Демография и традиция

Над темой номера работал Анатолий ВИШНЕВСКИЙ

Автономизация прокреативного поведения и плюрализм индивидуальных жизненных путей

Снижение рождаемости, будучи количественным ответом на снижение смертности, способом восстановления нарушенного тысячелетнего равновесия, потребовало огромных культурных инноваций. К их числу относится, конечно, описанный только что переход к планированию семьи, внедрение контрацепции, в том числе и ее современных методов, в повседневную практику большинства семей. В последнее время все больше внимания привлекают так называемые «вспомогательные репродуктивные технологии» (ВРТ), также оказывающие влияние на прокреативное поведение женщин и супружеских пар. Однако за  этими инновациями, которые все же могут казаться чисто «технологическими», стоят более глубокие сдвиги: исчезновение закрепленной всеми предшествовавшими крупными культурно-нормативными системами слитности сексуального, матримониального и прокреативного поведения, автономизация каждого из них.

Эти сдвиги - часть цепной реакции, запущенной снижением смертности, они неизбежны. Но, коль скоро они происходят, они ставят под вопрос всю охранявшуюся тысячелетней традицией культурно-нормативную регламентацию в сфере семейной жизни, ибо влекут за собой многообразные изменения, затрагивающие отношения полов, формы брака и семьи, внутрисемейные отношения, половую и семейную мораль, положение женщины и ребенка в семье и обществе и многое другое.

Культурно-нормативная регламентация поведения человека в этой исторически совершенно новой ситуации еще только должна сложиться. Сейчас сотни миллионов людей находятся в поиске форм организации своей личной жизни, адекватных новым условиям, статистика фиксирует многие, хотя, вероятно, далеко не все проявления этого коллективного поиска.

Один из разительных примеров – изменение возраста вступления в первый брак и рождения первого ребенка. Еще недавно и тот, и другой снижались, причем в обоих случаях это было связно с переходом к новому прокреативному поведению, казалось рациональным и вполне объяснимым. Распространение внутрисемейного регулирования деторождения, с одной стороны, делало ненужным характерное для Западной Европы откладывание вступления в брак («европейскую брачность», согласно Дж. Хайналу), а с другой, позволяло раньше завершить прокреативную деятельность, не дожидаясь естественного окончания фертильного возраста.

Однако в 1960-е - 1970-е годы, одновременно во многих странах, дали о себе знать противоположные тенденции - возраст вступления в первый брак и рождения первого ребенка, как по команде, стал увеличиваться (рис. 12   и  13).  

Рисунок 12.  Средний возраст женщины при вступлении в первый брак в некоторых странах, лет

Рисунок 13.  Средний возраст женщины при рождении ребенка в некоторых странах, лет

Если первая тенденция еще вписывалась в традиционную систему представлений о браке, семейной жизни, семейных отношениях и семейной морали, то вторая уже существенно отходит от них. Сегодня более позднее вступление в брак означает совсем не то, что оно означало в викторианской Англии, когда оно было залогом целомудрия и более позднего начала деторождения, к чему призывал, в частности, Мальтус. Сейчас, напротив, оно сочетается с тенденцией к более раннему половому дебюту, к более или менее многочисленным добрачным связям, а часто и к фактическому браку, который не попадает в статистику, потому что не регистрируется, но не перестает от этого быть браком.

Зато в статистику попадают все рождения вне зарегистрированного брака (они могут быть результатом устойчивого сожительства, по сути, фактического брака, а могут быть и плодом случайной связи). И статистика эта указывает на огромное распространение и быстрый рост внебрачной рождаемости - в некоторых странах уже больше половины детей рождаются без оформления родителями брачных уз (рис. 14).

Рисунок 14.  Доля детей, родившихся вне зарегистрированного брака в некоторых странах, %

Все эти перемены были бы невозможны, если бы сохранялась традиционная высокая смертность и женщина, супружеская пара должны были бы по-прежнему всю жизнь заботиться о воспроизводстве потомства, чтобы хоть кто-то из рожденных ими детей мог уцелеть и продолжить род. Но перемены стали неизбежными, когда, в интересах поддержания прежнего равновесия в условиях низкой смертности, прокреативное поведение должно было обособиться от сексуального, и рождение ребенка перестало быть неконтролируемым последствием полового акта. Если бы этого не произошло, ничем не ограничиваемая рождаемость привела бы к такому стремительному умножению человечества, на фоне которого даже нынешний демографический взрыв в развивающихся странах, теперь уже более или менее близкий к завершению, показался бы детской забавой. Последствия были бы катастрофическими и, в конечном счете, обернулись бы небывалым подъемом смертности, который, в лучшем случае, вполне традиционным способом вернул бы человечество к прежнему равновесию, а в худшем - вообще положил бы предел существованию человеческой цивилизации. К счастью, человеческое общество отличается от стаи саранчи, которая бездумно размножается, идя навстречу массовой гибели, и оно активно и сознательно ищет путей преодоления кризиса, к которому привело нарушение глобального демографического равновесия, прежнего «Божественного порядка».

Поиск ведется во всех направлениях, опробуются самые разные варианты адаптации к новым демографическим и социальным реалиям. В странах европейской культуры статистика и исследования повсеместно фиксируют все более частое и раннее добрачное начало половых отношений, раннее отделение детей от родительской семьи, убывающее число зарегистрированных браков и рост числа свободных союзов и других «нестандартных» форм совместной жизни, ослабление прочности брака и увеличение числа разводов, неполных семей, огромную долю детей, рожденных вне зарегистрированного брака, растущее число детей, которые как бы принадлежат сразу нескольким семьям, потому что развод родителей и их вступление в новые браки уже не считается катастрофой, и дети сохраняют связь с обоими родителями, отделение биологического родительства от социального и размывание понятия «родительства». Все более либеральными становятся семейные нравы, все более гибкой - семейная мораль, за эмансипацией женщины идет своеобразная эмансипация от семьи детей и пожилых, все больше ослабевает межпоколенческая семейная солидарность, уступая место социальной солидарности.

Изменения постепенно накапливаются и в постиндустриальных обществах зашли уже так далеко, что дали основание говорить о совокупности этих изменений как об особом, «втором» демографическом переходе²⁴. Существует множество попыток понять детерминанты этого перехода, исходя из экономических, социальных или культурных соображений, связать его с падением нравов, секуляризацией и ослаблением влияния религии, изменением экономической полезности детей, ростом индивидуализма, стремлением людей к самореализации и распространением  «постматериалистических ценностей», и т.д. По сути, все эти попытки сводятся к тому, чтобы объяснить, почему теперь люди трассируют свои индивидуальные жизненные траектории не так, как прежде. Но в общих чертах ответ и так ясен: потому что отпали прежние жесткие социальные (едва ли не в наибольшей степени обусловленные демографическими соображениями) требования к таким траекториям.

Демографические изменения первичны по отношению ко многим экономическим и культурным переменам, а не вытекают из них. Рождаемость снизилась не потому, что женщины стали учиться, работать за зарплату, стремиться к самореализации, использовать современные противозачаточные средства и отказываться связать свою жизнь навеки с непроверенным партнером. Напротив, все это стало возможным, благодаря тому, что отпала прежняя необходимость в непрерывном рождении детей, огромная доля которых не выживала. Исполнение «демографического долга» теперь требует от человека затраты гораздо меньшего времени и сил, резко расширилась область индивидуальной свободы, не ограниченной объективными демографическими требованиями, и перед каждым открылись возможности выбора индивидуального жизненного пути, каких не существовало никогда прежде.

Отношение общества к этим поискам далеко не однозначно, ибо и здесь возникает обычный в подобных случаях конфликт внутри культуры (вначале европейской, а затем и всей мировой). С одной стороны, отстаиваются «традиционные семейные ценности», с другой, в процессе адаптационных изменений, учитывающих новые демографические реалии, формируются новые стереотипы массового поведения и появляются новые совсем не традиционные культурные парадигмы, допускающие гораздо более богатое, чем прежде, разнообразие культурно санкционированных индивидуальных вариантов жизненного пути человека, организации семейной жизни, отношения полов, воспитания детей.

В общественных дебатах, как всегда, громко звучат голоса разного рода ортодоксальных консерваторов, которые твердо знают «как надо»: никаких перемен, все должно быть так, как было всегда! Противоположную позицию занимают утопические «футурологи», готовые отказаться от всего, что верно служило человечеству на протяжении его истории (хорошая иллюстрация этой позиции – футурологическая идея превращения материнства в особую профессию, с тем чтобы женщины, не входящие в число профессиональных матерей, могли оставаться бездетными). Однако все эти голоса оказываются слишком слабыми на фоне тектонических сдвигов, которые демонстрирует массовая практика сотен миллионов, в то и миллиардов людей на протяжении вот уже нескольких поколений.

Не имея реальной возможности остановить ускоряющиеся и, видимо, неизбежные перемены, государство на уровне законодательства и правоприменительной практики, церковь, общественное мнение везде вынуждены реагировать на новую, не вполне ясную ситуацию и как-то приспосабливаться к ней, порой игнорируя прочно укоренившиеся культурные табу.

В качестве крайнего примера такой реакции можно привести легализацию, начиная с 1989 г., в ряде европейских (Дания, Норвегия, Швеция, Исландия, Нидерланды, Бельгия, Франция, Германия, Финляндия, Люксембург, Великобритания, Испания, Швейцария, Чехия, Словения, Венгрия, Хорватия, Австрия) и неевропейских (Канада, ЮАР, Израиле, Новая Зеландия и Австралия) стран однополых сожительств. В некоторых странах такие сожительства, хотя они и вводятся в рамки закона, не приравниваются к браку. Так, согласно принятому во Франции в 1999 г. закону о Гражданском пакте солидарности (Pacte Civil de Solidarité, PACS), этот Пакт представляет собой «контракт, заключенный между двумя совершеннолетними физическими лицами разного или одного пола с целью организации совместной жизни»²⁵, но попытка зарегистрировать однополое сожительство как брак была отклонена французским судом. Есть, однако, страны, в которых однополые сожительства могут быть зарегистрированы как брак (Нидерланды, Бельгия, Испания, Канада, ЮАР, Норвегия, Швеция, Португалия, Исландия, Аргентина, некоторые штаты США).

В любом случае легализация однополых союзов свидетельствует об огромных изменениях в культурных нормах. Сексуальные отношения между людьми одного пола – не новость, однако, как правило, они не получали культурной санкции, часто резко осуждались и преследовались законом. В европейской культуре нового времени отношение к ним было резко отрицательным, само упоминание о них еще сравнительно недавно было табуировано. Аристотель утверждал, что на Крите правитель принял меры «в целях отделения женщин от мужчин, чтобы не рожали много детей, он ввел сожительство мужчин с мужчинами»²⁶. Монтескье же, упоминая об этих мерах, не рискует даже назвать их. «Аристотель свидетельствует о гнусном средстве, к которому прибегали критяне для предотвращения слишком большого числа детей, но чувство стыдливости не позволяет мне о нем говорить»²⁷. Впрочем, это не значит, что французское общество того времени не знало об однополой страсти и не рефлектировало по поводу нее, - вспомним знаменитую повесть Дидро, современника Монтескье, «Монахиня».

Признание однополых сожительств общественным мнением и даже законом противоречит традиционной европейской морали, европейским культурным установкам, и у него есть достаточно много противников. Однако, по-видимому, такое признание связано с более общими изменениями, характерными для «второго демографического перехода». «Эти законы были приняты в общем контексте разочарования в браке. …Низкий уровень брачности - это один из  элементов более широкого круга явлений, таких как рост числа разводов, внебрачных рождений и т.д., ставящих под сомнение классические семейные формы»²⁸.

Новое законодательство отражает растущее осознание однополых сожительств как элемента более сложной, нежели традиционная, системы организации частной жизни людей, допускающей множество альтернативных вариантов и требующей более сложных и дифференцированных норм культурной регламентации. Тем не менее, даже и получившие ограниченную культурную санкцию однополые сожительства остаются все же маргинальным феноменом, будущее которого не вполне ясно. Пока они не вышли за пределы «западного» мира, да и внутри него они признаны далеко не везде. Они приведены здесь в качестве примера, чтобы, обострив постановку вопроса, сделать более ясным сам вопрос: как общество, его институты, его культура могут и должны реагировать на новую ситуацию, сделавшую объективно возможными огромный рост свободы индивидуального выбора в семейной сфере и гораздо большее, чем прежде, разнообразие индивидуальных вариантов жизненного пути.

«Второй демографический переход» - пример новейших изменений, которые, в основном, не выплеснулись еще за пределы Европы. Но, понимая объективную логику демографической модернизации, можно смело предсказывать появление, по крайней мере, некоторых форм нынешнего европейско-американского брачно-семейного плюрализма и в странах с самыми строгими традиционными нормами. Тогда внутрикультурный конфликт, который сейчас характерен для Европы или для России, воспроизведется и в этих странах. Впрочем, конкретные поводы и формы этого конфликта предвидеть трудно, жизнь преподносит иногда и неожиданные повороты. Скажем, у нас не редкость  зомбированные противники планирования семьи, которые убеждены, что оно занесено в Россию американскими лазутчиками с целью подорвать ее демографическое здоровье. Но ни в Китае, ни в Иране – а их никак нельзя отнести к числу больших друзей США – это подозрение почему-то не возникает.

²⁴ Van de Kaa Dirk J. Europe’s second demographic transitiuon. Population Bulletin, vol. 42, No.1. Population Reference Bureau, Washington, March 1987.
²⁵ Le Livre Premier du Code Civil, Titre XII, Chapitre Ier,  Article 515-1. 
²⁶ Аристотель. Политика, кн.2, VII, 5. Сочинения в четырех томах. Том 4. М., 1984, c. 435.
²⁷ Монтескье Ш. О духе законов. Кн. 23, гл. XXVII. Избранные произведения. М., 1955, с. 516.
²⁸ Festy P. La législation des couples homosexuels en Europe. Population, 2006, no. 4, p. 524.