Динамика национального самосознания россиян

Э. А. Паин
(Опубликовано в журнале "Этнопанорама" №1 2002 год, с. 10-18)

О кризисе идентичности

Постсоветская Россия переживает затяжной "кризис идентичности", проявляющийся в болезненном привыкании россиян к своему новому месту в геополитическом пространстве на территории бывшего СССР и к новым формам консолидации внутри Российской Федерации. Причин тому много, назову лишь две основные.

Во-первых, жители Российской Федерации, еще в период, когда она была одной из 15 республик СССР, редко ассоциировали себя именно с Россией, считая своей родиной весь Советский Союз. Поэтому распад Союза болезненно переживался большинством россиян, привыкшим жить в большой стране. Во-вторых, общероссийская идентичность не рождалась в ходе национальных движений, как в других новых независимых государствах, напротив, националисты различных направлений препятствовали, в различной мере и в разных формах, развитию единой гражданской идентичности жителей России.

Русские националисты препятствовали этому, потому что мечтали о восстановлении Союза. Для них Россия не идентифицируется с Российской Федерацией. По выражению лидера российских коммунистов и русских левых национал-патриотических сил Геннадия Зюганова "...нынешняя Российская Федерация - это еще не вполне Россия, а обрубок с кровоточащими разорванными связями..."¹. Лидеры национальных движений нерусских народов не способствовали укреплению общероссийского единства, поскольку добивались, многие добиваются и сейчас, большей независимости своих республик от Москвы.

Жители России, даже те из них, кто безоговорочно идентифицирует себя с единой российской гражданской общностью, не готовы отождествить себя с российской нацией. Для России - это неологизм. Здесь, как и в ряде других стран Восточной и Центральной Европы, а также Германии, укоренилась традиция этнического восприятия нации, в отличие от англоязычных стран, в которых термины "nation "и "nationality" ассоциируются с гражданством. На вопрос о том: "К какой нации вы принадлежите" российские граждане, в большинстве своем, скажут, что являются частью этнических русских, татар, якутов и других этнических общностей ("наций"), но не единой российской нации.

В условиях, когда рухнула коммунистическая идеология, исчезают привычные представления о границах страны, обострились отношения между регионами и центральной властью, региональная идентичность оказалась, на какое-то время, более реальной и прочной основой для групповой консолидации людей, чем общероссийское гражданство.

Четыре основные группы факторов - экономические, этнические, демографические и социально-политические - в наибольшей мере определяют изменения соотношения региональной и общероссийской идентичности.

Экономические факторы динамики российской идентичности

Российская Федерация, охватывавшая к моменту провозглашения своего государственного суверенитета 3/4 территории СССР и 2/3 его населения, оставалась таким же унитарным государством как и весь Советский Союз. Огромная Россия управлялась из одного центра, при этом Москва мелочно контролировала каждый шаг региональных властей. Средства, заработанные наиболее развитыми областями Центрального региона, Урала и Поволжья, а также сверхдоходы нефтедобывающей Тюменской области, расположенной в Западной Сибири, уходили в федеральную казну и назад в регионы возвращалась только малая часть, величина которой не имела связи с результатами производственной деятельности региона.

Неэффективность такого управления проявилась задолго до горбачевской перестройки, а после распада Союза она превратилась в анахронизм, вызывала тотальное недовольство регионов.

Через федеральный бюджет крайне неэффективно перераспределялось между регионами часть валового внутреннего продукта². Защититься от этой неэффективности за счет повышения своей политической и экономической самостоятельности хотели как горстка регионов-доноров, так и множество регионов-реципиентов, которые сегодня не могут обойтись без дотаций.

Обособление как способ экономической самозащиты стало особенно популярным вследствие нарастания трудностей и откровенных ошибок в проведении экономических реформ. Их концепция, если таковая вообще была, весьма слабо учитывала различную меру неподготовленности как населения регионов, так и региональных элит к восприятию крутых "шоковых" перемен. Начиная с 1992 года, популярность реформ падала от месяца к месяцу. Одновременно возрастала популярность тех местных руководителей, которые заявляли о своем нежелании слепо следовать предписаниям московских либеральных теоретиков реформ.

В числе таких регионов, прежде всего, оказались те, в которых была особенно высока доля предприятия военно-промышленного комплекса. Это - большая часть областей центральной России, Челябинская область, Удмуртия, Марий-Эл, Дагестан. Здесь численность работников промышленности упала вдвое, а в Северной Осетии - еще больше³. В России были и регионы, которые выиграли от экономических перемен. Это, прежде всего, регионы с экспортной направленностью в экономике: Тюменская область, Башкортостан, Татарстан, Саха (Якутия), а также крупнейшие финансовые и торговые центры России, особенно Москва. Уровень зарплаты здесь был в 3-5 раз выше, чем в регионах с индустриальной специализацией⁴.

Тем не менее, и "выигравшие", и "проигравшие" регионы хотели застраховать себя от экспериментов федерального правительства, поэтому в ходе проведения экономических реформ требования повышения экономической и политической самостоятельности регионов возрастали. Одновременно возрастала популярность тех местных руководителей, которые заявляли о своем нежелании слепо следовать предписаниям московских либеральных теоретиков реформ.

В этих условиях Нижегородская область, Москва (как особый субъект федерации) и Татария выдвинули свои особые региональные модели реформирования экономики, а Ульяновская область - наиболее последовательно отстаивала модель отказа от реформ.

Проявлением начавшегося в 1992-1993 годах соревнования регионов по выдвижению идей "особого пути развития" стала и нашумевшая в свое время концепция Уральской Республики.

На мой взгляд, никакой опасности для целостности России эта идея не представляла. Конституция Уральской Республики отличалась от конституций национальных республик в составе России тем, что безоговорочно признавала верховенство российского права и федеральной государственной власти на своей территории⁵. Самое же главное, что население области было абсолютно равнодушно к возне, затеянной местными властями по поводу "республиканизации" области. В целом, экономическое обособление как основа региональной идентификации всегда носило преимущественно элитарный характер и слабо затрагивало широкие слои населения.

Итак, во всех регионах России накопилось немало объективных причин для недовольства как сохранением жестко централизованной системы государственного управления, так и не слишком удачными попытками реформирования экономики. Повсеместно нарастали требования расширения административной и экономической самостоятельности субъектов федерации. Вместе с тем, в русских краях и областях эти требования не выходили за рамки сугубо экономических и были направлены на превращение унитарного государства в подлинно федеративное.

Совершенно иначе действуют этнические факторы, и особенно, в так называемых "национально-территориальных образованиях", о которых в Конституции Российской Федерации отсутствуют какие-либо упоминания, однако, реально подобные образования существуют. Республики в составе Федерации, автономные округа и области создавались, и в большинстве своем, развиваются как формы политического самоопределения и этнической самозащиты, так называемых "титульных" национальностей (т.е. представителей этнических общностей, давших название соответствующей административной единице).

Этнические факторы динамики идентичности.

Социологические опросы указывают на неуклонный рост актуализации этничности для все большей части населения России⁶.

В наибольшей мере эта тенденция характерна для нерусских народов и, прежде всего, для представителей титульных национальностей российских республик. Если в 1994 году 70% осетин указывали, что "никогда не забывают о своей национальности", то в конце 90-х так отвечали 82% респондентов из этой этнической общности. У якутов доля аналогичных ответов выросла с 60% до 70%, у татар и башкир с 50% до 60%.

С ростом этнической идентичности нерусских народов усиливалась и их региональная самоидентификация.

Среди опрошенных татар, считали себя только татарстанцами - 30% опрошенных; россиянами и татарстанцами, но больше последними - 36%; в равной мере теми и другими - 24% опрошенных, а только россиянами - менее 10%. Примерно такое же соотношение было у якутов, башкир и осетин.

Таким образом, буквально напрашиваются некоторые выводы о соотношении общероссийской и региональной идентичности у представителей титульных национальностей республик Федерации.

Во-первых, исключительно или преимущественно региональная идентичность характерна для подавляющего большинства (более, чем 2/3) опрошенных в этих общностях, в то время как в равной мере российская и региональная идентичность присуща лишь менее четверти опрошенных.

Во-вторых, несмотря на то, что двойственная идентичность (общероссийская и региональная) преобладает и характерна для более чем половины опрошенных, тем не менее, почти треть респондентов, граждан России, не проявили никаких признаков своей общероссийской самоидентификации. Вероятно, именно эта группа может стать потенциальной базой развития этнического сепаратизма в случае обострения отношений с федеральным Центром в той или иной республике или, при вспышках межгрупповых этнических конфликтов.

Во многом иная структура самоидентификации у русских. В этой группе в 4-5 раз больше опрошенных по сравнению с представителями титульных национальностей республик, которые считают себя только россиянами. Такой ответ дали от 40% до 50% русских в обследованных регионах.

Весьма существенно, что у русских, в отличие от представителей других национальностей, вовсе не проявились случаи, когда региональная идентичность подавляла бы общероссийскую. Последняя выражена у русских заметно сильнее, чем у опрошенных представителей других национальностей.

Своеобразно проявляется у русских влияние этнической идентификации на гражданскую. Если у нерусских народов этничность усиливает региональную идентификацию, то у русских, особенно в республиках, заметна прямо противоположная тенденция: в группах с высоко актуализированным русским этническим самосознанием, относительно подавлено региональное самосознание. Именно в таких группах больше людей считает себя "преимущественно россиянами", а не гражданами той или иной республики.

То обстоятельство, что у русских, так же, как и у других обследованных групп, большинство (до 60%) проявляют двойственную идентификацию - общероссийскую и региональную (считают себя гражданами как всей России, так и, например, Татарстана или Магаданской области), на мой взгляд, объясняется относительно слабо выраженным этническим самосознанием. От 50% до 60% русских по результатам опросов 1999 года выбирали ответ: "Я редко задумываюсь о том, кто я по национальности".

Однако и у русских этническая самоидентификация постепенно усиливается. Около 40% русских в пяти вышеназванных регионах заявили: "Я никогда не забываю о том, что я русский" - это почти вдвое больше, чем было в советское время.

Можно предположить, что с ростом этнического самосознания русских будет усиливаться их общероссийская самоидентификация и ослабевать региональная. Тогда как у нерусских "титульных" народов республик Федерации, напротив, региональное сознание усиливается с ростом этнического.

Демографические факторы динамики идентичности

Определенное влияние на изменение соотношения региональной и общероссийской идентификации различных групп населения Российской Федерации оказывают изменения численности различных этнических и региональных групп населения и миграционные процессы.

Замечена следующая закономерность: в те исторические периоды, когда на территории России появлялась возможность относительно свободного волеизъявления, в том числе свобода этнической самоидентификации - резко возрастало число новых этнических общностей, фиксируемых в статистических документах (см. рисунок 1).

Рисунок 1. Изменение количества выделенных в ходе переписей населения России этнических групп

Так было в 1920-х годах, после распада Российской империи, в период заигрывания молодой советской власти с лидерами угнетавшихся царизмом нерусских народов, в конце 1980-х - в период горбачевской перестройки и, особенно, в первой половине 1990-х годов - в условиях непоследовательных, но все же заметных демократических реформ в России.

Расширение в России возможностей свободной этнической самоидентификации обусловило появление 45 новых этнических общностей (всего их фиксируется в статистике 176) за период между последней советской переписью населения (1989 год) и первой российской (Микроперепись 1994 года).

Оказалось, что многие этнические общности, считавшиеся в советское время ассимилировавшимися с родственными народами, на самом деле сохраняют свою этническую самобытность и особое самосознание. Например, в Мордовии 49% населения, зарегистрированного в переписи 1989 года как мордва, идентифицировали себя в 1994 году с субэтнической группой мокша и 48% - с эрзя (обе эти субэтнические группы считались исчезнувшими, растворившимися в мордовском этносе) и только 3% ныне именуют себя просто мордвой⁷.

Весьма существенно и то, что уже более 40 лет происходит изменение соотношения удельного веса этнических групп в составе населения России.

Таблица 1. Изменения соотношения русских и "исламских народов " в составе населения России (1959-1999 гг.) в %

Источник: Дмитрий Богоявленский. Этнический состав населения России // Население и общество № 41, ноябрь 1999.

Как видно из таблицы, особенно заметными были процессы понижения доли русских в последнее десятилетие. Уменьшалась также и их общая численность. По расчетам экспертов, она сократилась на 2 миллиона человек (с 119,8 до 117,8 миллиона человек), а численность коренных "исламских народов" России, напротив, выросла примерно на столько же (с 11 до 13 миллионов человек)⁸. Все это время понижалась также и доля всех славянских народов, а вот доля так называемых "исламских народов" быстро растет в составе населения России.

В ближайшие 20 лет, даже при сохранении отмеченных тенденций, русские по-прежнему будут этническим большинством в России, однако не на всей ее территории.

С конца 1980-х годов проявился процесс концентрации этнических общностей в традиционных ареалах расселения. "Титульные" народы концентрируются в одноименных республиках, здесь растет их доля в составе населения (исключения составляют лишь хакасы - в республике Хакасия, марийцы - Марий Эл и мордва - в Мордовской Республике, а также некоторые коренные малочисленные народы в автономных округах Сибири и Дальнего Востока)⁹. Русское население все больше сосредоточивается в своих традиционных ареалах расселения - в краях, областях и сокращается численно в большинстве республик. В связи с этим растет, возможно, на какое-то время, этническая однородность территорий.

Так, за период 1989-1994 годов уменьшилась численность русских в таких республиках, как Калмыкия, Адыгея, Карачаево-Черкессия (в пределах до 1%), Бурятия (3%), Дагестан (3,5%), Тува (6%), Якутия (более чем на 11%). Почти не изменилась численность, но уменьшилась доля русских в составе населения большинства других республик России.

Наиболее заметно сокращается доля русских в республиках Северного Кавказа. Русские уже сегодня являются этническим меньшинством в подавляющем большинстве этих республик (за исключением Республики Адыгеи). Процесс их оттока из этих республик начался еще в 1970-х годах, а вооруженные конфликты в регионе и, особенно, чеченская война 1994-1996 годов сделала этот процесс необратимым. Из Дагестана в 1997-1998 годах уезжало в год по 3-4 тысячи русского населения. Северная Осетия - Алания, Ингушетия, Кабардино-Балкария были республиками с отрицательным сальдо русских мигрантов при положительном сальдо миграции представителей титульной национальности, в Карачаево-Черкесии доля выбывших русских во много раз превосходила долю выбывших мигрантов титульной национальности. Разумеется, самое значительное сокращение численности русских (более чем на 2/3) произошло в Чеченской республике¹⁰.

Неблагоприятная для русских миграционная ситуация сложилась и в республиках Сибири: в Саха (Якутия), Туве и Бурятии. Но в Якутии и Бурятии главным стимулом миграции русских выступают экономические проблемы: закрытие предприятий, где они работали, прекращение выплат северных надбавок к зарплате и лишение рабочих иных льгот, длительные невыплаты зарплат и др. Тогда как в Туве действовали два фактора - неблагоприятная экономическая ситуация и усложняющиеся межнациональные отношения. Массовая безработица повысила этническую дистанцию. Только после межгруппового конфликта 1990 года из Тувы выехало 10 тысяч русских.

В республиках Сибири - русские сейчас в меньшинстве только в Тувинской Республике, но, скорее всего, уже в ближайшие годы станут меньшинством также в Якутии и Бурятии.

В республиках Поволжья русские по переписи 1989 года составляли меньшинство в Чувашской Республике (26,7%), и их доля медленно, но продолжает убывать. В Башкортостане в 1989 году они составляли 39,3% населения и были численно наибольшей группой, хотя и уступали татарам и башкирам вместе взятым. Тенденция уменьшения доли русских в этой республике стала заметной уже по данным Микропереписи 1994 года и, судя по сложившимся тенденциям, уже ближайшая перепись засвидетельствует утрату ими статуса даже относительно наибольшей этнической группы. Похожая тенденция проявляется еще в одной поволжской республике - в Татарстане. Здесь русские составляли в 1989 году 43,3% населения, однако на протяжении 90-х неуклонно их доля сокращалась на фоне роста татарского, и уже перепись населения 2002 года, скорее всего, укажет на то, что русские и в этой республике станут этническим меньшинством.

Если прогнозы дальнейшего уменьшения доли русских в Поволжье и в Сибири действительно подтвердятся, то уже в ближайшие годы русские будут составлять меньшинство почти на половине территории Российской Федерации.

Это чрезвычайно важная тенденция, которая будет оказывать все большее влияние на целый спектр важнейших процессов. Так, с уменьшением доли этнических русских в республиках России, здесь, скорее всего, будет возрастать региональная идентификация, в то время как концентрация русских в краях и областях должна привести к уменьшению региональной идентификации, поскольку русское население все в возрастающей мере становится носителем общероссийской идентификации.

Социально-политические факторы динамики этнического самосознания

Весь предшествующий анализ указывает на то, что региональная идентичность в наибольшей мере проявляется в республиках России. Здесь региональная идентификация базируется, главным образом, на растущем этническом самосознании представителей так называемых "титульных народов", точнее сказать на осознании ими своего отличия от этнических русских.

Изоляционизм компактно расселенных этнических общностей, особенно таких, которые составляют большинство на своих традиционных территориях, явление весьма распространенное в мире. В то же время, это универсальное явление имеет в России и свои особенности, обусловленные историей жизни этнических групп в Советском Союзе.

Обычно более высокий уровень этнической и региональной самоидентификации представителей титульных народов России связывают с насильственным характером советской национальной политики.

Действительно, эта политика была буквально пронизана духом насилия. Насильственный характер носила практика иерархического разделения территорий и народов на своеобразные ранги в зависимости от типа национально-территориального образования. Насильственной была и перекройка границ национально-территориальных образований. Не просто насильственной, но и абсолютно бесчеловечной была политика депортации в 1937-1944 годов многих народов со своих исконных территорий в восточные районы СССР.

Следы насильственной сталинской национальной политики, например, в сфере культуры сохранялись и после распада Союза. Так, к 1991 году, из 16 республик только в 6 (четырех республиках Северного Кавказа, Якутии и Татарии) - существовали средние школы с преподаванием на национальных языках, постоянно сокращалось количество и тираж периодических изданий и книг на родном языке.

Разумеется, насильственная национальная политика постоянно провоцировала представителей национальных окраин на ответные действия и, когда в конце 1980-х сформировались национальные движения, накопленное недовольство стало буквально выплескиваться во вспышках массовых волнений нерусских народов.

Эти факторы национального недовольства отмечают почти все аналитики. Меньше внимания обращают на то, что насильственной политика советского государства была по отношению ко всем народам, в том числе к русскому, а недовольство, особенно в форме требований о выделении из состава Федерации, проявляли лишь немногие.

Так, неравенство статусов должно было бы в наибольшей мере вызывать недовольство русских регионов. Ведь в соответствии не только со сталинской Конституцией 1936 года, но и российской 1993 года все национальные (нерусские) образования - республики - имели существенно большие конституционные права, чем края и области Российской Федерации.

Далее, произвольный передел административных границ, который вызвал осетино-ингушский конфликт (спор из-за принадлежности Пригородного района), в еще большей мере проявлялся в истории российских краев и областей. Например, в тот же 1956 год, когда Пригородный район был передан Осетии и выведен из состава Чечено-Ингушетии, этой республике была предоставлена территориальная компенсация за счет двух районов (Шелковского и Наурского), изъятых у Ставропольского края. Этнический состав населения названных районов с 1956 года изменился радикально (был преимущественно русским - стал почти полностью чеченским). Притом насильственный характер вытеснения русского населения со времен чеченской националистической революции 1991 года был не просто очевиден, но и, зачастую, носил демонстративный вызывающий характер. В целом же насильственное выселение, депортация русских и других народов с родных мест фиксируется в СССР со времен гражданской войны и коллективизации.

Но все это ни разу не побуждало русские регионы к сепаратизму. Так же, впрочем, оставляли равнодушными жителей российских краев и областей, и уж во всяком случае, не побуждали людей браться за оружие и многочисленные случаи изменения административных границ русских регионов.

Что это - особенности русского национального менталитета? Думаю, что речь должна идти совершенно о другом. Во всех перечисленных случаях у русских не было оснований воспринимать те или иные проявления государственного насилия как выражения национальной (этнической) дискриминации. Между тем, именно этническое содержание недовольства делает его особенно сильным и эмоционально окрашенным, побуждая людей, представителей малочисленных народов или этнических меньшинств, к самопожертвованию.

Эмоциональная насыщенность и острота требований национальных движений возрастают, если реальные или мнимые представления об их этнической дискриминации со стороны государства и доминирующего этноса дополняются рядом дополнительных обстоятельств. Среди них целенаправленная манипуляция этническим самосознанием, осуществляемая лидерами национальных движений.

В современной этнополитологии сложилось весьма разветвленное научное направление, которое уделяет главное внимание изучению роли так называемых "этнических и религиозных предпринимателей", т.е. людей, наживающих политический капитал на акцентировании межгрупповых различий и эксплуатации ксенофобии. Представители этой школы - Дж. Ротшильд, П. Брасс, М. Эсман и другие - внесли большой вклад в изучение механизмов группового манипулирования как инструмента консолидации этнических и религиозных групп в ходе межгрупповых конфликтов. И все же в наиболее завершенном виде механизмы подобного манипулирования были изложены в небольшой статье Аркадия Попова, бывшего сотрудника Центра этнополитических и региональных исследований (Москва)¹¹.

Он выделяет три основные стадии этого процесса.

Первая стадия - "эмоциональная актуализация", при которой все прошлые и настоящие, действительные и мнимые обиды должны быть выведены на поверхность общественного сознания и поданы в болезненно-заостренной форме как свидетельства и символы национального унижения и оскорбления. Такая психологическая обработка, осуществляемая с помощью специальной литературы и средств массовой информации, направлена на то, чтобы задеть наиболее чувствительные струны человеческой психики, затрагивающие честь и личное достоинство каждого представителя данной религиозной группы или этноса.

Так, подготовка чеченского общества к вооруженному сопротивлению федеральной власти проводилась задолго до ввода федеральных сил в Чеченскую Республику. Инструментом возбуждения массового сознания и мобилизации общества для борьбы с центральной властью "были некоторые литературные произведения чеченских авторов, многочисленные публикации местных и московских историков и других обществоведов, переводные сочинения, националистическая литература из других регионов СССР, которые пестовали трагико-драматический или геройский облик чеченской истории и чеченцев и взывали к "восстановлению исторической справедливости", к "реваншу над прошлым".

Вторая стадия группового манипулирования - "практическая ориентация групп" - состоит в том, что массовое сознание ("соотечественников" или "единоверцев"), разогретое пропагандой "народного возмущения", направляется на конкретные свершения с помощью привлекательных политических целей, программ, перечня популярных практических шагов.

Это весьма непростой этап в системе манипулирования общественным мнением, требующий сосредоточения усилий интеллектуалов. От умелости их действий зависит многое. Так, "изготовленная ими программа, - пишет А. Попов, - может быть примитивной, сработанной по лекалам погромных кличей и рассчитанной исключительно на люмпенов, но может быть и развернута в эстетически привлекательную... идеологическую систему, способную мобилизовать широкие слои населения...".

Как правило, подобные программы строятся на двух уровнях - публичном ("программа для масс") и эзотерическом ("программа для вождей"). Последняя содержит технические детали планируемых акций, будь то захват власти или дестабилизация ситуации в некоем регионе, в стране, в мире.

Наконец, третья стадия - "моральная легитимизация действий" - завершает процесс группового манипулирования. На ней намеченные к реализации цели, конкретные программные установки и практические шаги должны быть морально санкционированы господствующим в данной среде общественным мнением, после чего любые акции этого национального движения, даже если они сопряжены с неминуемыми беспорядками и кровопролитием, заведомо будут восприниматься как нравственно оправданные, отвечающие высшим интересам нации или конфессии.

В литературе описано множество способов снятия морального табу, устранения психологических запретов на участие людей в действиях погромного характера, в акциях насилия. Самый простой и потому наиболее распространенный из них - организация провокаций, которые позволяют представить насильственные действия "своих" всего лишь как ответную реакцию на оскорбления, глумления, "несправедливость" со стороны "чужих". Бесчисленные примеры тому представляют все затяжные вооруженные конфликты в мире. Все они свидетельствуют, что в вооруженных конфликтах стороны, как бы соревнуясь друг с другом в твердости позиций, в проведении "ответных действий" доводят конфликт до практически тупикового состояния.

Признавая важное значение национальных элит в разжигании межэтнической розни в эскалации конфликтов, нельзя все же и переоценивать их роль.

Так, если националистические лидеры и организации столь влиятельны, то почему в одних районах они появляются и укореняются, а в других нет? Почему, появляясь во многих районах, они добиваются своего лишь в некоторых?

Например, в Татарстане после распада СССР возникло множество организаций, стремившихся актуализировать "исторические обиды" татарского народа, начиная со времен покорения Казани Иваном Грозным, и направить их на борьбу с "имперской" Россией. Однако эти организации своего не добились. По крайней мере, в Татарстане не сложились вооруженные организации сепаратистского или радикально-исламского толка, как в Чечне или в Дагестане.
Нет сомнений в том, что националистические организации могут оказать существенное влияние лишь там, где для этого созрел комплекс внутренних объективных условий.

Так или иначе, идея национального (этнического) освобождения обладает сильнейшими мобилизующими и консолидирующими свойствами, которыми не раз пользовались в политической борьбе различные политические силы.

Эту идею эксплуатировали, во-первых, представители старой советской элиты для того, чтобы удержаться у власти (большинство нынешних лидеров республик представляют эту категорию); во-вторых, и реже - политические аутсайдеры, стремившиеся прийти к власти на волне, охватившего весь Союз в конце 1980-х годов, подъема национальных движений. А в Чечено-Ингушской республике были опробованы оба варианта. Сначала представители старой советской элиты во главе с бывшим коммунистическим лидером и председателем Верховного Совета ЧИР Доку Завгаевым в 1990 году провозгласили суверенитет республики, а в 1991 году, после провала августовского путча, чеченское национальное движение во главе с Джохаром Дудаевым свергло Верховный Совет ЧИР под лозунгами установления в этой республике независимого исламского государства - Ичкерия.

Ныне среди национально-территориальных образований Российской Федерации, региональная самоидентификация в наибольшей мере характерна для республик Северного Кавказа, что обусловлено рядом обстоятельств. Прежде всего тем, что здесь самая высокая в Российской Федерации концентрация коренного нерусского населения на территории, которая сравнительно поздно (лишь в середине XIX века) была присоединена к России в результате более чем полувековой колониальной войны. Некоторые этнические группы (чеченцы и ингуши) в большей мере сохраняют память о насильственном присоединении своих этнических территорий к России, а также о последующих репрессиях в отношении к ним коммунистического режима. У других народов (адыгов, балкарцев, кабардинцев, черкесов, карачаевцев и др.) историческая память не столь болезненна, но она поддерживает особое региональное самосознание. Региональная идентификация подкрепляется конфликтами между некоторыми республиками и федеральным центром (в Чечне уже длительное время идут военные действия с участием российской армии), а также территориальными конфликтами между республиками региона, например, между Северной Осетией и Ингушетией.

Следующую ступень по уровню региональной самоидентификации занимают республики Сибири - Бурятия, Тува и (Саха) Якутия. В ходе упомянутых социологических исследований 1990-х годов, здесь была зафиксирована высокая солидаризация по этническому принципу местного нерусского населения и более высокая, чем в других регионах (за исключением Северного Кавказа) его "готовность к любым действиям во имя интересов своего народа". Наивысшая региональная идентификация среди сибирских республик бесспорно присуща Туве, где самая высокая в регионе концентрация коренного населения, часть которого сохраняет память о независимом существовании своей республики. Тува позже всех других республик утратила свою независимость (она была присоединена к СССР лишь в 1944 году).

На третью ступень по уровню региональной идентификации, на мой взгляд, можно поставить республики Поволжья - Башкортостан, Татарстан и Чувашию. Этнические факторы региональной идентификации здесь проявляются слабее, чем в Сибири и, особенно, на Северном Кавказе. Здесь более благоприятны, чем в двух вышеназванных районах, отношения между коренными этническими общностями и русскими. Социологические исследования показывают, что не более 5-13% татар, башкир, чувашей и русских в этих республиках ответили, что им "приходилось испытывать ущемление своих прав из-за своей этнической принадлежности", это один из самых низких показателей по России. Из этих районов не наблюдается оттока русского населения. Главное же, что эти республики более чем кавказские и сибирские интегрированы в единую экономическую систему России.

Среди республик слабее всего региональная идентификация проявляется там, где коренные этнические общности составляют меньшинство (например в Карелии, где этнические карелы составляют менее 10% населения), либо процесс русификации принял необратимый характер и привел к культурной ассимиляции коренных национальностей русскими, например, в республиках Мордовия, Мари Эл, Коми и ряде других.

Что касается чисто русских регионов (краев и областей), то сравнительно развитое региональное самосознание характерно для наиболее преуспевающих из них, прежде всего, для Москвы, Петербурга и прилегающих к ним областей, а также для Нижегородской, Новгородской, Ростовской, Самарской, Свердловской, Тюменской и ряда других областей.

Особое место на шкале региональной идентификации занимают русские регионы Северного Кавказа - Краснодарский и Ставропольский края. Достаточно выраженное региональное самосознание местного русского населения, в значительной мере, держится на противопоставлении себя коренным народам Кавказа, а также сохранением такой особой исторической подгруппы русского населения как казаки (кубанские и терские).

Самую низшую степень выраженности региональной идентификации, на мой взгляд, демонстрируют те русские края и области Сибири и Дальнего Востока, в которых в последнее десятилетие неуклонно сокращается население вследствие интенсивного переселения людей в другие районы России.

Динамика национального самосознания и перспективы межэтнических отношений

Большинство опросов общественного мнения показывают, что россияне оценивают прошедшие два года (2000-2001) несколько более позитивно, чем предшествующее десятилетие по большинству показателей. В то же время, именно межнациональные отношения в России оцениваются как ухудшившиеся в последние годы¹².

Разумеется, рост негативного восприятия межнациональных отношений связан с началом второй чеченской войны.

Российские власти объясняли необходимость начала второй чеченской войны тем, что победа над чеченским сепаратизмом предотвращает распад России. Мы не согласны с этим тезисом во многих отношениях. Если бы в свое время Российская Федерация исключила Чечню из своего состава, это не в коей мере не вызвало эффект домино, т.е. выход из состава России других республик, поскольку пример обнищавшей и криминализированной Чечни никого не привлекал. Более того, ее отношения со всеми соседями в период между двумя войнами становились все хуже и хуже, но с началом второй чеченской войны стала расти солидарность с ней следующих этнических групп: 1) исламских, особенно новых радикальных организаций, 2) большинства националистических движений, включая такие далекие от Чечни как национальные движения сибирских республик, 3) солидарность, так называемых лиц кавказской национальности. С началом войны многие кавказцы, включая представителей этнических групп, которые традиционно не в ладах с чеченцами, стали испытывать в городах России такое же давление, которое раньше испытывали чеченцы, поскольку для ставропольских или ростовских милиционеров "все они на одно лицо и все они - потенциальные террористы".

Чеченская война длится уже почти два года и число потерь российских войск в ней, даже по официальным данным, уже превышает потери первой войны¹³.

История подобных войн двадцатого века показывает, что в тех случаях, когда они затягиваются, нападающая сторона имеет все меньше шансов на успех. Объясняется это следующими причинами:

Регулярная армия не может быть дислоцирована длительное время на территории, большая часть населения которого считает их оккупантами - армия начинает деморализоваться и начавшиеся судебные процессы над военнослужащими российских войск свидетельствуют, что подобная деморализация характерна и для 100-тысячного российского корпуса в Чечне.

Чем дольше длится война, тем больше экономических тягот испытывает все общество. По данным академика Петракова ежемесячные затраты на чеченскую кампанию оцениваются приблизительно в 160 миллионов долларов в месяц. Пока эти затраты не так уж сильно ощущаются российским обществом, поскольку частично компенсируются высокими доходами от продажи нефти и газа по весьма благоприятным для России ценам. Однако конъюнктура на мировом рынке может измениться, а главное Россия не так богата, чтобы не ощутить многолетних расходов в таких масштабах; чем дольше тянется война, тем большая часть населения страны испытывает недовольство ею. Какая-то часть уже лишилась своих сыновей на войне или приобрела родственников инвалидов, другие испытывают тревогу, потому что им еще предстоит отправить своих детей на военную службу. Российская армия уже испытывает немалые трудности в пополнении своих частей в Чечне, эти трудности неизбежно будут возрастать. Перемены в отношениях россиян ко второй чеченской войне радикальны: если в начале свыше 60% опрошенных поддерживали действия Правительства в Чечне, то сейчас таких только 37% (по данным ВЦИОМА). 57% россиян не верят, что российская армия достигла существенных успехов¹⁴.

Главное же то, что армию, которая длительное время не имеет возможности достичь решающей победы, перестают бояться не только партизаны, но и потенциальные повстанцы других районов. Их логика примерно такая: "если российская армия длительное время не может одержать победу над чеченцами, которых осталось не более 4 тысяч в этой республике, то как они смогут победить повстанческие армии более многочисленных национальных сообществ". Утрата армией функций устрашения может быть фактором дезинтеграции России.
В конфликтах, подобных чеченскому, нельзя признать лишь одну из сторон неправой, было бы неверно демонизировать роль федеральных сил в Чечне и идеализировать чеченских боевиков. На них лежит немалая доля ответственности за все ужасы этой войны. Беда как раз и состоит в том, что чем длительнее и ожесточеннее война, тем большую роль играют наиболее экстремистские силы.

Чеченская война требует специального анализа, в рамках этой статьи мы хотим лишь отметить, что она является пока самой больной и сложной проблемой национальной политики России. Однако в долгосрочной перспективе на первое место по опасности для демократического развития России может выйти другая проблема - нарастание русского национализма как идеи политического доминирования этнического большинства.

Психологической основой такой идеологии выступает, как известно, некий комплекс социальной неполноценности¹⁵.

Существенное влияние на развитие таких чувств у представителей этнического большинства России оказывает чеченская война. Чем дольше она длится, тем больше ее сторонникам необходимо объяснение, почему же российская армия не может одержать решающую победу, и для этого уже не достаточно объявлять всех чеченцев террористами или списывать все проблемы на происки международных исламских радикалов. Война стимулирует поиск новых врагов, как внутренних, так и внешних, поэтому усиливает рост этнических фобий.

Важным фактором роста радикального русского национализма является развитие в России массовых настроений, оценивающих весь период правления Ельцина как "потерянное, пропащее десятилетие", это - в лучшем случае, а в худшем - как время "национального позора". В качестве крайне негативных явлений рассматриваются, прежде всего, распад СССР и федерализация России, в результате которой регионы России получили "слишком много свободы". При этом и утрата Россией статуса сверхдержавы, и рост политической самостоятельности регионов, особенно национальных республик, вызывает ощущение уязвленного достоинства именно в русской среде.

Известно, что в различных странах, во все времена, подобная идеология стимулировала подъем национализма у представителей этнического большинства. Поэтому не удивительно, что подобная же тенденция фиксируется социологами и в России.

Весьма болезненно, обычно, протекает утрата неким этническим сообществом своего статуса этнического большинства. Подобная перспектива для русских является пока лишь потенциальной и в ближайшие десятилетия маловероятной. Тем не менее, националистические группы активно эксплуатируют идею уменьшения численности и удельного веса русских в составе населения страны, преподнося это как очередной заговор неких врагов против русского народа.

Существенное влияние на рост национализма оказывает увеличение влияния представителей армии и сил безопасности в политической жизни страны. Это также общемировая закономерность, проявившаяся, например, во Франции в начале прошлого века в связи с делом Дрейфуса.

Если русский национализм, как идея политического доминирования, утвердится в качестве государственной идеологии России, то это будет губительно для обеспечения целостности России, поскольку ответом на национализм этнического большинства неизбежно станет рост национализма других народов, а следовательно, и рост этнического сепаратизма.

Пока такой сценарий развития можно рассматривать как сугубо теоретический, а подавляющее большинство угроз, которые мы описали, являются пока лишь потенциальными, и у федеральной власти есть возможность не допустить их перерастания в реальные.

Есть отдельные признаки того, что федеральная власть возвращается к сложившейся еще в Российской империи модели, ориентирующейся на политическое доминирование русских и православия. В то же время, федеральная власть демонстрирует шаги и в ином направлении - в сторону создания мультикультурного полиэтнического общества, основанного на принципах равенства и партнерских отношений, правительство приняло программу развития толерантности, в том числе и в сфере межэтнических отношений.

Новая Россия пытается сформировать общие ценности гражданского общества, но еще не определилась, в каком направлении ей следует двигаться, чтобы достичь этой цели. Важно, чтобы процесс выработки этнополитической стратегии не затянулся. Нельзя допустить накопления этнических проблем, которые имеют тенденцию "неожиданно" взрываться в худшие времена.

1 - Зюганов Г. Драма власти. М., "Палея", 1994, с. 202.
2 - Павленко С. Новый федерализм: интрига и контринтрига. Pro et Contra. 1997, том 2, с. 34
3 - Труд и занятость в России. Статистический сборник. М., 1999, с. 349
4 - Там же, с. 331-332.
5 - Конституция Уральской республики. "Областная газета". Екатеринбург 30 октября 1993 года
6 - Здесь и далее приводятся результаты социологических опросов, проведенных в 1999 году в двух русских областях (Оренбургской и Магаданской) и в четырех республиках (в Татарстане, Башкортостане, в Якутии-Саха и Северной Осетии - Алании сотрудниками института Этнологии Российской академии наук под руководством профессора Леокадии Дробижевой. В некоторых случаях производятся сравнения результатов указанного исследования с более ранними опросами этого же института, проведенными в 1994 году, а также в 70-80-х годах. Эти материалы любезно предоставлены мне Л. Дробижевой. Результаты исследований советского периода опубликованы: Арутюнян Ю.В. Постсоветские нации Москва. Мысль. 1999
7 - Расчеты проводились А.И. Сусаровым по материалам микропереписи населения России в рамках проекта "Nationalities Development m the Russian Federation". Руководитель проекта Эмиль Паин. Программа развития ООН. 1997.
8 - Богоявленский Д. Этнический состав населения России // Население и общество № 41, ноябрь 1999
9 - Эти выводы делаются на основе сравнения данных Всесоюзной переписи населения 1989 года и Микропереписи населения России 1994 года, любезно представленных автору Статкомитетом Российской Федерации. Более свежих данных о численности населения, по сравнению с Микропереписью 1994 года, пока нет.
10 - Основной причиной миграции населения из этой республики в экстраординарных масштабах стали военные действия 1994-1996 годов. Поскольку Микроперепись 1994 года в Чеченской республике не проводилась, все выводы о динамике численности населения в ней делаются на основе экспертных оценок.
11 - Попов А. Причины возникновения и динамика развития конфликтов // Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. Ред. Марта Олкотт, Валерий Тишков М., Московский центр Карнеги. 1997. С. 273-297
12 - Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ). Пресс-выпуск № 3, 30 января 2001
13 - Потери федеральных сил за период проведения контртеррористической операции в Чечне с 1 октября 1999 года по 16 мая 2001 года (19 месяцев) - составили погибшими 3096 человек. Эти данные привели в аппарате помощника президента России Сергея Ястржембского, передает "Интерфакс", 16 мая 2001 года. Потери федеральных сил за период первой чеченской войны - декабрь 1994 - сентябрь 1996 (21 месяц) составили 3826 погибшими По данным первого заместителя начальника Генеральное штаба ВС РФ генерал-полковника Валерия Манилова "Итоги" (Москва), N33. 2000 08.15.
14 - ВЦИОМ. Пресс-выпуск № 3, 30 января 2001 г.
15 - Kedourie E. Nationalism. Oxford. 1960.