… об иммиграции в Европе

Иммиграция — как строительство атомных электростанций. Страшно, но без нее никуда. Население Запада стареет. Кто-то же должен тянуть воз. Разные страны справляются с иммиграцией по-разному. США или Австралия более успешно, Западная Европа — менее. Идеального решения не нашел никто. В Америке — миллионы нелегалов. В Европе противоречия между коренным населением и чужаками напоминают о себе терактами, погромами и убийствами. России, перед которой тоже вот-вот разверзнется демографическая пропасть, имеет смысл внимательно изучить чужой опыт. Чтобы не повторять чужих ошибок.

КУДА ПРИШЛА ЕВРОПА
Почти каждый десятый житель Евросоюза родился за пределами той страны, в которой сейчас живет. Иммигранты — главный двигатель демографического роста в Европе. Население ЕС выросло в 2005 году на 2 млн. человек. Вклад иммиграции в прирост — 85%. Численность пришлого населения растет во всех странах Евросоюза, кроме четырех стран-доноров — Литвы, Латвии, Эстонии и Польши, да Нидерландов с их жестким иммиграционным законодательством. Но если 40 лет назад, когда Западная Европа с ее экономическим чудом, как губка, впитывала миллионы гастарбайтеров из Северной Африки, Турции и Югославии, задумываться о последствиях такой политики было попросту некогда, сегодня настало время оценить ее плоды и решить, не пора ли что-то менять. Погромы в пригородах Парижа, теракты в Лондоне и Мадриде, убийство голландского режиссера Тео Ван Гога — все это дело рук «чужих» европейцев, для которых Европа так и не стала родиной.
Насколько хорошо или плохо работает плавильный котел принимающей иммигрантов страны, проще всего судить по степени интегрированности приезжих в местный рынок труда. Организация по сотрудничеству и развитию (ОЭСР), объединяющая три десятка развитых стран, озаботилась этой темой несколько лет назад, когда в Европе еще ничего не взрывалось и не горело. Изучение проблемы заняло некоторое время: первые четыре кейса организация опубликовала только в марте этого года*. «Первыми вызвались Германия, Швеция, Австралия и Дания», — рассказывает экономист ОЭСР Томас Либих, автор трех исследований из четырех. На подходе кейсы, посвященные Бельгии и Франции.
Ни одна из обследованных стран не может похвастать окончательным решением «иммигрантского вопроса». Занятость среди иммигрантов ниже, чем у коренного населения, в подавляющем большинстве стран – членов ОЭСР. Самый серьезный разрыв в Дании: безработица среди трудоспособных иммигрантов-мужчин там на 15 процентных пунктов (п.п.) выше, чем у местного населения. В Австралии и Германии ситуация более благополучная: там разрыв в уровне занятости 5 и 5,7 п.п. соответственно. Швеция с разрывом 11 п.п. оказалась посередине.
Западная Европа с ее негибким рынком труда и щедрыми системами соцобеспечения справедливо славится высоким уровнем безработицы. Среди иммигрантов этот уровень еще выше. Доля безработных среди трудоспособных приезжих, проживших на новом месте менее пяти лет, в Швеции достигает 18,7% при среднем уровне безработицы в стране 4,8%. Трудности перевода? Отчасти. По крайней мере, уровень безработицы среди иммигрантов со стажем более пяти лет падает до 14,4%, а более 10 лет — до 8,7%. В Дании иммигранты уступают местным по уровню занятости, даже прожив на новой родине 15 лет. А ведь помимо сложностей с устройством на работу есть еще и разрыв в уровнях зарплат: в Швеции иммигрант зарабатывает меньше, чем коренные жители, и через 20 лет после приезда. Для сравнения: в Канаде разрыв в уровне доходов за 20 лет полностью ликвидируется для всех иммигрантов, а для высококвалифицированных кадров путь к равенству еще короче — всего три года.
О наличии какого-то особого европейского пути говорит и судьба, ожидавшая на исторической родине этнических немцев, которые после распада СССР потянулись в Германию из России и Казахстана. В конце 1990-х казалось, что они хорошо устроились: по крайней мере, их показатели занятости были на уровне местных жителей. Но потом последовал провал, и сегодня этнические немцы мало чем отличаются по своему положению в Германии от других мигрантов, и это несмотря на мощную юридическую и финансовую поддержку со стороны государства. Занятость среди этнических немцев, живущих в Германии менее восьми лет, упала по сравнению с 1992 г. почти на 20%. Эта история заставляет задуматься о том, что дело, возможно, не только в трудностях «переходного периода».

РАСТЕРЯННОЕ ПОКОЛЕНИЕ
И все же предположим, что делать далеко идущие выводы на основе успехов и неудач первого поколения иммигрантов некорректно. Оно осваивается в новой среде, учит язык, тратит время и силы на преодоление бюрократических препон. Все это несущественно, когда речь заходит о детях иммигрантов. У второго поколения нет другой родины, кроме той страны, где оно появилось на свет. От него можно ожидать тех же результатов, что и от местной молодежи. Его достижения можно рассматривать как оценку качества интеграции.
Вывод экономистов ОЭСР из четырех кейсов: второе поколение не потеряно только в Австралии.
«Ситуация с так называемым вторым поколением вызывает озабоченность», — констатирует Либих. И дело не только в таких наглядных проявлениях проблемности, как молодежные бунты в Париже или теракты в Лондоне. У второго поколения новых европейцев очень низкие показатели в образовании. В Германии, куда традиционно привлекалась рабочая сила с низкой квалификацией, доля иммигрантов с образованием ниже среднего — 47% (хуже обстоят дела только во Франции, где этот показатель равен 64%). При этом доля малообразованных коренных немцев в Германии — 14%. Во втором поколении пропорция не улучшается: среднего образования не имеют 9% местных жителей и 30% детей иммигрантов. Доля последних, получающих профессиональное образование, вдвое ниже, чем у коренной молодежи. В результате уровень трудовой занятости среди представителей второго поколения иммигрантов в возрасте от 25 до 35 лет на 10 п.п. ниже среди мужчин и на 16 п.п. среди женщин, чем у их местных сверстников.
В Дании, открывшей двери для иммиграции позже Германии, второе поколение только-только начинает трудовую деятельность: 75% его представителей — это подростки. Как и в Германии, учатся они гораздо хуже, чем сверстники: каждый третий из них, говоря по-простому, двоечник. В результате дети оказываются столь же плохо образованными, как и их родители-иммигранты.
В этом разительное отличие европейского опыта от стран так называемого переселенческого капитализма. В Америке нет специальных программ, нацеленных на интеграцию иммигрантов. «Вместо этого у нас есть право гражданства по рождению, — констатирует исполнительный директор Института по изучению международной миграции Джорджтаунского университета Сьюзен Мартин. — Дети иммигрантов автоматически становятся американцами». В Германии, напротив, жесткие законы о натурализации не дают немецкого гражданства многим иммигрантам второго поколения.
В Австралии и Канаде, где миграционная политика строилась на привлечении иностранцев с высокой квалификацией, образовательный уровень представителей второго поколения даже выше, чем среди местного населения. Австралия — единственная страна ОЭСР, где дети коренных жителей и приезжих получают практически одинаковые оценки по математике и чтению. Среди 25–36-летних австралийцев, чьи родители приехали из-за рубежа, 46% имеют высшее образование. Среди их сверстников из коренных доля дипломированных специалистов на 9 п.п. ниже.
Что же должна делать страна, если она не хочет проблем со вторым поколением иммигрантов?

РЕЦЕПТЫ ИММИГРАЦИИ
Австралия принимает к себе не всех. Она отбирает будущих граждан по возрасту (не более 45 лет), знанию английского языка и высокой квалификации. Европейцы, напротив, долгое время поощряли массовую иммиграцию. Неудивительно, что хуже всего интегрируются в европейский рынок труда беженцы и лица, получившие политическое убежище. И напротив, работу в Европе легко находят трудовые иммигранты, которые изначально ехали в Старый Свет, чтобы заработать.
У каждой страны своя история иммиграции, говорит Либих. Швеция и Дания специализировались на приеме иммигрантов по гуманитарным соображениям. Германия приглашала малоквалифицированных работников.
В 1983 году Дания облегчила въезд в страну на постоянное жительство беженцам и упростила правила воссоединения семей. Пик иммиграции пришелся на начало 1990-х годов, когда в страну хлынули беженцы из Югославии. Швеция принимала политэмигрантов с конца 1960-х годов. Сначала это были противники режима «черных полковников» в Греции, в середине 1970-х годов — беглецы от латиноамериканских хунт. Потом были волны палестинской и югославской иммиграций. Число гуманитарных иммигрантов подскочило с 2400 в год в середине 1970-х до 30000 в 1980-е. В 1992 году убежище получили 84000 человек. Потом пик спал, и в последнее десятилетие Стокгольм предоставляет убежище в среднем 30000 человек в год.
Германия шла другим путем. Послевоенный экономический бум потребовал привлечения временных рабочих из Турции, Югославии, Италии. Бывшие гастарбайтеры вместе с семьями составляют 60% всего некоренного населения Германии. В 1990-е годы к ним добавились около 3 млн. этнических немцев и 200 000 евреев, выбиравшихся из руин развалившегося СССР.
«Трудовых иммигрантов принимать выгоднее, — категоричен профессор Райнер Мюнц из гамбургского Института международной экономики. — В отличие от беженцев, которые зачастую не знают, останутся ли они в этой стране или откочуют дальше, они приезжают с ясными планами на будущее». Но массовая трудовая иммиграция тоже не сахар. Более надежная политика — управлять качеством приезжающих. Научиться этому можно в исторически сжатые сроки. До 1970 года лишь четверть иммигрантов, живших в Австралии, имели дипломы о высшем образовании. Сегодня среди иммигрантов таких специалистов больше половины.

НОВОЕ ВРЕМЯ
Сила действия равна силе противодействия. Массовая иммиграция привела к возрождению в Европе крайне правых политических партий и росту обычной ксенофобии. Одна из основных проблем для иммигрантов на рынках труда — дискриминация. Ситуация, когда шведу во втором поколении, свободно владеющему языком, предпочитают «настоящего шведа», встречается сплошь и рядом. Иногда решение работодателя вполне рационально: довериться сотруднику, имеющему опыт работы в Швеции, проще, чем приезжему, который, чтобы подтвердить свою квалификацию, показывает какие-то иностранные бумажки. В Дании не легче. «Иммигранты и их дети довольно часто и избирательно игнорируются при приеме на работу, даже когда имеют такие же характеристики, как и коренные датчане», — констатирует Либих.
В Швеции 60% рабочих мест находится через знакомых и друзей, неофициально. Аналогичная картина в Германии. Это сильно затрудняет поиски работы чужакам-иммигрантам. Усугубляет проблему политика распыления мигрантов, практикуемая Копенгагеном и Стокгольмом: ежегодно устанавливаются квоты, по которым вновь прибывающие в страну иммигранты расселяются по разным муниципалитетам. По мнению властей, это позволяет избежать возникновения в столицах и больших городах крупных этнических анклавов. Нет нужды говорить, что найти работу в глубинке куда сложнее, чем в большом городе. «Для иммигранта лучше как можно быстрее найти работу и получить необходимый опыт, а его посылают в районы с высокой безработицей», — критикует скандинавские порядки Мюнц.
В любом случае эпоха массовой иммиграции в Европу уходит в прошлое, констатирует директор вашингтонского Института миграционной политики Деметриос Пападеметриу, в прошлом возглавлявший иммиграционный комитет ОЭСР. И европейцы, и американцы все меньше хотят содержать у себя пролетариев всех стран. «Эпоха беженцев позади», — резюмирует Пападеметриу.
А вот России уроки Европы очень бы пригодились. Наша страна никогда не проявляла особого сочувствия к жителям Африки, Латинской Америки и Центральной Азии, страдающим от засух и диктатур. Это не помешало ей после распада СССР занять второе место в мире после США по численности иммигрантов. Не стоит рассчитывать, что все рассосется само собой. Иначе лет через двадцать мы столкнемся с проблемой следующего поколения — сотнями тысяч рассерженных молодых людей, которым не нашлось места под солнцем молодого российского капитализма.

Андрей ЗЛОБИН. «SmartMoney», 2 апреля 2007 года