… о двух московских полисах

Внутри Москвы можно выделить два города, жители которых идут в разных направлениях

Внутри Москвы существуют два «полиса», один из которых стремится к интеграции в мировое сообщество, а другой ориентирован на «особый путь» России, считает Ольга Вендина из Института географии РАН. Этим полисам был посвящен доклад, который она прочитала в декабре на Старовойтовских чтениях в Высшей школе экономики. Ольга Вендина рассказала «МН» о том, как возникли эти полисы, как голосуют их жители и будут ли две части одного города конфликтовать друг с другом.
— Какие различия в городе наиболее заметны и значительны?
— Мы называем Москву постиндустриальным городом, однако это лишь метафора. В столице присутствуют все экономические уклады, есть районы индустриальные и даже гипериндустриальные, например, Капотня или Бирюлево, есть постиндустриальные, сосредоточенные в центре Москвы, есть сервисные и спальные.
— Как формировались эти разные типы районов?
— Советское градостроительство довольно четко следовало принципам функционального зонирования территории и сближенного размещения мест приложения труда и мест жительства. Если строился завод, то в хорошей доступности от него — поселок для рабочих.  Если создавали институты,  рядом строили жилье для научных сотрудников. В результате Ленинский проспект — ось науки — «оброс» районами преимущественного проживания интеллигенции, а Каширское шоссе, проходящее через промзону, — рабочими кварталами. Конечно, в Москве, как «социалистическом городе» стремились поддерживать социальную смешанность населения и обязательное рабочее представительство во всех районах, чтобы избежать сегрегации, свойственной «буржуазным» городам. Но соблюдать этот принцип удавалось лишь частично, так как в планы вмешивались процессы самоорганизации населения.  В районах проживания интеллигенции возникала более благоприятная социальная среда, эти районы обладали лучшей репутацией. Поэтому те, для кого это было важно, предпочитали менять квартиры и переезжать в районы вблизи Ленинского, Ленинградского, Кутузовского проспектов или проспекта Мира.
В постсоветское время  отказ от идеологических принципов в градостроительстве, ориентированных на выравнивание социальных различий, вкупе с изменением экономических реалий усилил дифференциацию городского пространства Москвы.
Уровень высшего образования — это лишь индикатор возможного благополучия или неблагополучия

— Получается, что в Москве уровень образования жителей также можно проследить по районам?
— Можно. Очевидно, что в районах преимущественного проживания интеллигенции уровень образования населения выше среднего показателя для Москвы, а в бывших рабочих районах – ниже. Но тревогу вызывают не различия в уровне образования сами по себе, а аккумуляция «благополучия» в одних районах, и «неблагополучия» – других. Уровень высшего образования – это лишь индикатор возможного благополучия или неблагополучия. Неслучайно, в тех районах, где этот показатель существенно ниже средних значений для города, более низкими оказываются и многие другие социальные индикаторы, такие как обеспеченность жильем и социальной инфраструктурой, количество неблагополучных семей, уровень доходов населения, зато выше потребление алкоголя. Социальные проблемы влияют на состояние рынка жилья, снижая его стоимость. Становясь непривлекательным для благополучных слоев населения, такое жилье находит спрос у трудовых мигрантов. Снежный ком проблем постепенно нарастает.
— А насколько разные жители Москвы — интеллигенты, рабочие, трудовые мигранты  чувствуют себя москвичами?

— Москвичом в той или иной степени ощущает себя каждый, кто живет в столице. Вопрос: насколько значимой для человека является его московская самоидентификация? Само понятие самоидентификации подразумевает субъективное определение человеком собственной системы координат. Иногда об идентичности говорят как о системе «якорей», связывающих человека с окружающим миром. Идентичность всегда  многослойна. Помимо того, что человек считает себя москвичом, он может себя считать еще кем угодно:  рабочим, женщиной, ветераном войны и т.д. Если житель Москвы считает себя европейцем, это не значит, что он не ощущает себя москвичом. Просто принадлежность к более широкой общности «европейцы», которая характеризуется определенным набором качеств, ценных для данного индивида, таких как: открытость, разделяемые демократические и гражданские ценности, уважение к личности, ответственность за принимаемые решения, и пр., – является более значимой, чем принадлежность к локальному сообществу «москвичей».
Для тех, кто в первую очередь считает себя «москвичом», наиболее ценным является то, что они живут именно здесь, являются «старожилами» или «коренными москвичами». Эти люди выше ценят столичный статус и дополнительные привилегии - добавки к пенсии, бесплатный проезд на общественном транспорте. Многие «москвичи» убеждены, что ресурсы города не должны распределяться  на все население города, а адресоваться преимущественно «коренным москвичам», обладающим приоритетом в доступе к московским благам по праву рождения. Такой московский патриотизм нередко проявляется в форме нетерпимости и ксенофобии.
— Кем видят себя остальные горожане?
— Формы самоидентификации могут быть любыми. В таблице – далеко не полный их список. Чем крупнее город, разнообразнее в нем жизнь, тем богаче круг самоидентификаций. Для России в целом характерна высокая значимость государственной идентичности, которая нередко отождествляется со страновой, лояльность государству и ощущение себя его частью – с любовью к родине. Такая система идентификации возникает там, где люди чувствуют угрозу для своей страны или сильную зависимость от государства. И то, и другое соответствует нашему состоянию, переживаемым страхам после распада СССР,  комплексам реального и мнимого национального унижения, социально-экономическим стрессам, патерналистским ожиданиям людей, надеждам на власть. Доминирование статусной государственной самоидентификации характерно для столичных жителей еще в большей мере, чем для остальных россиян. И хотя бытует мнение, что «Москва — это не Россия», сами москвичи ощущают себя прежде всего «россиянами». Для многих осознание себя «москвичом» неотделимо от чувства принадлежности к России.
Возможен и другой тип самоидентификации, когда люди ассоциируют себя скорее с малыми общностями, например, с «жителями своего района», это свидетельствует об ограниченности их жизненного мира, замкнутости и изолированности.  Чаще всего, такая самоидентификация свойственна очень пожилым людям или, напротив, совсем молодым, тем чье детство прошло в этом районе, и они редко выезжали с родителями за его пределы. Город для них – «чужой», еще не освоенный личным опытом. Подобная идентификация свойственна и приезжим, которые знают только район, где живут и работают.
Хочу напомнить, что идентичность человека связана с его ценностями, поэтому, акцентируя внимания на формах проявления идентичности, важно понимать, что за этим стоит. Например, когда говорят о «советской идентичности», то чаще всего считают, что ее носителями являются пожилые люди, ностальгирующие по советским порядкам и комсомольской молодости. Это верно, но не во всех случаях. Советскую идентичность могут разделять не только старики, но и молодые успешные люди. Для них быть «советским» означает не историческую архаику, а систему взглядов, которая ставила во главу угла социальные гарантии, солидарность, дружбу народов, общие интересы.
Аналогично и в случае «европейцев», это совсем не обязательно только те, кто бывал в европейских странах. Даже те, кто никогда не выезжал за рубеж, могут ассоциировать себя с европейцами. Они пользуются современными  гаджетами, легко ориентируются в информационном поле, читают книги западных авторов, владеют иностранными языками, смотрят кино, участвуют в публичных акциях, и пр. Даже виртуального опыта достаточно, чтобы  считать себя европейцем или человеком мира.
Несколько слов стоит сказать и об этнической идентичности. Этническая идентичность в крупнейших городах – это далеко не то же самое, что этническая идентичность в местах традиционного проживания малых народов. Этническая самоидентификация выходит на первый план либо в случае дискриминации по этническому признаку, либо когда создается миф о дискриминации, используемый для обоснования претензий на особые привилегии.
— Насколько активны «москвичи», «европейцы», «советские люди», «члены этнических групп»? Кто из них готов участвовать в забастовке, пойти на демонстрацию, вступить в партию или работать активистом в выборной кампании?
— Десять лет назад мы проводили исследование, пытаясь понять перспективы демократизации управления столицей и развития гражданского общества в Москве, и пришли к выводу, что московскую политическую культуру можно охарактеризовать как пассивную, подданническую. Большинство населения лояльно властям, разделяет патерналистские настроения, не верит в то, что от людей что-то зависит, и не готово выражать свою гражданскую позицию, если она имеется. При этом чем более ценными для человека являются достигнутые статусные характеристики, тем с большей вероятностью он оказывается в группе пассивных и зависимых от власти людей. Хотя исключения из правила всегда есть.  Такая политическая культура открывает большие возможности для манипулирования людьми и административного давления.
Другой подход свойственен тем, кто склонен отстаивать свои интересы. Например, представители этнических групп, на собственном опыте ощущающих этническую дискриминацию. Такие люди готовы писать коллективные обращения, собирать подписи под ними, действовать солидарно.
Протестное движение, возникшее в Москве прошлой зимой, молодое не только по времени существования, но и по возрасту участников, свидетельствует о том, что за 20 постсоветских лет выросло поколение, выдвигающее хорошо артикулированный запрос на гражданские преобразования. Эти люди, безусловно, являются москвичами, но они не хотят довольствоваться московскими благами, оплачиваемыми за счет столичной ренты, выражать свое несогласие «на кухне», а выдвигают свою программу. И их в этом стремлении поддерживают самые разные москвичи, в том числе и «советские  люди». Требования соблюдения прав человека, законов страны, честности и открытости власти являются общезначимыми и объединяют представителей разных политических течений.
— Значит, наиболее активные в протестном движении —«европейцы»?
— Среди «европейцев»  доля политически активных граждан больше, но сама эта группа невелика. «Россиян» и «москвичей» значительно больше, чем «европейцев». К тому же социальную активность и желание защищать свои права и убеждения нельзя приписывать только одной группе. Активные люди, имеющие гражданскую позицию, могут разделять самые разные взгляды и убеждения. С моей точки зрения, в сегодняшней Москве можно выделить как минимум четыре мировоззренческих принципа, разделяемых разными группами населения. Я говорю именно о мировоззрении как совокупности взглядов, определяющих восприятие и понимание происходящих событий, а не о конкретных политических идеологиях как руководстве к действию.
Прежде всего, это мировоззренческая позиция, которую я определила бы как космополитизм, несмотря на груз негативных оценок, сопряженных с этим понятием. Центральной идеей космополитизма является представление о принадлежности и гражданстве. Космополитизм не отрицает ни патриотизма, ни суверенитета государств и даже может мирно существовать с разными формами национализма, когда это не противоречит представлениям о политической нации. Апеллируя к открытости, космополитизм отвечает ожиданиям людей, которые ищут решение проблем в солидарности, основанной на общности разделяемых гражданских ценностей.
Космополитизму противостоит евразийство. Для сторонников этого про-имперского мировоззрения ценность территории и масштаба пространства стоит выше ценности общества и человека. Нео-евразийцы заинтересованы в том, чтобы Россия была технически модернизированной страной, включенной в глобальные процессы, но при этом настаивают на особом пути развития России и ищут идеологической опоры то в религии, то в антиамериканизме.
Еще можно выделить советизм и национал-шовинизм. Первый представляет собой мутацию коммунистических идей в их советской интерпретации, предполагающей социальные гарантии в обмен на политические свободы. Второй развивает идеи о якобы существующей дискриминации большинства, требует для него особых привилегий и законодательно закрепленного права на особую роль. При этом представление о большинстве сводится к представлению об этническом большинстве, а в случае Москвы к представлению о коренных москвичах.
— Как сторонники этих идеологий голосовали на президентских выборах в  марте 2012 года? И к каким выводам вы пришли на основе этих данных?
— Вопрос должен скорее ставиться иначе. Можно ли результаты голосования на президентских выборах в марте 2012 года рассматривать как индикатор существующих различий в мировоззрении населения Москвы? Думаю, что можно. Люди, придерживающиеся демократических взглядов и требующие большей открытости и честности власти, голосовали за Михаила Прохорова, несмотря на всю неоднозначность его кандидатуры. Он получил больше голосов в тех районах Москвы, где выше уровень образования населения. Голосование за Владимира Путина дает представление о евразийской Москве. Конечно, поддержка его населением не может быть объяснена только мировоззрением. Гипноз власти и административные ресурсы влияют на выбор москвичей сильнее, чем политические аргументы, а прямые фальсификации вносят дополнительные искажения в реальную картину. Тем не менее, идеи тоже нельзя сбрасывать со счетов. В ходе избирательной кампании Путин активно использовал консервативно-охранительные идеи и представление об «особом пути России», исключительности страны и русского народа. Все это находило отклик в душах, как националистов, так и тех, кто верит в отеческие функции государства. Поэтому Москва евразийская, Москва про-советская и Москва националистов частично совпадают не только идейно (советизм солидарен с евразийством в части больших «побед» и патернализма, а национализм – исключительности и самобытности), но и в пространстве города.
Районы наиболее радикальных настроений электората являются и районами, обеспечившими большинство голосов Путину и не приемлющими кандидатов от гражданской оппозиции.
Результаты выборов возвращают нас к рассмотрению Москвы как конгломерата полисов. Если мы не будем отождествлять понятия «полис» и «город», а под полисом будем понимать политическое сообщество со своими требованиями к режиму власти и принятия решений, то тогда десятимиллионная Москва может содержать в себе несколько полисов. Один из них – это Москва – мировой город, открытый всему новому и ориентированный на человека.  Другой – Москва евразийская, сохраняющая атрибуты традиционности – от византийских до советских, и пораженная вирусом шовинизма. Две Москвы, сосуществующие в едином городском пространстве, становятся равноценными по ресурсам социальной поддержки. Это одновременно повышает конфликтность московского сообщества и вынуждает к диалогу.
— Каким, по-вашему, может быть этот конфликт?
— Конфликт совсем не обязательно предполагает насилие. В условиях крупного современного города это скорее означает невозможность достижения консенсуса и реализации крупных городских проектов. Возможности административного давления ограничены, при росте числа несогласных любые решения заходят в тупик даже в авторитарных обществах. Конечно, даже самые мирные конфликты повышают риски насилия, поэтому так важно найти демократические процедуры согласования интересов и взаимных уступок, приводящие к временным консенсусам.

Иоланта КАЧАЕВА. «Московские новости», 16 января 2013 года