… о беженцах из Северной Кореи

Беженцы из Северной Кореи ищут убежища где угодно, но только не в Южной Корее

Их может найти любой, кто хоть раз побывал на востоке Маньчжурии, автономного региона Китая. Иногда они встречаются и на вещевых рынках Владивостока или Хабаровска. Их нетрудно отличить от китайцев чисто внешне: они – меньше ростом, более загорелы (результат постоянной работы на свежем воздухе) и скромнее одеты, среди них – больше женщин, чем мужчин. Говорят они на языке, который по звучанию сильно отличается от китайского. Эти люди – беженцы из КНДР, не желающие идти тем путем, который показался бы стороннему наблюдателю естественным: уехать в Южную Корею. Почему – выяснил корреспондент «НИ».
Кореянка Чхве, живущая в небольшом китайском городке на границе с Россией, на первый взгляд кажется девушкой необщительной. Разговор с ней более-менее сложился только после того, как она убедилась, что я – не из полиции. Не северокорейской, а китайской. Местных стражей порядка корейцы, бежавшие из КНДР, очень боятся. Подавляющее большинство выходцев из Северной Кореи живут в Китае нелегально, вообще без каких-либо документов. Чхве – не исключение. Китайский паспорт есть у ее мужа, этнического корейца, который родился в Поднебесной. Муж хороший, работящий (ездит в Россию «челноком»), хотя и имеет физический недостаток – увечье руки. «А нас другие замуж не берут, – откровенно признается девушка, – Но хоть хорошо, что он – кореец, а то к китайцам очень трудно привыкнуть. Они какие-то другие. Живут богато, но люди не очень хорошие». «Богатая жизнь» Чхве в Манчжурии состоит из однокомнатной квартирки, в которой есть два предмета роскоши: холодильник и – о, чудо – телевизор с компьютерной приставкой. Но дома, на севере, нет и этого.
Говорю с ней и вспоминаю, как лет двадцать назад, еще будучи студенткой-корееведом, я мечтала поговорить с северокорейцем в неформальной обстановке, откровенно, без присмотра извечных «личностей в штатском». Тогда сама мысль о том, что можно так запросто пообщаться с перебежчиком из Северной Кореи, казалась дикой. Вырваться из «родины идей чучхе» удавалось буквально единицам. Северную Корею от Южной отделяла и отделяет по сей день не хилая Берлинская стена, а несколько полос сплошных укреплений, охрана которых открывала огонь, не задумываясь, и минных полей, поставленных с севера и юга. Бежать к другим соседям КНДР – в Китай или СССР – для большинства северокорейцев было бессмысленно. Из Советского Союза и Китайской Народной Республики, конечно, могли не вернуть обратно. Так бывало в тех нередких случаях, когда отношения этих стран с режимом Ким Ир Сена вступали в стадию обострения. Но могли и вернуть. И тогда перебежчика ждала суровая кара. Ему самому грозила смертная казнь (часто – публичная, на стадионе, в присутствии тысяч зрителей), семье – тюремное заключение (часто пожизненное). Не удивительно, что число бежавших из Северной Кореи до девяностых годов исчислялось единицами. Зато тех из них, кому все-таки удавалось перебраться на юг Корейского полуострова, ждало безбедное существование. Они получали крупную единовременную премию, а всю остальную жизнь проводили в разъездах по южнокорейским городам и весям. Там они за хорошую плату читали публичные лекции об ужасах тоталитаризма. Тему они знали не понаслышке: ведь подавляющее большинство перебежчиков были высокопоставленными сотрудниками «силовых» структур Северной Кореи – тайной полиции, армии, разведки. Иные, за редким исключением, не имели даже теоретической возможности приблизиться к границе.
Ситуация изменилась с крахом коммунизма. Китай и Россия перестали субсидировать северокорейскую экономику. В КНДР вспыхнул самый настоящий голод. Завод, на котором работала Чхве, не закрылся, но и продуктовые пайки перестали выдавать. В один прекрасный день она, подобно многим другим корейцам, просто перешла по льду реку Ялуцзян, отделяющую КНДР от Китая. «Было страшно? Да нет, не было. Реку никто не охранял. Кроме того, к тому времени в Китай ушли тысячи человек, их семьям ничего за это не было, и это все знали»,– говорит Чхве.
Несмотря на то, что режим за последнее время несколько ужесточился, семьи перебежчиков в Северной Кореи не трогают. Бежавшим в Китай, как уверяет Чхве, позволяют даже присылать продуктовые посылки родным. Можно и в гости прийти, тем же путем, что и ушел: через реку. Нарушителя границы не посадят, если, разумеется, ты не совершал одного из двух серьезных преступлений: вез контрабанду без взятки соответствующим северокорейским чиновникам и пытался попросить политического убежища в Южной Корее. Впрочем, как уверяет Чхве, это убежище и так никто не просит, просто потому, что все отлично знают: его не дадут. «В южнокорейском посольстве в Пекине всем говорят, что будут помогать только в том случае, если докажешь, что прибыл в Китай легально. А кто туда легально приехал? Да никто», – говорит она.
Если, однако, северянин правдами или неправдами выберется на Юг, там его примут отнюдь не с распростертыми объятиями. Вместо денежного пособия будут лишь краткие курсы адаптации к новой жизни. Адаптироваться есть к чему: по уровню жизни Южная Корея стоит вровень со странами Западной Европы. А КНДР застряла где-то на уровне Афганистана. После курсов северокорейца оставляют один на один с абсолютно незнакомым для него миром.
В южнокорейских газетах то и дело появляются статьи о перебежчиках, которые кончают жизнь самоубийством, совершают какие-либо преступления, а то и бегут обратно в КНДР. Мало кому из них удается преуспеть, став хотя бы владельцем маленького ресторана. Вот и не пускают южане таких, как Чхве, к себе. Может быть, из гуманизма, а может, из страха того, что нищие, но теперь бесконечно чужие родственники, если их приедет слишком много, разрушат их богатое капиталистическое счастье.

Ольга КИМ, Харбин. «Новые известия», 16 декабря 2011 года