… о репрессиях 1930-х годов

14 января исполнилось 70 лет со дня выступления Маленкова на пленуме ЦК ВКП(б) с докладом "Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии". Его слова ничего не значили в смысле ослабления репрессий (хотя и стали политическим подступом к сбрасыванию с доски пешки Ежова), равно как и слова Сталина "сын за отца не отвечает". Масштаб репрессий ничуть не уменьшился до поздней осени 1938-го. Каков же он был?
В начале 60-х, в пору хрущевских разоблачений "мрачных времен культа личности", часто встречалась фраза про "тысячи и тысячи" ни в чем не повинных советских граждан, павших жертвами сталинских репрессий. Это была, мягко говоря, неполная правда. Речь должна идти не о "тысячах и тысячах", а о тысячах тысяч, т.е. о миллионах. Существуют две группы сообщений, в какой-то степени апеллирующих к документам.
Во-первых, "официальные" данные, базирующиеся на справке КГБ, относящейся ко времени XX съезда КПСС. Они были рассекречены и опубликованы в 1989-90 гг., во всей полноте введены в научный обиход в журнальных публикациях 1991-го. Их общий итог сводится к тому, что за 1935-1940 гг. по "политическим" статьям было осуждено 2022364 человека (к высшей мере наказания 688240), в т. ч. в 1937-1938 гг. - 1344923 человека (приговорено к расстрелу - 681692). Количество заключенных ГУЛАГа с 1935 по 1939 г. выросло без малого с одного миллиона до двух с лишним.
Вторая группа источников отсылает к результатам работы так называемой комиссии Н. Шверника, в которую была включена старая большевичка О. Шатуновская, тогда только-только освобожденная из лагерей. Работа этой комиссии проходила уже после ХХII съезда и была посвящена в основном расследованию убийства Кирова. Хотя отрывки из итоговой записки 1963 г., подготовленной для членов Политбюро, были опубликованы, судьба 64-х томов следственного дела неизвестна. Высказываются соображения, что в послехрущевские времена под руководством М.А. Суслова большая часть этих документов была уничтожена, а уцелевшие фальсифицированы. По опубликованным воспоминаниям Шатуновской и ее знакомых, этой комиссии была представлена справка КГБ с совершенно другими данными: с 01.01.1935 по 22.06.1941 было арестовано 19,84 млн. "врагов народа", из них 7 млн. расстреляно.
Нет оснований априорно считать сведения первой или второй группы более правдоподобными. Данные первой справки КГБ могли быть сфальсифицированы, а вторая справка, во всяком случае с приведенными выше цифрами, вообще не существует. Для фальсификации были все основания. Действительно, если ближе к истине данные второй справки, то демографические потери СССР от непосредственных репрессий сталинского режима вполне сопоставимы с потерями СССР во Второй мировой войне (точнее, с данными о потерях, обнародованными в 50-е годы). Очевидные выводы идеологического характера были совершенно неприемлемы для правящего режима даже в пору хрущевской "десталинизации".
Однако гипотетические данные второй справки вызывают ряд вопросов. Первый и главный - реальны ли цифры 20 млн. репрессированных и 7 млн. расстрелянных за 5 с половиной лет (а фактически за 1937-1938 гг., на которые приходится пик репрессий)? Анализ реальных мощностей системы карательных органов и здравый смысл (при всей его малой применимости к рассматриваемому периоду советской истории) подсказывает отрицательные ответы. Данные первой группы кажутся как минимум более реалистичными.
Рассмотрим вопрос в несколько более широком контексте. Если отвлечься от формального аспекта понятия "репрессии" (связанного с какими-то юридическими процедурами), придется признать, что их пик приходится не на 1937-38 гг., а на начало 30-х: раскулачивание и голод. Я не противопоставляю жертвы начала 30-х гг. жертвам репрессий 1937 г., как это часто бывает. Глубоко укоренилось заблуждение, что в первом случае пострадал простой народ, а во втором - партийная элита, для которой 1937 г., по мнению ряда исследователей, был "справедливым возмездием". Не становясь на место Всевышнего, скажу только, что сухие цифры не подтверждают идею о народе и элите. Приведу лишь статистику расстрелянных по политическим статьям в Ленинграде в 1937 г. Было расстреляно 17807 человек: из них беспартийные - 86,6%, члены и кандидаты в члены ВКП(б) (в т.ч. бывшие) - 11,5%, рабочие и крестьяне - 50%, интеллигенция - 15%, сов., парт, и хоз. руководители - 4,4%. В целом по стране процент репрессированных руководителей еще ниже.
Формально никто не приговаривал к смертной казни сотни тысяч семей раскулаченных, выселенных без всякого скарба в отдаленные районы, или крестьян, вымирающих от голода сел Украины и Поволжья, как и контингент ГУЛАГа и спецпереселенцев с соответствующими продовольственными пайками и нормами выработки. Но даже по заведомо заниженным официальным данным, смертность в среднем превышала 13% среди спецпереселенцев и 16% у заключенных в 1932 г. и 13% среди заключенных ИГЛ в 1938 г. В некоторых лагерях годовая смертность в 1932-33 гг. превышала 25-35%. Средняя месячная смертность детей переселенцев до трех лет была 8-12%, достигая в некоторых районах 15%. За полгода-год дети младших возрастных групп (семьи раскулаченных высылались в полном составе) вымирали вчистую.
По имеющимся оценкам, общая цифра потерь от голода в начале 30-х - не менее 6 млн. человек. Уехать из тех мест крестьяне не могли: во всех областях которые поразил голод, продажа железнодорожных билетов немедленно прекращалась. Были выставлены специальные кордоны ОГПУ, чтобы не дать крестьянам покинуть свои деревни. Пытавшиеся бежать (в т.ч. и дети) были возвращены на места проживания, часть - арестована и осуждена. Так миллионы крестьян были обречены на голодную смерть.
Любая серьезная оценка демографических потерь начала 30-х годов оперирует миллионами людей. В этой связи вызывает доверие известный эпизод из воспоминаний Черчилля о его беседе со Сталиным в 1942 г., когда на вопрос о цене коллективизации тот назвал цифру 10 миллионов. В общей оценке людских потерь от коллективизации, к которой Сталин относил, по-видимому, и жертвы голода начала 30-х, он назвал вполне реальные цифры. Большая часть этих 10 миллионов государство не затрудняло ни арестом, ни дознанием, ни судебным рассмотрением, и поэтому мы, вероятно, никогда не узнаем их точного числа: они не оставили следа в бумагах и документах.
Данных трех переписей населения СССР - 1926-го, 1937-го (аннулированной и объявленной вредительской) и 1939 гг. (ее данные считаются в той или иной степени сфальсифицированными) вполне достаточно, чтобы с учетом консервативности демографических процессов рассчитать теоретическую численность населения СССР на 1939 г., исходя из минимальных цифр прироста. Вместо объявленных по переписи 1939 г. 170,6 млн. советских граждан должно было наличествовать как минимум около 192 млн. Сходные оценки получаются у всех более или менее осторожных исследователей, применяющих гораздо более сложные методики. Получается "недостача" почти в 22 млн. Поделим эту цифру пополам, чтобы учесть эффект не родившихся от погибших и заключенных (0,5 - известный демографам коэффициент для грубых оценок). 11 миллионов - минимальная и самая осторожная оценка общих непосредственных потерь от репрессий 30-х годов, погибших за десять страшных лет в результате коллективизации, голода и гонений. Приблизительно ту же цифру можно получить непосредственным сложением минимальных оценок по всем категориям репрессированных.
Таким образом, хотя цифры гипотетической второй справки, отнесенные к репрессированным в 1935-41 гг., и выглядят сомнительно, они по порядку вполне соответствуют истине, если рассматривать репрессии в более широком контексте и за более длительный срок.
В заключение хочется процитировать грустные строчки Александра Кушнера, так много проясняющие в поведении рядового россиянина, предки которого пережили и эти, и многие другие мрачные времена:
И если...
... не срывают с криком
одеяло...
...И не трясут за теплое
плечо.
Не подступают с окриком
и лаем,
И если спишь, чего тебе еще?
Чего еще? Мы большего
Не знаем.

Валерий СКОБЛО. «Час Пик», 16 января 2008 года