… о возможном возрождении деревень

Что происходит с сельской Россией? Умирает ли она? Нужно ли ее спасать? А если нужно, то как? Какой будет негородская жизнь через несколько лет? Социологи отвечают: российскую глубинку ждет реколонизация.
Вначале месяца в России стало одним городом-"миллионником" больше. Новый статус получил Красноярск. Следующим мегаполисом должен стать Воронеж. Причем случится это уже в этом году. За ним до миллиона "дорастет" Саратов, а через несколько лет - Краснодар и Тольятти. Страна растет - скажут одни. Страна вымирает - скажут другие. По данным социологов, рост городов напрямую связан с вымиранием деревни. Только за последнее десятилетие сельское население уменьшилось более чем на миллион. По данным последней переписи населения, в деревнях и поселках России сейчас проживают 38,2 млн человек. При этом около 20 тыс. деревень готовится исчезнуть с карты страны - юридически села еще существуют, но реально в них практически никто не живет. Какой станет российская деревня в недалеком будущем? Ответ ищут ученые Высшей школы экономики, МГУ и Института географии РАН, объединенные под эгидой Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ). В начале июня они соберутся в Костромской области, где состоится международная конференция, посвященная перспективам сельских поселений. О том, что сегодня представляют собой русские деревни и есть ли у них будущее, "Профилю" рассказал президент Сообщества профессиональных социологов (СоПСо), завкафедрой общей социологии Высшей школы экономики Никита Покровский.
ПРОФИЛЬ: Слово "деревня" сегодня у многих ассоциируется с упадком - с заросшими полями, покосившимися избами и жителями-алкоголиками. Действительно все так безрадостно или это все мифы?
Покровский: Мы уже больше десяти лет ведем наблюдение за негородскими пространствами. В частности, экспедиция социологов, географов, экономистов обосновалась в Костромской области. Несколько лет назад действительно бросалось в глаза злоупотребление спиртным: пили даже утром, а уж после обеда - обязательно. Сейчас мы обращаем внимание, что потребление алкоголя сокращается.
ПРОФИЛЬ: Проснулась сознательность?
Покровский: Если ответить полушутя - уже и пить стало неинтересно. Деревня в том виде, в каком мы ее себе представляем, практически вымерла. Коренные жители, кто мог, уехали в города или большие села.
ПРОФИЛЬ: А кто остался?
Покровский: Среднестатистический крестьянин - человек выпивающий, в основном неработающий, не стремящийся что-либо создавать и находящийся в состоянии жизненной неопределенности. Есть, конечно, небольшая прослойка трудоспособного населения. Но основные жители - пенсионеры. Наряду с этим мы отмечаем в деревнях и процессы, связанные с глобализацией. Главным образом это выражается в потребительском буме. В ларьках, сельпо никакого дефицита. В райцентрах появляются супермаркеты с корзинками. Десять видов сыра, вино из Чили, коньяк.
ПРОФИЛЬ: Самогон уже не варят?
Покровский: Варят. Но появился выбор. И народ привыкает к изобилию. Знаете, что еще лет десять назад горожане везли на село в подарок?
ПРОФИЛЬ: Колбасу?
Покровский: Не только. Одежду - ношеную, но в хорошем состоянии. Всегда разбирали с удовольствием. А сейчас - не берут. Молодежь и люди среднего возраста предпочитают комплектовать свой гардероб и домашний быт товарами с "мировыми" именами. Поношенное надевать из принципа не будут. Покупают лейблы, пусть даже и поддельные.
Следующий момент глобализации - информационный. Почти у всех - спутниковые тарелки. У каждого, исключая только древних старушек и малолетних детей, есть сотовые телефоны. У некоторых - по два. Потому что, когда ходят на охоту в тайгу или на сбор ягод, из одного "болота" лучше ловит сигнал один оператор, а из соседнего - другой. Сейчас началась пора Интернета. В костромские деревни, например, провели оптоволокно. И пошло поветрие: теперь считается, что для работающего не иметь компьютер неприлично.
ПРОФИЛЬ: Парадокс получается. По вашим словам, деревня вымирает, однако люди стали жить богаче, раз позволяют себе "роскошь"?
Покровский: Отнюдь. Живут, прямо скажем, не очень. На "роскошь" пускают последнюю копейку, чтобы было как у всех. Перебиваются случайными заработками: где-то что-то подколымили, летом ягоды собрали. Многие паразитируют на пенсиях своих родственников. Причем пенсионеров практически "разыгрывают": один месяц бабушка живет у одних детей, второй - у других.
ПРОФИЛЬ: Огород не кормит?
Покровский: Он кормит, конечно, но доходов не приносит. Инициативы, предпринимательства, малого и среднего бизнеса на селе сегодня - ноль. Глобализация втягивает одних людей, а других еще дальше отбрасывает на обочину, на медленное доживание и умирание. Местный народ в доверительных разговорах всегда жалуется: этого нет, сего нет, власть не та. Раньше я тоже думал, что просто не созданы условия, нет денег, никто не вкладывается в развитие деревень. Ну а потом пришел к выводу, что это, конечно, отговорки. Если - крестьянам создать все условия, я не уверен, что там пойдет химическая реакция под названием "созидание". Ощущение такое, что подорваны жизненные силы популяции - исторически, психологически. Люди разучились объединяться для решения задач. Они никогда не кооперируются, с ними невозможно договориться. Не могут даже собраться, чтобы закопать лужу на дороге. Они в основном мечтают, что жизнь когда-нибудь улучшится, но не хотят приложить усилий для этого.
ПРОФИЛЬ: То есть ваш окончательный диагноз: умирает?
Покровский: В нынешнем классическом виде - да. В разных регионах процесс умирания идет быстрее или медленнее. Но общая картина, куда ни копни, удручающая. Экономика: нет денег, работать не хотят. Политика: апатия, не могут организоваться и защитить свои права. Культура: деградация, историей своей не интересуются, к новому не тянутся. Тупик. Мы уже хотели закрывать исследование как бесперспективное. Однако буквально в последние годы заметили новую тенденцию - реколонизацию негородского пространства.
ПРОФИЛЬ: Неужели в села стали возвращаться люди?
Покровский: Да, процесс пошел. Еще лет пять назад, стоило выехать куда-нибудь за 100-300 километров от столицы, можно было увидеть вымершие села. Картины в духе Тарковского. Дома сбагривали за бесценок. Причем со всем скарбом: самоварами, прялками, чугунками, семейными архивами, по которым можно докторскую защищать. А теперь свободные сельские дома в некоторых ранее заброшенных районах уже стали дефицитом. Поднялись цены. Например, в Костромской области в 2000 году усадьбу можно было приобрести за 15 - 20 тысяч рублей, сейчас - от 100 тысяч рублей. Мы фиксируем начальную волну деурбанизации - оттока людей из мегаполисов.
ПРОФИЛЬ: Что-то не верится, что наметился массовый исход из Москвы. Достаточно глянуть в окно или проехать по кольцевой линии столичного метро.
Покровский: До массового исхода, конечно, еще далеко. Но в городах, где наблюдается излишняя урбанизация, процесс пошел. Москва и Питер в этом плане очень показательны. По нашим оценкам, не менее 10% москвичей, причем с высоким уровнем доходов, уже морально готовы покинуть город. Конечно, речь не идет об окончательном переезде. Скорее - о "жидкостной" миграции. То есть люди сохраняют свою квартиру в мегаполисе и, по сути, курсируют между населенными пунктами. Возьмите Москву. Экология год от года ухудшается. Безопасность - ужасная. Я не знаю родителей, кто рискует отпускать детей гулять одних во двор. С трафиком - коллапс и на дорогах, и в метро. Причем деградация с каждым годом усиливается. Попытки улучшения натыкаются на системные противодействия. Сейчас объявили о проекте "Большая Москва". Я думаю, что он окончательно угробит столицу. Она рискует превратиться в огромный гастарбайтерский город. Сейчас Москва привлекательна для провинциалов. А люди, доходы которых подходят к среднему уровню, начинают задумываться о качестве жизни. В этих условиях цивилизация вынуждена будет снова обратиться к сельской местности, откуда она и вышла исторически. Это и станет вторым шансом для возрождения села.
ПРОФИЛЬ: Почему вы этот процесс называете колонизацией? По мне, так это обычная покупка дачи.
Покровский: Не совсем. Дача - в чистом виде рекреация. А сейчас происходит нечто большее. Люди не просто отдыхают на природе, они начинают там обустраивать свое существование по современным европейским стандартам, они там работают. Возникает своего рода колебательно-маятниковая мобильная форма поселений. Важно понимать, что "новоселы" - уже не старые крестьяне, которые ведут натуральное хозяйство. Лет через пятьдесят я вижу современную деревню в виде некоего экопоселения с высоким уровнем глобального быта - медициной, культурой, школами, однако с максимальной сохранностью экологической среды. Уже сейчас мы наблюдаем, что в колонизированные деревни жизнь постепенно возвращается. Вокруг колонизаторов постепенно начинает зарождаться какой-то бизнес. Появляются фермеры. Кстати, не из числа коренных сельчан, а тоже в основном из приезжих.
ПРОФИЛЬ: Вы отслеживаете, кто чаще всего приезжает?
Покровский: Можно выделить несколько групп. Первая - москвичи, желающие "опроститься" и заняться сельским трудом. Это извечная русская традиция, идущая из глубины веков. Наши классики много об этом писали. Некая полуинтеллигентская, полуразночинская мечта о маленьком домострое, пасторальности, деревенском быте. Она есть и сейчас. Мы это видим.
ПРОФИЛЬ: Мечтатели - городские люди или с деревенскими корнями?
Покровский: По большей части - городские. Как правило, у них нет опыта работы на земле, они не представляют всю сложность этой жизни. Это люди пенсионного и предпенсионного возраста: инженеры, офисные сотрудники, представители интеллигенции, учителя. Вторая группа - религиозная. Православные объединяются в общины и уходят от "городского вертепа", занимаются натуральным хозяйством, воспитывают детей. Таких коммун немало сейчас в европейской части России. Есть группа серьезных фермеров, также выходцев из города. Они ведут коммерческое хозяйство. Судьба их, по крайней мере на ближнем Севере, где мы проводим исследования, незавидна. И четвертая категория, которая мне наиболее интересна, - люди высокопроизводительного интеллектуального городского труда. В социологии есть такой устоявшийся термин - "креативный класс" Это народ, работающий в коммуникациях, ИТ-технологиях, финансовых компаниях.
ПРОФИЛЬ: То есть люди, имеющие возможность трудиться удаленно?
Покровский: Совершенно верно. Люди среднего и ниже среднего возраста, работоспособные, достаточно обеспеченные. Они уже пресытились антуражем потребления: ночными клубами, дорогими автомобилями, поездками на Бали. Но и самостоятельное выращивание морковки их совершенно не прельщает. Им просто хочется тишины и покоя.
ПРОФИЛЬ: Крестьяне рады новым поселенцам?
Покровский: Я бы не сказал. С хлебом-солью не выбегают встречать. Как к спасителям не относятся. Даже если и зарабатывают на новых соседях, то без радости. Чувствуется надлом, тоска по прежней жизни. И в каждом новом приезжем, особенно городском, аборигены склонны видеть агрессора, который все купит и ущемит их интересы. Наблюдается синдром "ты пришел на мою землю". Вопрос: кому принадлежит земля? Есть мнение, что у тех, кто там всегда жил, есть особые права на владение и распоряжение этими ресурсами. Все правильно. Но при одном условии - если они извлекают максимально возможную пользу. Однако часто получается так, что люди за двадцать лет палец о палец не ударили и не хотят замечать, что вокруг все заросло и всюду мусор.
ПРОФИЛЬ: Вы видите будущее опустевших сел в их реколонизации. А не получится, что это только ускорит процесс их гибели? В Подмосковье тоже все началось с побега уставших от мегаполиса горожан. А закончилось заборами.
Покровский: Надо контролировать. Если "Подмосковье" доберется в удаленные уголки - придет конец всему. Подмосковье, на мой взгляд, - это зона мутации природы и города, раковая опухоль столицы. Это ни то ни сё. Максимально ухудшенный вариант сельской местности и фактически весь набор городских "прелестей" без развитой городской инфраструктуры. Пусть простят меня и владельцы непомерно роскошных коттеджей, и любители шести соток, но то, что они имеют в Подмосковье, есть не что иное, как кризис и убожество. В Мантуровском районе Костромской области, где находится наша научная база, пока удается сдерживать процесс "оподмосковливания" силами ответственных колонизаторов. Там существует своего рода "архнадзор", который установил правило: каждое новое строительство должно получить санкцию местного муниципалитета. Но поскольку реколонизация набирает обороты, в будущем для каждого села, перспективного в плане нового заселения, можно было бы создать некий каталог аутентичных архитектурных форм. И описать способы модернизации домов: как провести ту же канализацию, не повредив ландшафт; как коровник превратить в современный гараж или гостевой дом. Есть такое понятие, как экономика природопользования. Пейзаж, ландшафт имеют ценовое выражение, которое просчитывается. И если сосед заковал свой дом в сайдинг или поставил двухметровый забор - это влияет на капитализацию и соседних домов. Теряется привлекательность и возможность использования их в будущем.
ПРОФИЛЬ: То есть чтобы сохранить привлекательность для потомков, деревни следует законсервировать?
Покровский: Есть деревни, в которых нельзя тронуть ни одного бревна - все нужно сохранять как есть и только чуть-чуть подправлять конструкции, чтобы не распадались. Есть социалистические поселки в барачном стиле на фоне фантастически красивой природы. Крестьяне, кстати, мечтают переехать из своих "аутентичных" изб в эти бараки или в пятиэтажные хрущобы, потому что там есть центральное отопление. На мой взгляд, эти "островки цивилизации" нужно сравнивать с землей мощными бульдозерами и на этом месте возводить лучшие образцы современной деревянной архитектуры. Ничто другое здесь уже не пройдет в смысле аутентики, которой просто нет. Я предлагаю за систему отсчета взять деревянную архитектуру села довоенной эпохи, вписанную в природную среду. Все более позднее - это уже позднесоветская мутация, которая сохранения не заслуживает, как, например, цементные памятники Ильичу перед клубами в поселках, выкрашенные серебряной краской.
ПРОФИЛЬ: Все ли деревни могут возродиться таким способом?
Покровский: В природе никогда не может все одинаково развиваться. Все идет пятнами. Есть провальные зоны, где местность уже испорчена химией либо отсутствует даже минимальная инфраструктура. Поедут туда, где есть красивый ландшафт, водоем, хорошие дороги. В данный момент мы с Коллегами фиксируем процессы заселения в Тверской, Вологодской, Костромской, Архангельской, Ярославской областях. Больше шансов "спастись" у населенных пунктов, которые находятся на расстоянии ночи езды на поезде от крупных мегаполисов. Люди хотят оставаться предельно мобильными и едут вглубь не на постоянное место жительства. Мы сейчас вынашиваем идею создать некий атлас России, на котором будут обозначены территории, пригодные для маятниковой миграции. Скажем, зеленым цветом - территории, куда можно ехать в первую очередь, красным - непригодные для проживания. Но мы никого не агитируем за переселение. Мы ученые и просто фиксируем современные явления в обществе.

Евгения ДАНИЛОВА. «Профиль», 23 апреля 2012 года