|
"Неформалы"
в российской экономике |
|
|
Над темой номера работали
|
|
|
Владимир ГИМПЕЛЬСОН
|
Анна
ЗУДИНА
|
|
Портрет "неформала"
Уровни занятости в неформальном секторе (процент неформалов
среди всех занятых) по различным социально-демографическим группам
различаются, но везде росли примерно одинаковым темпом. Среди мужчин
и женщин они очень близки, но в последние годы мужчины по этому
показателю несколько вышли «вперед». Этот показатель среди сельского
населения был гораздо выше, чем среди городского, что во многом
определяется самим характером сельской экономики (рис. 6). Значительное
снижение уровня сельской неформальности в 2001 году объясняется
изменением методологии отнесения респондентов к неформальному сектору37,
но этот искусственный провал был полностью отыгран в течение нескольких
последующих лет в результате естественного роста неформального сектора.
Рисунок 6. Занятость в неформальном секторе на основной
работе, Россия, 1999-2009, % от всех занятых в экономике
Возраст. Максимальная
вовлеченность характерна для самых младших и самых старших возрастных
групп (рис. 7). Однако если старшие сокращали такую занятость (её
уровень среди лиц в возрасте старше 60 лет снизился с 33% до 22%),
то младшие, наоборот, увеличивали. Если в начале периода такая трудовая
деятельность была в большей степени характерна для лиц пенсионного
возраста, искавших здесь дополнительные доходы, то к его концу риск
неформальности возрос прежде всего для молодежи. На протяжении последних
пяти лет (по которым на графике есть данные) уровень занятости в
неформальном секторе для молодых людей (в возрасте 15-19 лет) составлял
около 40%, временами даже превышая эту черту. В возрастной группе
20-29 лет он также рос и достиг 20%.
Рисунок 7. Уровень занятости в неформальном секторе
на основной работе, Россия, 1999-2009, % от всех занятых в экономике
по возрастным группам
Изменение повозрастных рисков еще не означает изменения
возрастной структуры неформального сектора в целом, поскольку общие
уровни занятости для разных возрастов различны и к тому же менялись
во времени. Так, в самой младшей возрастной группе (15-19 лет) общий
уровень занятости в целом был невелик (<15%); следовательно,
и абсолютный масштаб занятости в неформальном секторе незначителен.
Однако в следующей возрастной группе (20-29 лет) уровень занятости
резко возрастает (с 55% в первом пятилетии до примерно 80% во втором),
а потому даже меньшая доля неформалов уже дает значительные абсолютные
показатели.
Для работников в основных рабочих возрастах (30-49 лет)
уровень неформальности составляет 16-17%, и он увеличился примерно
на 5 п.п. в течение 10 лет (рис. 8). В этих возрастных группах общий
уровень занятости очень высокий (около 85%), что в итоге обеспечивает
значительный вклад в общий пул неформальных работников. Уровень
неформальности минимален в возрастной группе 50-59 лет, но сам уровень
занятости этой группы в целом возрастал, увеличивая тем самым и
её вклад в неформальность.
Рисунок 8. Структуры занятости в неформальном секторе
на основной работе, Россия, 1999-2009, %, по возрастным группам
В целом же, больше половины всех неформальных работников
находится в возрасте до 40 лет. Мы пока не можем с уверенностью
говорить про омоложение неформального сектора, поскольку доля самых
молодых на рынке труда в целом мала. Однако тенденция к возрастанию
рисков неформальности для молодых работников кажется бесспорной.
Являются ли эти риски функцией возраста (присущи определенной возрастной
группе и затем с возрастом снижаются) или функцией определенной
когорты (будут постоянно воспроизводиться с взрослением когорты)?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужны более длительные наблюдения.
Образование. Рост уровня
образования снижает риск неформальности (рис. 9). Отсутствие диплома
существенно повышает и вероятность попадания в неформальный сектор,
и скорость увеличения такого риска со временем. Наоборот, наличие
высшего или среднего профессионального образования значительно снижает
как сам этот риск, так и скорость его увеличения. В 2009 году 8%
всех занятых, имеющих высшее образование, и 14% со средним специальным
были заняты в неформальном секторе. Что же касается начального профессионального
образования, то каждый пятый его обладатель трудился неформально.
Этот показатель почти удвоился за период менее 10 лет.
Рисунок 9. Занятость в неформальном секторе на основной
работе, Россия, 1999-2009, % от всех занятых в экономике по уровню
образования
Анализ образовательной структуры занятых в неформальном
секторе свидетельствует о том, что в нем наиболее широко представлены
работники со средним общим образованием. Их доля выросла с 27% до
примерно трети (рис. 10). Второе место с близкими показателями (около
21-22% в 2009 году) занимают обладатели начального и среднего профессионального
образования. Однако если доля выпускников СПО несколько снизилась,
то удельный вес обладателей НПО вырос с 8,3% в 1999 году до 21,4%
в 2009. По-видимому, это стало результатом двух автономных, но одновременных
процессов. Во-первых, массового возврата на рынок труда в «нулевые»
годы лиц старших возрастов с невысоким уровнем образования и, во-вторых,
отсутствием достаточного числа вакансий и низкими темпами создания
рабочих мест в формальном секторе экономики38.
Рисунок 10. Структура занятости в неформальном секторе
на основной работе, по уровню образования, Россия, 1999-2009, %
Следующей по вкладу группой являются обладатели высшего
образования, которые составляют примерно 14% всех неформалов. Доля
этой группы в неформальном секторе хотя и медленно, но неуклонно
росла. В 1999 году высшее образование имели 10% неформалов. Этот
рост мог быть связан с ускоренной экспансией предложения специалистов
из системы высшего профессионального образования, не поддержанной
соответствующим ростом спроса на их труд внутри формального сектора39.
Наоборот, доли занятых, имеющих основное общее и начальное образование,
неуклонно снижались (с 16,4% до 9,4% и с 9,9% до 1,3%), отражая,
по-видимому, их постепенное вымывание с рынка труда.
Профессия и сектор занятости.
Кем и где «неформалы» работают? Эти два измерения тесно
взаимосвязаны, поскольку некоторые профессиональные группы, выделяемые
в Общероссийском классификаторе занятий (ОКЗ), жестко привязаны
к определенным видам деятельности. Это наглядно проявляется и в
нашем случае. Так, максимальная вероятность неформальности у работников
сельского хозяйства (профессиональная группа ОКЗ-6), среди которых
каждые трое из четырех могут быть классифицированы как неформалы
(рис. 11). На втором месте идут профессии группы ОКЗ-5 (Работники
сферы обслуживания, торговли и т.п.), среди которых примерно каждый
третий – неформал. В группах ОКЗ-1 (руководители) и 7-9 (квалифицированные
рабочие крупных и мелких промышленных предприятий, художественных
промыслов, строительства, транспорта; операторы, аппаратчики, машинисты
установок и машин и слесари – сборщики; неквалифицированные рабочие)
доля неформально занятых в 2009 году составляла примерно 16-18%
и удвоилась за последнее десятилетие.
Рисунок 11. Уровни занятости в неформальном секторе
на основной работе. Россия, 1999-2009, % от всех занятых в экономике
по профессиям
В профессиональной структуре занятости в неформальном
секторе работники группы 5 составляют около 30%, группы 6 – около
20% (рис. 12). Еще около 30% приходится на три профессиональные
группы рабочих (ОКЗ 7-9). Что же касается отраслевой структуры,
то примерно 40% неформалов работают в торговле и бытовом обслуживании,
каждый четвертый - в сельском хозяйстве, по 10% приходится на строительство
и промышленность.
Рисунок 12. Структура занятости в неформальном секторе
на основной работе. Россия, 1999-2009, %, по профессиям
37 Падение уровня
занятости в неформальном секторе среди сельского населения является
статистическим артефактом, связанным с изменением методологии расчета
показателя занятости в домашнем хозяйстве.
38 Гимпельсон В.Е.
Нужны ли отечественной промышленности квалифицированные работники?
История последнего десятилетия.// Экономическая социология. 2010.
Т. 11. № 4.
39 Гимпельсон В.Е.,
Капелюшников Р.И., Карабчук Т.С., Рыжикова З.А., Биляк Т.А. Выбор
профессии: чему учились и где пригодились? // Экономический журнал
Высшей школы экономики, 2009. Т. 13. № 2. C. 172—217.
|