… о России и «мультикультурализме»

О значениях термина "мультикультурализм"

На Госсовете, обсуждавшем проблемы межнационального общения, перед Дмитрием Медведевым стояла непростая задача – сказать что-то новое по вопросу, по которому уже сказано столько всего, что предложить какую-либо свежую идею почти невозможно.
Задачу Медведева сильно облегчили западноевропейские лидеры. Именно из их уст в последние дни прозвучали слова о печальной судьбе мультикультурализма на Западе. Медведев возразил, что новомодные лозунги его западных коллег неприменимы к России. Здесь он абсолютно прав, а кто в этом сомневается, может перечитать Конституцию, где четко прописано существование в рамках Федерации национальных республик. Совершенно очевидно, что проблемы, о которых говорят западноевропейские лидеры, имеют мало общего с многонациональным характером российского государства.
Мультикультурализм в своем изначальном понимании утверждает право каждого человека на свою идентичность. В такой форме он может вызвать неприятие только у законченного реакционера. Даже у приверженцев политики ненасильственной ассимиляции такое понимание не должно вызывать отторжения. Раз идентичность в определенной мере – предмет свободного выбора, то можно предлагать конкурирующую идентичность, чем ассимиляторы, собственно, и занимаются повсюду в мире.
Существуют неверные представления, что мультикультурализм абсолютизирует различия. Наоборот, он подразумевает множественную идентичность, когда национальные особенности, религиозные верования, сексуальные предпочтения не вступают в противоречия с гражданскими обязанностями или общепризнанными нормами поведения.
И когда Меркель, Кэмерон и Саркози говорят о крахе мультикультурализма, они не призывают к тотальной интеграции или к запрету на проявление индивидуальности. Они лишь констатируют, что мягкая, цивилизованная форма мультикультурализма мертва.
Иммигрант-мусульманин в Европе встречается с действительностью, настолько не похожей на его привычный жизненный уклад, что этот человек «окукливается» и внешне, и внутренне. Внешняя форма выражается в том, что он стремится общаться преимущественно с соотечественниками или единоверцами. Это принципиально важно: те, кто считает, что мигранты станут постепенно абсорбировать стереотипы жизни нового места жительства, как некогда город «переплавил» миллионы приезжих из села, забывают, что бывшие сельские жители редко когда стремились или имели возможность во всем держаться друг друга. Одновременно мигрант замыкается в себе, и даже если в традиционном обществе его религия имела вид народного обрядоверия, то в новых условиях его религиозные представления принимают форму сверхценных идей. Он становится во всем враждебен окружающему обществу.
Европейские лидеры подписали протокол осмотра. В нынешнем виде мультикультурализм враждебен свободе личности. И вообще получается так, что мы терпимы к нетерпимости, а подобное «толстовство» не подобает государственным деятелям.
Актуальны ли подобные проблемы в России? В очень ограниченной степени, в основном в контексте мигрантов из ближнего зарубежья. Но они в подавляющем числе мигранты временные, да и происходят из регионов, которых однажды все-таки коснулась советская модернизация и секуляризация. Внутри самой России традиционное общество практически нигде не представлено, за исключением отдельных горных аулов.
Дмитрий Медведев попытался реабилитировать слово «мультикультурализм» с полным на то логическим и содержательным основанием. Но у языка свои законы. Очень может случиться, что в обозримом будущем этот термин приобретет зловещую окраску терпимости к злу. И мы вспомним привычную и без отрицательных коннотаций «дружбу народов».

«Независимая газета», 15 февраля 2011 года

В решении межнациональных проблем Европа России – не указ

В конце прошлой недели в Уфе состоялось заседание президиума Госсовета, обсуждавшего проблемы межнационального общения в стране. Президент Дмитрий Медведев, как и ожидалось, воспользовался этим случаем, чтобы дать развернутую оценку ранее прозвучавшим сенсационным заявлениям некоторых глав европейских государств о крахе политики «пассивной толерантности» и «мультикультурализма». Этот вывод Медведев признал не подходящим для России. Эксперты «НГ» по-разному оценивают выступление главы государства и меры, предложенные Госсоветом для решения проблемы.
Премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон распространил свою речь еще до начала Мюнхенской конференции, и она сразу стала сенсацией. «Политика мультикультурализма, – сетовал глава английского правительства, – нас подвела, настало время либерализма с мускулами... Надо открыто заявить об отказе от пассивной толерантности последних лет».
Медведев решил ответить европейцам на мероприятии, как нельзя лучше подходящем для такого случая. В повестке президента значился Госсовет в Уфе с темой борьбы с национализмом. Собравшиеся губернаторы и министры предлагали самые разные способы решения проблемы. Все эти меры были достаточно привычны и сводились к простым моделям советских времен: назначить еще один правительственный орган, еще одного ответственного, написать – попросив профинансировать! – еще одну федеральную программу.
В результате президент действительно озвучил решение создать пост еще одного вице-премьера – по национальным вопросам. И здесь же, во время обсуждения, назвал идеи канцлера Ангелы Меркель и премьера Дэвида Кэмерона «новомодными тенденциями». Глава государства показал их несостоятельность для России на примере Башкортостана – республики, «где соразмерно представлены крупнейшие этносы, проживающие на территории страны».
«Сейчас много разных новомодных тенденций в обсуждении проблем межнационального общения, – сообщил Медведев. – В Европе стало модно говорить о крахе политики мультикультурализма. Дескать, это не тот курс, который направлен на гармоничное развитие разных культур в одной стране, где существует ведущий этнос; это бессмысленно делать; лучше, чтобы все иные культуры развивались только в русле традиций и ценностей ведущего этноса». Для России, уверен Медведев, «это было бы весьма существенным упрощением, несмотря на колоссальную роль, которую имеет русская культура».
В то же время президент напомнил главам национальных республик о важности «сбалансированной кадровой политики»: «Не секрет, что при формировании органов власти отдельных республик, отдельных краев и областей существуют негласные ограничения для представителей определенных национальностей. Это абсолютно аморальная ситуация». Президент поручил правительству и полпредам проанализировать проблему и представить предложения по искоренению таких перекосов, «даже если это приобрело уже исторический характер».
У президента есть претензии к СМИ, на его взгляд, неправильно освещающим борьбу государства с террористами: «Говорится о том, что «сегодня был задержан такой-то эмир такого-то джамаата». Какой эмир? Какой джамаат? Мы же с вами понимаем, что это не борцы за веру, а убийцы и бандиты. Нет у них никаких джамаатов, есть только грязные, вонючие пещеры, где они прячутся, и не эмиры они никакие, а просто уроды, которые убивают детей и женщин. Нет, повторяют: вот он такой-то и такой-то».
«Есть законы публичной пропаганды, которые, в конечном счете, опять же на подсознательном уровне начинают работать против нас», – подчеркнул глава государства.
По СМИ прошелся и министр регионального развития Виктор Басаргин, предлагавший на заседании идею специальных федеральных программ. Он уверен, что «сегодня одинаково недопустимы словосочетания «чеченский терроризм» и «русский фашизм». При этом Басаргин не объяснил, чем следует заменить в прессе информацию, крайне важную для граждан, о национальной принадлежности террористов. Вместо этого чиновник предложил разработать программу для борьбы с национализмом. Однако получается, что вплоть до Госсовета министр, во многом ответственный за межнациональные конфликты в регионах, был уверен, что в стране все в порядке? А на встрече с президентом прозрел?
Директор Института проблем глобализации Михаил Делягин считает проблему этих столкновений общей для всех стран, с ней столкнувшихся. Однако, замечает эксперт, в России ситуация отличается от западной: «Запад переоценил возможности интеграции, а самое главное, – желание интеграции. Там не понимали культурных отличий между представителями своих народов и огромными массами беженцев, которых они принимали из лучших побуждений. Соответственно их интеграционная политика была абсолютно бессмысленной и беззубой».
В России, указывает собеседник «НГ», совершенно другая ситуация: «Власти у нас даже не пытаются заниматься межнациональной политикой. Дошло до того, что у нас уничтожено Министерство по делам национальностей. То есть у нас эта политика отсутствует как таковая». «Когда мы видим, что Минрегионразвития призывает отменить понятия «чеченский терроризм» и «русский фашизм», – это еще один пример разложения российской государственности», – уверен собеседник «НГ».
Беда в том, отмечает эксперт, что российские власти «в последние годы осуществляли политику подавления коренного населения России и поощрения всяческих диаспор»: «И то, что таджикскую диаспору не ненавидят так, как ненавидят некоторые другие, относятся к ней с симпатией и сочувствием, вызвано не политикой государства, а просто качествами таджикского народа, таджикской культуры».
Подавление русского народа и в целом россиян и поощрение всяческих диаспор осуществлялось бессознательно, указывает Делягин, «по принципу «ничего личного, только бизнес»: «Коррумпированная часть государства, которая превратила значительные элементы российской государственности фактически в коррупционные структуры, живет ради взяток. Диаспоры дают взятки более охотно, чем коренное население, и более технологично. При этом многие представители диаспор не настаивают на своих правах перед чиновниками, потому что одни считают, что они возьмут эти права сами, не деньгами – так ножом и травматическим пистолетом, а другие понимают, что у них нет никаких прав, потому что они здесь чужие».
Поэтому, подчеркивает Делягин, «для коррумпированного чиновника коренное население страны является абсолютно неприемлемой социальной группой»: «И в этих условиях продолжаются разговоры о мультикультурализме. Толерантность в сегодняшнем русском языке означает, что, если вас режут представители диаспор, вы не имеете права быть этим недовольным, а иначе вы русский фашист и должны сидеть в тюрьме. Я надеюсь, что Медведев понимает толерантность не по учебнику».
Директор Института антропологии и этнографии РАН Валерий Тишков не согласен с коллегой, он разделяет оценку президента: «У нас своя политика мультикультурализма, которая называется многонациональной и существует с советских времен. Отказаться от нее, как хотелось бы некоторым нашим крайним националистам шовинистического толка, нам не удастся. Россия построена на многоэтничной и многорелигиозной основе. Я предпочитаю говорить о многоэтничном российском народе как гражданской нации... То, что Медведев на президиуме Госсовета в Уфе несколько защитил наш собственный опыт, – это правильно. Сегодня некоторые наши политики проявляют необоснованный энтузиазм – вот, мол, мы давно говорили, что пора кончать с республиками... Однако, замечу, пока ничего не рухнуло на Западе. Толерантность остается в повестке дня и там, и у нас».
Член научного совета Московского центра Карнеги Алексей Малашенко разглядел в концовке выступления президента предвыборную пропаганду: «То, что Медведев говорил по поводу джамаатов и «вонючих ям», – это абсолютная калька известной фразы Владимира Путина «мочить в сортире»: «Я считаю, что такие сюжеты нужно освещать более сбалансированно. Не критиковать, а предлагать. Потому что иначе возникает вопрос: «А что у вас, ребята, у самих-то за душой? Что вы предлагаете?»
Если отрешиться от предвыборной кампании и связанных с ней психологических срывов, рано или поздно власти придется разрабатывать серьезную межнациональную программу, считает Малашенко: «То, что делалось у нас в этом смысле в 1990-е годы, далеко не исчерпано. Идеи введения термина «россияне» с упором на гражданство актуальны и сегодня. Замена конкретных действий и решений звонкой риторикой приведет к тому, что за эти «вонючие джамааты» мы получим еще один взрыв

Александра САМАРИНА. «Независимая газета», 14 февраля 2011 года

Дмитрий Медведев довольно неожиданно поддержал дискуссию о политике мультикультурализма. В противовес недавним заявлениям Ангелы Меркель, Дэвида Кэмерона и Николя Саркози, в той или иной степени признавших крах такой политики в своих странах, российский президент на заседании Госсовета в Уфе заметил, что для России отказ от мультикультурализма был бы существенным упрощением. Да, все должны знать русский язык, но необходимо сохранить и уникальный опыт совместного проживания и развития различных этносов и культур (см. статью на стр. 02).
Меркель, Кэмерон и Саркози, как и Медведев, реагируют на сигналы, а именно на обострение межнациональных отношений. Но если Западная Европа подводит итоги предыдущей — десятков лет — миграционной политики, то президенту России итоги подводить рано.
Миграция на Запад — следствие исторического успеха Запада. Политика мультикультурализма — мирного сосуществования представителей разных культур — была ответом на приток мигрантов со всего мира. Она велась по двум направлениям — помощь мигрантам и воспитание терпимости в собственных гражданах. Другой вариант интеграции мигрантов — политика плавильного котла — предполагал, что они будут стремиться принять общие ценности и социализироваться через присоединение к большинству. Классический пример плавильного котла — США, мультикультурализм стал государственной политикой в Британии в 1970-х. И та и другая концепции в последнее время работают плохо, чему способствовали сильный рост числа мигрантов и изменение трудовых предпочтений принимающих стран в постиндустриальной экономике. Поэтому ученые и политики западных стран пытаются проанализировать старые и построить новые стратегии интеграции.
В России национальная политика практически закончилась с распадом СССР. Если брать уже, миграционную политику, — она стала выстраиваться только в последние два-три года как реакция на экономический сигнал — массированный приток трудовых мигрантов, прежде всего из бывших советских республик. Федеральная миграционная служба пытается поспевать за требованиями времени, и многие ее новации как раз соответствуют современным практикам регулирования миграции в странах ЕС.
Судя по тематике последних двух заседаний Госсовета, произнесенным словам и сформулированным предложениям, мы все-таки говорим о национальной политике. Если Запад решает вопросы с мигрантами, приехавшими в поисках лучшей жизни, но со своими ценностями, то нам бы решить вопросы с самими собой. Наша межнациональная рознь во многом внутренний вопрос — декабрьские уличные акции проходили под антикавказскими лозунгами.
Как мы будем решать наши национальные проблемы? Можно вспомнить, что на декабрьском заседании Госсовета и на встрече с депутатами Федерального собрания в январе Медведев призывал уделить особое внимание русской культуре.
В пятницу члены Госсовета говорили о необходимости вернуть советскую практику культурного обмена между регионами, повысить роль образования в деле воспитания толерантности, реформировать национальную кадровую политику (избавиться от клановости), создать рабочие группы из представителей разных конфессий, создать федеральный координирующий орган по нацполитике, написать федеральную целевую программу и профинансировать ее, написать федеральный закон с основами национально-государственной идеи России, сформировать единую гражданскую общность «россияне».
Легко заметить, что решения предлагаются административные. Их обоснованность неочевидна, на Госсовете не выступали специалисты по миграции или межнациональным отношениям, непонятно, участвуют ли они в разработке стратегии межнациональных отношений (и есть ли она).
На Госсовете ничего не было сказано, например, о том, следствием чего стало бегство людей из регионов в большие города, прежде всего в Москву. Как показывает Денис Соколов («Коалиция конфликта», «Ведомости» от 29.12.2010), миграция в региональный центр, а затем в столицу стала универсальной экономической стратегией семей во всей стране, но особенно на Северном Кавказе, где экономика разрушена войной, а огромные бюджетные вливания используются как раз для финансирования миграции.
Или о том, что клановость кадровой политики в национальных республиках долгие годы поощрялась центром при условии политической лояльности и правильного освоения бюджетных вливаний. Или о том, что россияне по сравнению с жителями других государств очень слабо идентифицируют себя со страной, государству не доверяют и крайне низко оценивают эффективность его институтов. Гастроли Большого театра тут мало что смогут исправить.

«Ведомости», 14 февраля 2011 года

Проблема межэтнических отношений неразрешима в рамках национальной политики

По теме «укрепление межнационального согласия» можно отчитаться чем угодно. Это с блеском продемонстрировали участники заседания президиума Госсовета в Уфе.
Министр регионального развития Виктор Басаргин рассказал президенту, что его министерство подготовило социальную рекламу «Народов много — страна одна». Губернатор Волгоградской области Анатолий Бровко доложил о создании в Волгограде «национального центра патриотического воспитания». Глава Башкирии Рустэм Хамитов — об основании Российской исламской академии. Губернатор Петербурга Валентина Матвиенко сказала, что ее город получил от ЮНЕСКО награду «за продвижение идей толерантности». В плане отдельных недостатков тоже все понятно. Во-первых, у нас плохо пишут школьные учебники. Во-вторых, некоторые отщепенцы разжигают рознь в интернете.
Тут надо сделать скидку на умение чиновников держать ответ перед начальством. Но только скидку. Межнациональное согласие, межнациональные отношения и весь прочий «национальный вопрос» сами по себе ускользают из обсуждения. Стенограмма президиума Госсовета оставляет впечатление разговора об отсутствующем предмете.
Вполне очевидно, что в России есть много людей, чувствующих себя обиженными по национальному принципу. Студент из какой-нибудь северокавказской республики пожалуется, что его не берут на работу в Центральной России и милиция слишком часто проверяет документы. Его русский однокашник скажет, что кавказские студенты ведут себя агрессивно и вызывающе, а ректорат и милиция не дают им укорота. У властей, желающих разобраться в этих настроениях, есть два пути. Можно рассуждать в логике «отличия культур» — но тогда быстро приходишь к тем самым оценкам «кавказско-русской совместимости», за которые у нас судят по 282-й антиэкстремистской статье УК. Можно искать иные корни противоречий: плохая работа милиции, коррупция, теневая экономика, организованная преступность, рынок труда, рождаемость, смертность — но тогда не только уходишь в сторону от темы межнационального согласия, но и оказываешься вынужден задавать неприятные вопросы самому себе, то есть государству.
Поэтому итоги заседания президиума Госсовета стали ожидаемо скромными. Специальный орган по национальной политике создаваться не будет, дело ограничится правительственной комиссией. Усилится ответственность за националистическую пропаганду, что обернется еще несколькими кафкианскими приговорами по 282-й статье. Практические действия властей, вероятно, будут негласными, как неформальный запрет брать на службу в московскую милицию выходцев с Северного Кавказа, о котором недавно писал «Русский репортер». Но из негласных действий открытую и долгосрочную политическую стратегию не построишь. Не говоря уж о том, что отбор на госслужбу «по пятому пункту» мало способствует достижению заявленной цели собрать жителей страны в единую гражданскую нацию.

Ресурс скрытого государства
Споры, возрождать ли Министерство по национальной политике, могут показаться внутренним бюрократическим делом. Но на самом деле обращение к этому вопросу — симптом. Упразднение такого министерства было итогом вполне определенной политики федеральных властей. Все двадцать лет после распада Советского Союза Кремль пытался лишить этничность политического значения. До сих пор это не удалось.
«Советская власть знала только один способ защиты прав национальных меньшинств — делать их большинством на определенной территории», — заметил в одной публичной лекции историк Алексей Миллер. Сейчас уже никто не вспоминает полемику о национально-административной и национально-культурной автономии. Но лет пятнадцать назад это был серьезный вопрос: может ли этнос претендовать на политическую власть на некоем пространстве или достаточно существования общественных организаций, занятых поддержкой его культуры? Республика Тыва, например, — это политическая автономия тувинцев или субъект федерации, где у тувинцев те же права, что у якутов?
Российский федерализм оказался двойственным. Формально этнос не может претендовать на политическую власть. Фактически начальство республик сплошь и рядом подбирается по национальному принципу и действуют возникшие в советские времена неформальные квоты на представительство тех или иных этнических групп в государственном аппарате. Лет десять назад кто-то из федеральных политиков заговорил о назначении губернаторов. Один северокавказский президент возразил — назначать, наверное, можно в областях и краях, но не в республиках, ибо там «лидеров избрал народ». Разумеется, речь шла не о «многонациональном народе Российской Федерации», который тогда избирал губернаторов и в Рязанской области, а о том конкретном народе, именем которого названа республика.
Де-факто в федерации существуют не предусмотренные буквой закона этнические политические автономии. И это служит постоянным поводом для рассуждений, что «у всех в коммунальной квартире есть свои комнаты, и только русские живут в коммунальном коридоре», или призывов к отделению Северного Кавказа от России. Но существование таких автономий объясняется не просто советским наследием, особой остротой национальных чувств или испорченными чиновными нравами. Этнократия и этнический национализм стали источником силы региональных элит, их аргументом в торге с федеральными властями и способом защиты от «чужих» на своей делянке. «Не секрет, что при формировании органов власти отдельных республик, отдельных краев и областей существуют негласные ограничения для представителей определенных национальностей. Это абсолютно аморальная ситуация», — сказал в Уфе Дмитрий Медведев. Однако замкнутые и коррумпированные бюрократические кланы, «скрытое государство» — это не кадровая проблема, а политическая. К национальному вопросу она имеет лишь косвенное отношение и точно не лечится заклинаниями про толерантность. Если не обсуждать эту политическую проблему, то нечего возразить тем, кто в дополнение к чеченскому, якутскому и прочим этнонационализмам требует учредить еще и русский.

Глобальный вызов
Немного пугает, как часто в чиновных разговорах о межнациональном согласии вспоминают Великую Отечественную войну и советскую дружбу народов. Опыт единства перед угрозой тотального уничтожения — как-то неуютно, если только это собирает 140-миллионный народ в нечто целое. А дружба народов, которую на ее излете нынешний политический класс застал во времена своей юности, на самом деле — лишь частный и краткий исторический эпизод.
Ведь это неправда, что дружба народов обеспечивалась пропагандой. Двадцать лет послевоенного экономического роста, который давал возможность самореализации и зримого повышения социального статуса если не всем, то большинству. Мощнейшие институты социализации — армия, прошагавшая пол-Европы, но еще не успевшая вернуться из Афганистана, школа, в которой в один и тот же день сотни тысяч старшеклассников писали сочинение на одну и ту же тему, индустриальная экономика, отменявшая локальные различия, университеты и Академия наук СССР с единым для всей страны (да, подчас бедным) интеллектуальным пространством. Жесткий и жестокий политический режим, способный подавить любую несанкционированную активность снизу. И надо понимать, что уже со времен Брежнева все это стало приходить в упадок. «Советский модерн» невоспроизводим. Надо быть крайне наивными, чтобы полагать, что сейчас его заменит Первый канал. Политический класс пытается собрать распавшуюся дружбу народов по деталям ее облицовки, забывая о ее социальном фундаменте.
Люди, заставшие советскую идеологию в ту пору, когда ее постулаты явно расходились с действительностью и не предполагали искренней веры, склонны считать такое положение дел нормальным. Идеология российской гражданской нации видится чем-то, что следует изобрести и внедрить безотносительно со связью с реальностью. Губернатор Бровко в Уфе так говорил о национальном центре патриотического воспитания: «Этот проект позволит сделать главное — планомерно и позитивно влиять на общественное сознание, прививать молодежи те самые простые и одновременно великие ценности, которые есть у человечества: любовь к родине, внимательное и бережное отношение к своей истории и, конечно же, ответственность за будущее всей страны. А это значит, мы вырастим настоящих граждан и патриотов своей страны, ориентированных на успех». Против «прямого действия» на Манежной такие речи — покушение с негодными средствами.
Митинги с требованием честного расследования убийств Юрия Волкова и Егора Свиридова в прошлом году оставляли определенный простор для трактовок. Если оставить в стороне тему межнациональной розни, люди требовали справедливости и равного правосудия для всех. Но единственными, кто подхватил это требование и использовал его в своих интересах, стали русские националисты. Сейчас — нравится это Кремлю или нет — повестка работает на них, потому что вместо той же правоохранительной системы мы обсуждаем межнациональное согласие.
И еще, как обычно, у нас все сложнее, чем по соседству. Ангела Меркель, Николя Саркози и Дэвид Кэмерон могут с легкостью отвергнуть политику мультикультурализма, потому что в Германии, Франции и Великобритании вопрос стоит об интеграции иммигрантов. В России речь идет об интеграции граждан одной страны, предки которых, живя на своей земле веками, не всегда ладили между собой. И это при усиливающемся мировом расколе на светский Запад и исламский Восток и в ситуации худо-бедно демократического государства. Наши внутренние проблемы тесно сплетены с глобальными, это город на холме — мы стоим перед настоящим вызовом, вдохновляющей задачей, и будет жаль, если мы разменяем такую задачу на казенный патриотизм пополам с казенной успешностью.

Николай СИЛАЕВ. «Эксперт», 21 февраля 2011 года