Город, оторванный от земли, люди, привязанные к городу: заполярная Игарка

Нендза-Щикониовска К.[1]
(Опубликовано в журнале "Неприкосновенный запас", 2014, №5. С. 209-223)

Когда приезжаешь в Игарку, жители ведут тебя по уже исчезнувшим улицам, между зданиями, которые сгорели, по местам, которых нет. Ты смотришь на поле, заросшее иван-чаем, а слышишь про школу или столовую. Среди кустарников и зарослей натолкнешься на памятник Ленину - видимый знак былого городского центра, ставшего пустырем. В самом центре Игарки можно найти огромное пространство бывшего склада Лесопильно-перевалочного комбината (ЛПК). Площадь, равная другим городским районам, сохранившая еще регулярную сетку "улочек", которые когда-то тянулись вдоль готовых к загрузке на корабли пиломатериалов, дополняет ощущение пустоты. Не менее сильно впечатляют развалины бывшего Дома культуры ЛПК - когда-то культурного центра "старого города", - патетически возвышающиеся над пространством. Расположение на возвышенности, неоклассическая архитектура (построен в 1950-х годах) невольно вызывают в памяти афинский Парфенон - след потерянного величия. При этом опустевшие улицы среди полей сохранили свои названия, по ним курсируют автобусы, есть остановки.

Эту сюрреалистичную картину города-призрака может объяснить текучая структура городского пространства Игарки, нелинейный характер ее развития. Город "ползет" в пространстве, но не расширяясь, а именно перемещаясь. Он странным образом оторван от земли.

Время и город

Когда в Игарке жилье становится ветхим, его не сносят, не отстраивают заново дома там, где стояли прежние. Вместо этого, в чистом месте возводят совершенно новые районы и перемещают туда людей и учреждения. Старую застройку сносят или сжигают.

Город перемещается с востока, вдоль протоки. Городской центр сначала находился в так называемом "старом городе", который сегодня уже совсем не выполняет жилых функций. Однако именно здесь находится Музей вечной мерзлоты, так как его уникальную подземную часть перенести невозможно. "Новый город" начал бурно развиваться в конце 1930-х (именно такой вектор развития предполагал Генеральный план развития города, созданный Гипрогором в 1938-1939 годах), но еще долго обе его части сосуществовали. Сегодня в "новом городе" сохранились лишь отдельные дома и некоторые учреждения (больница, филиал Музея вечной мерзлоты), а также название, в котором запечатлена история мобильности игарского центра. С 1960-х в Игарке, традиционно деревянной, начали строить многоэтажные, панельные и кирпичные дома новых микрорайонов. Люди переехали туда, а ветхое деревянное жилье старой Игарки было снесено.

Хотя старые районы Игарки и лишены жизни, но они не лишены памяти. Все эти брошенные места все еще являются частью города - именно так их воспринимают жители. Любопытную в этом плане карту для туристов подготовил Александр Игоревич Тощев (для друзей - Александр Игаркович), работающий в Музее вечной мерзлоты. На ней отмечены все три части города, все дома, которые когда-то существовали. Она представляет город, которого уже нет. Этот план Игарки находится вне времени и одновременно несет его следы, это карта, на которой сосуществуют слои того, что есть сегодня, и того, что было раньше.

На первый взгляд "ползучую" структуру пространства Игарки можно объяснить просто - спецификой экстенсивного характера советской экономики. Европейские города определены дорогим пространством, ограничены в территориальном развитии и потому вынуждены развиваться на одном и том же месте, создавая многослойную структуру-палимпсест. Непостижимое обилие сибирского пространства, его просторы, еще не объятые человеческой деятельностью, рождали романтическое желание их покорить и своеобразное расточительство советской модели урбанизации, о чем, впрочем, уже много было сказано. Похожие явления наблюдается и в других частях мира: города, расположенные на больших территориях, растут вширь.

Однако какова на самом деле природа этого удивительного пространства, лишенного материальной ткани, но все еще наделенного значениями? Экономический ответ является лишь одним из возможных. Чтобы понять происходящие здесь процессы - не объяснить, а именно понять, - надо обратиться к археологии, к культурному слою города. Нелинейный процесс развития Игарки был глубоко вписан в самую идею создания заполярного города и присутствовал в нем с самого начала.

Игарка Леонидова

Игарка начала строиться в 1929 году, и это был практически первый советский город в Заполярье. Стратегическая точка великого Северного морского пути, важнейший порт (как речной, так и морской, несмотря на удаленность от Карского моря почти на 700 километров), крупный лесопильный комбинат, предчувствие богатств, еще скрытых в недрах земли, и непредсказуемые реалии вечной мерзлоты определили судьбу Игарки как важной и где-то модельной социалистической стройки.

В 1931 году в Игарку прибывает московский конструктивист, архитектор Гипрогора Иван Леонидов. Его проекты и архитектурные идеи бурно обсуждались в 1920-х, они меняли способ мышления о городском пространстве, но вскоре подверглись жестокой критике. Архитектор покидает столицу в атмосфере борьбы с "леонидовщиной" и прибывает в отдаленную Игарку, чтобы впервые внедрить в жизнь свои идеи. Хотя Леонидов и здесь не смог реализовать свои масштабные замыслы, но, несомненно, его пребывание в Заполярье повлияло на архитектурный, градостроительный и культурный облик Игарки. Об этом говорят хотя бы построенные вскоре после его приезда деревянные здания в стиле конструктивизма (Речпорт, контора Комсевморпути, Горсовет) и их функциональное размещение в городском пространстве. Конструктивистские формы этих зданий были лишены какого-либо провинциализма, но что особенно важно: они были приспособлены к местным условиям - полностью деревянные, со скатными крышами, умело "спрятанными" визуальной доминантой типичных для авангардной эстетики объемов.

Свидетельств работы Леонидова в Заполярье немного. Вышеупомянутые здания сгорели, и у нас нет неоспоримых свидетельств об их авторе. Однако дошедшие до наших дней документы могут многое рассказать о леонидовском видении будущего Игарки. Именно так называется статья в местной газете "Северная стройка" - это записанный журналистами доклад Леонидова, с которым архитектор выступил на пленуме поселкового совета 31 августа 1931 года[2]. В той же газете от 25 октября был напечатан отчет о выступлении Леонидова на совещании при дирекции Северо-енисейского предприятия[3]. В блокнотах Леонидова сохранились эскизы планировки Игарки (1931)[4]. Но, помимо этих скудных данных, мы имеем богатейший материал проектов, разрабатываемых им до и после работы в Игарке. Творческий путь Леонидова представляет собой единое целое, а игарский эксперимент на его фоне становится более понятным[5].

До приезда в Игарку Леонидов был уже известен своим проектом линейного развития Магнитогорска. Игарку он тоже рассматривает как "город-линию": "Город должен пойти линией параллельно промышленным точкам, а стало быть, и параллельно протоке"[6]. В проекте сохранен принцип кратчайшего пути на работу и к местам отдыха; развитие Игарки, рассчитанной на 30 тысяч жителей, будет зависеть от "сырьевых ресурсов края", которые все еще мало исследованы, и от местоположения города на важных транспортных трассах (Енисей, морской порт, железная дорога). Но прежде всего архитектор увидел в Игарке культурный центр Заполярья, отводя в своем проекте много места учреждениям культуры и площадкам для спорта и отдыха.

Можем ли мы судить о влиянии великого архитектора-авангардиста на будущую судьбу Игарки? При анализе дальнейшего пространственного развития города бросается в глаза факт его перемещения именно вдоль протоки, то есть движения, воспроизводящего схему Леонидова. Однако архитектор предполагал, что город будет "развиваться" на запад, а не перемещаться, оставляя позади себя заброшенное и ненужное пространство. Но проект Леонидова - это не только идея линейного города, но и совершенно новый подход к строительству. Архитектор утверждал, что "схема планировки города гибка, долженствующая отвечать развивающейся промышленности и порту"[7]. Это город мобильный, эластичный, его архитектура больше принадлежит "небесному простору", чем земле[8].

Русский авангард - как и вообще модернистское движение в архитектуре - увлекался новыми материалами, новыми методами строительства, которые поменяли взгляд людей на архитектуру. Еще вчера архитектура являлась символом устойчивости, принадлежала к времени "большой длительности"(la longue duree), говоря языком Фернана Броделя. Авангард же истолковывал архитектуру как революционный жест. Ле Корбюзье утверждал:

"Дом перестанет быть тяжелой массой, бросающей вызов времени... он будет инструментом, как становится им автомобиль. Дом перестанет быть архаическим произведением, крепко укоренившимся в земле благодаря глубокому фундаменту... произведением, которое сохраняет культ так же организованной семьи или народа"[9].

Для Корбюзье, как и для всего поколения архитекторов той эпохи, резкая смена в понимании архитектуры имела не только технологический, эстетический смысл, но и социальный. Легкость, с какой можно воздвигать целые районы, одновременно предполагает и легкость их сноса. "Радость разрушения есть творческая радость", - гласила революционная мораль.

Новый индустриальный метод строительства предполагал, что здание не вырастает постепенно из земли, неспешно устремляясь вверх, а появляется внезапно, собранное из нескольких частей, наподобие кубиков "Лего". Крыша может быть готова еще до того, как возведут фундамент, здесь нет иерархического консерватизма. Здание должно стать мобильным, пластичным, приспосабливаться к меняющемуся миру и новым требованиям. Отсюда идея переносных "домов-ячеек", придуманных поэтом Велимиром Хлебниковым, отсюда разрабатываемые Моисеем Гинзбургом или Николаем Ладовским сборно-разборные постройки из стандартных элементов. Мобильная планировка квартир должна соответствовать новой, свободной от отсталых принципов, модели семьи. Появляются проекты современного переносного жилья, не связанного с землей водопроводом или канализацией[10].

На город авангарда нужно смотреть сверху - его фасадом становятся плоские крыши. Так представляет свой город и Леонидов, он видит его с высоты птичьего полета, с борта дирижабля, являющегося неотделимым элементом городской композиции[11]. Но не есть ли попытка оторвать город от земли борьбой с самой идеей города?

Горит Игарка деревянная

Картину неустойчивости и темпоральности Игарки еще более усиливает чад пожара. Огонь беспрерывно сопутствует истории этого деревянного города. В одном очерке путешествия по северу Красноярского края читаем:

"Игарка. Город - свеча... Один из спутников назвал ее свечей. "Подсунь спичку, и сгорит дотла, как свечка". Другой определил, что Игарка - это организованное дерево. Действительно, здесь над всем господствует дерево, вернее, здесь сплошь дерево, стихия дерева"[12].

Для Виктора Астафьева, который помнит Игарку с детства, именно пожар является чем-то знакомым и мгновенно отождествляемым с Игаркой:

"Я многого ждал от той поездки, но самое знаменательное в ней оказалось все же то, что высадился я с парохода в момент, когда в Игарке опять что-то горело, и мне показалось, никуда я не уезжал, не промелькнули многие годы, все, как стояло, так и стоит на месте, вон даже такой привычный пожар полыхает, не вызывая разлада в жизни города, не производя сбоя в ритме работы. Лишь ближе к пожару толпился и бегал кой-какой народ, гудели красные машины, по заведенному здесь обычаю, качая воду из луж и озерин, расположенных меж домов и улиц" ("Царь-рыба").

Красноярский поэт Анатолий Третьяков в своем стихотворении "Утро в Игарке" тоже описывает пожар как нечто повседневное:

Нет ворон, чтобы беду накаркать.
Без ворон явилась вдруг она.
Дым с утра гуляет над Игаркой,
Но пожарная сирена не слышна.

Частный магазин горит. Пожарных
Зло берет, когда ж сгорит дотла?!
Тут же трое мужиков поджарых
Хлещут бормотуху из горла.

Что сгорит, то не сгниет! На лицах
Выраженье мировой тоски.
Вот куда важней опохмелиться! -
Верно рассуждают мужики.

Огонь и сегодня - часть игарской действительности. Горят дома, горят хозяйственные постройки, горят заброшенные здания, представляющие большую историческую ценность. По иронии истории, как только возник интерес к игарскому деревянному конструктивизму, его лучшие примеры сгорели.

Самым губительным был пожар 27 июля 1962 года, когда сгорела значительная часть города и весь склад готовых к продаже пиломатериалов. Тем не менее Игарку тогда отстроили заново, создав очередной новый город, - не в первый и не в последний раз. Возможно, в этом заключается и надежда - мечта о городе-фениксе.

Жители, привязанные к городу

Желающие возродить город жители апеллируют сегодня, с одной стороны, к советским моделям (за которыми скрывается ностальгия по геополитической и идеологической направленности действий центральной власти, способствовавшей развитию города), а с другой стороны, создают совершенно новую модель города, развивающегося вокруг культуры и туризма, ориентированного на диалог (зачастую в форме острых конфликтов), пронизанного интересами самих жителей, сотрудников учреждений культуры и "третьего сектора".

Самый главный фактор, объясняющий действия людей, - личная тоска, ностальгия по пространствам прошлого. Об этом писал еще в 1970-х годах американский географ И-Фу Туан, анализируя явление топофилии - чувство привязанности к географическому объекту, к территории. Чужое и опасное "пространство" становится "местом", когда получает значение, когда становится знакомым, понимаемым, близким, безопасным, понятным[13]. Это объясняет упорство людей, которые возвращаются к местам своего детства или не хотят покидать свои города и села, несмотря на их явный упадок. Вот как объясняет желание остаться в Игарке Светлана Богданова, директор Центра детского творчества:

"В этом городе прошло мое детство, юность, становление, создалась семья. 32 года трудовой деятельности связаны с детьми. Я знаю многих игарчан еще школьниками и дошколятами, а сейчас у них свои семьи, и они приводят своих детей в Центр детского творчества. Я не могу себе представить, что, выйдя на улицу в другом городе, не смогу почти каждому сказать "здравствуйте". Со многими жителями города по роду деятельности налажены приятельские отношения, а с руководителями учреждений и предприятий - сотрудничество. Ближайшего будущего не могу представить без Игарки"[14].

Игарка сильно впечатляет приезжих, но их отношение к городу, очевидно, имеет другой характер, чем топофилия его жителей. Вот что про возможность жить в Игарке говорят исследователи, которые связаны с ней своим увлечением и профессиональной деятельностью:

"Думаю, что смогла бы вполне [жить в Игарке]. Но думаю, есть некая экзотичность в этом - примерно так же, как жить на орбитальной станции, в космическом корабле: постоянное ощущение, что ты проводишь эксперимент над собой, людьми, средой. Ощущения, что я попала "домой", когда я приехала в Игарку, не было. Было именно ощущение "иного" пространства, какого-то очень масштабного, космического, если хотите. Я это ощущение очень четко запомнила"[15].

"Нет, это город, который может двигать человечество вперед, экспериментируя над жизнью, а не закреплять и поддерживать то качество жизни, которое мне необходимо"[16].

Примечательно, что плачевное состояние города не останавливает горожан в попытках его развития. Может даже показаться, что, чем меньше надежды на возрождение города, тем масштабнее проекты спасения Игарки. Причем проекты эти выдвигает не местная, краевая или центральная власть, а сами жители. Эти усилия в основном сосредоточены вокруг краеведческого комплекса "Музей вечной мерзлоты" - визитной карточки города, посещаемой туристами со всего мира.

Учреждение создано для изучения вечной мерзлоты еще в 1930-х годах как научная лаборатория Академии наук СССР. Забота о памятнике природы (ныне уже официально признанном таковым) соединяется с исследованиями удивительной истории Игарки и развитием культурного слоя общественной жизни. Несмотря на очевидные сложности, с которыми сталкивается провинциальное учреждение культуры, музей организует свои мероприятия, получает гранты и престижные награды[17]. Именно в среде музея высказываются смелые предложения превращения Игарки в наукоград XXI века. Идеи эти напрямую связаны с наследием Ивана Леонидова, который в центр всех своих проектов - не исключая Игарки - помещал культуру.

Город и вахтовый поселок. Место и неместо

В условиях рыночной экономики никто не намеревался дотировать затратный заполярный городок, но в начале 2000-х для Игарки появилась надежда. В 130 километрах на запад от города стали осваивать новое нефтегазовое месторождение. Увы, игарчане быстро поняли, что сегодня месторождение уже не является фактором урбанизации. Ванкор - не город и даже не поселок городского типа, а "вахтовый поселок". И как таковой он является для Игарки не спасением, а жестким конкурентом. Сегодня значение имеет лишь то, что приносит прибыль. Зачем строить детские сады и школы, если на Север можно вывезти только тех, кто занят в производственном процессе? Зачем строить учреждения культуры, разбивать парки и думать об архитектоническом облике места, если его обитатели находятся здесь только временно? Зачем строить город, если можно возвести лишь вахтовый поселок?..

Городу всегда - даже если речь идет о моногороде - присуща многослойность его функций. Вахтовый поселок - это анонимное место, с которым никто себя не отождествляет, в котором все находятся "проездом". Это скопление людей, после которых не останется следа. Марк Оже называет такие пространства "неместом" (non-lieux)[18]. И хотя этот французский этнограф исследует пространства, характерные для современной (или постсовременной) культуры Запада (вокзалы, аэропорты, туристические курорты, супермаркеты), но его модель подходит и к описанию некоторых явлений постсоциалистического (постсоветского) города. Из-за временности пребывания в нем и временности всей социальной инфраструктуры вахтовый поселок - это квазигород: рабочие имеют квазижилье, квазисоседей, квазиотдых. Это город-лагерь, который в любой момент можно демонтировать и перевезти в другое место.

Трагедия Игарки состоит в том, что она является полноценным городом, - но городом, которому словно присвоен временный характер. В северные города темпоральность вписана с самого начала, вот характерный пример из интервью:

"У северных городов один недостаток: они для большинства жителей временное пристанище. Слишком далеко Игарка находится от "материка", если не работать, не сможешь навещать близких, а потом возраст, болезни, медицина в Красноярске. Поэтому планирую выехать"[19].

Игарка, как и вахтовый поселок, тоже имеет черты города-призрака. Но все же Игарка - это город, а город неразрывно связан с местом. И потому, будучи связанным с местом, но имея темпоральный характер, он обладает специфической памятью. Именно этим он отличается от вахтовых поселков: даже если люди приезжают сюда с изначальным осознанием будущего отъезда, они все же приезжают сюда жить. Они связаны памятью с этим городом, и связь эта не прерывается даже после отъезда на "материк". Люди оставляют в городе частицу себя: их помнят знакомые, которые здесь остались; здесь растут цветы, которые они посадили около подъезда; работает холодильник, проданный соседу перед отъездом; в местной школе хранятся документы об учебе их ребенка.

О памяти места свидетельствует любопытный случай. В Игарке есть два мемориальных комплекса, воздвигнутые "воинам-игарчанам, погибшим в Великой отечественной войне". Первый был построен самими игарчанами. Он находится в "новом городе", в так называемом "комсомольском сквере" недалеко от памятника Ленину, где когда-то концентрировалась жизнь города. Но с переездом центра в новые микрорайоны эта территория потеряла свой престиж, и решено было построить новый мемориал: монумент последовал за городским центром. Стоит заметить однако, что некоторые игарчане по-прежнему привязаны к старому памятнику и не довольны произошедшей сменой. Ни один из этих памятников не находится на месте, исторически связанном с войной, но первый памятник уже обрел для многих историческую "аутентичность", так как именно с ним связана память об истории городской скорби по погибшим. Пользуясь терминологией Алейды Ассман, можно сказать, что новый мемориал является "пространством" памяти (Raum) - по сути устремленным в будущее и используемым властью. А первый мемориал - это "место" памяти (Ort), связанное с личными воспоминаниями, переживаниями, обращенными к прошлому[20]. И в развернувшихся вокруг игарского мемориала дебатах мы наглядно наблюдаем, как история занимает место памяти[21].

В кругу смерти и возрождения

Игарке - городу, построенному на нестабильном, вечномерзлом грунте, присуща роковая черта временности и неустойчивости. В советское время город был окном из Сибири в Европу, визитной карточкой страны, его ежегодно посещали многочисленные иностранные суда[22]. Сегодня это место "на краю земли", безуспешно добивающееся внимания Москвы. Воля власти, реализовавшаяся в строительстве за кратчайшие сроки заполярного города, с самого начала таила опасность последующего забвения. Возведение Игарки вписалось в романтику советского покорения Севера. Вооруженный знаниями, техникой и организационной поддержкой партии человек сделал, казалось, невозможное: построил в енисейском Заполярье удивительный город и, пробившись сквозь льды Карского моря, связал его с миром. Но сегодня, лишенные внешней поддержки, местные жители остались с заполярной природой один на один.

"Человек-созидатель, понастроивший над подземельем в эпоху расцвета города множество зданий, дорог, перекрывший естественные стоки, постепенно возвращает всей территории первозданный вид. Оживает наверху природа, свободно дышит подземелье. Все, что нужно этому хрупкому природному созданию, - не нарушать естественной жизни"[23].

Природа отнимает у человека свою изначальную собственность - она смело вступила в черту города и с каждым днем захватывает все новые, прежде принадлежавшие ей, просторы. Все в Игарке вписано в круг рождения и умирания - здесь нет одного линейного вектора, а только сменяющие друг друга сдвиги. Игарка не раз уже горела и отстраивалась на новом месте. Ее будущее непредсказуемо, и потому надежда на очередное возрождение не исчезает.

[1] Кинга Нендза-Щикониовска - антрополог, сотрудник Института России и Восточной Европы Ягеллонского университета в Кракове (Польша).
[2] [ЛЕОНИДОВ И.] Будущее Игарки // Северная стройка. 1931. 5 сентября. С. 2.
[3] КОХ. О планировании Игарки// Северная стройка. 1931. 25 октября. С. 3.
[4] ГОЗАК А.П. Иван Леонидов. М., 2002. С. 93 - 95.
[5] Такой подход встречается у исследователей творчества Леонидова, см.: АЛЕКСАНДРОВ П., ХАН-МАГОМЕДОВ С. Иван Леонидов. М., 1971; Барабанова Е. От утопии - к науке, от вечной мерзлоты - к городу солнца. Игарка, 2006; ГОЗАК А.П. Указ. соч.
[6] [Леонидов И.] Указ. соч. С. 2.
[7] Там же.
[8] Об Игарке, вписанной в "космический" проект Леонидова см. в: БАРАБАНОВА Е. Указ. соч.
[9] LE CORBUSIER. Domyseryjne // IDEM. Wstronqarchitektury. Warszawa, 2012. S. 257.
[10] ХАН - МАГОМЕДОВ С. Проблемы крупносборного и мобильного жилища // Архитектура советского авангарда. Книга вторая. Социальные проблемы. М., 2001. С. 426-429; Он же, Общая схема расселения и конкурсные проекты дезурбанистов. Магнитогорье (М. Охитович, М. Барщ, В. Владимиров, Н. Соколов) и Зеленый город (М. Барщ, М. Гинзбург) // Там же. С. 199-204.
[11] В 1934 году "Дирижаблестрой" разработал план строительства аэропорта для дирижаблей в Игарке. См.: ДЯДЕЧКИН Н. Пространственное развитие города Игарки в проектных разработках XX века // Культурно-историческая среда и предпринимательство Сибири. Красноярск, 2008. С. 182.
[12] КОЖЕВНИКОВ А. По нижнему Енисею и Таймыру // Советский Север. 1932. N 6. С. 89.
[13] TUAN Y. -F. Space and Place: The Perspective of Experience. Minneapolis, 1977.
[14] Письменное интервью, 3 июня 2014 года.
[15] Письменное интервью с Екатериной Бухаровой, екатеринбургской исследовательницей творчества Ивана Леонидова, 21 мая 2014 года.
[16] Письменное интервью с Николаем Дядечкиным, красноярским архитектором и преподавателем Сибирского федерального университета, исследователем архитектуры поселений Северного морского пути (в 2008 году защитил дипломный проект "Градостроительное развитие Игарки. Стратегическое планирование на 50 лет"), 16 мая 2014 года.
[17] В 2002 году игарский краеведческий комплекс "Музей вечной мерзлоты" был награжден на конкурсе Европейского музейного форума (www.europeanmuseumforum.info/emya/history/53-emya-2002.html).
[18] AUGE M. Non-Places: Introduction to an Anthropology of Supermodernity. London; New York, 1995.
[19] Письменное интервью с Татьяной Забрыгиной, педагогом-историком средней школы имени В.П. Астафьева, создателем и руководителем школьного музея Виктора Астафьева, 19 мая 2014 года.
[20] ASSMANN A. Geschichte findet Stadt // CsAky M., LEITGEB Ch. (Hrsg.). Kommunikation - Geddchtnis - Raum: Kulturwissenschaften nach dem "Spatial Turn". Bielefeld, 2009. S. 13-27.
[21] NORA P. Between Memory and History: Les Lieuxde Memoire // Representations. 1989. N 26. P. 7 - 24.
[22] В период навигации в местной газете "Большевик Заполярья" выходило приложение на английском языке "The Arctic's Bolshevik", организовывались совместные спортивные мероприятия с игарскими рабочими.
[23] Краткий исторический очерк об истории создания Музея вечной мерзлоты (http://igarka-permafrostmuseum. ru/index.php?option=com_content&view=article&id=43&Itemid=119).