… о российской пенсионной системе и других социальных проблемах

Татьяна Голикова о несовершенстве пенсионной системы, способах ее улучшения и роли женщин в политике

- Пенсионный вопрос сейчас - краеугольный камень бюджетной системы. Эксперты, работающие над «Стратегией-2020», предлагают свои меры и расчеты. Как вы видите необходимые преобразования, чтобы и бюджетная система была сбалансирована, и пенсионная реформа продвинулась. Тем более, премьер вас недавно назвал настоящим бойцом.
- Похоже? (Улыбается.)
- Ну, мы верим в это.
- [По реформе] пока нет окончательного решения, поэтому все, что я буду говорить, - это обсуждения, которые ведутся. Пенсионная система достаточно сложная, во-первых, в плане принятия решений - потому что они затрагивают все население. Во-вторых, она влияет на сбалансированность финансовой системы, поэтому очевиден огромный интерес Минфина к тому, чтобы найти пути решения проблемы. Но эти пути не могут быть абсолютно простыми. Например, многим кажется очевидной необходимость повышения пенсионного возраста, но мы все понимаем, что это не так просто, как кажется. Некоторые предлагают: а давайте не платить пенсии работающим пенсионерам. Не думаю, что кто-то на это пойдет. А это все факторы, влияющие на сбалансированность. Мы не можем не оценить все предложения экспертов и не можем не обсудить, к каким последствиям это все приводит - и для населения, и для бюджета. Мы крайне заинтересованы, чтобы зависимость Пенсионного фонда от федерального бюджета была близкой к нулю, потому что каждый раз доказывать, что дефицит должен быть таким-то, а не иным и надо такое-то количество средств, - это достаточно серьезная процедура. И в связи с этим мы для себя рассматриваем несколько направлений работы: совершенствование тарифной политики; обязательства и порядок установления обязательств по пенсиям и то, что внутри самой пенсионной системы - льготы, преференции и т. д. Все темы абсолютно чувствительны. Если ничего не менять в тарифной политике - вот установили 30% и вообще никаких преобразований не проводим, - то мы будем иметь стабильный до 2050 г. дефицит Пенсионного фонда в 2,5% ВВП (сейчас он чуть меньше, но ненамного). Естественно, с этим достаточно сложно мириться и Минфину, и нам тоже. Поэтому мы сейчас для себя и совместно с коллегами рассматриваем вопрос - надо вернуться к 34% или все-таки остановиться на 30%, но поискать какие-то механизмы, чтобы максимально сбалансировать пенсионную систему. Сейчас рассматриваем варианты, при которых не нужно было бы возвращаться к 34%. В любом случае в ближайшее время в ноль сбалансировать систему невозможно.
- Ближайшее - это сколько?
- Я имею в виду достаточно длинную перспективу. Не думаю, что это даже 10 лет. Но уменьшить нагрузку на бюджет, конечно, возможно. Когда-нибудь можно будет говорить о нуле. Почему невозможно сейчас - потому что мы все равно будем в сложной демографической ситуации. Пока дефицит не имеет демографического характера, он складывается: 1) из-за того что мы приняли решение по снижению тарифа; 2) у нас есть накопительная часть пенсии, в которой резервируется определенная часть доходов; 3) мы платим пенсии работающим гражданам; 4) мы платим пенсии всем досрочникам - по так называемым спискам 1 и 2, это вредные производства, где льготный выход на пенсию, но сами компании ничего за это не платят. Досрочные пенсии только по этим спискам - 320 млрд руб. в год. Это очень приличные деньги. Наше население условно делится на две части - я имею в виду пенсионеров: это те, кто приобрел стаж в советское время и для кого проводили в 2010 г. валоризацию пенсионных накоплений, чтобы поднять уровень пенсии, и вторая категория - это наши граждане, родившиеся после 1967 г. Первым приемлемый уровень должно обеспечивать государство, накоплений у таких людей уже быть не может. Это наши обязательства, мы от них никуда не уйдем. Напомню, что в Концепции долгосрочного развития России (КДР-2020) уровень пенсий для таких граждан был спрогнозирован в 2,5-3 прожиточных минимума пенсионера к 2020 г. Но также вы, наверное, помните, что КДР-2020 принималась в преддверии кризиса, и, конечно, на тот момент никто не мог предположить, насколько глубоко будет наше падение и каким ресурсом мы будем располагать в долгосрочной перспективе. Поэтому сейчас, наверное, было бы обманом говорить, что мы выйдем на 2,5-3, но тем не менее, даже если ничего не менять, то на 2 мы к 2020 г. выйдем (1,6 в 2011 г. - «Ведомости»). Что касается тех, кто имеет накопительную пенсию, т. е. родившиеся после 1967 г., то их участие в накоплениях нужно каким-то дополнительным образом «раскачать». Население в целом крайне инертно, что бы мы ни предпринимали: может быть, это и с нашей плохой разъяснительной работой связано, может быть, в недостаточной степени развивается негосударственная пенсионная система, финансовый рынок. Мы, собственно, для того и вводили ограничения по облагаемому годовому заработку, чтобы люди с высокими зарплатами могли направлять средства в негосударственную пенсионную систему. Эксперты как раз и говорят о тех, кто родился в 1967 г. и позже, может дольше работать, т. е. их пенсионный возраст может быть выше, - что такие граждане должны больше заботиться о стратегии своих накоплений и размере своих будущих пенсий.
- Эксперты предлагают часть накопительного взноса перенести с работодателя на самого работника. Что вы об этом думаете?
- Я думаю, что стимулировать к накоплениям нужно однозначно, но вот так просто это не произойдет. Развитость финансовой инфраструктуры должна быть соответствующей, потому что сейчас никто не верит в доходность - уж если я буду вкладывать в свою будущую пенсию, это же должно где-то размещаться, приносить доход, работать на меня, в противном случае эти деньги обесценятся. Это, конечно, проблема достаточно сложная, все ее понимают, но решительности в принятии каких-то эффективных мер с точки зрения вложений пока нет. Это не наша компетенция, но, поскольку мы рассчитываем общий размер пенсий с учетом накоплений, то все время толкаем к тому, что нужно этим заниматься, нужно что-то предлагать населению, в противном случае оно так и будет находиться в государственной управляющей компании, где доходность ниже инфляции.
- Есть ли оценки по уменьшению числа досрочников?
- Пока рано говорить об уменьшении. Это очень сложная тема. Она как бы двусторонняя. С одной стороны - вроде бы все страны сейчас принимают решение увеличить налоговую нагрузку, и мы обсуждаем, нужно ли нам ее увеличивать. С другой - есть проблема, о которой я сказала: наши работодатели не очень заинтересованы переводить производства из вредных в не вредные. И эксперты, и мы обсуждаем возможность ввести дополнительный страховой тариф. Но если эксперты более радикальны в своих предложениях, то мы - менее, в том плане, что мы полагали бы возможным объявить такую программу, но с условием: если вы проводите аттестацию рабочих мест и уходите из вредного производства, значит, вы платите обычный тариф. Если вы не уходите из вредных производств в течение переходного периода - значит, вы должны платить дополнительный тариф для того, чтобы выплачивать пенсии тем, кто работал на вредных производствах. Я могу напугать: если ничего не делать, никакой аттестации не проводить, но просто ввести доптариф - это будет дополнительно 15 процентных пунктов к нынешним 30% тарифа. Это вот чтобы вы понимали размер той беды, которую мы сегодня имеем по вредным производствам. Поэтому не заниматься этим вопросом невозможно. Почему я начала с налогов - потому что ставится вопрос, а где взять деньги? С одной стороны, обсуждается, что налоговое бремя может быть повышено, с другой - что нужно модернизировать рабочие места. Поэтому сейчас мы обсуждаем с нашими коллегами, которые занимаются фискальными вопросами, как нам найти компромисс между этими составляющими. Уровень экономии при переводе на аттестованные и качественные рабочие места - не только для пенсионной системы, но и для системы здравоохранения, и для самих работодателей - очень высокий. Мы сейчас в пилотном режиме с несколькими регионами отрабатываем аттестацию рабочих мест в бюджетной сфере. По данным за 2012 г. посмотрим, что у нас получилось.
- Программа аттестации рабочих мест призвана модернизировать экономику, но аттестация - это по желанию работодателя, насколько эффективен такой путь?
- Вы правы, никто работодателей не принуждает, они самостоятельно принимают решение, вкладывать ли в модернизацию рабочих мест или нет. Поэтому настало время не принуждать, но стимулировать их к тому, чтобы они это делали. Возможно, говоря им, что впоследствии им придется заплатить повышенным тарифом, если они этого делать не будут. Ведь государство несет бремя по здравоохранению, по досрочным пенсиям в том числе из-за того, что предприятия не вкладываются в модернизацию рабочих мест.
- Есть какие-то временные рамки?
- Это не быстро. На повышение тарифа на 15 пунктов никто не пойдет, никогда такое решение принято не будет. Поэтому, я думаю, срок для подобной модернизации рабочих мест с переходным периодом - от 5 до 10 лет.
- Как вы сказали, все эти вопросы очень чувствительны, а вот ваша позиция - если бы она была не политической, а профессиональной - о повышении пенсионного возраста для людей младше 1967 года рождения? И о стаже? У нас всего пять лет надо отработать, чтобы государство платило пенсию, а в других странах - 30.
- Немножко не так. У нас действительно пять лет стажа для социальной пенсии, в других странах больше, и мы тоже сейчас думаем этот вопрос рассмотреть и, возможно, увеличить этот стаж. Что касается 30 лет - у нас в законе есть норма, что если ты 30 лет отработал, то за каждый следующий дополнительно отработанный год базовая часть пенсии - а вы знаете, что пенсия состоит из базовой и страховой частей, - и вот эта базовая часть увеличивается на 6%. А если ты не доработал до 30 лет - она сокращается за каждый недоработанный год на 3%. Эта норма существует уже сегодня в законодательстве, но она должна начать работать с 2015 г. Сейчас обсуждается вопрос, не ввести ли стаж напрямую в закон. Я думаю, эта тема не будет снята с повестки, мы обсуждаем изменение пенсионной формулы и возможное включение в нее трудового стажа. Что касается пенсионного возраста - то для меня он не является ключевым, если в законодательство вводить институт стажа. Потому что стаж и так предопределит, когда ты должен выйти, чтоб получить полную пенсию.
- То есть если прописать большой стаж, то сам человек будет стараться подольше работать.
- И самое главное - ему нужно показать, сколько он будет получать в зависимости от отработанного количества времени, с этим связан как раз расчет самой пенсионной формулы. С существующей сейчас формулой (я, правда, не имею к ней никакого отношения, она родилась в 2002 г.) я не очень согласна. Она очень сложна для человека, даже я иногда, когда получаю «письма счастья», думаю: боже мой, несчастные люди, они же ничего не понимают в этом во всем, не могут разобраться, а как же у них в перспективе все это будет посчитано. Поэтому мне представляется, должна быть какая-то очень доходчивая формула, которая понятна всем, в которой заложены понятные критерии - зарплаты, стажа. Чтобы человек мог посчитать, что будет происходить в обозримой перспективе, если он будет получать вот такую-то зарплату. Вопрос пенсионного возраста активно обсуждается, в том числе и потому, что в 2011 г. мы прибавили 1,5 года продолжительности жизни при рождении, она составила 70,3 года, а по концепции демографической политики это был 2015 год. Поэтому все тренды по продолжительности жизни сейчас переоцениваются. И, естественно, когда переоцениваются тренды - встает вопрос пенсионного возраста. В 60 лет на пенсию для мужчин - пока, наверное, здесь возраст трогать не стоит, потому что продолжительность жизни у них недостаточна, чтобы можно было увеличивать пенсионный возраст (мужчины - 64,3 года продолжительность жизни при рождении). Вот по женщинам ставится вопрос, и всеми экспертами ставится (женщины - 76,1 года продолжительность жизни при рождении). Но никто не говорит о том, что это должно произойти сегодня. Даже в самых смелых экспертных заключениях такого нет: все говорят, что об этом можно было бы подумать лет через пять и если принимать это решение, то поэтапно - как в других странах, повышать по кварталу в год или по полгода в год. Если такими растянутыми шагами идти - к 2029 г. женщины по возрасту выхода на пенсию могут сравняться с мужчинами. Вот вы бы работали до 60 лет? (Обращаясь к одному из корреспондентов.)
- Я бы работала.
- И я бы работала.
- Могу даже больше сказать: вот 50-летних мужчин, которые очень энергичны, занимаются спортом и т.д., - их уже списывают, их не берут на хорошие позиции, потому что они предпенсионного возраста. А у них в 52-53 года дети рождаются.
- Абсолютно согласна. Нужно еще учитывать такой момент: когда мы говорим о повышении возраста, об изменении стажа - мы должны понимать, на каких рабочих местах люди будут работать. Мы же должны эти места им обеспечить. У нас сейчас нет такого количества вакансий, чтобы дать всем этим людям возможность работать, в том числе людям, которые работают на очень приличных позициях и хотели бы на них оставаться. Поэтому мы снова возвращаемся к тому, что эту проблему надо решать комплексно, ее нельзя решить силами только социального ведомства, это бессмысленно и смешно.
- Вы в Минфине занимались бюджетом - и вот интересно, у вас в голове есть идеальная пенсионная формула?
-Ну, соображения некоторые есть.
- Можете поделиться?
- Она неадаптирована, и мне пока не хотелось бы ее каким-то образом презентировать. Мы вот как раз сейчас будем проводить совещание, хотим на разных группах - малооплачиваемых, средне-, высокооплачиваемых - проверить, какой будет чувствительность к изменениям. Все равно вскорости все узнаете.
- А на чем эта формула основана?
- На зарплате и стаже. Ничего нового. Зарплата конкретного работника в соотношении со средней по экономике, и стажевый элемент туда также включен.
- Можно уточнить: вот вы сказали, что ставку надо оставить на уровне 30%. Но есть же мнения, и достаточно высокопоставленных людей, что два года пройдет - и надо возвращаться к 34%.
- Есть. Но это их точка зрения. Я просто говорю, что мы стараемся избежать этого увеличения, и у нас образовался двухлетний лаг, в течение которого мы будем находиться в поиске решений, чтоб этого повышения не делать.
- Недавно [министр финансов Антон] Силуанов и [министр экономического развития Эльвира] Набиуллина хором признали, что повышение ставки до 34% было ошибкой, Силуанов сказал, что взносов собрано меньше, чем могло быть...
- Я категорически не согласна с Силуановым. Взносы перевыполнены, а не недовыполнены. По всем трем фондам - и по пенсионному, и по фонду социального страхования, и медицинского. У нас был достаточно напряженный план по взносам. Почему напряженный - потому что вы прекрасно понимаете, что при постоянной дискуссии по поводу того, сколько денег нужно на дефицит, всегда встает вопрос, а как посчитаны доходы? Поэтому мы всегда для себя ставим довольно напряженное задание по доходам в Пенсионный фонд, дабы меньше дискутировать с Минфином по размеру дефицита. И у нас перевыполнение плана по Пенсионному фонду 2,8%, на 4% - перевыполнение по медстрахованию. Все взносы собраны, и никаких сбоев в течение года ни с точки зрения администрирования, ни с точки зрения ухода [в тень] мы не наблюдали.
- Ну значит, тогда и не стоило менять ставку, раз все так хорошо?
- Ну, решение принято. Я почему говорю о 30% - потому что не являюсь сторонником изменения решений. Чем больше стабильности - тем это понятнее для бизнеса, и для государства лучше, если бы мы приняли решение и не меняли его хотя бы лет 10. Это не только страховых взносов касается, но и всех других налогов.
- Лирический вопрос: не чувствуете ли вы своей вины за валоризацию, идеологом которой были? Бюджет в дефиците, пришлось повышать ставки, потом вынужденно снижать - и виновата во всем Голикова.
- Повышение взносов с валоризацией не связано - это обязательство бюджета. И я категорически не согласна ни с какими экспертами, оппонентами или специалистами - как угодно их называйте - по поводу того, что мы приняли неправильное решение. Потому что уровень пенсионного обеспечения наших граждан был настолько невелик, что мы на фоне всего остального мира просто неприлично смотрелись. И если вы ознакомились с обзором ОЭСР о развитии пенсионной системы в России, то последнее заключение ОЭСР говорит о том, что только сейчас Россия достигла того уровня пенсионного обеспечения, с которого она может стартовать, применительно к стратегии борьбы с бедностью.
- Речь идет об уровне коэффициента замещения (соотношение средней по стране пенсии к средней зарплате)?
- Мы пока отличаемся от всех остальных, мы пока не ратифицировали 102-ю конвенцию МОТ [о минимальных стандартах социального обеспечения], где речь идет о коэффициенте замещения. У нас пока было только продекларировано в стратегии до 2020 г., что для «советских пенсионеров» уровень - 2,5-3 прожиточных минимума, потому что для них бессмысленно какой-либо коэффициент замещения считать. А для тех, кто младше 1967 г., будем говорить не о привычном нам, но нигде законодательно не установленном коэффициенте замещения как соотношении сегодняшней пенсии к сегодняшней средней зарплате по экономике, а как о соотношении уже индивидуальной пенсии к индивидуально установленному заработку (в качестве которого МОТ рассматривает заработок типичного работника из сферы экономической деятельности с наибольшим количеством работников. - «Ведомости»). Мы к этому и движемся.
- А повышение взносов было связано с необходимостью повысить общий уровень пенсионного обеспечения?
- Частично с этим, частично с тем, что система не была сбалансирована. Я вам просто напомню то, что забыли все эксперты и экономисты: ведь когда-то, до 2010 г., пенсия делилась на две части. Первую, базовую, выплачивал федеральный бюджет, и 6 процентных пунктов ЕСН поступало туда. А вторую, страховую, финансировал ПФР. Нам бюджет передал базовую часть. Но все забыли, что обязательства по базовой пенсии существенно превышали тот объем ЕСН, который уплачивался в бюджет. И бюджет за счет своих доходов от других налогов покрывал дефицит. Тот дефицит, который у нас сейчас есть в пенсионной системе, на 80% связан с тем дефицитом, который скрыто существовал в федеральном бюджете, мы просто его приняли на себя. Раньше это тонуло где-то в общей части и было незаметно, а теперь стало зримо, заметно и понятно, сколько это стоит для страны.
- Идея перехода на лекарственное страхование обсуждалась еще в 2008 г., и тогда министерство ее не поддерживало. Теперь вы говорите, что на лекарственное страхование можно перейти с 2015 г...
- Нужно. Нужно перейти на лекарственное страхование или некий аналог системы возмещения.
- Что изменилось за это время?
- Ничего. И в 2008 г., и сейчас мы к этому не готовы. У нас нет достаточно развитой собственной фармацевтической промышленности. Когда я называю 2015 год, я считаю, что решения, касающиеся развития фармпромышленности, которые приняты на протяжении последних трех лет и в комиссии по модернизации экономики при президенте, и по соответствующей программе (федеральная целевая программа развития фармпромышленности до 2020 г., предполагает выделение из бюджета 120 млрд руб. - «Ведомости»), дадут свой результат, появятся собственные отечественные лекарственные препараты. В страховой системе или системе возмещения мы должны иметь понятные цены, по которым нам нужно возмещать расходы. Система государственной регистрации цен на лекарства (Минздравсоцразвития регистрирует цены на жизненно необходимые и важнейшие лекарственные препараты, ЖНВЛП. - «Ведомости») многое нам дает, чтобы приблизиться к пониманию, но пока не отвечает на главный вопрос. Попытаюсь объяснить. Каждый лекарственный препарат имеет торговое название и международное непатентованное наименование (МНН, т. е. химическую формулу). Во всех наших списках и реестрах лекарства группируются по МНН, а под ними уже идут все торговые названия - по сути, аналоги, дженерики. Цена оригинальных препаратов, как правило, достаточно высокая; аналогов - существенно ниже. Самое сложное - определить референтную цену, которая могла бы стать ценой возмещения, не завышая при этом стоимость лекарств для населения и не приводя к убыткам компаний. На Западе (и Всемирная организация здравоохранения об этом говорит) все стратегии государственной политики в сфере лекарственного обеспечения лежат в плоскости развития производств дженериков, потому что цена - это ключевой элемент. При построении любой системы с государственным участием лекарства собственного производства в любом случае дешевле. Если нам удастся продвинуться в этом направлении, то, конечно, параллельно мы должны осуществлять работу по расчетам: сколько на это можно потратить.
- А откуда потратить?
- И откуда потратить. Либо население частично должно платить за лекарства, как это делается во многих странах; либо мы должны что-то выделить из системы обязательного медицинского страхования. Важно найти приемлемую формулу, не обанкротить бюджет и сделать так, чтобы это не было ударом для населения. Чтобы было понятно, о каких цифрах идет речь. У нас почти 13 млн льготников, которые должны обеспечиваться за счет средств регионов. Для их обеспечения, по скромным подсчетам, нужно ежегодно тратить 134 млрд руб., но субъекты тратят 27 млрд руб. Сегодня - и мы это признаем - есть проблема с лекарственным обеспечением тех категорий, которые имеют льготы на региональном уровне. Мы не можем вмешаться - это не наши полномочия. Не можем предписать регионам тратить столько, сколько надо. Можем только рекомендовать. Кто-то принимает отдельные программы, кто-то нет. Но очевидно, что весь гнев направлен на федеральную власть.
- Если ситуация с обеспечением льготников в регионах настолько сложная, зачем им передавать с 2014 г. закупки по программе «7 нозологий» (федеральная часть госзакупок, сейчас конкурсы проводит Минздравсоцразвития. - «Ведомости»)?
- Мы их передаем с деньгами. Регионы будут осуществлять закупки, а обеспечение - идти из федерального бюджета.
- В систему лекарственного страхования предполагается включить только льготников или всех? И возмещать планируется только ЖНВЛП или все препараты?
- Речь идет, конечно, о жизненно важных и необходимых. Их в списке и так достаточно много. Рассматриваются, как я уже сказала, два подхода: страховой - более сложный и более дорогой - и возмещение. На первом этапе - и это будет прорыв - нам хотя бы обеспечить лекарствами всех, кого положено. В первую очередь решить региональную проблему. Но вообще, когда говорят о страховании, речь идет о том, чтобы обеспечить всех, кто получает лекарственную помощь в амбулаторных условиях.
- В идеальном мире здравоохранение должно быть доступным или самоокупаемым?
- Сейчас для нас главное - чтобы оно было доступным. Пока мы эту задачу не решим, говорить о том, что здравоохранение должно быть окупаемым, наверное, было бы цинично.
- Если говорить о проводимых министерством закупках, вы уже оценили результаты программы импортозамещения?
- У нас очень маленький сегмент.
- Но очень дорогой.
- Он очень дорогой, потому что по программе «7 нозологий» закупаются лекарства для лечения очень тяжелых болезней. Когда в 2007 г. мы начинали реализацию программы, российских лекарств не было вообще. Теперь закупаем около пяти отечественных препаратов. Экономия получается приличная. Она складывается из нескольких факторов. Первый - дженерики дешевле оригинальных. Второй - когда на торги выходит несколько участников, они, естественно, соревнуются. Кроме того, экономия складывается априори. Мы же изучаем, как меняется цена на торгах, и в ряде случаев сразу устанавливаем более низкую, чем на предыдущих торгах, начальную максимальную цену.
- Процесс реформирования квотирования для мигрантов идет уже второй год. У вас под сукном есть проект, предлагающий радикально изменить существующие положения о квотах...
- Есть. Но не под сукном, он публичный. Он предусматривает отмену квот. Нам бы хотелось, чтобы мы понимали, кто к нам приезжает на работу, и чтобы к нам приезжали работать на конкретные рабочие места. А эта система квотирования... Ну установили вы квоту - все равно нет уверенности, что работник приехал туда, куда он ехал, или он в любой момент может уволиться и мы не узнаем об этом. Поэтому мы и хотели, чтобы процедура квотирования была заменена процедурой, которая связана с конкретным перечнем конкретных рабочих мест. Чтобы работодатели объявляли, кого они хотят принять, чтобы люди ехали на конкретную работу и чтобы мы этих людей видели. Но пока этот законопроект не поддержан ФМС и Минэкономразвития.
- В феврале Минюст утвердил новый список 41 профессии, на которые не распространяются иностранные квоты. С чем это связано?
- Связано с итогами года, по которым мы принимаем решения на следующий год. Больше ни с чем. Сейчас эксперты широко обсуждают тему отмены квот. Это политическое решение, и пойдут ли на него, сложно сказать.
- В прошлом году было объявлено, что будет создано довольно большое количество рабочих мест на Кавказе. А что это за рабочие места, какие механизмы по их созданию?
- У нас есть специальные проекты, которые реализуются на Северном Кавказе, - это и курортные зоны, и создание новых производств. Мы делаем специальные программы переобучения, чтобы люди имели возможность повысить квалификацию или приобрести новую профессию. В прошлом году около 1600 работников организаций Северного Кавказа прошли обучение в России и за рубежом. Около 100 человек - и работающих, и безработных - стажировались на ведущих предприятиях. Эти программы очень активны для развития, как ни странно, бюджетной сферы: в Чечне инфраструктура восстанавливается - школы, больницы. То же самое, кстати, свойственно для всех регионов: в программе модернизации стройкомплекс задействован по полной программе, делаются капитальные ремонты, заканчиваются стройки - объемы просто огромные. Но внутренняя мобильность населения не очень сильно развита. В начале 1990-х мы имели внутреннюю миграцию населения на уровне 4,3 млн человек, сейчас - до 1,8 млн, и желание людей искать работу, если это связано с определенной неустроенностью, к сожалению, отсутствует. И так же мало мобильны те, кто проживает на Северном Кавказе, очень мало кто из них выезжает на работу в другие регионы. Кажется, что они едут в Москву работать, но ничего подобного: сюда едут в основном из республик бывшего Советского Союза, а не из наших северокавказских республик.
- Работодатели в регионах крайне осторожно относятся к найму работников из кавказских республик, меняется ли эта ситуация?
- Меняется. Мы работаем с частными агентствами и с крупными работодателями, которые нанимают людей, являющихся безработными на территории Северного Кавказа и желающих уехать работать в другой регион. Это крупные металлургические, нефтяные компании. Но их число, к сожалению, пока не насчитывается десятками.
- В кризис была запущена программа по выплате порядка 60 000 руб. тем, кто организует собственный малый бизнес. Не пора ее сворачивать?
- А у нас ее c этого года и нет. Она ушла на региональный уровень, мы ее не финансируем. Регионы вправе сами ее вести, в зависимости от того, как они оценивают ситуацию у себя. У нас в полномочиях осталась только поддержка регионов с напряженной ситуацией на рынке труда, где мы поддерживаем уже созданные подобные предприятия, а новые не создаем.
- Премьер недавно посетовал, что в правительстве дефицит женщин. На ваш взгляд, какова роль женщин в политике?
- Мне кажется, женщина более ответственна и по своему складу более въедливая. Если она какое-то дело начала - то непременно должна дойти, неважно с каким результатом, но дойти до логического конца. Я считаю, что женщины, которые работают в правительстве, достаточно эффективны и ничуть не уступают своим коллегам-мужчинам. Женщин должно быть больше. Но если говорить про нагрузку, то я считаю, что министр - это больше мужская работа.

Беседовали Ольга КУВШИНОВА, Евгения ПИСЬМЕННАЯ, Мария ДРАНИШНИКОВА, Михаил МАЛЫХИН, Римма АВШАЛУМОВА. «Ведомости», 16 февраля 2012 года