Российская научно-технологическая диаспора в США

Андрей Коробков¹
(Опубликовано на сайте Российского совета по международным делам 17 мая 2012 года, адрес: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=402#top)

Проблема «утечки мозгов» вызывает немало споров в российском обществе. Между тем с развитием процесса глобализации и формированием мирового рынка, включающего, помимо прочего, и рынок труда, проблема интеллектуальной миграции приобрела поистине всемирное значение.

На протяжении веков Россия отличалась закрытостью границ и жестким государственным контролем над внешней миграцией населения. Одновременно происходило интенсивное перемещение русского населения из центральных регионов на этническую периферию страны. Эти особенности миграционной политики стали еще более заметны в советский период. С распадом Советского Союза ситуация в корне изменилась: с одной стороны, Россия стала центром второй по величине иммиграционной системы мира после США (более 11 млн жителей России рождены за ее пределами; в Соединенных Штатах сегодня живут приблизительно 39 млн человек, родившихся в других странах, – примерно одна восьмая часть населения этой страны). Одновременно – впервые со времен гражданской войны – возникла и довольно внушительная легальная эмиграция: с 1991 г. около 1,3 млн российских граждан получили официальное разрешение для выезда на постоянное жительство за пределы бывшего СССР².

Для интеллектуальных элит теоретически есть два пути на Запад – изначально постоянная эмиграция либо выезд на учебу, стажировку или временную работу с последующим изменением статуса.

Как иммиграция, так и эмиграция вызывают противоречивую реакцию в российском обществе. И если в случае иммиграции первоочередное внимание обычно уделяется ее этническим аспектам, опасениям быстрого «размывания» национальной культуры, притоку незаконных иммигрантов, возрастающей нагрузке на рынок труда и механизмы социальной защиты населения, росту преступности и коррупции, то в отношении эмиграции наиболее сильные эмоции вызывает, как правило, отъезд за рубеж представителей интеллектуальных и профессиональных элит.

Противоречивы оценки масштабов этого явления и степени его воздействия на экономическую и политическую ситуацию в России и в принимающих странах. Мы рассмотрим как основные теоретические аспекты этой проблемы, так и положение российской интеллектуальной диаспоры в крупнейшей стране иммиграции – Соединенных Штатах Америки, а также обсудим возможные формы работы с представителями этой диаспоры.

С окончанием «холодной войны» одновременно с либерализацией режима эмиграции из России происходило «закручивание гаек» на Западе, значительно затруднившее въезд в наиболее привлекательные страны.

Масштабы и динамика интеллектуальной миграции

Каков же реальный масштаб «утечки мозгов» из России? Разрыв в приводимых оценках колоссален – от 20 тыс. до более 500 тыс. человек. Рассматривая эти цифры, необходимо, прежде всего, отметить, что для интеллектуальных элит теоретически есть два пути на Запад – изначально постоянная эмиграция либо выезд на учебу, стажировку или временную работу с последующим изменением статуса.

Первый из этих путей себя практически исчерпал – канал постоянной иммиграции был открыт в основном для представителей ряда этнических и религиозных групп, имевших национальные государства или влиятельные диаспоры за рубежом. К настоящему времени численность таких групп в России значительно сократилась, и наиболее мобильные их представители отсюда уже уехали. Начиная с 2006 г. доля этнических русских среди эмигрантов превышает 50%, в то время как в 1993 г. она составляла лишь 24%. В то же время доля, например, евреев снизилась с 15,8% в 1993 г. до 1,9% в 2006 г.³ Соответственно, снижается и доля в эмиграционном потоке стран «традиционной» эмиграции – США, Израиля, Германии: с более 90 % в 1990-х годах до менее 60 % в 2008 г.⁴

Как это ни парадоксально, с окончанием «холодной войны» одновременно с либерализацией режима эмиграции из России происходило «закручивание гаек» на Западе, значительно затруднившее въезд в наиболее привлекательные страны. Так, иммиграция в страны ЕС сократилась более чем вдвое уже в 1990-х годах – с 1,5 млн до 680 тыс. человек⁵. В результате поток эмиграции из России на Запад сократился с 100 тыс. в год в середине 1990-х годов до менее 15 тыс. человек в год в настоящее время (13,4 тыс. в 2008 г.)⁶.

Таким образом, временный выезд на учебу, стажировку или работу с последующим изменением статуса становится основным каналом интеллектуальной миграции на Запад. В результате оценить масштабы и основные характеристики этого миграционного потока оказывается еще более затруднительно.

Каковы же факты? Только в 1990–2003 гг. численность занятых в научно-технической сфере России сократилась более чем в 2 раза – с 1943 тыс. до 858,5 тыс. человек. Число исследователей за тот же период снизилось с 992,6 тыс. до 409,8 тыс., или на 59%, достигнув уровня тридцатипятилетней давности⁷. Однако это совсем не означает, что большинство людей, покинувших российскую науку, выехали за границу. Напротив, основная масса стала составной частью «внутренней миграции» в те виды деятельности, которые не соответствуют их образованию и профессиональной квалификации. Это явление, часто характеризуемое как «утрата мозгов» («brain waste»), имеет еще более негативные последствия, поскольку ведет к полной и окончательной утрате академического потенциала, однако ему уделяется гораздо меньше внимания как прессой, так и политической и академической элитой России.

С учетом этих факторов общую численность современной российской академической диаспоры на Западе (от студентов до ведущих ученых) можно оценить в 150–200 тыс. человек⁸.

Структура российской научной диаспоры

Российская академическая диаспора за рубежом крайне неоднородна с точки зрения, по крайней мере, трех параметров: сфер научной деятельности; регионов и организаций исхода; стран приема. Помимо этого, серьезные различия имеют место в отношении социального и профессионального статуса российских ученых, работающих за рубежом. Велика и политическая разноголосица в рамках диаспоры – от артикуляции русских национальных и православных корней до попыток «стереть» свою прежнюю идентичность и полностью интегрироваться в принимающее общество.

В плане выезда доминировать продолжают три региона – Москва с областью, Санкт-Петербург с Ленинградской областью и Новосибирская область.

С точки зрения отдельных специальностей, сохраняется спрос на специалистов в ряде точных и естественных наук – представителей старых российских научных школ. В частности, физики составляют 33,6% потока российских ученых, направляющихся за рубеж, 22,8% приходится на биологов, 12,7% – на специалистов в технических науках, 9,3% – на математиков, 6,1% – на химиков. В то же время обществоведы и гуманитарии составляют лишь 6,1% этого потока, причем ясно, что большинство первоначально попадает за рубеж в качестве студентов, аспирантов и стажеров и не может опереться на престиж высокоразвитых российских научных школ в этих областях знания. При этом наличие ученой степени значительно увеличивает шансы как выехать за рубеж, так и закрепиться там. Среди российских ученых, выехавших на работу или стажировку за границу, 18% имели степень доктора и 55,8% – кандидата наук⁹.

Важнейшей чертой российской интеллектуальной миграции является высокая степень ее территориальной концентрации – с точки зрения как регионов исхода, так и принимающих стран. В плане выезда доминировать продолжают три региона – Москва с областью, Санкт-Петербург с Ленинградской областью и Новосибирская область. В целом на них приходится 74,2% российских ученых, выезжающих за рубеж. Один из четырех российских ученых, направляющихся за границу, покидает Москву или Московскую область, один из пяти – Санкт-Петербург или Ленинградскую область, а один из семи – Новосибирскую область. Таким образом, потери российской науки от интеллектуальной миграции, если их считать таковыми, в высшей степени сконцентрированы территориально. Это не вызывает удивления, учитывая очень высокую степень территориальной концентрации академического потенциала в данных регионах. Одновременно этот факт говорит и об очень слабой включенности большинства российских регионов в мировую академическую систему: например, в 2002 г. 46 российских регионов не направили за рубеж ни одного (!) ученого¹⁰.

Иммиграция здесь играет очень важную роль и как фактор прироста населения, и как стимулятор экономической активности, обеспечивая подпитку экономики низкооплачиваемой рабочей силой и высококвалифицированными специалистами.

Ситуация в странах приема имеет схожие черты: основная масса российской академической диаспоры концентрируется в двух высокоразвитых регионах – Северной Америке и Западной Европе. На них приходится соответственно 30,4% и 42,4% потока российской интеллектуальной миграции. Крупнейшие принимающие страны – США (28,7%) и Германия (19%), причем они занимают первое и второе места по приему российских мигрантов практически по всем областям знания. Единственное исключение составляют технические науки, где преобладают страны – традиционные партнеры советского времени (например, Индия) и ряд бывших советских республик (прежде всего, Казахстан). На США, в частности, приходится 46,5% российских биологов, 50% медиков, 27,6% математиков, 24,4% физиков, 22,8% специалистов в общественных и гуманитарных науках и 8,9 % экспертов в технической сфере¹¹.

Американская политика привлечения интеллектуальных элит

Нужно отметить, что Соединенные Штаты как страна традиционной иммиграции имеют давние традиции и хорошо отработанные механизмы для привлечения и селекции интеллектуальных элит из других стран. Иммиграция здесь играет очень важную роль и как фактор прироста населения, и как стимулятор экономической активности, обеспечивая подпитку экономики низкооплачиваемой рабочей силой и высококвалифицированными специалистами, что означает и значительную экономию средств на их подготовку. И россияне здесь отнюдь не исключение. Например, к началу XXI века инженеры китайского и индийского происхождения контролировали приблизительно четверть высокотехнологичных бизнесов в калифорнийской Силиконовой долине с годовым объемом продаж 17,8 млрд долл. При этом в половине новых бизнесов, открываемых сейчас в Силиконовой долине, по крайней мере, один из основателей является либо иммигрантом, либо американцем в первом поколении. Стоит упомянуть и о том, что уже в 2000 г. в стране насчитывалось 300 тыс. специалистов в высокотехнологичных отраслях промышленности и 35 тыс. врачей индийского происхождения¹². Однако интеллектуальная иммиграция отнюдь не ограничивается развивающимися странами. В США сегодня работают более 400 тыс. квалифицированных специалистов из Западной Европы, лишь 50 тыс. из которых выражают намерение вернуться в свои страны.

Современная система привлечения и отбора иностранных специалистов создавалась в США в четыре этапа. С принятием в 1947 г. плана Маршалла американцы стали массово приглашать людей со всего мира учиться в своих университетах: лучших в итоге оставляли в Америке.

Американцы столкнулись с любопытной проблемой: диаспоры высокообразованных статусных иностранцев стали действовать как лобби, защищающие интересы своих стран исхода. В России же, к сожалению, обычно забывают, что наличие российских элит в других странах – это важный потенциальный механизм влияния.

Данный аспект интеллектуальной иммиграции оказался особенно важен, поскольку он обеспечил расширение политического, экономического и культурного влияния США в странах эмиграции. Уже на первой стадии реализации плана Маршалла тысячи молодых немцев, приглашенных в американские университеты, остались в США. Те же, кто вернулся домой, нередко становились носителями новой политической культуры, расширяя потенциал американской «мягкой власти» (напомним, Дж. Най характеризует эту концепцию как способность «вызвать у других желание того же, что желаете вы»¹³). За ними последовали новые волны интеллектуальной миграции – сначала из стран Западной Европы и Японии, затем – из Южной Кореи, Тайваня и других стран Азии и Латинской Америки.

В 1970–1980-х годах пришла очередь Китая, а затем и стран Восточной Европы и постсоветских государств. Таким образом была обеспечена непрерывная подпитка американской интеллектуальной элиты, сделавшая возможным селективный отбор специалистов из стран с высокоразвитыми научными школами в определенных областях. Сегодня сотрудники-иммигранты составляют около половины академического персонала в сфере естественных наук, а студенты-иностранцы получают почти три четверти ученых степеней доктора наук в естественных науках.

Правда, в итоге американцы столкнулись с любопытной проблемой: диаспоры высокообразованных статусных иностранцев стали действовать как лобби, защищающие интересы своих стран исхода. В России же, к сожалению, обычно забывают, что наличие российских элит в других странах – это важный потенциальный механизм влияния. После войны правительство стало стимулировать создание государственных университетов, что позволило «растянуть» академическую элиту по всей стране. Многие такие вузы сейчас реально конкурируют с лидерами – Йелем, Гарвардом, Принстоном – в определенных областях знания. В России же сохраняется колоссальная концентрация научного потенциала: Москва, Санкт-Петербург, Новосибирск, с натяжкой Томск, Екатеринбург, остальные регионы редко имеют сильные вузы и исследовательские центры. Третий этап – создание Силиконовой долины со специальным налоговым режимом и при минимуме государственного вмешательства. Наконец, на четвертом этапе, после 1965 г., США полностью изменили миграционную политику, открыв границы для выходцев из стран третьего мира и квалифицированных специалистов.

Таким образом, с точки зрения американской политики стимулирования интеллектуальной иммиграции особенно важны два ее аспекта:

• стимулирование притока высококвалифицированных специалистов, облегчающего нагрузку на образовательную систему США и снижающего затраты на их подготовку;
• широкомасштабная подготовка иностранных студентов в американских вузах, которая позволяет, с одной стороны, осуществить отбор лучших кадров для предоставления им работы и места жительства в США, с другой – стимулировать формирование проамериканских групп, способных быть носителями новой политической культуры и идеологии, из тех, кто впоследствии вернется в свои страны.

Российская интеллектуальная диаспора в США

Если говорить конкретно о российской академической диаспоре за рубежом в целом и в США в частности, то она может быть сгруппирована по трем категориям. Первая из них включает ученых, которые выехали как постоянные эмигранты. Как уже упоминалось, доля этой категории в общем потоке быстро сокращается. Вторая категория включает тех, кто выехали как временные работники или студенты, но получили постоянную работу. Третья категория объединяет выехавших по временным визам в качестве студентов, аспирантов, защитившихся диссертантов. Эта категория не так велика, как иногда представляют. Иностранцев, обучающихся на Западе, в целом насчитывается около 3 млн человек, из них российских студентов – от 35 тыс. до 50 тыс., т.е. всего полтора процента.

Смогли ли они найти работу соответствующей квалификации и статуса? В Соединенных Штатах врачу любой квалификации, приехавшему из России, на восстановление статуса потребуется примерно десять лет. Уезжая на Запад, высококвалифицированный специалист сталкивается с очень серьезными проблемами. Ваш работодатель должен доказать, что вы – наиболее квалифицированный специалист, и ни один из конкурирующих с вами граждан принимающей страны не обладает такой же квалификацией. В США в год выдается 140 тыс. виз для квалифицированных работников, приезжающих со всего мира, притом, что легальная иммиграция в США превышает 700 тыс. В Израиле только 27% специалистов из республик бывшего СССР получили должности, соответствующие их квалификации, спустя три года после приезда в эту страну. Менее 10% тех, кто работает на Западе, имеют гарантированную позицию. Это элита академического мира. Но большинство – это люди, которые не имеют постоянных ставок и находятся в уязвимом положении.

Таким образом, российская интеллектуальная диаспора в США весьма неоднородна. Соответственно, политика в отношении различных ее представителей должна быть дифференцированной.

Помимо этого, квалифицированные мигранты различаются по сфере деятельности в двух отношениях: смогли ли они найти работу, соответствующую их академической квалификации, или были вынуждены уйти в другие сферы деятельности; каков их статус и уровень дохода в целом и относительно их предыдущей и потенциальной ситуации в России.

Однако наиболее важна квалификационно-статусная классификация, согласно которой выделяются:

• элита интеллектуальной эмиграции – профессура, имеющая постоянные, по сути, гарантированные пожизненно (tenure) позиции в университетах, а также владельцы или высокооплачиваемые сотрудники высокотехнологичных бизнесов или аналогичных государственных фирм;
• лица, оставшиеся за рубежом и работающие на временной основе (получатели грантов, почасовики и т. п.);
• лица, имеющие временные визы для работы или стажировки за рубежом;
• студенты и аспиранты, имеющие временные визы для учебы за рубежом.

Вероятность того, что представители относительно небольшой группы ученых, которые обладают наивысшей квалификацией, вернутся в Россию, невелика.

Привлечение в Россию или сотрудничество со специалистами последних трех категорий позволило бы значительно повысить уровень науки и образования в нашей стране на основе западных методологий и расширить вовлеченность российских ученых и учебных заведений в международные проекты. Однако в погоне «за валом» и в стремлении абсолютизировать идею возвращения элиты в Россию существует серьезная опасность оставить за бортом верхушку интеллектуальной элиты, резко снизив эффективность политики «академической репатриации». Таким образом, в план правительственных мероприятий должны быть заложены различные параметры и дифференцированные меры, направленные на привлечение в страну (или к сотрудничеству с ней) конкретных групп интеллектуальных элит.

Опросы, проведенные при поддержке Евразийской сети политических исследований, показали, что, несмотря на наличие у многих мигрантов сильной эмоциональной привязки к России (большинство опрошенных указали на оторванность от семьи, друзей и родной культурной среды как на важное обстоятельство, осложняющее их жизнь за рубежом), сохраняются три блока факторов, препятствующих их возвращению:

• социально-экономические факторы – нестабильность экономической ситуации в России, отсутствие социальных гарантий, особенно в пенсионном возрасте, недоверие к государству с засильем бюрократии и коррупцией;
• академические факторы – колоссальное отставание России от Запада по техническому и материальному обеспечению научных исследований, по зарплате и уровню социальной защищенности ученых, оторванность от мирового академического сообщества, коррумпированность и бюрократизм академического управленческого аппарата (отметим, что к началу столетия доля России в производстве мировой высокотехнологичной продукции составляла менее 1% по сравнению с долей США (36 %) и Японии (30 %). Затраты на исследования и разработки в расчете на одного исследователя в России были в 10 раз ниже, чем в США¹⁴);
• политические факторы – усиливающиеся авторитарные тенденции, слабость гражданского общества, отсутствие свободы самовыражения (последнее особенно важно для людей, занимающихся творческой деятельностью), высокий уровень преступности.

В дополнение к этим обстоятельствам многие работающие за рубежом российские ученые указывают на природные (сложность повторного привыкания к суровому российскому климату) и экологические (плачевное состояние природной среды, загазованность воздуха, бесконечные пробки, прежде всего, в Москве – главном центре притяжения потенциальных интеллектуальных мигрантов) факторы.

Таким образом, вероятность того, что представители относительно небольшой группы ученых, которые обладают наивысшей квалификацией, важными и полезными связями в сфере бизнеса и политики, имеют доступ к лучшему оборудованию, пользуются известностью в научном мире, вернутся в Россию, невелика. Их привлечение наиболее желательно, однако оно требует поиска особых форм сотрудничества с ними, которые позволили бы им работать в России (с официальным признанием их особого высокого статуса), не возвращаясь на постоянное жительство, читать краткие курсы, руководить исследовательскими проектами, набирать докторантов и аспирантов. И, конечно, следует оградить их от «прелестей» российской бюрократии. Немаловажна и их потенциальная роль в качестве механизма «мягкой силы», агентов российского влияния в США и других принимающих странах.

Возвращение других, менее «продвинутых» ученых теоретически возможно, но все равно требует формирования компенсационных пакетов, направленных на создание для них равноценных западным условий труда и жизни.

Поэтому успех работы с российской интеллектуальной диаспорой за рубежом будет зависеть от выделения адекватных средств и эффективного контроля за их расходованием. Без финансирования никакие исследования, никакое внедрение инноваций невозможны. Огромную роль будут играть и общественный климат в России, серьезность намерений руководства страны возродить российскую науку, переживающую период горькой депрессии.

Чувство ответственности за возрождение России в целом и российской науки в частности присуще заметной части российской интеллектуальной диаспоры. На каком континенте будут жить ее представители, работая на благо России, принципиального значения в эпоху глобализации не имеет.

¹ Профессор Университета штата Теннеси, США.
² Население России 2003–2004: Одиннадцатый – двенадцатый ежегодный демографический доклад / Под ред. А.Г. Вишневского. М.: Наука, 2006. С. 325.
³ Население России 2008: Шестнадцатый ежегодный демографический доклад / Под ред. А.Г. Вишневского. М.: Наука, Издательский дом ГУ-ВШЭ: Центр демографии и экологии человека, 2010. С. 259.
⁴ Там же. С. 264.
⁵ Mitchener B. Prodi Says Fear of Immigration is Overblown // The Wall Street Journal Europe, 19.06.2002. P. A2.
⁶ Население России 2008: Шестнадцатый ежегодный демографический доклад / Под ред. А.Г. Вишневского. М.: Наука, Издательский дом ГУ-ВШЭ: Центр демографии и экологии человека, 2010. С. 259.
⁷ Власкин Г.А., Ленчук Е.Б. Промышленная политика в условиях перехода к инновационной экономике. Опыт стран Центральной и Восточной Европы и СНГ. М.: Наука, 2006. С. 203.
⁸ Хотя количественные оценки остаются крайне затруднительными, исследование, проведенное автором совместно с Ж.А. Зайончковской (см.: Korobkov A.V., Zaionchkovskaia Zh.A. The Scale and Social Impact of the Russian Intellectual Migration. Association for Slavic, East European, and Eurasian Studies 42nd Annual National Convention. Los Angeles, CA, November 2010), позволяет сделать ряд выводов относительно структуры и динамики интеллектуальной эмиграции из России. Это исследование опиралось на блок статистических данных, публиковавшихся Росстатом в первый и последний до настоящего времени раз в 2002–2003 гг. (см.: О численности сотрудников, работавших за рубежом в 2002 году. Индекс 3808, код работы 1512003. М: Государственный комитет РФ по статистике, 2003). В исследовании рассматривался выезд представителей российского академического сообщества во временные командировки за рубеж на срок более трех месяцев. Представление о качественных характеристиках российской академической диаспоры дают результаты опроса, проведенного в 2009–2010 гг. Евразийской сетью политических исследований (в нем автор также принимал активное участие). См.: Стратегия возвращения российской интеллектуальной элиты / Под ред. В.Н. Меркушева. М.: ЕСПИ, 2009.
⁹ Korobkov A.V., Zaionchkovskaia Zh.A. The Scale and Social Impact of the Russian Intellectual Migration. Association for Slavic, East European, and Eurasian Studies 42nd Annual National Convention. Los Angeles, CA, November 2010.
¹⁰ Там же.
¹¹ Там же.
¹² Silicon Valley’s Skilled Immigrants: Generating Jobs and Wealth for California // Research Brief Issue 21, June 1999, 2. Public Policy Institute of California.
¹³ Nye J. Soft Power: The Means to Success in World Politics. N. Y.: Public Affairs, 2004.
¹⁴ Власкин Г.А., Ленчук Е.Б. Промышленная политика в условиях перехода к инновационной экономике. Опыт стран Центральной Европы и СНГ. М.: Наука, 2006. С. 200; Миграция и безопасность в России / Под ред. Г.С. Витковской, С.С. Панарина; Московский Центр Карнеги. М.: Интердиалект+, 2000. 8–9.