодня?
- Понятие миграции, которым оперируют в демографии, - это, прежде всего, миграция на постоянное место жительства. Это те люди, которые приезжают и остаются в России надолго или навсегда, информацию по ним публикует Росстат.
Ежегодно в Россию на ПМЖ из-за рубежа мигрирует 300-400 тысяч человек. Уезжает сравнительно мало - по крайней мере, людей, которых видит наша российская статистика. В итоге миграционный прирост, разница между числом прибывших и выбывших, составляет в последние годы 300 с небольшим тысяч человек.
Практически вся миграция, которая к нам приходит, - это страны СНГ. Сейчас это, в основном, страны Центральной Азии: Узбекистан, Таджикистан и Киргизия. Важным партнером в этом смысле остаются Украина и Казахстан, но с ними существует подобие обмена населением, и «сухой остаток» в пользу России не так велик, как это было 10-15 лет назад. В 1990-е годы, когда были конфликты, много приезжало из Закавказья, но сейчас их миграционный потенциал для нас во многом исчерпан. А с Белоруссией у нас всегда был паритетный миграционный обмен.
Сама же Россия продолжает выступать "донором" этнической миграции. Традиционно, три ключевые страны на этом направлении - Германия, которая принимает этнических немцев, Израиль, который принимает этнических евреев, и США, принимающие всех. Однако сейчас этот потенциал тоже сократился, и миграция более "размылась". Едут и в Канаду, и в Испанию, и в Италию, по всему миру... Хотя в Германию уезжают по-прежнему чаще, чем в любую другую европейскую страну, а в Израиль – пока чаще, чем в любую азиатскую. Хотя очень динамично развивается ситуация с Китаем. Поток студентов из России в эту страну уже несколько лет назад достигал 10 тыс. человек, а временные поездки в Китай для жителей приграничных областей – обыденное дело.
- Можно сказать, что выезжают из страны образованные, квалифицированные кадры, а приезжают, скажем так, - чернорабочие?
- Если сравнивать миграцию с 1990-ми, то, да, она стала более "синеворотничковой". Тогда шла репатриационная миграция: мы принимали, в основном, русских, «русскоязычных» - из Казахстана, Кыргызстана и так далее, - зачастую эти люди были даже более образованны, чем коренное население России. У себя на родине они жили в больших городах, имели квалифицированную работу, работали по инженерным, управленческим специальностям. Сейчас же этих людей едет в Россию меньше - кто прижился там, кто давно приехал в Россию - пик удачной миграции прошел, волна спала.
Теперь едет, соответственно, немного другой контингент: сельские жители, жители малых городов, представители коренных национальностей. С образованием у них похуже, на рынке труда они занимают иные ниши. В этом смысле, да, можно сказать, что этот миграционный приток формально не столь хорош, как предыдущий.
Что касается отъезда наших граждан - немало среди них, конечно, весьма качественного уровня профессионалов. С другой стороны, много и просто пожилых людей, которые едут к своим детям, давно прижившимся там... Так что многие наши эмиграционные потери могут быть тяжелы этнокультурно, но с точки зрения квалификации - в подавляющем большинстве случаев это восполнимые потери. Если у нас будет хорошая система образования, то пусть люди приезжают, пусть уезжают и реализуются за рубежом - все это будет только в плюс. Важнее понять, почему уезжают люди, почему они не видят здесь для себя и своих детей перспектив.
Те же, кто переезжает к нам из стран СНГ - это люди, востребованные нашей экономикой. Поэтому я не готов поддержать такие штампы, что, дескать, квалифицированные уезжают - неквалифицированные приезжают. Кто квалифицированней - уехавший пожилой преподаватель, большую часть жизни изучавший марксизм-ленинизм, или приехавший опытный бульдозерист или сварщик? Или вчерашний школьник, поступивший у нас на мехмат, но формально имеющий только полное среднее образование? Все далеко не так однозначно, само понятие квалифицированности вообще во многом потеряло смысл.
- Насколько справедливы утверждения о том, что мигранты заполняют пустующие ниши на рынке труда в России, и что без них экономика не будет работать?
- Да, в определенные ниши рынка труда наши люди уже совсем не рвутся работать. Это не столько малоквалифицированный труд, сколько - тяжелая, грязная, монотонная работа. Российская молодежь туда просто не идет, туда идут среднеазиатские мигранты. Нельзя, наверное, сказать, что экономика без них возьмет и рухнет. Однако эти люди ею востребованы, причем уже довольно длительное время, а значит, такая миграция полезна.
- А насколько полезна она для компенсации убыли населения?
- С 1992-го года она играет эту роль де-факто: если б не было миграции, наше население сегодня составляло бы не 143 миллиона, а 135 миллионов. О полезности тут не поговоришь - ведь до прошлого года у нас была просто депопуляция, и эта тенденция наверняка продолжится.
Особенно важна роль миграции для компенсации потерь населения трудоспособного возраста. Оно сокращается сейчас очень высокими темпами, более чем по миллиону человек в год, и будет продолжать сокращаться такими темпами в ближайшие лет десять. Миграция не сможет восполнить эти потери более чем наполовину, и это с учетом притока временных работников.
- Плюсы миграции понятны, но известны и минусы. Существуют ли примеры стран, миграционная политика которых оптимальна и на которые можно ориентироваться?
- Пожалуй, лучшие, универсальные модели созданы в странах традиционной высокой иммиграции - Канада, Австралия, Новая Зеландия, в какой-то мере - США.
Они от иммигрантов особенно не отгораживаются, но используют систему отбора. Преференции получают молодые, образованные, те, кто имеет опыт работы, капитал, кто имеет детей. За все это даются свои баллы и, набрав определенное количество, можно эмигрировать.
Однако такую систему могут вводить у себя Канада или Австралия, на въезд к которым стоит настоящая очередь. К нам, конечно, очередь тоже стоит - но мы интересны по-настоящему лишь жителям Средней Азии и Закавказья. Даже для Индии или Китая мы остаемся где-нибудь в четвертом-пятом десятке стран, привлекательных для миграции. Они могут приезжать к нам, скорее, поработать. Хотя и работать даже китайцы, на самом деле, не очень к нам рвутся: что бы там ни говорили, исследовательские оценки миграции из Китая никогда не давали превышали 400-500 тысяч человек.
Так что мы, в принципе, могли бы устроить жесткий фильтр, как в Канаде или Австралии, установить ценз по образованию, уровню доходов, и так далее, но тогда мы просто никого не наберем. Поэтому принимаем тех, кто едет.
- Давайте перейдем к миграции внутри самой России. Откуда наши люди едут и куда?
- У нас есть два крупнейших тренда миграции. Первый - с востока страны на запад: с Дальнего Востока и из Сибири едут на запад еще начиная с 1980-х. Основными центрами притяжения выступают, конечно, Москва, Петербург и их области. Но Москва и Петербург - города слишком дорогие, не все могут здесь решить вопрос жилищного устройства, обеспечить себе необходимый уровень доходов. Поэтому привлекают мигрантов с востока страны и другие регионы: Краснодарский край, Белгородская область, Тульская, Липецкая, Нижний Новгород, Самара...
Однако большого притока населения эти области не замечают: каким бы ни был поток с востока страны, он все равно меньше, чем поток людей, уезжающих из них дальше. И это второй крупный тренд: движение людей со всей западной части России в Москву и Московскую область. В меньшей степени это касается Петербурга, который привлекателен, в основном, для жителей соседних областей.
Похожие тренды появляются на региональном уровне повсюду - люди едут с периферии в региональные центры, оседая в достаточно крупных городах. Это, во многом, продолжение еще дореволюционной тенденции переселения сельских жителей в города, хотя сейчас едут не просто в города, а именно в крупные. Туда, где есть городская жизнь, разнообразный рынок труда, высшие учебные заведения.
Обратного же потока нет вообще, периферия пустеет. Уезжает, прежде всего, молодежь, население стремительно стареет. И это особенно скажется в будущем, ведь уезжает те, кто должен обеспечивать рождаемость и воспроизводство населения.
- Но ведь везде вузы не откроешь. Деревня никогда не предложит такого рынка труда и таких условий, как город, а маленький город - таких, как большой. Выходит, с этой тенденцией ничего не поделать?
- Противодействовать ей крайне сложно. В некоторых случаях может помочь сезонное население - условно говоря, дачники - для которых будут работать оставшиеся люди. Но для малых городов с населением до 50-ти тысяч, которые тоже стремительно пустеют, в каждом случае решение должно быть индивидуальным. Где-то надо поддерживать существующее производство. Где-то стоит превращать их в чисто рекреационные, туристические центры, как, скажем, Суздаль или Мышкин.
Сейчас роль противодействия оттоку населения в некоторой мере берет на себя политика дотаций бедным, депрессивным регионам. Но работает она до определенного предела. Возьмем, например, миграцию с Северного Кавказа. Там традиционно достаточно много молодого населения, а работы мало. Деньги при этом в регион приходят, но заняться людям все равно нечем.
С Кавказа вообще есть два вида миграции. Первый - постепенное распространение на восток Ставрополья, который в этом смысле все больше становится частью «горского» Кавказа. Второй - переезд в крупные города, Москву и так далее.
Основная проблема тут, на мой взгляд, в том, что, даже оказавшись за пределами своих республик, эта молодежь не находит себе занятия. Пойти работать туда, куда идут мигранты из Средней Азии, они не могут – точнее, не хотят. А туда, куда они, может, и хотели бы пойти, пробиться очень непросто. Подходящих ниш на рынке труда для них нет, и это, на мой взгляд, основная проблема.
Впрочем, преувеличивать этот поток не стоит. Молодежи там, конечно, много, но общее население всех кавказских республик России - миллионов шесть, и то с некоторыми приписками. Молодежи, соответственно, лишь некоторая часть этого количества, да и она вся целиком уехать не может.
- Мы до сих пор говорили о миграции в демографическом смысле - о людях, которые меняют постоянное место жительства. Но существует еще и более мощный поток трудовой миграции. Что он из себя представляет?
- Трудовая миграция идет в почти строгом соответствии с миграцией на ПМЖ. По сути, миграция на постоянное место жительства вырастает из временной, обычно трудовой. Ведь это в советское время человек приезжал на новое место, ему выдавали комнату в бараке, или койку в общежитии - и дело в шляпе. Сейчас миграция обычно начинается с приезда на учебу или на работу. Люди долго, годами, живут между своим местом работы и оставленным домом, где семья. Лишь адаптировавшись, обжившись, годы спустя такая миграция завершается окончательным переселением.
Все это время он для статистиков остается невидим, его можно обнаружить лишь при помощи специальных обследований. К сожалению, такие обследования дороги, и проводится их очень мало. Ориентировочно, можно сказать, что далеко от дома сегодня у нас работает 3-4 миллиона человек.
Самым серьезным препятствием на их пути остаются не милиция и медицина, не административные проблемы, а жилищные. Перед приезжающим в ту же Москву или Петербург, да в любой крупный город, главный барьер - цены на жилье. Обеспечить себе достаточный для аренды или покупки уровень доходов могут далеко не все. Рынок, как бы его ни ругали, все очень четко регулирует сам.
Словом, я бы ситуацию с миграцией не драматизировал. Миграция - это всегда нормальное "голосование ногами", реакция людей на экономические и социальные процессы. Вмешиваться в них можно лишь очень ограниченно. У чиновника могут быть свои задачи и представления о происходящем, но люди все равно будут ехать туда, где смогут заработать и реализоваться. Ограничивать эти потоки, по-моему, нельзя, а надо, наоборот, давать возможность людям ехать, куда они хотят.

Роман ФИШМАН. «PublicPost», 29 марта 2013 года