Этнодемографические эволюции и проблема формирования суверенного социокультурного пространства Республики Казахстан[1]

Александр Алексеенко

На протяжении длительного времени этнодемографический фактор оказывал и продолжает оказывать серьезное влияние на логику развития Казахстана. Советский период истории существенно изменил этническую структуру республики. Абсолютным большинством населения, особенно в городах, стали европейцы (русские прежде всего), занимавшие ведущие позиции в социально-профессиональной структуре. Автохтонное, казахское население в основном проживало в сельской местности и не могло оказать существенного влияния на социально-экономические, общественно-политические процессы.

После распада СССР Казахстан приступил к поиску суверенной идентичности. К советским ценностям (идеологическим, социальным и т.д.) возврат не предполагался, другие еще не сформировались. Вскоре обозначилось присутствие, по крайней мере, двух вариантов дальнейшего развития – «традиционный» (отрицание европоцентризма, возврат к обычаям и традициям казахского народа) и «европейский» (индустриальное ускорение, принятие европейских демократических норм). При этом большинство титульного населения осознавало суверенитет с этнополитической точки зрения. «Европейский» путь многими воспринимался как нечто чуждое, от которого следовало незамедлительно избавляться.

В начале ХХI века стратегическим курсом развития Республики Казахстан становится ускоренная модернизация, государство стремится войти в число наиболее развитых стран мира. Важнейшей целью является создание урбанизированной казахской нации. Но решение этой задачи неизбежно привело к переносу в города традиционных воззрений вчерашних сельских жителей. В результате в современном городском пространстве присутствуют как «традиционные», так и «европейские» ценности. Следствием ускоренной модернизации явилось то, что сосуществуют поколения, представляющие различные варианты мировоззрения (от традиционных до постиндустриальных). И если в Европе, например, носители этих мировоззрений жили в разные эпохи, разделенные многими десятками лет, то в Казахстане суть многих проблем определяется именно результатом взаимоотношений этих поколений. Вследствие этнодемографических эволюций (превышение смертности над рождаемостью, эмиграция нетитульного [русского, в первую очередь] населения и иммиграция, высокий естественный прирост казахского этноса), существенно вырос удельный вес носителей «традиционной» идеи. Поиск истины зачастую ведется в далеком «доколониальном» прошлом. Неоднозначность ситуации заключается в том, что социокультурные установки, сформировавшиеся в прошлые эпохи, воспринимаются частью социума как некий идеал, к которому необходимо стремиться.

Варианты осознания населением результатов изменений социальных, экономических, этнокультурных и других составляющих динамично развивающегося социокультурного пространства существенно отличаются друг от друга.

Данное исследование базируется на рассмотрении взглядов казахских авторов, опубликованных в русскоязычных средствах массовой информации Казахстана. На мой взгляд, именно русскоязычная казахская интеллигенция способна наиболее объективно оценить изменения, происходящие в Республике Казахстан. Казахоязычные СМИ, равно как и русские авторы, вольно или невольно смотрящие на ситуацию с этнической точки зрения, куда более ангажированы. Сюжеты, неоднократно представленные в местных СМИ, демонстрируют в известной мере сложившееся общественное мнение, фиксируют процесс становления определенных тенденций. В тоже время, именно СМИ это общественное мнение часто и конструируют: «Они (СМИ. – А.А.) информируют, создают образы, предлагают слова для вербализации и оценки проблем и явлений, формируют дискурсы. Общественное мнение во многом складывается не в процессе непосредственного общения, а в результате внедрения суждений и установок, созданных при помощи медиаобразов. В каком-то смысле в современном обществе есть только то, что есть в СМИ»[2].

Этнодемографическая ретроспектива

«Досуверенное» прошлое имеет важное влияние на основные направления государственной стратегии Республики Казахстан. Особенностью казахстанской общественной мысли является то, что исторический период с ХVIII по конец ХХ века в значительной мере воспринимается через призму демографических катастроф (особенно в советское время), пришедшихся на долю казахского народа. Социально-экономические достижения остаются на периферии эмоционального фона восприятия «колониально-тоталитарного режима».

Следует признать, что для этого имеются основания (см. табл. 1). За советский период истории, отраженный в результатах всесоюзных переписей населения, число жителей Казахстана увеличилось в 1989 году в сравнении с 1926 годом в 2,7 раза. При этом темпы роста численности русских были в 2,7 раза выше, чем темпы роста численности казахов (в 4,9 и 1,8 раза соответственно).

Таблица 1. Численность и состав населения Казахстана, по данным всесоюзных переписей населения 1926, 1939, 1959, 1970, 1979 и 1989 гг. (тыс. человек)

Источник: Всесоюзная перепись населения 1926 г. Т. 8. Казахская АССР. – М., 1928. С. 15–46, 126–153; Всесоюзная перепись населения 1939 г. (ЦГАРФ. Ф. 1562. Оп. 336. Д. 338–402); Всесоюзная перепись населения 1959 г. ЦАРК, Ф. 1568. Оп. 21. Д. 4); Статистический сборник по отдельным показателям Всесоюзных переписей населения 1939, 1959, 1970, 1979 и 1989 гг. – Алма-Ата, 1991. С. 7–70)

Наиболее негативные демографические изменения принес для казахов период 1926–1959 гг. Численность населения республики выросла за три десятилетия в 1,5 раза. Но происходило это не за счет увеличения количества автохтонов. Более того, в 1959 году в сравнении с 1926 годом их стало меньше на 23,2% (840,3 тыс. человек). В конце 50-х годов казахов на территории Казахстана проживало в 1,3 раза меньше, чем в конце ХIХ века (по данным переписи 1897 г. – 3649,9 тыс. человек).[3] Численность же русских увеличилась в 3,1 раза. То есть на 87,1 процентов рост населения Казахстана в 1926–1959 гг. осуществлялся за счет русских. Быстрыми темпами росло число представителей и других европейских этносов.

Но данные переписей населения не до конца дают представление об истинных демографических потрясениях, так как в межпереписные периоды численность казахов частично восстанавливалась в результате естественного прироста. В демографической истории этноса выделяется так называемое «черное тридцатилетие» – время с 1916 по 1946 год: восстание 1916 г., Гражданская война, голод 20-х и 30-х годов, репрессии, пик которых пришелся на 30-е годы, Великая Отечественная война, послевоенный голод 1946 года. Прямые и косвенные потери казахов исчисляются миллионами. Потери эти компенсировались притоком населения из других регионов СССР (кулацкая ссылка, насильственные миграции, депортации, эвакуированное население в годы войны, освоение целинных земель и другое). В результате, по данным переписи 1959 года, удельный вес казахов в составе населения Казахской ССР составлял всего 30% (см. табл. 1).

В 1960-е годы ситуация начала постепенно меняться, в первую очередь благодаря демографическому взрыву у казахов и замедлению, а затем и прекращению притока европейского населения из-за пределов Казахстана. В конце 60-х годов сальдо межреспубликанской миграции впервые становится отрицательным.

Тем не менее даже к концу советского периода (перепись 1989 г.) удельный вес казахов в составе населения республики не достигал 40%. Главное же – не прекращался процесс русификации, существенно сократилось количество школ с казахским языком обучения, наблюдались этнические диспропорции в кадровых вопросах. В массе своей казахи проживали в сельской местности (61,7% этноса в 1989 г.) и были по-прежнему далеки от доминантных общественно-политических процессов.

После распада СССР тенденции внешней миграции (теперь – межгосударственной), обозначившиеся в 70–80-е годы, достигли максимального ускорения. Набирает силу и процесс этнической репатриации из-за пределов Казахстана. В результате, в 1989–2009 годах численность «европейской» группы уменьшилась почти в два раза, «азиатской» – увеличилась в полтора раза. В 2009 году удельный вес «азиатской» группы достиг 67,4%, «европейской» – 28,2% (см. табл. 2).

Таблица 2. Численность и состав населения Казахстана, по данным переписей населения 1989, 1999 и 2009 гг. (тыс. человек)

Источник: Статистический сборник по отдельным показателям Всесоюзных переписей населения 1939, 1959, 1970, 1979 и 1989 гг. – Алма-Ата, 1991. С. 7–70; Национальный состав населения Республики Казахстан. Т. 1. Итоги переписи населения 1999 г. в Республике Казахстан. – Алматы, 2000. С. 6–8; Национальный состав, вероисповедание и владение языками в Республике Казахстан. Итоги национальной переписи населения 2009 г. в Республике Казахстан. Статистический сборник/ Под ред. Смаилова А.А. – Астана, 2010. С. 4–6.

Таким образом, в истории населения Казахстана, зафиксированной демографической статистикой, обнаруживается три периода с различным этническим содержанием.

С конца ХIХ в. до конца 50-х годов ХХ в. включительно (переписи населения 1897 и 1959 гг.) численность населения росла преимущественно за счет европейских этнических групп (русских прежде всего), что являлось следствием государственной политики как Российской империи, так и СССР.

Период 1959–1989 годов можно характеризовать как «промежуточный», «инерционный». Число европейцев продолжает расти, но темпы роста азиатских этносов намного выше. Увеличивается удельный вес казахов в составе населения.

Суверенный этап ликвидирует этнодемографические последствия «российско-советского» периода. Дальнейшее развитие Республики Казахстан предполагает ускоренную урбанизацию титульного населения, в том числе и потому, что его количественный рост в городах необходим для подтверждения статуса государствообразующей нации. За 20 лет (переписи населения 1989 и 2009 гг.) численность казахского городского населения увеличилась почти в два раза. С учетом сокращения количества «нетитульных» этносов, городская среда в республике становится все более казахской. Динамика процесса высока. Если в 1989 году удельный вес казахов в городском населении составлял 26,6%, то уже через двадцать лет, в 2009-м – 55,9%. Почти половина этноса (47,9%) стала проживать в городах (в 1989 г. – 38,3%). Данный факт отмечает президент Казахстана: «Мало кто обратил внимание на то, что за 15 лет казахи стали подлинно урбанизированной нацией не только по статистике, но и по существу… Сегодня… во всех сферах бизнеса, менеджмента, информационно-технологической сфере, в наиболее престижных сферах широко представлено городское казахское население. Этот сдвиг принципиально важен для понимания того, что происходит в обществе. Уровень национального статуса и национальной самооценки казахов стал соответствовать статусу государствообразующей нации».[4]

Таким образом, количественный этап в процессе нациестроительства преодолен. Теперь и этнической и социальной основой модернизационных процессов является автохтонное население. Но новый этап развития вызывает и ряд новых проблем. Одна из них заключается в том, что государствообразующие социальные ниши, находящиеся в основном в городах (политический, экономический истеблишмент, высшее образование, право и т.д.), многие десятилетия функционировали на «советской» основе, были максимально русифицированы. Инерция данного «наследия» объективно не может быть нейтрализована в краткосрочной перспективе. Городское пространство, особенно его социально активная часть, в значительной мере сохранило прежний, «досуверенный» облик, в первую очередь – языковую среду: «Реального продвижения казахского языка нет… заседания парламента, правительства, совещания и коллегии в большинстве министерств проходят на русском языке… по данным социологических исследований... треть населения страны говорит только на казахском языке, четверть – на казахском и русском, чуть менее половины – только на русском».[5]

Казахская интеллигенция осознает опасность ситуации, что ведет к оживлению национально-патриотического движения. Определяющее влияние на колебания (в сторону традиционного или индустриального выбора) оказывает эволюция этнического состава населения. Рост численности казахов, по мнению национал-патриотов, решает многие социокультурные вопросы: «По мере роста удельного веса казахов в стране автоматически расширяется и среда жизнедеятельности казахского языка, благодаря чему все увереннее возвращает себе естественное, от Аллаха, и законное место в родном отечестве».[6]⁵ Перестает быть актуальной и проблема государственного статуса русского языка, постоянно поднимающаяся русскими общественными организациями. Политолог А. Сарым считает, что «… количество русскоговорящих в Казахстане через 10 лет сравняется с числом владеющих уйгурским или узбекским… С каждым годом Казахстан будет становиться все более этнически однообразной страной, с очень большим преобладанием тюркско-мусульманского компонента. У русского есть статус – язык межнационального общения, и этого достаточно».[7] Эволюция этнического состава способна оказать серьезное влияние и на политические процессы. А. Сарым полагает: «… государство у нас Казахстан, около 70 процентов составляют казахи и, судя по социокультурной, демографической динамике, доля казахского населения растет каждое десятилетие почти на 10 процентов. Понятно, что через пятнадцать лет ситуация на партийно-политическом рынке будет совершенно иной, нежели сегодня… Будущее любой партии в Казахстане, какой бы она ни была идеологической направленности, будет иметь электоральный успех тогда, когда партии смогут связать свои убеждения и политические взгляды с национальной культурой, историей, с местным менталитетом и так далее…»[8].

Таким образом, этнодемографический фактор оказывает все большее влияние на политические, социально-экономические, социокультурные процессы в Казахстане. Наибольшие эволюции ожидают городское пространство, в значительной мере сохранившего «досуверенные» стандарты жизнедеятельности.

Традиционные ценности и городское пространство

В советский период о Казахстане сложились довольно устойчивые представления как о регионе с индустриально-аграрной экономикой, европеизированным населением. Республика воспринималась почти как союзное европейское пространство, но во многом этот имидж отражал не «суверенную», а именно «советскую» суть. Распад СССР и забвение социалистических социальных норм, утрата доверия к государственным структурам актуализировали поиск новой точки опоры. Наиболее логичным в условиях «смутного времени» был возврат к традиционным ценностям, которые ассоциировались в первую очередь с сельской местностью. Опора на большую семью, род, клан становится важнейшим условием выживания. В то же время советское наследие, по мнению директора Института философии, политологии и религиоведения З. Шаукеновой, преодолевалось также за счет вовлечения жителей РК в систему западных ценностей[9].

Постепенно социально-экономическая ситуация стабилизируется. Меняется и этнический состав населения, вследствие чего все большее число людей предпочитает вариант самостоятельного развития суверенного Казахстана: «Доля опрошенных, отстаивающих следование своему национальному пути, – констатирует З. Шаукенова, – увеличилась с 27% до почти 40%»[10].

Таким образом, социально-экономические, этнодемографические постсоветские эволюции заставили продолжить поиск соответствующих вариантов идентичности социума. Детерминирующим становится этнодемографический фактор: «За годы независимости в Казахстане произошли коренные этнодемографические сдвиги. Сегодня казахи впервые за много лет стали доминирующим этносом в собственной стране. Население Казахстана становится более однородным, что требует выработки новых подходов и консолидации… Главное – определение и четкое понимание интегрирующего казахского культурного ядра…».[11]

В то же время, решение этнодемографических проблем и превращение казахов в доминирующий этнос еще более актуализировали дискуссии о цивилизационных приоритетах государства. Центральным звеном этих дискуссий становится городское пространство, сформированное по «европейским» стандартам и до недавнего времени по этим стандартам и функционировавшее. «Советский» город фактически не отражал социально-культурных особенностей Казахстана. Да и подавляющим большинством его населения являлись неказахи.

История взаимоотношений казахов с городом невелика. В досоветский период поток населения в города был слабо выражен. Казахский сельский социум относился к нему с недоверием: «… города и сельская периферия находились в состоянии постоянной ксенофобии и воспринимали друг друга как враждебную среду. В сознании коренного населения «имперский» русский город локализовался как источник колониальной власти»[12]. Города, появлявшиеся в советское время, были мало связаны с селом. Исторически сложившаяся система сельского расселения почти не опиралась на формирующуюся систему городского расселения. Города и поселки городского типа выполняли в основном промышленные функции и изначально не планировались быть центрами социально-экономического притяжения сельских жителей[13].

Таким образом, основная масса казахского населения опыта городской жизни не имела. Но за годы суверенитета этнический состав городского населения претерпел кардинальные изменения. Стремительная урбанизация привела к концентрации в городах всего многообразия этнокультурных и социально-экономических установок, рассредоточенных ранее по огромной территории государства[14]. Идет процесс приспособления, совместной адаптации все более многочисленных «новоселов» к новой среде обитания – городу. Городская же среда, в свою очередь, вынуждена учитывать их точку зрения.

Проблема сосуществования социокультурных предпочтений на территории городского пространства вызывает немало споров. Диапазон вариантов развития событий сводится примерно к следующим.

По мнению представителей национал-патриотического движения, национальное возрождение возможно лишь в случае отказа от чуждых казахам европейских ценностей: «…У казахского народа, недавно получившего свободу, есть смысл, имеющий большое стратегическое значение в выборе общественно-политического, духовно-культурного, религиозно-нравственного направления в своем развитии... Если жизнь на Западе регулируется правом, законами, то на Востоке жизнь регулируется обычаями, традициями…»[15].

Противоположное видение у А. Гали. Он возлагает большие надежды на процесс урбанизации, так как численное преимущество казахов в городах «…превращает их в буржуазную нацию с развитой этнической инфраструктурой… Превращение казахов в городскую буржуазную, частнособственническую зажиточную нацию есть цивилизационный сдвиг в казахской истории».[16] Политолог предполагает, что городское пространство адаптирует бывших сельских жителей: «… Нужно преодолеть порог в 60% казахов в городах… Чем скорее мы пересечем 60-процентный барьер и переселимся в города, тем выше будет социальная безопасность страны… Трайбализм в перспективе город будет поглощать, социализировать и ликвидировать, вплоть до последних остатков родоплеменных отношений».[17]

По мнению же общественного деятеля, журналиста А. Тужутова, урбанизация казахов приведет к иному исходу – европеизированное городское пространство не устоит под напором пробуждающегося традиционного сознания: «Привнесенная россиянами и основанная на европейских духовных ценностях система управления и организации общественной жизни с обретением Казахстаном государственной независимости стала отступать, уступая место другой. В ее основе – казахские этно-психологические стереотипы феодальных времен… процесс находится в развитии. И, надо думать, постепенно охватит весь Казахстан, включая и большие города».[18]

Уровень урбанизированности казахов уже приблизился к обозначенному А. Гали 60-процентному порогу. Тенденции формирования автохтонного городского пространства приобретают все более четкие формы. Настало время подвести некоторые итоги развития суверенного казахстанского города.

В конце ХХ – начале ХХI века миграционное давление сельского населения на города резко выросло по сравнению с последними советскими десятилетиями. Но дело даже не в количественных показателях. В советский период мигранты принимали (добровольно или вынужденно) новые правила игры, основанные на доминировании русского языка, забвении национальных традиций, и приобщались таким образом к «европейским» стандартам жизнедеятельности.

Сейчас ситуация иная. В город хлынуло не очень подвижное ранее население из регионов, где достаточно велика роль обычаев, традиций казахского народа, крепки позиции казахского языка. Людей выталкивают в город экономические, социальные проблемы. Из набора факторов, обеспечивавших вполне комфортную жизнь в родных местах, – обычаи, традиции, языковая среда, материальное положение, социальный статус, – многие планируют изменить только два последних, перенося оставшиеся на новое место жительства. Мероприятия по поддержке государственного языка, возрождению народных традиций подтверждают правильность сделанного выбора. Более того, «аграрный» набор становится социальным ресурсом. В городах этот ресурс можно использовать более эффективно в силу того, что многие коренные горожане его не имеют. Таким образом, часть «новых мигрантов» не готова и не планирует подстраиваться под существующие городские стандарты.

Данный этап формирования городского пространства О. Сулейменов характеризовал так: «Мы переживаем этап урбанизации… Молодежь хлынула в города. В течение полутора десятков лет в городах нарастало сословие «аульных» казахов, которое конкурентно уступало городским… Население городов стремительно пополняется за счет пустеющего села. Но при этом, как ни парадоксально, казахов в городах не становится больше. Больше заметно аргынов, адаевцев, конратов, уйсуней… В ауле традиционно сильно родоплеменное сознание. Если ты с детства погружен в никем не разбавленную казахскую среду, ты и не знаешь, что ты – казах. Этот обобщающий этноним в твоем сознании занимает не самое первое место. Прежде всего – имя рода, потом – племени. Таким образом, в Казахстане аул воспитывает родоплеменное сознание, город – национальное и вместе с тем интернациональное»[19].

Первые итоги суверенной урбанизации показали, что индивидуализированное городское пространство в целом оказалось неспособным противостоять корпоративным возможностям традиционных воззрений. Довольно быстро произошла кадровая смена основных городских ниш. По мнению Е. Курманбаева: «В мегаполисах идет вымывание образованных, интеллектуальных слоев из систем образования, здравоохранения, государственного управления, вообще из высокотехнологичных сфер… выходцы из аула уже легко берут верх»[20].

Родоплеменные, клановые отношения становятся важным ресурсом карьерного роста, что получает негативную оценку представителей «старого» городского пространства Казахстана: «Подбор кадров на основе родственных связей и личной преданности, пренебрежение деловыми качествами выдвиженцев – давний наш порок, который ныне обрел сверхкрупные масштабы, на уровне новых мировых рекордов. Это препона формирования полноценного менталитета, быть может, самая-самая…»[21]. По мнению главного научного сотрудника Института философии и политологии Р. Кадыржанова, «…в кадровой политике опасен не только этнонациональный фактор, но и трайбалистский подход. Каждый крупный чиновник норовит окружить себя «своими» людьми, желательно из своего жуза. Теми, кто ему лично предан, и теми, кому он, безусловно, доверяет. Казахский язык, принадлежность к одному жузу – это своеобразный код доверия. Как ни печально, деловые качества при этом отходят на второй или даже десятый план»[22]. «…Хоть вывернись наизнанку, – досадует Д. Сатпаев, – но выше определенного уровня не поднимешься, потому что эти места уже распределены между племянниками, агашками и т.д. Те социальные лифты, которые когда-то двигали молодых людей на государственную службу, разрушились»[23]. «…Со вступлением в суверенную историю он (трайбализм. – А.А.) ни капельки не потерял в своем качестве, давая все новые и новые побеги, – рассуждает М. Алимов. – На практике это выражается в том, что с утерей «социальных лифтов» советской эпохи (а они однозначно были) именно кровнородственные связи стали их эрзац-заменителями… Самое опасное состоит в том, что трайбализм исподволь стал вторгаться туда, где ему, казалось бы, не место – в систему государственных ценностей»[24].

«Клановость, принадлежность к той или иной группе и есть ахиллесова пята нашего государственного устройства!» – заключает А. Косанов[25].

Постепенно традиционное содержание заполняет «прозападные» демократические формы и входит во все более заметное противоречие с формальными социальными нормами, нейтрализуя их смысл: «…Представьте себе район за пределами большого города, где родственные связи имеют масштабный характер – замечает А. Аканов, ректор Казахского национального медицинского университета им. С.Д. Асфендиярова. – Вот и получается – одна половина родственников ЕНТ сдает – другая за этим процессом надзирает»[26]. Или: «Можно ли в Казахстане рассчитывать на объективность присяжных заседателей, если и сегодня при знакомстве люди интересуются, из какого ты рода, жуза, клана?»[27]. Симптоматично, в разработанной Генеральной прокуратурой РК программе модернизации правовой системы констатируется, что Казахстан оказался в числе стран с высоким уровнем коррупции, при этом: «Коррупция перестала быть проблемой, она стала системой. Нередко она воспринимается как продукт местных традиций и культуры, и, следовательно, неотвратима, этим и объясняется терпимость людей к коррупции»[28].

Все более настойчиво идет диктат традиционных норм, которые еще воспринимаются как неформальные. При этом наблюдаются активные попытки их легитимизации: «Государственный строй и систему управления необходимо приспосабливать под свои традиции, а не наоборот. Иначе мы потеряем свою народность и идентичность. Поэтому казахстанский Сенат должен быть представлен аксакалами племен и жузов, при этом все представители нетитульной нации могут быть объединены в верхней палате в качестве четвертого жуза»[29]. Политолог, доктор философских наук Н. Амрекулов: «…Нынешние парламентские страны стали бесхозными образованиями. Выбираемые на пять лет лидеры – это временщики, куклы в руках мировой закулисы, которые запасаются богатством и вывозят его за пределы государства. Другое дело – возродить степную демократию. Идея перейти от президентской к ханской государственности повлечет восстановление всех элементов системы, иначе она не будет работать. Должны быть снизу избраны бии родов, учрежден их совет, который назначит премьера в соответствии с духом и традициями степной демократии. Хан, избираемый на 5 лет, станет номинальным главнокомандующим и будет вести внешнеполитические дела, а главные вопросы решать должны бии и батыры на курултае. Это был бы гениальный выход, альтернатива хаосу и саморазрушению грядущей революции»[30].

Перспективы демократизации и либерализации страны на фоне возрождения традиционных воззрений вызывают опасения у научного истеблишмента: «… Главный урок из прошлого в том, что в восточных обществах политическая либерализация по западному образцу может привести к краху… Возьмем в качестве примера ситуацию с выборами акимов. Предполагается, что свободно выбранные акимы – это шаг к дальнейшей демократизации общества. Вовсе нет. В условиях восточного общества свободно выбранный аким неизбежно станет местным «ханом», который просто воспользуется демократической процедурой для того, чтобы взять власть в свои руки и, возможно, навсегда…. В результате мы станем свидетелями столкновений региональных «ханов» с центром, что напрямую будет угрожать целостности государства…»[31].

Осознают последствия складывающейся ситуации и представители властных структур: «Представьте, что каждый клан и род начнет требовать своего представительства в парламенте. Депутаты будут думать прежде всего об интересах той группы, которая «отрядила» их в мажилис. Усилятся эмигрантские настроения. Мы обязательно испортим отношения с соседями. Страна погрузится в хаос… – предупреждает заведующий отделом политологии и религиоведения Министерства образования и науки РК, М. Шайкемелев. – Для модернизации страны ею должна управлять сильная президентская рука… Сильная президентская власть – это наша гарантия от проявлений трайбализма и сепаратизма»[32].

Таким образом, одним из следствий возвращения к «истокам» и становления моноэтничности видится обострение внутриэтнических отношений. По мнению поэта О. Сулейменова, происходящее характерно не только для Казахстана: «… общей бедой всех деколонизированных народов является неразвитость национального самосознания. Оно еще не успевает выработаться и часто в политике подменяется родоплеменным, не объединяющим народ. При этой форме сознания понятия «свобода», «независимость», «демократия» превращаются в свою противоположность. Что мы и видим в новейшей истории деколонизированных стран»[33].

О важности проблемы свидетельствует и то, что ее озвучил президент страны: «Как Лидера нации меня беспокоит, что появились силы, которые хотят разрушить внутриказахстанское единство. Те, кто идет на поводу этого осознанно или неосознанно, тот начинает делиться по разным признакам, прежде всего по шежире[34]. Нельзя забывать глубинную суть самой традиции шежире, она не заканчивается на одном роде, племени. Шежире – это Древо поколений, которое сводится к единому корню. Шежире показывает и доказывает, что корни наши едины, что все мы казахи – едины. Шежире не раскалывает нас, а объединяет»[35]. Благодаря лозунгу возврата к «истокам», традиционные ценности приобретают неформальную легитимность, постепенно утверждаясь в качестве чуть ли не стержня общественных отношений: «… если раньше вопрос о родоплеменном происхождении казаха относился к категории бытового уровня и был предметом бесед за дастарханом… то сейчас он как-то исподволь становится уже неким стандартом общественной жизни и даже своего рода маркером для сегментирования «свой-чужой»[36]. Процесс нельзя оценивать однозначно. С одной стороны, вправе предположить, что возрождаются отнюдь не народные традиции – реанимируется социальный конструкт, приобретший актуальность в период освоения новых социальных ниш. Традиционный блок используется в качестве ресурса карьерного роста, успешной экономической, политической деятельности. Но превращение родоплеменной вертикали в своеобразный «социальный лифт» автоматически исключает из социально-политического пространства нетитульное население, а также значительную часть городских казахов, «оторвавшихся» от традиционных ценностей. Следствием этого может быть «качественная» эмиграция, когда государство начнут покидать невостребованные (по причине невозможности попадания в социальные лифты) профессионально подготовленные кадры.

В то же время налицо формирование своеобразного гражданского общества, успешно функционирующего на традиционной основе: «…Следует не забывать о социальной активности в рамках институтов традиционного общества… это проявление функционирования так называемой большой семьи, то есть целого семейного клана, а также неформальные объединения, основанные на родоплеменных признаках. Так что можно сказать, что социальную активность в Казахстане определяют сильные формы традиционного общества, слабые формы постиндустриального общества и очень слабые формы индустриального общества»[37].

Сложно предположить, как будет протекать период «цивилизационной диффузии» и на каком этапе возникнет оптимальное взаимодействие различных цивилизационных компонентов. «Давайте сделаем допуск, что он (трайбализм. – А.А.) служит формой возвращения к своим истокам. В таком случае не является ли это проявлением роста национального сознания, вернее, его реанимации?.. И коли уж в сознании народа все еще глубоко сидят эти самые родоплеменные отношения, то, наверное, и не считаться с ними нельзя?.. Но… а где должна проходить та красная линия, за которую не стоило бы переступать, и какими сферами должен быть ограничен процесс этнической самоидентификации?»[38].

Таким образом, стремительная урбанизация и массовое освоение новых социальных ниш привели к неизбежному переносу в города традиционных практик, распространенных ранее в сельской местности. Практики постепенно «обустраиваются» в новых условиях и становятся все более важным инструментом формирования социального пространства Республики Казахстан.

Структура занятости

Два суверенных десятилетия оказали серьезное влияние на структуру занятости. В немалой степени это связано с изменением этнического состава населения. Число занятых в 1989–2009 годах сократилось на 14,7%. Произошло это в основном за счет уменьшения (на 45,1%) занятых русских. Численность же занятого казахского населения увеличилась на 46,2%.[39] Подобный рост стал следствием эволюции возрастной структуры казахов. В трудоспособный возраст вступило поколение 1980-х годов рождения, то есть представителей первой демографической волны, вызванной демографическим взрывом 50–60-х годов ХХ века. Немалое влияние на рост численности трудоспособного казахского населения оказывают и последствия казахской этнической иммиграции в лице оралманов.

Таким образом, ранее этнически дифференцированная структура занятости все больше становится моноэтничной. Это значит, что казахам предстоит осваивать в значительной мере незнакомые социальные ниши. Подобная социальная перестройка, происходящая в государственных масштабах, не может протекать безболезненно. Так, в конце 80-х годов ХХ века казахи трудились в основном в сельском хозяйстве (35,3% занятых) и промышленности (13,0%). Годы суверенитета изменили ситуацию. В 2009 году в сельском хозяйстве было занято лишь 18,4% казахов, в промышленности – 9,6%. На ведущие позиции постепенно выходят образование и здравоохранение (18,2%), торговля (11,4%), государственное управление (8,1%). Структура занятого казахского населения в городах следующая: образование и здравоохранение – 17,5%; торговля – 14,5%; промышленность – 12,4%; государственное управление – 11,4%[40].

На фоне программ ускоренной модернизации, индустриально-инновационного развития тенденции становления современной структуры занятости приводят к определенным проблемам. Стране, несмотря на неоднократные призывы властей получать техническое образование, не хватает именно инженерно-технических кадров, работников среднего технического звена. По мнению экспертов, ситуация с кадрами катастрофическая. Уже сегодня индустриально-инновационные проекты сталкиваются с дефицитом профессиональной рабочей силы. Бреши возникли на всех уровнях, начиная от слесарей и токарей и заканчивая высшим менеджментом: «К 2025 г. Казахстан рискует остаться без квалифицированных инженеров и рабочих – техническая интеллигенция вымрет как класс»[41].

Причину столь печального положения эксперты видят в эмиграции: «… страна уже безвозвратно лишилась тех трудовых ресурсов и той производственной культуры, благодаря которым стало возможным появление и расширение материального базиса казахстанской, если так можно выразиться, цивилизации. А поскольку его воспроизводство теперь стало просто невозможным по причине человеческого фактора, цивилизация, из которой мы все, высоколобые и низколобые, вышли, начинает утрачиваться»[42].

По мнению президента ОФ «ЦСПИ «Стратегия» Г. Илеуовой, ситуацию определяет и менталитет казахов: «Ничего нового в непопулярности технических специальностей нет. Еще во времена СССР казахи особо не жаловали техническое направление. Так что это своего рода преемственность, плохая, но преемственность. Если раньше проблема нивелировалась «пришлыми» кадрами, то сейчас пробел обозначился». Эксперт считает, что приоритетом стало приобретение быстрого «дивиденда», который инженер получить не может. А гуманитарное высшее образование является веским основанием для «…«оседания» в чиновничьем аппарате или, на худой конец, в крупной юридической конторе или банке».[43] Справедливость подобного предположения подтверждает, в частности, необычайно высокий конкурс на факультеты госуправления, превысивший в 2012 году 300 человек на место[44].

Система высшего образования РК активно использует данную тенденцию. В результате рынок образования и рынок труда слабо соприкасаются. По мнению министра образования РК в 2013 году Б. Жумагулова: «…наши вузы ориентируются исключительно на спрос населения и готовят в основном специалистов так называемых «престижных» профессий – юристов, экономистов… И забывают главного потребителя – рынок труда».[45] Нехватка технических кадров все более компенсируется приглашением специалистов из России, Украины, Беларуси и других стран[46].

Таким образом, структура занятости населения РК довольно быстро меняется под воздействием как эмиграционных, так и урбанизационных процессов. Выявились тенденции, действие которых будет определять ситуацию в близкой перспективе. С учетом того, что основным строителем социального пространства города является вчерашнее сельское население, классический вариант «западного» типа появится не скоро. Этническая перезагрузка постепенно начинает сказываться на экономических процессах, социальной структуре: «…Верх пирамиды благосостояния занимают представители казахской национальности. С другой стороны, …большинство «социальных аутсайдеров» также составляют автохтоны».[47] Главный редактор республиканской газеты «Туркестан» Ш. Паттеев обеспокоен тем, что «… расслоение общества приобрело тотальный характер. Нам мешает и межклановая борьба, о которой в советское время практически не было слышно»[48]. При этом расслоение происходит не только по социально-экономическим показателям, но и по мировоззренческим установкам. По мнению М. Шайкемелева, поляризация казахстанского общества зашла довольно далеко.

«Водораздел проходит не столько по национальному признаку, сколько по социальному. Одна – продвинутая часть общества, которая живет в ХХI веке и ориентируется на глобализм и космополитизм. И другая, которая все еще находится под влиянием патриархальных стереотипов и форм поведения, не работающих в глобализованном мире. Пропасть между двумя частями общества медленно, но верно увеличивается»[49]. Дискуссии о прошлом, настоящем и будущем страны приобретают все более острый характер.

Быстрая трансформация этнического состава городского населения оказалась неадекватна темпам качественных преобразований. Все более понятно, что «нетитульные» занимали в городах важные социальные ниши, восполнить которые «новые горожане» пока объективно не в состоянии.

* * *

Таким образом, одной из важных стратегических задач государства является интенсивное освоение городского пространства. Особенность процесса в том, что представителям казахского этноса предстоит в короткие сроки занять все социальные ниши города. Успешное же освоение этих ниш объективно ведет, как свидетельствует мировой опыт, к определенным социокультурным эволюциям их обитателей. Проблема также в том, что у части казахского этноса основательно размыта основа социокультурных воззрений, базировавшихся на ценностях прежней, кочевой цивилизации. С другой стороны, самостоятельный опыт строительства городского пространства явно недостаточен. «Ясно, что при таком коренном изменении уклада, – считает культуролог З. Наурызбаева, – нация должна искать новые формы жизни, в массе заимствуя их у других народов»[50]. В результате «… сегодня среда такова, что не только дети в смешанных семьях, но и зачастую в мононациональных, вырастают чужими родной культуре. Сейчас, когда кочевой дух, духовная традиция кочевников стали чем-то абстрактным, казахи оказываются под угрозой ассимиляции из-за своей склонности к переимчивости, из-за своего интереса к чужому»[51]. Культуролог полагает, что любовь к заимствованию чужеродного чревата потерей национального «Я» и является главной угрозой для казахов.

С ней согласны и другие авторы: «Наш соотечественник заимствования возвел в ранг искусства – не только выбрать приятные и нужные лично ему культурные и духовные ценности, но и подвести под это соответствующее культурологическое и историческое обоснование. В итоге возникла совершенно космополитичная каша, где смешались северные и южные, западные и восточные, религиозные и советские обычаи, праздники и термины… А что такое традиционные ценности?.. Тенгрианские или исламские? Или советские?.. Некоторые эксперты отмечают наличие одной интересной традиции – любовь казахов к заимствованию чужеродного, чреватое окончательным размыванием национального менталитета»[52].

Симптомы растворения национальной идентичности в новой социальной среде вызывают тревогу у казахской интеллигенции. Растущая волна национал-патриотизма направлена именно против «европеизированного» (несмотря на особенности его советского бытия) городского пространства. Важной целью наиболее радикальной части национал-патриотов является разрушение той базы, на которой функционирует значительная часть этого пространства, – русского языка. И главным объектом критики оказываются русскоязычные казахи – наглядный пример поглощения городским пространством автохтонов. Образ же «настоящего казаха», отвечающего нормам традиционной культуры, довольно четко обозначил Ж. Куанышалин: «… существующий нынче в Казахстане ощутимый раскол казахского социума на нагыз-казахов и шала-казахов – это достойная сожаления, но объективная данность, ставшая неизбежным следствием долговременной колонизации, ассимиляции и русификации, которые сильно подорвали и размыли основы казахского этноса как такового. В этом плане можно говорить о том, что… нагыз-казахами являются казахи, в которых больше и лучше сохранилась … казахскость с основными ее составляющими, прежде всего – родной язык, национальное самосознание, психология, менталитет и, что очень важно, дух (включая осознанное чувство приверженности культуре, обычаям, традициям и вере предков – исламу), являющиеся главными критериями национальной самоидентификации»[53].

Вызывает сомнение, что в условиях городской среды сохранится «классический» тип нагыз-казаха, сформированный, в основе своей, кочевой цивилизацией. Новая, городская данность будет диктовать своим жителям и новые, адекватные уже этой среде, социокультурные установки. В то же время и традиционные ценности пытаются пустить корни в городскую почву. Процесс идет с переменным успехом. С одной стороны, город довольно быстро растворяет или искажает многие из этих ценностей. С другой – налицо активное «этническое переваривание» городского пространства, наполнение его элементами автохтонной культуры (меняющаяся языковая среда, ономастические, архитектурно-дизайнерские эволюции). Безболезненно усваивается визуальное пространство города, во всяком случае, новое поколение горожан воспринимает его как естественную среду обитания. Основным итогом «адаптационного» периода стало включение городского пространства в традицию. Если ранее город воспринимался как символ «колониально-тоталитарного» наследия, то сейчас он стал «своим».

Но запаса «опыта заимствования» может хватить лишь на поверхностное усвоение города новыми горожанами и признание его цивилизационным приоритетом. Об опасности подобного восприятия предупреждает М. Шайкемелев: «Революция» в Ливии началась с того, что люди в Бенгази захотели жить так, как в столичном Триполи. А еще лучше – как на Западе, но оставаясь при своем традиционном восточном менталитете. Ездить в «мерседесах», но часами предаваться пустопорожней болтовне в кофейнях…»[54]. Проникновение «вглубь» города будет сопровождаться гораздо более серьезной деформацией сохранившихся традиционных ценностей. В первую очередь потому, что городское пространство заставляет по-другому мыслить: «Сами механизмы модернизации нуждаются в осмыслении и обновлении. Нам надо переходить к рациональному мышлению, оно в современной конкурентной среде наиболее выигрышно»[55].

Условной чертой, отступление за которую чревато потерей национального «Я», является, по мнению большинства представителей интеллигенции, казахская генеалогия – важнейшая составляющая этнической самоидентификации[56]. Но интенсивное проникновение в городское пространство способно привести к размыванию основ национальной культуры, так как на индустриальном этапе материальное утрачивает способность отражать этническую специфику культурного развития из-за общих процессов стандартизации и унификации[57].

Казахстан находится в сложном процессе прохождения ускоренной модернизации. «Прошлое», «настоящее» и «будущее», зафиксированное в сознании населения, сконцентрировано на коротком историческом отрезке. Столкновение мнений носителей этих идей во многом определяет ход развития государства. Присутствует некая многоукладность социокультурных воззрений, отражающая специфику разных исторических эпох. Соединить «цивилизационные пространства» в состоянии народные традиции, которые способны адаптироваться к новым социально-экономическим, социокультурным явлениям, сохраняя при этом важнейшие критерии национальной самоидентификации.

[1] Опубликовано в: Социальный портрет современного казахстанского общества. Сборник статей, Институт мировой экономики и политики (ИМЭП) при Фонде Первого Президента РК – Лидера Нации. Астана-Алматы, 2015. с. 25-50)
[2] Приграничные мигранты и принимающее общество: механизмы и практики взаимной адаптации/под ред. В.И.Дятлова. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2009. С. 121. Цит. по: Галиймаа Н. Китайские мигранты и китаефобия в современной Монголии: анализ периодической печати// Миграции и диаспоры в социокультурном, политическом и экономическом пространстве Сибири. Рубежи ХХ–ХХ и ХХ–ХХ веков/ Науч. ред. В. И. Дятлов. – Иркутск: «Оттиск», 2010. С. 548.
[3] Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. Т. 81, 84–88. – СПб, 1904–1905.
[4] Назарбаев Н. В каждом сердце – родная страна: речь на 12-й сессии Ассамблеи народа Казахстана// Казахстанская правда, 2006. 25 октября.
[5] Ашимбаев Д. Национальные ценности и патриоты// Время, 2011. 3 марта.
[6] Куанышалин Ж. За единый смысл!// Central Asia Monitor, 2014. 24–30 января.
[7] Руденко А. Опорные точки// Свобода слова, 2011. 8 декабря.
[8] Машаев А. Золотое сечение национал-патриотов. В Казахстане создается новая партия?// Свобода слова, 2012. 4 апреля.
[9] Шаукенова З. Мы достигли национальной зрелости// Свобода слова, 2014. 6 марта.
[10] Там же
[11] Казахстанская правда, 2010. 26 февраля.
[12] История Казахстана: народы и культуры: учеб. пособие/ Масанов Н.Э. и др. – Алматы: Дайк-Пресс, 2001. С. 261.
[13] См.: Голиков Н.Ф., Седловский А.И. Социально-экономические аспекты сельского расселения. – Алма-Ата, 1981
[14] См., например, Дятлов В.И. Этнизация городского пространства: попытка определиться в исследовательском поле// Переселенческое общество Азиатской России: миграции, пространства, сообщества/ Научн. ред. В.И. Дятлов, К.В. Григоричев. – Иркутск: «Оттиск», 2013. С. 211–224.
[15] Сейдимбек А. Мир казахов. Этнокультурологическое переосмысление. Учебн. пособие. Алматы: Рауан, 2001. С. 572–573.
[16] Гали А. Казахский манифест// Мегаполис, 2001. 12 сентября.
[17] Деловая неделя, 2009. 4 сентября.
[18] Тужутов А. Монолог у точки возврата. В Казахстане утверждаются феодальные общественные отношения// Мегаполис, 2002. 9 сентября.
[19] Сулейменов О. О земле, нации и «господствующих высотах»// Свобода слова, 2010. 11 февраля.
[20] Курманбаев Е. Эволюция homo kazakhstanicus// Свобода слова, 2009. 9 апреля.
[21] Испаев Я. Какой у нас менталитет?// Мысль, 1998. № 2. С. 76.
[22] Киринициянов Ю. Великая казахстанская мечта. Можно ли преодолеть раскол страны по языковому принципу// АиФ Казахстан, 2012. № 26.
[23] Сатпаев Д. Наше будущее выстроят за нас?// Свобода слова, 2010. 4 марта.
[24] Алимов М. МЫ или мы?.. Шалости с родоплеменной статистикой// Central Asia Monitor, 2014. 3–9 октября.
[25] Косанов А. Чьи вы, хлопцы, будете?// Время, 2010. 28 января.
[26] Можарова Н. Изменить нельзя оставить: какие результаты ЕНТ мы имеем на сегодня// АиФ Казахстан, 2013. № 48.
[27] Козина В. Не пойман – не вор, пойман, но не убийца. Можно ли в Казахстане рассчитывать на объективность присяжных заседателей? // АиФ Казахстан, 2013. № 51.
[28] Чернышевская И. За державу обидно // Мой город, 2013. 14 марта.
[29] Албани Б. Наши предки владели тремя алфавитами! // Свобода слова, 2013. 7 марта.
[30] Таукина Р. Монархия или степная демократия? // Свобода слова, 2012. 5 июля.
[31] Акимбеков С., Сыроежкин К., Лаумулин М., Лаумулин Ч., Сыргабеков И. Очень простая идеология. Наш Казахстан – это страна, о которой мы почти ничего не знаем // Казахстанская правда, 2004. 5 октября.
[32] Киринициянов Ю. В дни поражений и побед. Еще раз о значении Основного закона // АиФ Казахстан, 2012. № 36.
[33] Сулейменов О. О земле, нации и «господствующих высотах» // Свобода слова, 2010. 11 февраля.
[34] Шежире – традиционное казахское генеалогическое предание.
[35] Назарбаев Н. Послание Президента народу Казахстана // Казахстанская правда, 2012. 14 декабря.
[36] Алимов А. МЫ или мы?.. Шалости с родоплеменной статистикой // Central Asia Monitor, 2014. 3–9 октября.
[37] Шибутов М. Синдром выученной беспомощности// Central Asia Monitor. 2013. № 49–50.
[38] Алимов А. МЫ или мы?.. Шалости с родоплеменной статистикой…
[39] Рассчитано по: Итоги Всесоюзной переписи населения 1989 г. Т. 3. – Алма-Ата, Республиканский информационно-издательский центр, 1992. С. 3; Занятость населения в Республике Казахстан. Т. 2. Итоги переписи населения 2009 г. в Республике Казахстан. Статистический сборник/ Под ред. Смаилова А. А. – Астана, 2010. С. 147–148.
[40] Там же. С. 145–146, 147–148.
[41] Кубайжанов А. «Технический» нокаут// Свобода слова, 2012. 20 сентября.
[42] Сагинтаев Е. Демократия для казахов// Мегаполис, 2001. 31 января.
[43] Кубайжанов А. «Технический» нокаут…
[44] Михайлова В. Вузы сузились// НЕДЕЛЯ-Литер, 2013. 12 декабря.
[45] Жумагулов Б. Качество образования для нас главней всего// Казахстанская правда, 2013. 2 апреля.
[46] Абдыкаримова Р. Кадры, ау! В регионах Казахстана сохраняется острый дефицит кадров// Свобода слова, 2013. 7 февраля.
[47] Бейсебаев К. Не хотим смешиваться, а надо…// Взгляд, 2012. 11 июля.
[48] Киринициянов Ю. Истоки и уроки декабря. Чему мы радуемся, о чем печалимся и чего никогда не забудем// АиФ Казахстан, 2012. № 51.
[49] Киринициянов Ю. Улучшим мир. Реальный и виртуальный// АиФ Казахстан, 2013. № 16.
[50] Наурызбаева З. Розенкрейцеры, даосы и казахи// Свобода слова, 2012. 16 августа.
[51] Там же.
[52] Ашимбаев Д. Национальные ценности и патриоты// Время, 2012. 3 марта.
[53] Куанышалин Ж. За единый смысл!
[54] Киринициянов Ю. В дни поражений и побед. Еще раз о значении Основного закона // АиФ Казахстан, 2012. № 36.
[55] Там же.
[56] Такого мнения придерживаются и зарубежные исследователи. Так, например, Л. Годфри считает, что казахи могут сохраниться как субкультура пока они будут следовать концепции принадлежности к особым изолированным группам/ Годфри Л. Казахский исход. Пер. с англ. Л. Н. Севрюгиной. – М.: Центрполиграф, 2005. С. 8
[57] История Казахстана: народы и культуры: Учебн. пособие / Масанов Н. Э. и др. – Алматы: Дайк-Пресс, 2001. С. 7.