Почему желание мужа и интересы государства не
должны лишать женщину права на аборт
Противники абортов часто апеллируют к правам отцов и
будущих детей. Кого еще затрагивает прерывание беременности и как
их интересы соотносятся с правами женщин? По просьбе Forbes Woman
на этот вопрос отвечает партнер коллегии адвокатов Pen & Paper
Екатерина Тягай
В 1920 году РСФСР стала первой страной, легализовавшей аборты. В
сталинские времена прерывание беременности снова подверглось криминализации:
в 1936 году постановлением ЦИК и СНК СССР ответственность за искусственное
прерывание беременности возлагалась и на саму женщину, и на лицо,
проводившее аборт. Запрет абортов был отменен лишь в 1955-м, при
этом уголовная ответственность для лиц, проводящих аборты вне лечебных
учреждений, сохранялась до 1959 года. Спустя век российское законодательство
- пока еще одно из наиболее либеральных в мире, предоставляющее
женщинам право самостоятельно решать вопрос о материнстве, включая
искусственное прерывание беременности. Хорошо забытое старое
Право женщины на аборт в России гарантируется сразу несколькими
конституционными положениями и принятым в их развитие федеральным
законодательством. В соответствии со ст. 38 Конституции "материнство
и детство, семья находятся под защитой государства", при этом
статья 41 обеспечивает право каждого "на охрану здоровья и
медицинскую помощь". Федеральный закон "Об основах охраны
здоровья граждан в Российской Федерации" (далее - Закон об
основах охраны здоровья граждан) в ст. 56 закрепляет, что при сроке
до 12 недель при наличии информированного добровольного согласия
искусственное прерывание беременности проводится по желанию женщины
- никаких иных оснований не требуется. Дополнительно закон выделяет
социальные показания (сегодня таким является лишь беременность,
наступившая в результате изнасилования), при наличии которых прерывание
беременности возможно на сроке до 22 недель, а также медицинские
показания, при которых аборт проводится независимо от срока.
В последние несколько месяцев вопросы, связанные с правом российских
женщин на аборт, вновь оказались не просто в фокусе общественного
обсуждения, но и стали предметом различных правовых инициатив. В
июле этого года министр здравоохранения Михаил Мурашко выступил
с несколькими резонансными заявлениями: стремление женщин сначала
получить образование, сделать карьеру, обеспечить себе материальную
базу, а потом только озаботиться деторождением чиновник назвал "порочной
практикой" и связал с ней такие проблемы, как бесплодие, невынашивание,
необходимость обращаться за услугами ЭКО, а также сокращение времени
для многодетности. Кроме того, министр сообщил, что считает сокращение
абортов ключевой задачей, и предложил ограничить продажу препаратов
для медикаментозного прерывания беременности.
В августе глава республики Мордовия Артем Здунов сообщил на своей
официальной странице "ВКонтакте", что "Мордовия стала
первым регионом России, где приняли закон о запрете склонения женщин
к искусственному прерыванию беременности", а также подчеркнул,
что пять частных клиник "добровольно отказались от услуг по
искусственному прерыванию беременности".
Это законодательное решение трудно назвать оригинальным: в уже упомянутом
постановлении ЦИК и СНК СССР 1936 года, на долгие годы запретившем
аборты, содержалась аналогичная норма: "за понуждение женщины
к производству аборта" устанавливалось уголовное наказание
- тюремное заключение до двух лет. Тем не менее с точки зрения новейшего
российского регулирования этот подход действительно обозначил новый
тренд.
В конце октября Комитет Госдумы по охране здоровья провел круглый
стол по вопросам прерывания беременности, на котором в том числе
активно обсуждались поправки в Закон об основах охраны здоровья
граждан, предлагаемые РПЦ. Среди них - существенное сокращение срока
для аборта по всем основаниям, а также прерывание беременности только
при условии получения письменного согласия супруга или опекуна несовершеннолетней
беременной. Со стороны участников круглого стола вновь звучали предложения
расширить практику привлечения к административной и уголовной ответственности
за склонение к аборту. Эту же идею последовательно продвигает патриарх
Кирилл: 13 ноября, выступая на XI Общецерковном съезде по социальному
служению, патриарх призвал к "существенному пересмотру вопросов
суверенизации нашего репродуктивного потенциала" и привел в
пример инициативу Мордовии, отметив, что подобный федеральный закон
способствовал бы "сохранению и защите репродуктивного здоровья
нации". Кого касается право на аборт?
Развернувшаяся дискуссия демонстрирует, что в российской политике
наметился очередной виток обсуждения давно известной проблемы: чьи
интересы должны быть определяющими при регулировании отношений,
связанных с искусственным прерыванием беременности.
Среди участников этих отношений можно выделить четыре ключевых группы
субъектов:
женщины, жизнь, здоровье и социальные интересы (включая право на
материнство) которых напрямую связаны с возможностью реализации
права на аборт;
мужчины (в некоторых странах - супруг/ второй родитель/ семья, включая
родителей женщины), права которых на отцовство/ продолжение рода
также признаются и защищаются законодательством и могут быть затронуты
сохранением или прерыванием беременности со стороны женщины;
плод (эмбрион), право которого на жизнь напрямую связано с беременностью
матери и может быть нарушено абортом;
государство, публичные интересы которого защищаются стимулированием
или ограничением рождаемости, иными мерами демографической политики
и защиты публичного порядка.
Какие подходы существуют к защите различных интересов при закреплении
права на аборт? Права женщины
Права и интересы женщины неизбежно являются центральными при решении
всех вопросов, связанных с искусственным прерыванием беременности.
Число женщин репродуктивного возраста в мире в среднем оценивается
в 1,12 млрд, из них 60% проживают в странах, где в том или ином
виде признается и обеспечивается право на искусственное прерывание
беременности, а 40% - в странах, где это право ограничено.
Наиболее благоприятная для женщин ситуация в государствах, допускающих
аборт по заявлению женщины без дополнительных требований. Единственное
нормативное ограничение - срок беременности, до наступления которого
допускается ее искусственное прерывание. Россия сегодня относится
именно к таким странам. Следующим по мягкости является режим, позволяющий
женщинам обращаться за искусственным прерыванием беременности при
наличии широких социальных и экономических оснований, а также для
сохранения здоровья. Некоторые страны считают аборт возможным лишь
в случае угрозы здоровью женщины. Причем одни указывают, что искусственное
прерывание беременности допустимо для целей сохранения не только
физического, но и психического здоровья; в других же аборт возможен
исключительно ради сохранения жизни женщины. При этом почти 111
млн женщин вынуждены жить в условиях полного запрета на аборт.
По данным международного Центра репродуктивных прав, все еще существует
глобальный тренд на либерализацию норм об абортах, и лишь четыре
государства в последние годы заняли не прогрессивную, а консервативную
позицию, ужесточив законодательство в этой области, - это Никарагуа,
Сальвадор, Польша и США, где за прошедшие полтора года 14 американских
штатов фактически запретили аборты. Права родственников
Поскольку в отличие от здоровья матери физическое здоровье отца
ребенка и других членов семьи не затрагивается абортом, правовое
значение приобретают иные аспекты: социальный и моральный элемент
права на отцовство/ родительство/ продолжение рода, а также связанные
с реализацией такого права имущественные и финансовые интересы.
В ряде стран искусственное прерывание беременности возможно только
при наличии согласия второго родителя. Такой подход реализуется,
например, в Турции, Японии, Тайване, Кувейте, Марокко, Саудовской
Аравии, Индонезии, Сирии, ОАЭ и Йемене. Часть государств распространяет
данное требование лишь на женщин, состоящих в браке, - предполагается,
что согласие на аборт должен дать именно муж.
Встречается также правило о получении разрешения на аборт со стороны
родителей женщины либо об их обязательном уведомлении, особенно
если речь идет о несовершеннолетней беременной. Такой механизм отражает
как социокультурные особенности, связанные с заинтересованностью
семьи в продолжении рода, так и элемент заботы об интересах несовершеннолетних
матерей, ответственность за выбор которых разделяют родители/ опекуны.
В том или ином виде данное правило применяется в странах, где требуется
согласие супруга, а также в Армении, Хорватии, Чехии, Дании, Грузии,
Греции, Латвии, Норвегии, Португалии, Лихтенштейне.
Важно отметить, что необходимость получения согласия любых третьих
лиц подвергается широкой критике, в том числе со стороны Всемирной
организации здравоохранения, поскольку образует механизм, искусственно
затрудняющий реализацию женщиной права на аборт.
Неоднократно предпринимавшиеся попытки выделить наряду с правом
женщины на прерывание беременности право мужчины на "финансовый
аборт" (под ним подразумевается ситуация, когда мужчина отказывается
считать себя отцом и участвовать в жизни ребенка, в том числе финансово,
если женщина примет решение о сохранении беременности) не встретили
широкого понимания или поддержки. В частности, в известном американском
деле Dubay v. Wells суд подчеркнул: заявление истца о том, что "право
мужчины отказаться от отцовства аналогично праву женщины на прерывание
беременности - ложная аналогия. В случаях, когда отец стремится
отказаться от отцовства, чтобы таким образом избежать ответственности
по содержанию ребенка", ребенок будет рожден, а значит, существует
публичный интерес по защите его прав на содержание со стороны обоих
родителей.
Таким образом, равенство прав женщины на материнство и мужчины на
отцовство обеспечивается возможностью в одинаковой степени влиять
на момент зачатия ребенка, но не его рождения. Права будущего ребенка
В публичных спорах об искусственном прерывании беременности наиболее
остро встает вопрос о признании и защите права на жизнь самого будущего
ребенка, даже на стадии, когда он является эмбрионом.
В преамбуле Декларации прав ребенка определено, что ребенок, ввиду
его физической и умственной незрелости, нуждается в специальной
охране и заботе, включая надлежащую правовую защиту, как до, так
и после рождения. В международном регулировании отсутствует единообразие
с точки зрения признания права плода на жизнь и, соответственно,
восприятия аборта как убийства в юридическом смысле. В решении данного
вопроса (включая соотнесение значимости права зародыша на жизнь
и права женщины на жизнь и здоровье) ключевую роль играет то, с
какого момента национальное законодательство признает за лицом субъектность
и наделяет его соответствующими правами, подлежащими защите.
В этом контексте нельзя не упомянуть решение Европейского суда по
правам человека по делу Эванс против Соединенного Королевства. Заявительница
утверждала, что ее бывший партнер отозвал согласие на хранение и
использование ею эмбрионов, зачатых ими совместно. Она посчитала
это нарушением права эмбрионов на жизнь. Однако суд признал, что
действия мужчины соответствовали законам Соединенного Королевства,
а те, в свою очередь, не нарушали Конвенцию о защите прав человека
и основных свобод. Аргументируя свою позицию, ЕСПЧ подчеркнул, что
момент начала действия права человека на жизнь находится в пределах
свободы усмотрения каждого государства. В указанном случае по праву
Соединенного Королевства плод не был наделен самостоятельными правами
и от его имени не могли заявляться претензии по охране права на
жизнь.
В российском законодательстве закреплен конституционный принцип,
согласно которому "основные права и свободы человека… принадлежат
каждому от рождения" (ч. 2 ст. 17). В развитие данного положения
Гражданский кодекс РФ признает способность иметь гражданские права
и нести обязанности в равной мере за всеми гражданами: правоспособность
возникает в момент рождения и прекращается смертью (ст. 17 ГК РФ).
Доктрина пренатальной правосубъектности, гарантирующая право на
жизнь еще не родившемуся человеку, находится в прямом противоречии
с любыми юридическими механизмами, обеспечивающими право женщины
на аборт, в том числе для защиты собственной жизни. Именно поэтому
даже в странах, где элементы пренатальной доктрины нашли законодательное
отражение, споры по поводу применения данных положений нередко доходят
до судов высшего уровня, и последние, как правило, отступают от
буквального толкования норм, приоритезируя тем самым права уже родившихся
людей над правами тех, кто еще не появился на свет. Интересы общества и государства
Выделение в отдельную группу публичных (государственных/ национальных)
интересов в вопросе регулирования рождаемости связано с тем, что
демографическая политика различных стран неизбежно влияет на позицию
законодателей по отношению к абортам.
Наиболее ярким является пример Китая, который не только не запрещал
аборты, но и фактически навязывал их, а также прибегал к таким радикальным
мерам, как принудительная стерилизация. Либерализация законодательства
об искусственном прерывании беременности в Китае совпала с политикой
ограничения рождаемости: в 1979 году семьям запретили иметь больше
одного ребенка, в 2016 году ограничения были снижены до двух детей,
и только в 2021-м у китайских семей появилось право рожать до трех
детей.
В отличие от Китая для России характерен противоположный подход,
связанный со стимулированием рождаемости и преодолением демографического
кризиса. Государство использует для этого разные механизмы - от
поощрения многодетности с помощью мер материальной поддержки до
"огосударствления" частной сферы общественных отношений,
включая институт семьи.
Согласно обновленной Конституции (ст. 67.1), "дети являются
важнейшим приоритетом государственной политики России" и "государство,
обеспечивая приоритет семейного воспитания, берет на себя обязанности
родителей в отношении детей, оставшихся без попечения". Именно
поэтому подход, ставящий во главу угла право женщины самостоятельно
решать вопрос о материнстве и заботиться о своем здоровье, начинает
идеологически контрастировать с законодательными новеллами.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции