… о «вертикальных» и «горизонтальных» конфликтах

В отличие от "вертикальных конфликтов" — столкновений с властью, которые развивались только в республиках России, "горизонтальные" — столкновение этнического большинства с меньшинствами; местного населения с пришлыми; одних мигрантских групп с другими — отмечались за период 2004-2012 годов во всех субъектах Федерации, чаще всего в краях и областях с преобладанием русского населения. По данным аналитического центра "Сова", насильственные действия, по причине этнических или расистских предубеждений в отношении меньшинств, преимущественно из числа мигрантов, ежегодно отмечаются более чем в 40 регионах страны (в 2010 году проявились в 49 регионах). Чаще всего — в крупнейших городах. На Москву и Московскую область в разные годы приходилось от 33 до 42 процентов всех преступлений на этой почве, на Санкт-Петербург и область — 11-15 процентов. 
До 2006 года в числе жертв "горизонтальных" этнических конфликтов лидировали представители народов Кавказа. В это время и уроженцы стран АТР (Китай, Вьетнам, Корея и др.) опережали в печальной статистике жертв насилия представителей народов Центральной Азии. Ситуация начала меняться с 2007  года, когда быстро стала расти доля уроженцев среднеазиатских республик среди пострадавших. С 2008 года они составили большую часть убитых и раненных в столкновениях. 
Примечательно, что по уровню негативного отношения к себе со стороны большинства российского населения лидируют с 1990-х годов и по сей день вовсе не выходцы из Центральной Азии, а народы Кавказа, особенно российского Северного Кавказа. Это выводы Левада-центра. А по данным майского (2010 года) опроса ВЦИОМ, 29 процентов респондентов признали, что негативно относятся к представителям кавказских народов (этот показатель не меняется с 2009 года) и только 6 процентов опрошенных не испытывают приязни к выходцам из Средней Азии — таджикам, казахам, киргизам и узбекам. 
Итак, судя по социологическим исследованиям, уроженцы среднеазиатского региона меньше притягивают к себе ксенофобию, чем выходцы с Кавказа, но (судя по данным центра "Сова") в большей мере, чем мигранты из всех прочих регионов, становятся в последнее время объектом насилия. Объясняется это парадоксальное явление рядом причин. 
Но прямой связи между уровнем ксенофобии и конкретными насильственными действиями против групп, выступающих в образе "врага" или " неприемлемого чужого", не существует. Совокупность социально-политических обстоятельств может либо блокировать ксенофобию, либо, напротив, обусловливать высокий уровень насилия при сравнительно невысоком уровне ксенофобии. Заметный рост численности мигрантов из Средней Азии увеличил вероятность межэтнических столкновений. В составе иммигрантов из среднеазиатских стран в 1990-е годы преобладали русские, а в 2000-е годы стали преобладать представители коренных национальностей. У этих этнических сообществ в меньшей мере, чем у народов Кавказа (особенно Северного Кавказа), проявляется внутренняя групповая сплоченность. Мигранты из Средней Азии в силу множества обстоятельств часто вынуждены вступать в конкуренцию. 
Казалось бы, "горизонтальные" конфликты на первый взгляд сугубо бытовые и лишены социально-политической основы. Однако такой вывод был бы неверен. В этнических погромах, прокатившихся в 2000-е годы по всей России, одним из основных мотивов нападавшей стороны была месть за то, что этническим меньшинствам покровительствуют коррумпированные власти. На этой же основе в декабре 2010 года состоялась многотысячная демонстрация на Манежной площади Москвы, а затем волнения охватили 15 городов России. Поводом для них стала уверенность футбольных болельщиков (возможно, неоправданная) в том, что выходцы с Северного Кавказа, замешанные в убийстве Егора Свиридова, были отпущены на свободу в результате подкупа полицейских. Такие подозрения в отношении властей весьма характерны для России, общий уровень доверия в которой (как к власти, так и взаимного) оценивается по результатам многочисленных исследований как один из самых низких в мире. Низкое доверие в обществе является неизбежным следствием высокой коррупции в государстве. Исследования Левада-центра показывают, что существует следующая зависимость: обращение коллективного гнева на приезжих тем сильнее, чем слабее чувствуют себя горожане перед лицом своей собственной бюрократии, ее произвола. "Недовольство "мигалками" и недовольство "приезжими" не случайное совпадение,— отмечает социолог Алексей Левинсон,— между ними незримая, но прочная связь ...Наши исследования показали, что, как только возникла надежда, что общество сможет обуздать произвол бюрократии, как только стал виден ее испуг, претензии к приезжим отошли на четвертый-пятый план". 

Новые обстоятельства: сочетания "горизонтальных" и "вертикальных" конфликтов
В начале второй декады 2000-х в этнополитической ситуации в России в очередной раз проявились кардинальные перемены. Протестные движения в Москве и ряде других городов в 2011-2012 годах, поводом для которых стало недоверие к итогам парламентских и президентских выборов, показали, что значительная часть русских националистов перешла в оппозицию федеральной власти. Еще недавно, в начале 2000-х годов, власть и русские националисты были союзниками, защищали единую и неделимую Россию и вместе боролись с сепаратистами, а в 2010 году русские националисты первыми выдвинули ультрасепаратистский лозунг "Долой Кавказ!", и он нашел поддержку в общественном мнении. По данным опроса одного из российских информационных агентств, проведенного среди 11 500 человек в декабре 2010 года, на вопрос: "Как вы относитесь к идее отделить от России три кавказские республики — Ингушетию, Дагестан, Чечню?" — 73,7 процента ответили: "Полностью поддерживаю", еще 2,4 процента поддерживают с отсрочкой решения: "Пока еще рано". 
Итак, русские националисты вступили в конфронтацию с властью по вопросу о целостности страны и не отказались от идеи "Россия для русских", которая воспринимается крайне негативно представителями всех этнических меньшинств. В таких условиях велика вероятность сочетания и одновременного проявления как "горизонтальных" конфликтов между представителями этнического большинства и меньшинствами, так и "вертикальных" конфликтов (национальные движения — власть). 
Федеральная власть не может управлять национализмом, но способна его подталкивать. После этнического конфликта в Кондопоге (2006 год) власти заговорили о необходимости "обеспечения преимуществ коренному населению"; после войны с Грузией (2008 год) — заявили о введении процентных квот для проживания иностранцев. После событий на Манежной на Госсовете 27 декабря 2010 года речь зашла не только об ограничении въезда в Россию граждан других стран, но и об ограничении регистрации внутренних мигрантов — российских граждан, переезжающих из одного региона своей страны в другой. Ярким продолжателем этой линии стал краснодарский губернатор Ткачев, что следует из недавно нашумевшего его выступления. Эскалация уступок возбуждает эскалацию требований. Националисты сегодня требуют не только ограничения въезда "чуждых" национальных групп в Москву и другие крупнейшие города, но и депортации ранее прибывших. А как на это ответят этнические меньшинства? 
Опасность такого ответа не только в том, что увеличится число локальных стычек на этнической основе, которые и сегодня покрыли всю страну. Ответ меньшинств чаще носит несимметричный характер. Если в русской среде происходит возгонка социальной активности в этническую, то в республиках России, исторически связанных с исламом, этническая мобилизация сменяется еще более опасной — религиозной, при этом в крайне радикальных и нетрадиционных для России формах продвижения салафитского течения. Этот процесс, начавшийся в конце 1990-х годов на Северном Кавказе, сейчас все шире проявляется уже и в самом центре России — в республиках Поволжья. Заместитель муфтия Республики Татарстан Валиулла Якупов (убитый в июле 2012 года) в 2010 году отмечал, что "большинство молодежи является носителями привнесенной из-за рубежа религиозной культуры, которую можно назвать ваххабизмом. Сами они предпочитают называть себя салафитами". И далее дает такой прогноз: "Зная эволюцию этого течения на примере республик постсоветского пространства, в которых исламизация выше татарстанской, мы можем видеть, что нас ждет". 
А что ждет всю страну? Пока велика вероятность растущей радикализации противоборствующих групп расколотого общества. Федеральная власть ни в 1990-е, ни в 2000-е так и не сформировала стратегию своих действий в ситуации роста этнических конфликтов. Тогда и сейчас власти действуют вдогонку за событиями, используя самый неэффективный, мучительный метод проб и ошибок. 
Мировой опыт указывает на несколько основных направлений противодействия этническим конфликтам. Одно из них связано со снижением ксенофобии за счет развития программ воспитания толерантного сознания. Важным направлением противодействия этническим конфликтам является создание благоприятных условий для интеграции меньшинств из числа мигрантов в принимающее сообщество. 
Важно понять, как предотвратить переход ксенофобии идей в ксенофобию действий. Речь идет об усилиях властей и общества. Барьер способно выставить демократическое правовое государство, контролируемое гражданским обществом и опирающееся на него. Например, в США после 2001 года значительно возрос уровень исламофобии, однако она не переросла в межгрупповые столкновения. Развитая сеть исламских организаций США выступает надежным механизмом самозащиты исламских меньшинств, две трети которых исторически недавние мигранты. 
В России, казалось бы, существует правовая база для включения общественных организаций, сформированных по этническому признаку, в сеть институтов гражданского общества,— это Федеральный закон о национально-культурной автономии (НКА) от 17 июня 1996 года. Но НКА не всегда получают причитающиеся им блага или получают нерегулярно и в очень ограниченном объеме. Власть не считается с ними или считается не больше, чем с любыми другими общественными организациями, созданными по этническому принципу. В результате закон об НКА оказался сугубо декларативным. 
Наиболее подробные положения, относящиеся к равенству и запрету дискриминации, приводятся в Трудовом кодексе РФ, и на первый взгляд они обеспечивают защиту от дискриминации в сфере труда. Однако правоведы отмечают два фундаментальных недостатка этих норм. Во-первых, это нормы отраслевого законодательства, не вмонтированного в полноценное антидискриминационное. Во-вторых, (и, наверное, это их главный недостаток) они не имеют практического значения. Как в теории, так и на практике остаются не проясненными вопросы, при каких обстоятельствах, в чей адрес и какие именно требования можно заявлять при предполагаемом нарушении. Не существует также установленных процедур выявления дискриминации. В России отсутствуют административные механизмы противодействия дискриминации: на государственные и муниципальные органы управления непосредственно не возложена обязанность решать такие вопросы. Тогда на кого? 
В вертикальном государстве законы защищают власть и политический строй, а не рядового человека. Этим определяется фундаментальная проблема постсоветского, в том числе и российского, законодательства в сфере защиты прав человека — оно декларативно и лишь имитирует защиту прав гражданина. Но в этом случае оно не только не способно предотвратить массовые волнения и межгрупповые конфликты, но и само провоцирует их. 
Пора создавать в России антидискриминационное законодательство, соответствующее мировым нормам. Это могло бы стать барьером для роста этнических конфликтов. Вместе с тем все яснее становится, что такие перемены невозможно осуществить "в розницу", а не в комплексе.

Подробнее:http://www.kommersant.ru/doc/2005367

Эмиль ПАИН. «Огонек», 27 августа 2012 года