… о российском рынке труда

Российский рынок труда страдает от структурных перекосов и большого неформального сектора. К таким выводам пришли нанятые правительством эксперты, занимающиеся корректировкой концепции-2020. Модель позволяет избежать бунтов безработных в кризис, но не способствует развитию экономики.
Рабочие группы экономистов, созданные по заданию правительства (всего 21), продолжают разрабатывать новую редакцию концепции социально-экономического развития России до 2020 г. Вчера вечером прошло заседание рабочей группы по рынку труда, образованию и миграционной политике, а на объединенном сайте рабочих групп появилась аналитическая записка «Российский рынок труда: модель для выживания, а не роста». Документ составлен на основе публикаций Владимира Гимпельсона и Ростислава Капелюшникова из Высшей школы экономики (ВШЭ).
Главная черта российского рынка занятости — слабая эластичность, пришли к выводу эксперты. В кризисные 90-е годы XX в. при падении ВВП на 40% численность работников снизилась на 15%, а в благополучные 2000-е экономика выросла на 85% (к уровню 2008 г.), тогда как занятость — всего на 7-8%. Пик безработицы пришелся на 1996 г., когда она превысила 10%, а с 1999 г. стремительно пошла на убыль (7,6% в январе, по данным Росстата). В отличие от большинства стран Центральной и Восточной Европы безработица в России была более краткосрочной и распределялась по всем социально-демографическим группам, а не только по наименее конкурентоспособным (например, молодых специалистов), пишут эксперты.
Причина такой неэластичности — возможности работодателей практически свободно регулировать рабочее время и зарплаты служащих, отмечается в докладе. С 1992 по 1996 г. количество отработанных рабочих дней уменьшилось на 12%, а к 2008 г. выросло на 8%. Сжатие достигалось переводом персонала на сокращенный график и предоставлением вынужденных отпусков. Манипулирование же зарплатами достигается переводом части оклада в премии, которые можно и не выплачивать, или переходом на скрытые формы оплаты.
Другая особенность России — высокая неформальная занятость. В корпоративном секторе она снизилась на 2 млн. в 2000-2008 гг. и сейчас в неформальном секторе работает 20-25% всех занятых, подсчитали эксперты. Разрастание неформального сектора ведет к деформации рынка труда — такая работа является малопроизводительной и не требует высокой квалификации, считают они. В неформальном секторе нет ничего плохого, не всем же быть высококвалифицированными специалистами, говорит сотрудник аппарата правительства. Этот сектор примет работников, которые будут высвобождаться в результате модернизации производств, отмечает чиновник.
Еще одна проблема — образование каждого четвертого работника избыточно по отношению к выполняемой им работе, а 10-20% трудящихся знаний, наоборот, не хватает. Оклады работников с избыточным образованием на 20% меньше тех, которые получают служащие с оптимальными знаниями.
Кризис в 2008-2009 гг. только подтвердил тенденцию, пишут эксперты: ВВП в 2009 г. упал на 7,9%, а число занятых — на 2,2%. Падение выпуска на 1 п. п. во всей экономике сопровождалось падением занятости на 0,25-0,3 п. п., а в промышленности — на 0,4-0,5 п. п., подсчитали эксперты. Экономить на зарплатах, как в 1990-х, предприятия из-за более жесткого законодательства не могли, и главным инструментом адаптации к кризису стал перевод работников на сокращенный рабочий день.
Российский рынок труда смягчает экономические шоки, но препятствует развитию экономики — созданию рабочих мест в корпоративном секторе, реструктуризации неэффективных производств, стимулированию работодателей к обучению работников и т. п., пришли к выводу эксперты. Это модель для выживания, а не развития, пишут они.
Причина низкой эластичности — защищенность работников от массовых увольнений и немобильность населения, говорит Юлия Цепляева из BNP Paribas. Слабая мобильность вызвана недоступностью жилья и высокими ставками по ипотеке, поясняет Валерий Миронов из Центра развития ВШЭ.
По мнению Цепляевой, за образец можно взять социально ориентированную модель европейских стран. Миронов же советует использовать американский опыт: у обеих стран большие территории и схожая психология людей. Европейский рынок труда предполагает большие обязательства работодателя, более высокий уровень соцгарантий; американский рынок, наоборот, предоставляет больше прав работодателю, объясняет директор Центра развития Наталья Акиндинова.

Максим ТОВКАЙЛО, Дарья БОРИСЯК. «Ведомости», 11 марта 2011 года

10 марта на открытом заседании экспертной группы «Рынок труда, профессиональное образование, миграционная политика» в рамках корректировки «Стратегии-2020» обсуждалось состояние и перспективы развития российского рынка труда.
В роли основного докладчика на заседании выступил заместитель министра здравоохранения и социального развития РФ Максим Топилин, констатировавший, что «очень немаленькая часть министерств и ведомств» в принципе не желает думать о том, что будет происходить на рынке труда в тех сферах, за развитие которых они отвечают. «Это то, с чем мы сейчас постоянно сталкиваемся», — посетовал заместитель министра, добавив, что у вице-премьера Александра Жукова, проводившего накануне совещание по разработке баланса трудовых ресурсов, такая позиция министерств «вызвала полное недоумение».
В то же время Минздравсоцразвития считает содействие занятости населения одной из основных своих функций. Более того, как подчеркнул Максим Топилин, министерство в этом направлении последовательно «расширяло зону своего влияния», в том числе с помощью различных антикризисных программ. Их целесообразность подвергалась критике со стороны значительной части экспертного сообщества, но Максим Топилин отметил, что Минздравсоцразвития как социальное министерство не могло действовать иначе: ключевой задачей было «не выпустить из-под контроля ситуацию в отдельных регионах, а такой риск был». Серьезных социальных взрывов благодаря осуществлению этих программ удалось избежать, но время, выигранное до очередного кризиса, необходимо использовать для разработки уже новой политики в сфере труда, полагает заместитель министра.
Одна из мер такой политики должна касаться проблемы неформальной занятости, реального понимания и оценки которой на официальном уровне пока не существует. Ясно только, что неформальная занятость увеличивается год от года и будет продолжать расти. «Безучастно на этот процесс государство смотреть не может», так как прибывающая масса «серых» работников, не включенных в систему социального страхования, ляжет дополнительным грузом на пенсионные фонды. А бросить этих людей на произвол судьбы государство не рискнет «по политическим мотивам». В министерстве, по словам Максима Топилина, понимают, что необходимо стимулировать переход «серых» работников в легальный сектор, но добиться этого можно будет, только если система страховых взносов станет «простой и понятной» для самого работника.
Увеличение неформальной занятости происходит на фоне сокращения трудоспособного населения — считается, что только в ближайшие десять лет его численность снизится на 7-8 миллионов человек. Усложняет проблему сохранение большого количества неэффективных трудовых мест, а также низкий уровень заработанной платы, особенно в государственном секторе. «Государство само, будучи работодателем, создает условия, не привлекательные для квалифицированных кадров, — признал Максим Топилин. — Условия, при которых у людей искажаются мотивы получения некоторых специальностей». Следствием этого становится, например, «непопулярность» педагогических и инженерных профессий и рост желающих сделать чиновничью карьеру.
О необходимости комплексного подхода к развитию рынка труда говорил на совещании ректор ВШЭ Ярослав Кузьминов. Он отметил, что в тесной связи с количеством и структурой занятых находятся такие факторы, как производительность труда и общий культурно-технический уровень производства, миграционная политика государства, размер налоговой базы, проблемы моногородов, ситуация в сфере профессионального образования. Вместе с тем, единой государственной политики по этим направлениям не ведется, что «очень опасно для нашей страны».
Неэффективной занятостью, по мнению Ярослава Кузьминова, охвачен бюджетный сектор, заработанная плата в котором фактически выполняет функцию социального пособия, гарантирующего, что люди будут просто числиться на рабочем месте. В то же время в бюджетном секторе выстроилась система дополнительных отношений: низкие зарплаты компенсируются «частными доплатами» со стороны граждан, обращающихся за государственными услугами. Немногим лучше ситуация и в коммерческом секторе, где работодатели под давлением государства, не готового к динамике на рынке труда, вынуждены сохранять значительное количество неэффективных трудовых мест.
«Тронуть то плохое равновесие, которое установилось на российском рынке труда, очень боязно, — заметил Ярослав Кузьминов. — Но не трогать его означает обрекать себя на то, что у нас две трети работников будут получать деньги не за полезные товары и услуги, которые они создают, а потому что они являются гражданами и их надо кормить. То есть у нас система социальных обязательств государства хоть и тонкая, но растянута до такой степени, что включает в себя значительную часть работающего населения. Это серьезнейшая проблема, которую нужно решить в течение ближайших пяти лет, в противном случае государство не сможет финансировать эти обязательства иным путем, кроме инфляционного».
Начальник управления статистики труда, науки, образования и культуры Федеральной службы государственной статистики Зинаида Рыжикова представила на совещании последние данные по российскому рынку труда. Они свидетельствуют о том, что, несмотря на преодоление кризиса, показатели занятости и безработицы не вернулись к уровням самого благоприятного в социально-экономическом отношении 2007 года. Средняя численность безработных за 2010 год составила 5,6 миллиона человек (7,5 процентов от трудоспособного населения). Средняя численность занятых (в официальную статистику не вошли трудовые мигранты, работающие в России временно и зачастую нелегально, но были включены военнослужащие и женщины, находящиеся в отпуске по уходу за ребенком) приблизилась к 70 миллионам человек. 18 процентов занятых приходится на неформальный сектор, однако по методологии Росстата в эту категорию попадают и те, кто легально трудится у работодателей, не являющихся юридическими лицами. Этот сектор оказался наиболее пострадавшим во время кризиса.
В составе занятого населения 11 процентов составляет молодежь в возрасте до 25 лет, но эта же группа является главным «поставщиком» безработных. Четверть всех российских безработных вообще не имеет предыдущего опыта работы, а средний специальный стаж, то есть непрерывный срок работы по текущему месту работы, составляет 8,5 лет. Профессиональный уровень занятых формально является очень высоким: 56 процентов занятого населения имеет высшее или средне-специальное образование.
Региональная карта занятости и безработицы остается привычной: самыми благополучными в этом отношении остаются Москва и Санкт-Петербург и в целом Центральный и Северо-Западный федеральные округа, а самыми депрессивными — Северо-Кавказский федеральный округ и, в частности, Чечня, Дагестан, Ингушетия, а также Калмыкия. С 2007 года серьезно увеличились масштабы трудовой миграции между регионами. В декабре 2010 года больше двух миллионов человек выезжало на работу за пределы своего субъекта федерации, наиболее велико число таких занятых в строительстве и торговле. А вот в коммунальной сфере их, по данным официальной статистики, всего около пятидесяти тысяч — большинство рабочих мест здесь заполняется нелегальными иммигрантами. Кстати, специальное обследование трудовых мигрантов Росстат планирует провести только в 2014 году.
Зато уже сейчас данные Росстата подтверждают опасный тренд, о котором говорили Максим Топилин и Ярослав Кузьминов: численность незарегистрированных занятых за десять лет увеличилась с 5,5 до 13 миллионов человек и продолжает неуклонно расти.
Особенностями российской модели рынка труда являются нестандартные механизмы адаптации к падению производства, полагает заместитель директора Центра трудовых исследований ВШЭ Ростислав Капелюшников. «Большинство этих механизмов, которые широко использовались и продолжают использоваться в России, носят неформальный или полуформальный характер, то есть действуют либо поверх, либо вопреки существующим формальным правилам игры, — сказал он. — Это и задержки заработанной платы, и конвертные выплаты, и переводы на неполное рабочее время, и вынужденные отпуска, и нерегистрируемая занятость и занятость в домашних хозяйствах населения».
Именно эти механизмы, в особенности эластичность рабочего времени и гибкость заработанной платы, не позволили сбыться апокалиптическим прогнозам о взрыве безработицы как в начале 1990-х годов, так и во время последнего кризиса. Пик безработицы (13,2 процента от трудоспособного населения) пришелся на кризис 1998 года, а сейчас уровень занятости в России существенно выше, чем в других странах бывшего социалистического лагеря, и несколько выше, чем в среднем по странам Организации экономического сотрудничества и развития.
Во время последнего кризиса численность занятых сокращалась не за счет увольнений, а за счет «замораживания» набора новых сотрудников. «Российские предприятия страшно боятся и всеми силами избегают массовых увольнений», — считает Ростислав Капелюшников. Более того, в 2009 году стоимость рабочей силы для предприятий вообще подорожала — в условиях низкой инфляции и государственного контроля за своевременностью выплаты зарплат работодатели не смогли использовать заработанную плату в качестве инструмента регуляции занятости так же свободно, как в 1990-е годы.
По мнению Ростислава Капелюшникова, экономические издержки сложившейся в России модели рынка труда высоки и выражаются в низкой производительности труда, большом количестве неэффективных рабочих мест и отсутствии стимулов для инвестиций в новые рабочие места. Но ее социальные издержки низки, что в принципе устраивает государство. Подтверждением этому стал ответ Максима Топилина на слова Ростислава Капелюшникова о том, что нынешний кризис не способствовал реструктуризации рынка труда, его «очищению» от неэффективной рабочей силы. «Да не могли мы допустить никакой реорганизации занятости во время обвала 2008 года, просто не могли, — объяснил заместитель министра. — Поставьте себя на наше место, и тогда давайте сядем и поговорим: надо было реструктурировать или не надо, нужно отменить антикризисные программы или нет. Но мы отменили их в том виде, в каком они осуществлялись прежде. В этом году нет ни одной программы поддержки заработанной платы в отраслях, где есть неполная занятость. А ведь эта программа стоила процентов восемьдесят от всех расходов. Сейчас мы основной акцент делаем на поддержание самозанятости, а это мера для безработных».
В своих прогнозах относительно будущей структуры рынка труда Ростислав Капелюшников был пессимистичен. По его оценке, уровень безработицы составит 6-7 процентов, что можно считать «условным естественным уровнем безработицы в России». Рынок труда ждет «обвал предложения рабочей силы», который не удастся компенсировать за счет молодежи, поскольку она «продолжит с активной силой идти в вузы, а не работать». Повышение пенсионного возраста, которое Ростислав Капелюшников поддерживает, прибавит не более одного миллиона занятых, так как «падение экономической активности населения начинается у нас еще до достижения пенсионного возраста».
Ростиславу Капелюшникову также кажется вероятным «тренд на усиление трудового законодательства или принуждения к его соблюдению», что только ускорит рост неформального сектора. Два из трех занятых к середине века будут людьми с высшим образованием и высокими запросами к качеству работы и уровню заработанной платы. Рынок труда может стать жестко сегментированным по уровню доходов и социальных гарантий, а перемещение из одного сегмента в другой будет затруднено из-за высоких барьеров на вход в них.
Более оптимистичным оказался заключительный комментарий Ярослава Кузьминова: «Сам Ростислав Исаакович сказал, что в девяностые годы все ожидали одной тенденции, а она не состоялась. Я думаю, что и в этом случае, перефразируя Хармса, «жизнь победит смерть неизвестным нам способом». Но поскольку мы с вами эксперты, мы вряд ли можем этим удовлетвориться, и некоторую попытку оценить сценарии возможного выхода я бы все-таки сделал». По мнению ректора ВШЭ, нереалистичными являются сценарии перехода на жесткие контракты, резкого сокращения неэффективной занятости, в том числе в бюджетном секторе, возрождения традиционных институтов рынка труда (в частности, профсоюзов). Реализация соответствующей политики невозможна по известным социальным и политическим причинам.
«Какие выходы мне кажутся реалистичными? Это миграционный выход. Это эволюция неформального сектора — «черного ящика», про который мы пока мало что понимаем. Кроме того, экономика неизбежно ответит на избыточное предложение рабочей силы с высшим образованием. У нас слишком много людей, которые имеют титул «высшее образование», но не располагают адекватными ему компетенциями. Наконец, еще один выход — это мягкое сокращение избыточной занятости по мере реформирования бюджетного сектора и постепенного ослабления политического давления со стороны региональных властей на работодателей. Я перечислил далеко не полный список мер, но это то, от чего мы уже сейчас в своей работе можем оттолкнуться», — резюмировал Ярослав Кузьминов.

Олег СЕРЕГИН. «Новостная служба портала ВШЭ», 10 марта 2011 года