… о семье в России в условиях трансформаций

"Ячейка общества" стремительно трансформируется в убежище от мира

Семья является элементарной, базовой социальной структурой человеческого общества. В силу своей элементарности семья представляется обыденному сознанию беспрецедентно устойчивой: кажется, что первая семейная ячейка, созданная Адамом и Евой, и современный брачный союз являются практически тождественными структурами. Конечно, из истории и этнографии нам известно, что существуют отклонения от этого образца, но все это воспринимается скорее в качестве исключения, экзотики или аномалий, возникающих где-то на периферии человеческой истории и культуры.
Эта самоочевидность в понимании семьи, усвоенная буквально с молоком матери, весьма затрудняет осознание динамичного характера этой структуры, ее подлинной исторической изменчивости, зависимости от множества различных факторов, изменяющих природу и сущность семьи. Тем более очевидным становится этот факт, если осознать, что мы живем в эпоху колоссального трансформационного сдвига семейной структуры. Сдвига, который, возможно, является исторически беспрецедентным по своим последствиям (далеко не ясным), равно как и во многом непонятным по своим причинам.

Демографическая революция
В фундаментальном исследовании "Демографическая модернизация России, 1900-2000", вышедшем в 2006 г. под редакцией Анатолия Вишневского, дается следующее лапидарное определение одного из базовых - демографических - факторов, оказавших влияние на изменение семьи в обществах, вступивших в период модернизации: "Демографический переход - это переход от извечного равновесия высокой смертности и высокой рождаемости к новому равновесию низкой смертности и низкой рождаемости. И по своей сути, и по своим последствиям он представляет собой подлинную революцию, которая кардинально обновляет, модернизирует тысячелетние социальные механизмы, управляющие воспроизводством человеческих поколений". В самом деле, основная задача научно-технологической революции, составляющей существо модерна, состояла в том, чтобы улучшить жизнь человека, каковая выступает предельной ценностью секуляризующегося общества. И одно из основных направлений улучшения жизни человека заключалось в том, чтобы путем вмешательства в спонтанные биологические условия существования человека избавлять его от болезней, снижать смертность, продлевать ему жизнь. Усилия, приложенные в этом направлении, не прошли даром: борьба с инфекционными заболеваниями, развитие медицинской инфраструктуры, рост эффективности медицинского вмешательства - все эти процессы, продолжающие развиваться и в настоящее время, позволили радикальным образом снизить детскую смертность, продлить жизнь индивида настолько, что она стала далеко выходить за границы репродуктивного возраста (то есть за границы биологически оправданной продолжительности существования животной особи). Например, всего за 23 года - в период между 1891и1914г. - уровень смертности в России от разного рода инфекционных заболеваний снизился почти вдвое. Если в начале этого периода за три года от тифозных заболеваний умирало около 113 тыс. человек, то за тот же срок в конце этого периода уже только около 60 тыс. От оспы, соответственно, 72 тыс. против 29 тыс. От скарлатины, дифтерии, кори и коклюша - 404 тыс. против 284 тыс.
В аспекте этого демографического сдвига традиционное общество является обществом с высокой рождаемостью, но и высокой смертностью. При высокой рождаемости численность детей никогда не была особенно большой. Представление о том, что традиционная, например, русская крестьянская семья является чрезвычайно многодетной, является распространенным мифом: согласно обобщенным выводам В. Александрова, "с конца XV века вплоть до середины XIX века... крестьянская семья по своей численности не претерпевала принципиальных изменений. В северо-западных районах она находилась в стабильном состоянии, колеблясь в среднем от 5 до 7 душ обоего пола; в западных районах - от 7 душ в 1678 году до 8 душ; в Нечерноземном центре с начала XVII в. она выросла с 4-5 до 7 душ" (Обычное право крепостной деревни России, XVIII - начало XIX в., М., 1984).
Экономика крестьянской семьи в значительной степени была построена на использовании труда детей, которые в этой своей роли могли оставаться в родительском доме очень долго, отрабатывая "родительскую хлеб-соль". Павел Иванович Мельников (Печерский) так описывает удел дочери в бедной заволжской семье крестьян: "Каждая девка, живучи у родителей, несет долю нерадостную. Девкой в семье дорожат как даровой работницей и замуж "честью" ее отдают неохотно. Надо, говорят, девке родительскую хлеб-соль отработать; заработаешь - иди куда хочешь. А срок дочерниных заработков длинен: до тридцати лет и больше она повинна у отца с матерью в работницах жить" ("В лесах"). Такое положение дочери, согласно романисту и этнографу, и вынуждает ее нередко пренебрегать согласием родителей на замужество и жениться "уходом", вопреки воле родителей и, соответственно, без приданого и расходов на свадьбу при замужестве "честью".
Однако важность детей для крестьянского хозяйства не означает, что чем детей больше, тем лучше. Наличие множества малолетних детей ставит крестьянскую семью в очень тяжелое положение, которое может обернуться обнищанием, а, например, в случае гибели главы семьи и страшной катастрофой. Поэтому крестьянская мудрость нередко связывает многодетность с бедностью, например, в форме вот такой поговорки: "Богатый мужик тужит, что х... не служит, а бедный плачет, что х... не спрячет".
Если принять во внимание репродуктивные способности человека как биологической особи, то, по-видимому, не будет сильным преувеличением сказать, что именно такое положение дел, которое наблюдается в традиционном обществе (высокая рождаемость, компенсируемая высокой смертностью потомства) отвечает биологической "настройке" репродуктивной способности человека. Природа запрограммировала нас именно с учетом этих рисков: и мужчина, и женщина потенциально способны произвести намного больше потомства, чем они в состоянии вырастить. Но ситуация начала меняться, когда человек стал брать под контроль свою собственную биологическую природу, что и проявилось прежде всего в снижении смертности. Биологически высокая детородная способность стала обнаруживать социальную избыточность. Наиболее отчетливо эта избыточность, однако, проявилась не в деревенской, а в городской жизни: ребенок здесь, как правило, не включен в экономическую деятельность семьи как единого хозяйствующего субъекта. Для многодетности у подавляющего большинства городского населения нет достаточных жилищных условий. Воспитание ребенка и его постановка на ноги в городе требует несоизмеримо больше ресурсов, чем в деревне. Если следовать популярной теории австралийца Дж. Колдуэлла, согласно которой межпоколенческий поток экономических благ во всех традиционных обществах направлен от младших поколений к старшим, а в современных обществах меняет свое направление ровно на противоположное, то можно предположить, что в наибольшей степени она соответствует условиям именно городского существования. Урбанистическая революция XX в., таким образом, окончательно закрепляет новое отношение к деторождению.
Как только это обстоятельство обнаружилось, технологическая цивилизация модерна очень быстро нашла способ контролировать биологию репродуктивности в форме различных форм контроля над рождаемостью. Что и обеспечило возможность реализации второго базового демографического фактора современного общества - снижения рождаемости.

Социальная трансформация
Семья, однако, является не только институтом продолжения рода, но и институтом социальным. Ее социальную роль кратко можно определить как функцию социализации, то есть трансляции моделей и норм социального поведения. Традиционная семья весьма успешно выполняет эту функцию, ведь она организует полный цикл существования человека: она его воспитывает, кормит, одевает и развлекает. Традиционное общество является простым и устойчивым, что позволяет семье фактически полностью взять на себя роль социализирующего института.
Ситуация радикально изменяется, когда традиционное общество разрушается под натиском цивилизации модерна. Абсолютно точно этот процесс диагностировал основатель русской педагогики Константин Ушинский. В 1860 г. он пишет: "Факт неоспоримый, что патриархальная нравственность сохраняется гораздо более в глуши наших деревень, удаленных от центров промышленной деятельности и цивилизации. Чем более заброшена деревня в глушь, чем менее она пользуется всеми выгодами образования, тем патриархальнее ее жители и тем они нравственнее. Чем ближе к железным дорогам и шоссе, к большим сухопутным и водяным сообщениям, к столицам и фабричным местностям, тем меньше патриархальности и вместе с тем меньше нравственности. Словом, наша патриархальная нравственность не выдерживает столкновения с цивилизацией, поедается ею, как вековые леса поедаются "пламенем пожара".
Отличительной особенностью современного, модернового общества является двоякий процесс - оно дифференцируется и усложняется. Семья больше не в состоянии передать ребенку навыки, необходимые и достаточные для освоения тех социальных ролей, которые предлагает ему современное общество. Эту функцию берут на себя разного рода воспитательные и образовательные учреждения. Социализирующую функцию семьи берут на себя - в той или иной мере - коллективы профессионалов.
В русской педагогической и протопедагогической мысли XIX в. одна из наиболее горячих, длительных и обширных дискуссий посвящена именно этому вопросу - вопросу о взаимоотношении "домашнего" и "общего" ("народного", "государственного" и т.д.) воспитания. Начало ей положил Александр Пушкин, который в своей докладной записке о "О народном воспитании", поданной Николаю I в 1826 г., писал: "В России домашнее воспитание есть самое недостаточное, самое безнравственное... Нечего колебаться: во что бы то ни стало должно подавить воспитание частное". В основе этой атаки лежит просвещенческая идеология: преобразовать общество, которое является косным и не поддающимся разумным реформам, можно путем выращивания новых людей в рационально организованных образовательных учреждениях. Надо лишь вырвать ребенка из оков семьи, которая только портит его. В своей классической ранней работе "Воспитание и образование" Лев Толстой продолжает ту же пушкинскую традицию: "Я знаю барышника-дворника, постоянно подлыми путями сбивающего себе копейку, который на мои увещания и подольщения отдать славного 12-летнего своего сынишку ко мне в Яснополянскую школу, в самодовольную улыбку распуская свою красную рожу, постоянно отвечает одно и то же: "Оно так-то так, ваше сиятельство, да мне нужнее всего прежде напитать его своим духом". И он его везде таскает с собой и хвастается тем, что 12-летний сынишка научился обдувать мужиков, ссыпающих отцу пшеницу. Кто не знает отцов, воспитанных в юнкерах и корпусах, считающих только то образование хорошим, которое пропитано тем самым духом, в котором эти отцы сами воспитались?" Итак, общество, государство, "народ", создав "правильные" и "разумные" образовательные учреждения, должны взять на себя то дело, с которым не справляется или справляется совсем уж негодно семья. Эта же традиция, переосмысленная на основе новых теорий, не просто воспроизводится, но расцветает пышным цветом в советское время. Своего пика она достигает, правда, лишь в период раннего героического послереволюционного авангарда: "Пролетариат должен немедленно приступить к уничтожению семьи как органа угнетения и эксплуатации", - восклицает В. Кузьмин в 1928 г. Сталинский период во многом стал поворотом к традиционной и даже в какой-то мере патриархальной модели семьи (включая, в частности, запрет на аборты, затруднение разводов). Однако, несмотря на эти колебания советского курса, семья всегда рассматривалась в советское время лишь как средство для достижения общественных или социальных целей. Включая прямой контроль и вмешательство во внутрисемейные отношения со стороны разного рода "органов". Таким образом, если формулу традиционной (крестьянской) семьи можно выразить как "человек для семьи", то семейной формулой советской модернизации будет "семья для государства (общества)".
Социальная функция традиционной семьи, однако, не сводится только к социализации подрастающего поколения. Она берет на себя также и заботу о стариках. Но и в этом отношении функции семьи в современном обществе стремительно сокращаются и отмирают. Государственная пенсионная система, обеспечение безбедной старости в "социальном государстве", наличие специализированных учреждений, в которых можно спокойно проводить свою старость в кругу таких же стариков, - все это делает бессмысленным заботу о рождении и воспитании детей, которые поддержат тебя в старости. Намного более эффективно инвестировать в свою старость напрямую, не обременяя себя таким ненадежным делом, как воспитание благодарного потомства.

Бабий бунт
Еще одну группу факторов, определяющих динамику современной трансформации семьи, можно объединить под рубрикой "закат патриархальности". Это сложный процесс, результатом которого является как перераспределение ролей в семье (от иерархии, во главе которой стоит мужчина, к более или менее равноправным отношениям), так и обретение женщиной экономической самостоятельности. Первый фактор обусловлен целым набором идеологических, культурных и правовых процессов, в результате которых женщина приобретает равные права с мужчиной (поначалу, возможно, лишь формально). В XX в. основной удар по патриархальным отношениям был нанесен, в частности, коммунистической идеологией. Второй фактор более прост в отношении своих истоков. Трансформация структуры занятости в современном обществе открыла для женщин широкие возможности для трудовой занятости, которая до этого была ориентирована преимущественно на мужчину.
Мужчина является главой семьи и главным экономическим гарантом обеспечения ее благополучия не только в деревне, но и в рамках индустриальной экономики. Переход к постиндустриальной экономике предоставил в этом отношении совершенно новые возможности для женщин за счет бурного роста сектора сферы услуг. Тем самым женщина, во-первых, перестает быть экономически зависимой от мужа. Во-вторых, радикально меняется образ жизни женщины - она зарабатывает деньги и делает карьеру так же, как и мужчина (а иногда и намного успешнее, чем он). Ее время больше не посвящено семье, воспитанию детей, домохозяйству и т.д. Женщина перестала быть хранительницей семейного очага. И этот очаг гаснет. Мотивов для вступления в брак, для сохранения семьи у женщин становится все меньше. Женщина, если она желает иметь ребенка, имеет возможность растить его самостоятельно. Достаточно поиметь мужа на час, на большее он не нужен, а часто и просто негоден.
Реалии современной экономической жизни воздействуют, впрочем, не только на поведение женщин, но и на поведение мужчин. Чтобы позволить себе такую роскошь, как семья, нужно сначала добиться успеха, сделать карьеру, заработать на обучение ребенка и т.д. Создание семьи тем самым не только откладывается на более поздний срок, но семья как таковая рационализируется, мотивация ее создания подчиняется логике господствующей экономической рациональности.

Культурная революция
На семью оказывают воздействие не только демографические, социальные и экономические факторы. Изменяется само отношение к ценности семьи и брака. Индивидуалистическая по своему характеру современная культура вырабатывает еще одну формулу семьи - не "человек для семьи" и не "семья для государства" , а "семья для человека". То есть семья нужна в первую очередь для того, чтобы удовлетворять свою индивидуальную потребность в семье. А эта потребность, в свою очередь, очень сильно зависит от наших культурных предпочтений и стереотипов. В любом случае, однако, эта трансформация проходит под знаком все большей интимизации семейных отношений. Семья - это то, что представляет некую интимную ценность для самих супругов. Она выполняет не столько демографические, социальные или экономические, сколько чисто эмоциональные функции. А эмоции - вещь подвижная.
В особенности важным здесь является переоценка роли брака (создания устойчивой семьи) с точки зрения регулирования сексуального поведения. Христианство, как известно, допускает последнее лишь при условии того, что оно выливается в репродуктивную деятельность. Отклонение от этого образца осуждается, бездетность связывается с некой скрытой порочностью. Секуляризация вкупе с сексуальной революцией ломает эту традиционную нормативную систему, освященную религией. Сексуальное поведение перестает быть связанным с таким институтом, как семья. Конечно, всегда существовали латентные формы выхода сексуальной энергии за пределами узкого семейного круга. Но в любом случае всегда присутствовало осознание того, что такое поведение является нарушением нормы. В современной культуре подобного рода нормативные представления размываются. В этой ситуации социально ориентированное культурное производство постоянно вынуждено находить новые формы и способы утверждения этих ценностей. Например, семья является одной из базовых ценностей такого мощного идеологического аппарата, как Голливуд.
Трудно представить себе высокобюджетный американский фильм, который бы не пропагандировал семейные ценности (кстати сказать, из новейших российских фильмов не могу припомнить ни одного, который бы в полной мере отвечал этому американскому пропагандистскому стандарту).
Сексуальная революция, конечно, не единственный культурный фактор, который оказывает давление на семью. Сюда же консерваторы относят и другие культурные и идеологические течения - феминизм, легализацию нетрадиционного сексуального поведения и т.д. Последствия этого широкого и чрезвычайно разнообразного движения эмансипации от традиционных культурных норм и образцов поведения мы пока не вполне ясно видим. Остается только добавить, что эти культурные процессы, которые в современном российском обществе нередко воспринимаются как некое тлетворное влияние извне, таковым на деле не является. Они имманентны современному обществу как таковому: они порождаются им изнутри, а вовсе не навязываются ему извне.

Виталий КУРЕННОЙ. «Политический журнал», 21 января 2008 года