Новые меры семейной политики и население: будет ли длительным повышение рождаемости?¹

Синявская О.В.², Головляницина Е.Б.³
(Полностью опубликовано в: Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе / Под науч. Ред. С.В. Захарова, Т.М. Малевой, О.В. Синявской; Независимый институт социальной политики. -М.: НИСП, 2009. с. 205-246)

Введение

Три года назад в семейной и демографической политике России произошел поворот. Государство впервые в отечественной истории открыто провозгласило пронаталистский характер своей семейной политики⁴. В этой связи с 2007 г. были значительно увеличены размеры финансовой помощи семьям, а также введен комплекс новых мер, предусматривающих усиление социальной поддержки семей, имеющих детей, в том числе:

• увеличены размеры пособия по уходу за ребенком в возрасте до 1,5 лет и предоставлено право на получение этого пособия в минимальном размере неработающим матерям и другим родственникам ребенка, не подлежащим социальному страхованию;
• предоставлено право на единовременное пособие при передаче ребенка семье усыновителей, опекунов либо приемных родителей; увеличен размер выплат на содержание ребенка и оплаты труда приемных родителей;
• предоставлено право на получение материнского (семейного) капитала женщине при рождении (усыновлении) второго и последующего ребенка, распоряжение капиталом возможно при достижении ребенком 3 лет;
• введена компенсация части платы родителей за содержание ребенка в государственном и муниципальном дошкольном образовательном учреждении, дифференцированная по числу детей - 20% за первого ребенка, 50% — за второго, 70% — за третьего и последующего.

Цели проводимой семейной политики весьма амбициозны и предполагают существенную трансформацию репродуктивных стратегий населения. Однако насколько соразмерны цели и используемые для их достижения средства?

Вопрос о том, можно ли повысить рождаемость в развитых странах, к числу которых относится и Россия, с помощью инструментов социальной политики, уже не один десяток лет вызывает ожесточенные споры экспертов и политиков. Результаты эмпирических исследований противоречивы. С одной стороны, на макроуровне в последние годы страны с высокими уровнями женской занятости демонстрируют более высокую рождаемость и, напротив, страны, где работающих женщин по-прежнему немного, отличаются и самыми низкими уровнями рождаемости⁵. При этом исследователи подтверждают, что в странах с более высокой рождаемостью выше доступность оплачиваемых отпусков по уходу за ребенком, шире охват, особенно детей до 3 лет, детскими дошкольными учреждениями⁶. С другой стороны, на микроуровне удается установить лишь очень слабое влияние на рождаемость пособий на детей и других денежных выплат семьям с детьми, а также оплачиваемых отпусков по уходу за детьми, которые прежде всего приводят к более раннему рождению детей. Тогда как связь между рождаемостью и развитостью формальных (институциональных) услуг по уходу за детьми на микроуровне неустойчива и противоречива⁷. Общий вывод исследователей, скорее, таков, что, поскольку ни одна из существующих мер не дает значительного повышения рождаемости и, очевидно, они адресованы различным группам населения, политика, направленная на повышение рождаемости, должна быть комплексной⁸.

Вместе с тем следует отметить, что в работах, оценивающих влияние на рождаемость определенных инструментов семейной политики, традиционно упускается из виду вопрос реакции населения на предложенные государством меры⁹. Неявно предполагается, что потребности людей в детях недостаточно реализуются, так что снижение прямых затрат на их воспитание или альтернативных издержек рождения детей для женщины (потери в заработке и квалификации в то время, пока она будет ухаживать за ребенком) обязательно приведет к увеличению числа рождений. Одновременно подразумевается, что население полностью осведомлено о государственных программах для семей с детьми и новациях в семейной политике.

Очевидно, что оба эти допущения являются весьма сильными, редко встречающимися в реальной жизни. Недостаточная осведомленность о социальных программах и услугах, недоверие к государству, ограниченный горизонт планирования собственного поведения, как и различия в потребностях в детях могут сказываться на ответных реакциях населения на предлагаемые государством меры поддержки семей. Будучи не только объектом, но и субъектом социальной политики, именно население определяет, к каким результатам приведет та или иная мера. Без учета этого обстоятельства даже значительные материальные затраты не могут гарантировать получение запланированного результата.

Данная работа призвана восполнить существующий пробел и проанализировать как уровень информированности населения о новых мерах поддержки семей с детьми, так и характер возможных изменений в репродуктивном поведении. Прежде всего нас интересовало, в какой мере население готово откликнуться на политику государства повышением числа рождений, и будет ли это преимущественно сдвиг в календаре рождений или же можно рассчитывать на увеличение итоговой рождаемости. Кроме того, мы пытались ответить на вопрос, в каких социальных группах возможен рост рождаемости, если судить по ответам самих людей.

Представляемый далее анализ основан на данных второй волны обследования «Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе», проведенного в 2007 г. (далее — РиДМиЖ-2007). Мы отдаем себе отчет в определенной условности результатов, полученных на основе опросов населения. Как совершенно справедливо отмечают А. Готье и Д. Филиппов¹⁰, выявление факторов низкой рождаемости — чрезвычайно трудная для исследователя задача, особенно, если в основе лежат ответы респондентов, которые могут отражать определенную апостериорную рационализацию поведения.

Статья организована следующим образом. Сначала будет охарактеризована выборка и описана методика исследования. Затем идет обсуждение того, что знают опрошенные о новых мерах поддержки семей с детьми и верят ли они в возможность ответного роста рождаемости. После этого мы проанализируем то, как сами респонденты готовы откликнуться на политику государства в области повышения рождаемости и насколько ответная реакция зависит от демографических и социально-экономических характеристик опрошенных. Наконец, завершает представление результатов вопрос о сравнительной привлекательности — с точки зрения населения — мер финансовой поддержки семей с детьми и мер, направленных на облегчение занятости и материнства. В конце статьи будут представлены основные выводы исследования и обсуждено их значение с точки зрения дальнейшего развития семейной политики в России.

Данные и методика исследования

Обследование РиДМиЖ-2007 было проведено весной-летом 2007 г., спустя почти год после Послания Президента России Федеральному собранию РФ, в котором впервые были предложены инновационные подходы к реализации семейной политики в стране¹¹, и спустя несколько месяцев после вступления в силу законодательства, регулирующего новые меры поддержки семей с детьми. Поскольку инициативы Президента России и разработка новых законодательных решений активно обсуждались в прессе и непосредственно затрагивали текущие интересы большого числа семей, мы рассчитывали, что уровень информированности о них будет весьма высоким. Однако характер ответных реакций был еще не вполне ясен.

Объектом нашего исследования выступало население — мужчины и женщины — репродуктивных возрастов. Причем мы дополнительно сузили возрастные границы репродуктивного периода, ограничив анализ группой женщин в возрасте 20-39 лет и мужчин, имеющих партнершу этого возраста. Группа 18-19-летних респондентов участвовала в предварительном анализе и при построении индексов, характеризующих отношение к политике. Но из регрессионного анализа эта группа была исключена, поскольку предварительное изучение данных показало, что в ней, с одной стороны, лишь единицы знают о новых мерах поддержки семей с детьми, а с другой — чрезвычайно оптимистичны ожидания влияния этой политики на рождаемость в стране и личные репродуктивные планы. Можно предположить, что позитивные оценки политики у самых молодых респондентов неустойчивы и связаны не столько с пониманием предложенных мер, сколько с общим оптимизмом в восприятии жизни. К тому же как в возрасте моложе 20 лет, так и среди тех, кому за 40, рождения относительно редки. Учитывая ориентацию демографической политики на поощрение вторых и последующих рождений, из рассмотрения были также исключены пары, которые по состоянию здоровья не могут иметь детей, и те, кто, согласно ответам о желаемом числе детей, считает бездетность предпочтительным состоянием. Характеристики выборочной совокупности представлены в табл. 1 Приложения.

РиДМиЖ-2007 позволяет проводить анализ отношения населения к предлагаемым мерам демографической политики и их возможного влияния на будущую рождаемость на нескольких уровнях, изучая:

1) «общее отношение к политике» — оценки воздействия отдельных мер политики на рождаемость в стране в целом;

2) «влияние политики наличные планы» — оценки силы воздействия того же набора мер политики на личные репродуктивные планы;

3) «характер изменений в личном репродуктивном поведении» — оценки направлений возможных изменений в рождаемости (следование прежним планам, сдвиг календаря рождений, увеличение числа рождений) тех респондентов, которые ответили, что проводимая политика положительно скажется на их будущем репродуктивном поведении;

4) «влияние иных, помимо принятых, мер политики на личные планы» — оценки силы воздействия, которое могли бы оказать на репродуктивные планы опрошенных трудоспособных возрастов меры политики, связанные с поддержкой занятости работающих матерей, будь они введены в действие.

Рассмотрим более детально операционализацию и измерение этих показателей отношения к семейной политике в нашем исследовании.

Общее отношение к политике. В рамках обследования респонденты отвечали на вопрос: «В настоящее время правительство реализует программу по повышению рождаемости в России. Оцените, пожалуйста, по 5-балльной шкале, на Ваш взгляд, в какой степени на уровень рождаемости в России повлияют следующие меры...», оценивая по шкале от «совсем не повлияет» до «очень сильно повлияет» шесть новых мер поддержки семей с детьми. Эти меры включали материнский капитал, увеличение ежемесячного пособия по уходу за ребенком до достижения им 1,5 лет лицам в оплачиваемом отпуске по уходу за ребенком, а также не работающим женщинам, родовой сертификат; льготы, субсидии на оплату услуг детских дошкольных учреждений (ДДУ), предоставление оплачиваемых отпусков по уходу за ребенком до 1,5 лет не только матери, но и другим членам семьи.

По ответам опрошенных наиболее сильное влияние на рождаемость в стране в целом окажет увеличение размера пособия по уходу за ребенком в возрасте до 1,5 лет находящимся в отпуске и неработающим (рис. 1). Незначительно отстают от них оценки результативности материнского капитала, льгот и субсидий на оплату услуг ДДУ. Относительно низкая оценка влияния на уровень рождаемости характерна лишь для родового сертификата, по-видимому, из-за того, что с этой мерой знакомы немногие опрошенные. Однако в целом оценки результативности отдельных мер текущей политики поддержки семей с детьми очень согласованы¹², что позволяет использовать в дальнейшем анализе индекс, обобщающий отношение респондентов ко всему комплексу мер политики¹³.

Рисунок 1. Распределение респондентов по оценке влияния различных мер семейной политики, в %

Примечание: здесь и далее, если не указано иное, выборка включает женщин до 40 лет и мужчин с партнершами до 40 лет.

Влияние политики на личные планы. Для изучения отношения респондентов к отдельным мерам поддержки семей с детьми с точки зрения влияния на их личные репродуктивные планы использовался вопрос: «А на Ваши личные планы иметь или не иметь (еще) детей в какой степени повлияют следующие меры...», к которому предлагалась та же 5-балльная шкала и тот же перечень закрытий, что и в вопросе об оценках влияния семейной политики на рождаемость в стране. Полученные при этом оценки очень близки к тому, как опрошенные оценивают влияние этих мер на рождаемость в стране (рис. 2). На первом месте остается увеличение пособия по уходу за ребенком в возрасте до 1,5 лет. Далее идут компенсация части оплаты услуг ДДУ, материнский капитал и предоставление оплачиваемых отпусков по уходу за ребенком не только матери, но и другим членам семьи. Замыкает список родовой сертификат. Высокая согласованность оценок по отдельным мерам позволяет нам и в этом случае перейти к индексу, обобщающему мнение респондента о влиянии мер политики на его репродуктивные планы¹⁴.

Рисунок 2. Оценка респондентами влияния различных мер семейной политики на их личные планы иметь или не иметь детей, в % от числа опрошенных

Отметим, что столь сильное совпадение в оценках эффекта различных программ может отражать как некоторые слабости и ограничения инструментария (известен эффект усиления согласованности ответов на похожие вопросы, выстроенные в батарею), так и то, что в современной России барьеры для рождения ребенка настолько многообразны и высоки, что люди затрудняются выделить какой-то один, более значимый, фактор. Так, например, введение дорогостоящей меры — материнского капитала — очевидно, не может решить всех материальных трудностей, с которыми сталкивается семья при рождении и воспитании детей и, соответственно, стимулировать появление в ней новых детей. Семьям с детьми разного возраста требуются различные инструменты: пособия, пока дети еще маленькие, субсидии на оплату дошкольных учреждений, когда они подрастут, материнский капитал для общего улучшения уровня жизни семей с детьми. Многое из того, что еще требуется семьям, особенно с детьми старше 1,5 лет, для поддержания их уровня жизни, осталось за рамками новых государственных инициатив. Именно поэтому связь между мерами материальной поддержки семей с детьми и динамикой рождаемости вряд ли будет однозначной. Похожая картина наблюдается в ответах жителей Восточной Европы, которые значительно чаще, чем жители Западной Европы называют в качестве очень важных факторов рождаемости и экономическое положение семьи, и ситуацию с занятостью родителей, и здоровье, и поддержку партнера, и доступность услуг по уходу за детьми¹⁵.

Характер изменений в личном репродуктивном поведении изучался на основе ответов на вопрос анкеты: «Как эти меры, о которых мы говорили выше, скажутся на Вашем поведении?», предполагавший четыре возможных варианта ответа: «Вы заведете столько же детей, сколько и хотели, но раньше, чем планировали», «Вы, возможно, заведете больше детей, чем планировали», «Вы обязательно заведете больше детей, чем планировали» и «Никак не скажутся: Вы будете следовать прежним намерениям, сколько и когда заводить детей». Выбор одного из первых трех вариантов ответов означал, что новые меры в семейной политике в целом приведут к некоторому изменению репродуктивного поведения респондента. При этом первое закрытие отражало ситуацию изменения календаря рождений, а второе и третье — разную степень готовности опрошенного изменить итоговое число рождений. В регрессионном анализе второй и третий варианты ответов были объединены в одну категорию «заведут больше (детей)».

Влияние иных, помимо принятых, мер политики на личные планы. Помимо перечисленных выше вопросов в обследовании РиДМиЖ-2007 задавался вопрос о том, как наличные репродуктивные планы могли бы повлиять меры, облегчающие женщинам с детьми совмещение воспитания ребенка и оплачиваемой занятости: «В какой степени на Ваши личные планы иметь или не иметь (еще) детей могли бы повлиять...». В этом вопросе использовалась та же 5-балльная шкала оценок и следующие варианты закрытий: «возможность работать — при полной занятости — по гибкому рабочему графику для работников, имеющих детей»; «возможность работать неполное рабочее время»; «возможность работать на дому, дистанционно»; «расширение сети яслей для детей до 3 лет»; «увеличение доступности услуг нянь по уходу за детьми в возрасте до 3 лет»; «расширение сети детских садов и других дошкольных учреждений для детей старше З лет»; «увеличение доступности услуг нянь, воспитателей по уходу за детьми в возрасте старше З лет» и «группы продленного дня, школы полного дня, школьные кружки и секции для младших школьников». Оценки значимости отдельных мер высоко согласованы, поэтому в дальнейшем анализе использован индекс, обобщающий отношение к подобному направлению в политике в целом¹⁶.

Чтобы изучить факторы, влияющие на отношение населения к различным мерам поддержки семей с детьми и на готовность как-либо изменить собственное репродуктивное поведение, мы оценили набор логистических регрессий, бинарных и мультиномиальных. Набор объясняющих переменных был в основном общим для разных моделей и включал следующие показатели:

• социально-экономические характеристики респондента и его домохозяйства (уровень образования и занятость респондента, душевой доход домохозяйства, а также — для респондентов с партнером и хотя бы одним ребенком — занятость партнера и доступ к институциональным услугам по уходу за детьми);
• субъективные установки и ценностные ориентации в сфере репродуктивного поведения (репродуктивные намерения, желаемое число детей, отношение к занятости женщины с ребенком дошкольного возраста¹⁷, ожидание помощи в уходе и воспитании детей от государства¹⁸);
• ряд контролирующих параметров, многие из которых характеризуют этап жизненного цикла респондента (пол, возраст, брачно-партнерский статус, очередность предполагаемого рождения, а также — для респондентов с детьми — возраст младшего ребенка).

Учитывая, что такие меры, как повышение пособий на детей или введение материнского капитала призваны компенсировать часть затрат, связанных с воспитанием детей, мы рассчитывали, что реакция на них в виде большей готовности изменить репродуктивное поведение будет сильнее среди менее обеспеченных респондентов. Напротив, возможное принятие мер, направленных на преодоление конфликта между занятостью и материнством, должно быть больше интересно женщинам, чем мужчинам, работающим и более образованным женщинам, по сравнению с неработающими и менее образованными, поскольку в случае рождения ребенка потери первых в личных доходах и человеческом капитале выше, чем вторых.

Включение в состав объясняющих переменных переменной, характеризующей намерение респондента завести (еще) ребенка в ближайшие 3 года, требует дополнительных комментариев. В вопроснике РиДМиЖ—2007 вопросы о намерениях предшествовали вопросам об эффекте семейной и демографической политики, от которых их отделяло три раздела анкеты. Тем не менее нельзя исключать возможную эндогенность показателей репродуктивных намерений и оценки политики. Действительно, в репродуктивных намерениях 2007 г. уже могут быть учтены потенциальные выгоды семьи от новаций в семейной политике. Чтобы справиться с этой проблемой, мы вначале на панельных данных подтвердили положительное влияние намерений родить ребенка в 2005-2008 гг., выраженное респондентами в первой волне обследования РиДМиЖ 2004 г. на отношение к семейной политике по ответам РиДМиЖ—2007. Затем, чтобы не терять часть наблюдений из-за меньшего размера панельной выборки, мы оценили влияние факторов на вероятность откликнуться на текущую семейную политику отдельно для двух подгрупп респондентов, намеренных и не намеренных в будущем иметь детей.

Для того чтобы выявить факторы, связанные с готовностью респондента как-либо изменить репродуктивное поведение в ответ на предложенные меры поддержки семей с детьми, в том числе отдельно для групп опрошенных с разными репродуктивными намерениями, мы применили модели бинарной логистической регрессии. Зависимая переменная — «респондент изменит или не изменит свои репродуктивные планы в ответ на текущую демографическую политику» — принимала значение 1, если опрошенный был готов родить ребенка раньше или родить больше детей, чем планировал до введения указанных мер.

Факторы, влияющие на то, каким образом респондент предполагает отреагировать на меры финансовой поддержки семей с детьми, были установлены с помощью модели мультиноминальной логистической регрессии. Зависимой переменной выступила ожидаемая реакция на меры стимулирования рождаемости (намерение родить раньше либо больше детей, чем планировалось, по сравнению с теми, кто не предполагает изменять свои репродуктивные планы). С целью уточнения эффектов отдельных параметров тестировались также дополнительные спецификации моделей.

Наконец, обратившись к общим оценкам возможности влияния политики на личные репродуктивные планы, мы сопоставили характеристики групп населения, которые, скорее всего, откликнутся на стимулирующие меры в рамках 1) политики финансовой поддержки и 2) политики поддержки работающих матерей. Были оценены две модели бинарной логистической регрессии с зависимыми переменными «повлияют/не повлияют ли наличные репродуктивные планы меры реализуемой в настоящий момент демографической политики» и «повлияют/не повлияют ли наличные репродуктивные планы меры политики поддержки занятости женщин с детьми». Расчет был проведен для группы, наиболее важной с точки зрения политики повышения рождаемости, — для респондентов 20-39 лет, проживающих вместе с партнером и детьми.

Что показал анализ?

Что знает население о новой семейной политике и кто будет поднимать рождаемость?

Динамика показателей рождаемости в 2007-2008 гг. свидетельствовала о том, что население откликнулось на предложенные государством меры поддержки семей с детьми ростом вторых рождений¹⁹. Однако сравнение репродуктивных намерений женщин в обследованиях РиДМиЖ 2004 и 2007 гг. значимого прироста желающих родить ребенка не выявило²⁰. С чем это может быть связано?

Одно из возможных объяснений кроется в низкой осведомленности людей о том, что им предлагает государство. Почти треть (29%) опрошенных ничего не слышали о демографической программе государства и новых мерах поддержки семей с детьми. Пятая часть респондентов имела слабое представление о действиях государства. В результате, половина населения, по сути, оказалось не в курсе принимаемых мер. Тогда как хорошая осведомленность наблюдалась у менее чем четверти опрошенных (23%).

Безусловно, как и в случае с другими инициативами государства, о его действиях в сфере семейной политики лучше знают более образованные и более обеспеченные респонденты средних лет (табл. 1). Самый высокий уровень информированности о демографической программе государства наблюдается у лиц 30-39 лет, имеющих высшее образование и доходы не ниже средних. Причем влияние уровня образования оказывается наиболее дифференцирующим. Именно в этой группе можно ожидать осознанную, рационализированную реакцию на усиление государственной поддержки семей с детьми.

Таблица 1. Доли респондентов, имеющих хорошую и плохую осведомленность о демографической программе государства, в разрезе возраста и уровня дохода домохозяйства, %

Примечание: здесь и далее, если не указано иное, выборка включает женщин до 40 лет и мужчин с партнершами до 40 лет.

В результате, в год старта новых мер семейной политики лишь менее трети опрошенных считало, что государство стало уделять больше внимания проблемам семей с детьми и занятости матерей (табл. 2). Пятая же часть, напротив, отметила сокращение государственной поддержки семей с детьми. Еще хуже обстоит дело с отношением населения к действиям государства в сфере дошкольного воспитания: лишь каждый пятый опрошенный заметил усиление активности государства к этому вопросу, тогда как каждый четвертый придерживается обратного мнения. Таким образом, в представлениях людей проблемы семьи даже в 2007 г. не находились в фокусе внимания государства.

Таблица 2. Распределение респондентов по их представлениям о том, как изменилось внимание государства к проблемам семьи и детей, в разрезе возраста и уровня душевого дохода домохозяйства, в %

По-видимому, подобные оценки имеют под собой два основания. Во-первых, государство, действительно, слишком долго забывало о проблемах семей с детьми. Материальная поддержка этой категории российских семей непрерывно сокращалась, что отражалось в усилении рисков бедности семей с детьми²¹. Именно поэтому принятие новых мер семейной политики, с одной стороны, не могло сразу переломить ситуацию в уровне жизни семей с детьми²², а с другой — воспринималось населением как своего рода возврат долгов.

Положительные оценки усилий государства в сфере поддержки семей с детьми растут вместе с осведомленностью людей о том, что нового происходит в сфере семейной политики, а также, по-видимому, обратно зависят от рисков и глубины бедности домохозяйств. Несмотря на то что предложенные меры семейной политики прежде всего призваны компенсировать затраты на детей в бедных домохозяйствах, именно там, скорее всего, накопилось больше всего претензий к государству.

Несмотря на столь скептическое отношение к деятельности государства в области поддержки семей с детьми, общие оценки возможного влияния новых мер семейной политики на рождаемость в стране весьма оптимистичны. Почти 70% опрошенных считают, что в результате рождаемость в России вырастет. В том числе, более трети респондентов (37%) ожидают значительного воздействия на уровень рождаемости.

Однако отразятся ли предложенные меры на будущем репродуктивном поведении самих опрошенных? Насколько важна государственная поддержка для них? Обращение к личным планам дает возможность сделать более достоверный прогноз влияния мер политики на репродуктивное поведение населения, поскольку они в большей степени отражают реальное отношение людей к политике, чем общие оценки изменений в стране.

Наши результаты позволяют утверждать о существовании заметного несоответствия между отношением к политике в целом и ожидаемым воздействием наличное репродуктивное поведение. Несмотря на позитивную оценку предложенных мер по повышению рождаемости, свыше 80% целевой группы демографической программы заявили, что меры правительственной программы никак не скажутся на их собственном репродуктивном поведении. Таким образом, результативность политики, преломляющаяся через ее влияние наличные планы людей, выглядит намного слабее по сравнению с тем, что думают опрошенные о ее влиянии на рождаемость в целом. По сути, ответы продиктованы принципом: «повышение рождаемости — это, конечно, правильно, но пусть рожают другие». Более того, даже среди тех респондентов (19%), которые готовы или ускорить рождение или увеличить итоговое количество детей под воздействием новой политики, 15% отрицают влияние отдельных мер политики на собственные репродуктивные планы (рис. 3).

Рисунок 3. Распределение респондентов по интегральным оценкам воздействия проводимой семейной политики на рождаемость в целом и на личные репродуктивные планы, в %

Представляется, что здесь мы сталкиваемся с очень высокими патерналистскими ожиданиями населения, склонного винить в проблемах демографического развития государство; оно же должно эти проблемы решать. Весьма характерны в этой связи высказывания людей о причинах низкой рождаемости, прозвучавшие на фокус-группах, проведенных С.А. Белановским в 2006 г.²³:

Мне не понятно, почему государство с себя снимает всякую ответственность... Программы надо было вовремя проводить на увеличение рождаемости, чтобы выправлять демографическую ситуацию в стране [выделено нами. — Е.Г., О.С.] (женщина, 26 лет, высшее образование, г. Москва).

Я считаю, что это просчет государства, что сейчас десять человек кормят шестерых. Где же они раньше были, почему не стимулировали у нас рождаемость, чтобы десять кормили одного. Рожали мы по личной инициативе. Это просчет государства, и они сами должны выходить из этой ситуации... [выделено нами. — О.С., Е.Г.] (женщина, 37 лет, среднее специальное образование, г. Москва).

Личная готовность реагировать на политику прежде всего связана с характером репродуктивных намерений. Учитывая отмеченную выше проблему эндогенности, мы проанализировали факторы, определяющие отношение к новым мерам поддержки семей с детьми, отдельно для тех, кто собирается в ближайшие три года завести ребенка (61%), и тех, кто не планирует делать этого (39%) (табл. 2 Приложения).

Для тех, кто собирается в дальнейшем иметь (еще) детей, значимыми параметрами, увеличивающими вероятность откликнуться на проводимую демографическую политику, оказались лишь возраст (25-29 и особенно до 25 лет) и представление о том, что государство должно заботиться о детях дошкольного возраста.

Набор значимых параметров для тех, кто не планировал родить ребенка в 2007-2010 гг., оказался несколько шире. В него, помимо возраста респондента и представлений о роли государства в воспитании Дошкольников, вошли также число уже рожденных детей, желаемое число детей, доходы домохозяйства и занятость самого респондента.

По-прежнему наибольший отклик действия государства находят в сердцах наиболее молодых (20-24 года) респондентов. Причем эффект возраста в этом случае оказался еще сильнее, чем в группе тех, кто планирует рождение ребенка в достаточно близкой перспективе. Кроме того, изменить свое репродуктивное поведение каким-либо образом под влиянием новых мер поддержки семей готовы те, у кого еще нет детей, или - но в меньшей степени - те, у кого уже имеется один ребенок. Видно, что предложенные меры государственной семейной политики окажутся в некоторой степени действенными в отношении рождения второго ребенка, но вряд ли повлияют на увеличение числа третьих и последующих рождений. Вместе с тем, представители этой группы явно ощущают то, что новые меры облегчают рождение детей, прежде всего, за счет некоторого снижения затрат, связанных с их рождением. Не случайно, вероятность изменить репродуктивное поведение выше у тех, кто ориентирован на многодетность (4 и более детей), имеет средние или немного выше среднего доходы (3 и 4 квинтили), а также неработающих респондентов (главным образом, неработающих женщин). Таким образом, произошедшее усиление семейной политики может привести к пересмотру репродуктивных намерений в сторону более раннего рождения ребенка у респондентов, менее ориентированных на карьеру, но больше — на семью с несколькими детьми.

Однако, учитывая, что в категории не планирующих рождение ребенка в ближайшие три года много молодых и бездетных респондентов, понятно, что для того чтобы цели повышения рождаемости были достигнуты, новый курс семейной политики должен быть весьма продолжительным во времени. В противном случае эти респонденты, скорее всего, реализуют лишь первые рождения.

Как именно население готово откликнуться на политику?

Для того чтобы ответить на вопрос, помогут ли предложенные государством инновации в области поддержки семей с детьми повысить рождаемость в длительной перспективе, или же они опять приведут лишь к кратковременному нарушению календаря рождений, следует сделать еще один шаг вперед. Проанализируем не просто готовность опрошенных изменить свои репродуктивные планы, а то, в каком направлении они собираются их менять:

• изменить только календарь рождений (респонденты заведут столько же детей, сколько и хотели, но раньше, чем планировали);
• изменить итоговую рождаемость (респонденты, возможно или обязательно, заведут больше детей, чем планировали).

Подчеркнем, что речь в данном случае идет лишь о намерениях мужчин и женщин, которые, естественно, могут не совпадать с их последующими реальными действиями. Однако анализ таких намерений можно считать хорошей возможностью понять, достигла ли предложенная политика своего адресата, и как, возможно, будет меняться уровень рождаемости в стране под влиянием проводимой семейной политики. Так, анализ реализации репродуктивных намерений на панельных данных РиДМиЖ показал, что в течение 3 лет рождения происходят у примерно каждой пятой женщины, выражавшей общее желание завести (еще одного) ребенка, и у 40% тех, кто собирался сделать это в течение указанного периода²⁴. При этом твердое нежелание иметь детей, как правило, означает и отсутствие рождений.

Как мы уже видели выше, респонденты основных репродуктивных возрастов настроены крайне осторожно: четверо из пяти утверждают, что предлагаемые меры никак не скажутся на их репродуктивном поведении (рис. 4). Небольшая группа лиц, готовых изменить свои планы, делится почти пополам на тех, кто собирается лишь ускорить рождение запланированного числа детей, и тех, кто подумывает о рождении большего числа детей. В итоге, о возможности увеличить итоговое число детей говорят лишь 8% адресатов семейной политики, из них менее 1% выражает твердую уверенность в возможности увеличения числа рождений.

Рисунок 4. Распределение респондентов по оценкам возможных реакций на меры проводимой семейной политики, в %

Таким образом, исходя из этих оценок, мы можем предположить, что за ростом уровня рождаемости в первые годы реализации новых мер семейной политики последует его спад, поскольку будущие рождения просто сместятся на более ранние даты. Приведет ли политика к росту рождаемости в реальных поколениях, на основе лишь одной точки замера оценок населения сказать трудно, но, скорее всего, этого не произойдет, поскольку — в отсутствие новых инициатив — лишь небольшая доля опрошенных, действительно, готова пойти на увеличение числа рождений.

Проводимая политика поддержки семей с детьми нацелена на увеличение числа вторых и последующих рождений. Можно ли, опираясь на намерения респондентов, изменить их репродуктивные планы, говорить о том, что предложенные меры действительно способны стимулировать рождения более высоких порядков? На первый взгляд, это маловероятно: охотнее других готовы откликнуться на проводимую политику те респонденты, у кого еще нет детей. Это относится как к планам передвинуть рождение ребенка на более ранний срок, так и к планам увеличить число детей (рис. 5)²⁵

Рисунок 5. Распределение респондентов по готовности изменить репродуктивные планы в ответ на меры проводимой семейной политики в разрезе числа имеющихся детей, в %

Однако сохраняются ли эти различия при контроле основных социально-экономических и субъективных характеристик (табл. 3 Приложения)? Анализ коэффициентов в модели мультиноминальной логистической регрессии свидетельствует в пользу первоначально выдвинутой гипотезы о том, что предложенные меры поддержки семей с детьми приведут прежде всего к смещению календаря рождений. По сравнению с теми, кто не собирается менять свое поведение в ответ на новую политику государства, родить ребенка раньше готовы респонденты моложе 35 лет, с доходами ниже верхних 20%, ориентированные на многодетность (хотели бы иметь 3-х и более детей) и считающие, что забота о детях дошкольного возраста — задача, прежде всего государства. Эти же респонденты говорят о своем желании родить ребенка в течение ближайших трех лет или позднее.

Отдельных комментариев требует на первый взгляд странный эффект брачно-партнерского статуса на желание изменить календарь рождений.

Анализ моделей отдельно для мужчин и женщин показал, что воздействие брачно-партнерского статуса на оценки влияния политики на репродуктивные планы дифференцировано по полу и связано со спецификой смены партнерских состояний на различных этапах жизненного цикла. Брачно-партнерский статус не привносит статистически значимых различий в репродуктивные планы мужчин. А вот для женщин отмечены существенные различия: вероятность изменить намерения выше среди тех, кто еще не состоит в браке. Таким образом, согласно ответам самих респондентов, меры материальной поддержки семей с детьми сильнее всего могут повлиять на репродуктивные намерения женщин, еще не состоящих в браке, и выразятся в первую очередь в попытках ускорить рождение первенца. Именно поэтому для населения важна стабильность, предсказуемость семейной политики. Как видим, наиболее «податливы» к ее стимулирующему воздействию те, кто только формирует репродуктивные планы и готовится вступить в брак и начать их реализацию. При этом они — в случае удачного вступления в брак, — скорее всего, начнут рожать детей раньше, чем стали бы в отсутствие мер материальной поддержки от государства.

Достижение предпочтительного результата семейной политики, т.е. появление планов родить больше детей, чем изначально предполагалось, зависит в основном от нематериальных факторов, таких как репродуктивные намерения, представления о желаемом числе детей и склонность ожидать решения проблем ухода за детьми со стороны государства. Интересно, что, хотя многие меры семейной политики адресованы — прямо или косвенно—женщинам, желание увеличить число детей характерно в первую очередь для мужчин. Рождение большего числа детей, чем планировалось, наиболее вероятно для возрастной группы 20-29 лет и для лиц, желающих иметь трех и более детей. Низкие доходы (1-й квинтиль) выступают препятствием для потенциального увеличения рождаемости.

Вместе с тем, следует подчеркнуть высокую степень условности анализа потенциальных изменений в репродуктивном поведении населения на основе вопросов, предполагающих двойную прожективность. Опрошенные формулируют планы в отношении рождения детей, а затем заявляют о своей готовности или не готовности изменить эти планы под влиянием только что вступивших в силу новых мер семейной политики. Кроме того, для некоторых из них реализация этих планов, как и желания изменить планы упирается в отсутствие партнера. В результате, представляемый вниманию читателя анализ позволяет наметить векторы возможных изменений, но его выводы могут расходиться с фактическими тенденциями в поведении населения, особенно на коротких интервалах времени. Так, поданным статистики, в 2007-2008 гг. вероятность рождения первенца в среднем не повысилась, а увеличение коэффициентов рождаемости. У женщин в возрасте до 25 лет было крайне незначительным.

Различия в зависимости от «потребности в детях»

Как утверждается в работе В.Н. Архангельского, обобщающей опыт множества советских и российских исследований, социально-экономические различия в репродуктивном поведении необходимо изучать в подгруппах, однородных с точки зрения потребности в детях²⁶. При этом предполагается, что эффекты таких параметров, как уровень образования, доход или занятость, будут разниться в зависимости от потребности в детях (желаемого числа детей). Для проверки этой гипотезы мы оценили модель эффектов текущей демографической политики для трех подгрупп респондентов: ориентированных на рождение одного, двоих и троих и более детей (соответственно 17%, 58% и 22% выборки).

Как показывают результаты, данная гипотеза подтверждается лишь отчасти: набор работающих предикторов для вероятности родить ребенка, действительно, несколько различается в группах с разным желаемым числом детей. Так, в подгруппе желающих ограничиться рождением одного ребенка вероятность родить раньше, чем планировалось, оказывается выше для тех, кто имеет партнера вне домохозяйства или живет вместе с партнером, не регистрируя отношения, и собирается родить в ближайшие годы. В подгруппе ориентированных на двухдетность набор значимых факторов шире: вероятность родить раньше повышается у лиц в возрасте до 29 лет, наименее обеспеченных (1-й квинтиль по уровню душевого дохода), намеренных в будущем иметь детей и ожидающих активного участия государства в воспитании дошкольников. Наконец, у предпочитающих многодетность готовность ускорить рождение ребенка положительно связана с намерениями родить ребенка, особенно в течение ближайших трех лет, а также с молодым возрастом (20-24 года) и средним уровнем дохода (3-й квинтиль по сравнению с 5-м).

Применительно к вероятности родить больше детей, чем планировалось, учет расхождений в желаемом числе детей дает следующие результаты. Среди ориентированных на однодетность, вероятность родить больше (то есть, возможно, родить двух детей) повышается для представителей молодых возрастов (очень сильно — для 20-24-летних), имеющих начальное профессиональное образование, низкие либо средние доходы (1 и 3-й квинтили), скорее негативно относящихся к занятости женщин с маленькими детьми, намеренных в ближайшем будущем родить ребенка и ожидающих поддержки от государства в воспитании дошкольников. При этом только в этой подгруппе незначимым оказывается показатель репродуктивных намерений. В группе лиц, которые хотели бы иметь двоих детей, готовность увеличить число рождений по сравнению с прежними планами ниже у тех, кто состоит в браке, по сравнению с респондентами без партнера, и, напротив, выше у в принципе готовых пойти на рождение еще одного ребенка. Наконец, у тех, кто ориентируется на семью с тремя и более детьми, вероятность родить больше наиболее высока у 25-29-летних и положительно зависит от ожидания активной государственной поддержки в воспитании маленьких детей и намерений родить ребенка в ближайшие три года; кроме того, шансы такого отклика выше у мужчин.

Тем не менее сказать, что разделение респондентов на подвыборки с однородными предпочтениями в отношении желаемого числа детей существенно прояснило ситуацию со связью между репродуктивным поведением и социально-экономическими характеристиками нельзя. Так, эффект занятости респондента практически не меняется в выборках с разным желаемым числом детей и везде статистически не значим, так же, как не значим он и в модели на объединенной выборке. Влияние дохода на декларируемую готовность изменить репродуктивное поведение остается примерно таким же в рамках однородных по предпочтениям группах, как и для всей совокупности респондентов, но из-за ограниченного числа наблюдений в подвыборках становится менее значимым.

Различия по уровню образования относительно легко поддаются интерпретации лишь в случае, если респонденты предпочитают ограничиться рождением одного или двух детей. В группе, предпочитающих семью с одним ребенком, эффект откладывания рождения первенца отчетливо проявляется среди тех, кто имеет высшее образование. По сравнению с наиболее образованными практически все остальные опрошенные готовы ускорить переход к родительству под влиянием новой семейной политики, в том числе различия между высшим и средним специальным образованием статистически значимые. Аналогично, менее образованные респонденты, изначально ориентированные на семью с одним ребенком, чаще, чем наиболее образованные, утверждают, что они готовы родить больше детей, чем собирались до того, как вступили в силу новые меры поддержки семей с детьми. С определенной осторожностью, поскольку мы имеем дело с субъективными и перспективными оценками самих опрошенных, можно сказать, что в подгруппе лиц, предпочитающих однодетную семью, реализуемая политика вряд ли повлияет на репродуктивное поведение населения с высшим образованием или ориентированных на его получение.

Напротив, в наиболее многочисленной категории респондентов, ориентированных на семью с двумя детьми, наиболее образованные чаще других групп утверждают, что готовы как ускорить рождение Ребенка, так и пойти на рождение большего числа детей. Поскольку в представленной спецификации модели отсутствует взаимодействие между имеющимся числом детей и образованием, однозначно говорить о том, что мы имеем дело с ускорением отложенных вторых рождений, конечно, нельзя. Но гипотезу такую выдвинуть можно.

Завершая обсуждение данного вопроса, отметим, что отчасти нечеткость полученных результатов связана с недостаточно большим числом наблюдений; отчасти — с неустойчивостью оценок, основанных лишь на заявлениях опрошенных, как, по их мнению, изменится их репродуктивное поведение в будущем под влиянием новых мер поддержки семей с детьми. Но следует также подчеркнуть, что и выделенные группы можно лишь с изрядной условностью считать однородными по предпочтениям. Предпочтения в том смысле, который вкладывал в них Г. Беккер²⁷ и его последователи, включают в себя не только не­которое идеальное (даже не желаемое!) число детей, но и представления о «качестве» детей, или, упрощая, в том уровне расходов, на которые готовы пойти семьи, чтобы воспитать ребенка с определенными характеристиками — уровнем образования, общей культуры и пр. В рамках данного проекта мы существенно упростили ситуацию, работая только с показателем желаемого числа детей. Наконец, и он не свободен до конца от обозначенной ранее проблемы эндогенности. И хотя мы предполагаем, что предпочтения меняются намного медленнее конкретных намерений и меньше зависят от текущей динамики внешних факторов, нельзя быть полностью уверенными в том, что измеренное нами желаемое число детей не отражает уже реакцию на возросшую государственную поддержку семей.

Различия в зависимости от характера репродуктивных намерений

Так же, как и при анализе факторов, влияющих на готовность изменить репродуктивные планы под влиянием новых мер поддержки семей с детьми, мы изучили, что влияет на высказанную готовность ускорить рождение детей или завести их больше, чем первоначально планировалось, в зависимости от намерений родить ребенка в ближайшие три года²⁸. Отметим, что число наблюдений в подгруппах здесь оказывается меньше, чем для бинарных регрессий, и это влияет на число значимых параметров моделей.

В целом, в группе собирающихся родить в ближайшие три года готовы ускорить рождение 20—24-летние респонденты, лица со средним общим образованием, невысоким и низким уровнем дохода. Заявляют, что готовы родить больше детей, чем планировали раньше, по сравнению с теми, кто не готов менять свое поведение, отличаются большей склонностью ожидать активной роли государства в заботе о дошкольниках и выраженной ориентацией на многодетность. Все остальные параметры оказываются малозначимыми.

Полученные результаты хорошо согласуются с замечанием А. Готье и Д. Филиппова о том, что финансовое стимулирование рождаемости обычно способствует тому, что те семьи, которые и так собирались ро­жать детей, делают это раньше, чем могли бы в отсутствие подобных мер, но репродуктивное поведение индивидов, не желавших рождения ребенка, обычно остается без изменений²⁹. Наши предыдущие исследования также показали, что репродуктивные намерения во многом определяются субъективными факторами, а не объективными характеристиками³⁰. Поэтому неудивительно, что меры материальной поддержки способны укрепить человека в решении заводить детей, но едва ли подвигнут к этому тех, кто изначально не хотел заводить (еще одного) ребенка.

Различия в зависимости от того, как измеряется материальная обеспеченность семьи

Вопрос о взаимосвязи материальной обеспеченности семьи и рождаемости относится к числу наиболее дискуссионных, тем более что теория не дает однозначного ответа о направлении возможной связи. На обыденном уровне часто можно слышать, что усиление материальной поддержки семей с детьми приведет к увеличению рождаемости в менее обеспеченных семьях, для которых эта поддержка будет весомой. Соответственно, в рамках данного исследования мы уделяли большое внимание вопросу улавливания связи между показателями материальной обеспеченности домохозяйства и декларируемой готовностью респондента изменить репродуктивное поведение.

В спецификациях моделей, представленных в данной статье, использован показатель среднедушевых доходов домохозяйства в разрезе квинтильных (20%) групп. В целом вероятность родить ребенка раньше, чем планировалось, выше для всех доходных групп по сравнению с наиболее обеспеченными (5-й квинтиль), а вероятность родить больше детей, чем планировалось, выше для всех доходных групп по сравнению с наименее обеспеченными (1-й квинтиль).

Помимо этого мы использовали альтернативные индикаторы уровня материальной обеспеченности домохозяйства:

• «объективные» индикаторы уровня доходной обеспеченности домохозяйства (логарифм душевого дохода, уровень дохода относительно трех региональных прожиточных минимумов, принадлежность к 40% домохозяйств с наибольшими доходами);
• индивидуальный доход респондента и, если есть, партнера, относительно трех региональных прожиточных минимумов;
• субъективная оценка обеспеченности домохозяйства.

Результаты оценивания моделей показали, что эффект показателей «логарифм душевого дохода домохозяйства» и «уровень дохода домохозяйства ниже регионального прожиточного минимума» статистически незначим. Тестирование сокращенной версии децильной шкалы — индикатор «домохозяйство принадлежит к верхним 40% по уровню душевых доходов» — дало результат, близкий к тому, что наблюдается в спецификациях с квинтильными группами. У менее обеспеченных выше вероятность ускорить рождение ребенка, но меньше родить больше детей, чем планировалось. Показатель «индивидуальный доход респондента и партнера составляет менее трех прожиточных минимумов» отрицательно влияет только на готовность родить больше детей, чем планировалось.

Субъективная оценка респондентом обеспеченности домохозяйства также привносит различия лишь в желание родить больше детей, чем планировалось. По сравнению с теми, кто оценивает достаток своей семьи наиболее высоко, все прочие группы с большей вероятностью увеличат число рождений (хотя данный эффект статистически значим только для группы со средней обеспеченностью)³¹. Таким образом, между субъективной оценкой дохода и готовностью изменить свое репродуктивное поведение в сторону большего числа рождений наблюдается обратная связь, и в целом субъективная оценка в меньшей степени дифференцирует выборочную совокупность, чем объективная характеристика (душевой доход в денежном выражении).

Таким образом, наши результаты не дают оснований предполагать, что основная часть итогового прироста рождений произойдет в малообеспеченных семьях. Объем ресурсов, направленных на данное направление поддержки семей, беспрецедентно велик и предлагаемые стимулы имеют шансы оказаться привлекательными не только для бедных, но и для домохозяйств среднего достатка, которые — в отсутствие данной поддержки — рискуют сильным снижением уровня доходов в случае появления (еще одного) ребенка. Тем не менее в краткосрочном периоде менее обеспеченные домохозяйства склонны быстрее откликнуться на финансовую помощь, реагируя на нее сдвигом календаря рождений на более ранние сроки. Однако, рассматривая отдельно предполагаемые изменения в поведении респондентов без детей и с детьми, можно заметить, что для изменения репродуктивных планов в отношении второго и последующих детей предлагаемых мер поддержки уже оказывается недостаточно для всех доходных групп, кроме наиболее обеспеченных (5-й квинтиль).

Нужно ли поддерживать занятость матерей?

Традиционно государственная поддержка семей с детьми начиналась с внедрения системы пособий, налоговых льгот и других мер материаль­ного характера, снижающих затраты семей на воспитание детей. Рост уровня образования женщин и их массовый выход на рынок труда обострил конфликт между их ролями в семье (жена, мать) и в общественной сфере (работница). В современных развитых обществах важность совмещения этих ролей диктуется не только социальными и экономическими интересами государства, которое одновременно заинтересовано в повышении низкой рождаемости и в женщинах как источнике пополнения рабочей силы, но и самими интересами женщин. Постепенный отход от зарегистрированного брака как доминирующей модели партнерских отношений, увеличение вероятности распада брачных и партнерских союзов делают традиционное разделение обязанностей по типу «мужчина — добытчик, женщина — домохозяйка» чрезвычайно рискованным с точки зрения благосостояния женщины на протяжении ее жизни. Под влиянием всех этих перемен фокус политики по отношению к семьям постепенно смещается в сторону так называемой дружественной женщинам политики, направленной на улучшение совместимости изначально конкурентных видов деятельности — материнства и занятости³². Набор инструментов этой политики обычно включает развитие услуг по уходу за детьми, включая повышение их доступности для самых маленьких — детей младше 3 лет, систему оплачиваемых отпусков по уходу за ребенком, создание рабочих мест с гибкой и неполной занятостью для родителей маленьких детей, более активное вовлечение отцов в уход за детьми. Страны, которым удалось добиться заметных успехов в продвижении этой политики, как правило, характеризуются низкими рисками бедности семей с детьми, повышенными уровнями занятости женщин и более высокими показателями рождаемости³³.

В России формально многие из инструментов дружественной женщинам политики существуют еще с советских времен. Это и система детских дошкольных учреждений (ДДУ), и оплачиваемые и неоплачиваемые отпуска по уходу за ребенком, и возможность использовать эти отпуска другими членами семьи, помимо матери ребенка, и право работников с детьми на дополнительные отпуска и сокращенное рабочее время. Тем не менее реальное функционирование этих институтов не позволяет говорить об успехах в преодолении конфликта между материнством и занятостью. Рынок труда характеризуется доминированием рабочих мест с полной и стандартной занятостью³⁴. Доступность ДДУ даже для детей старше 3 лет остается весьма ограниченной, о чем свидетельствует рост числа детей, стоящих в очереди на устройство в эти учреждения, а также повышение охвата детей институциональными услугами с ростом социально-экономического статуса семьи³⁵.

Очевидно, что если российское правительство, действительно, заинтересовано как в устойчивом росте рождаемости, так и в сохранении женщин на рынке труда на местах, требующих определенной квалификации и образования, следующий шаг в развитии семейной политики, на который придется пойти, будет связан с формированием среды, благоприятной для занятости матерей. Однако как относится к подобной политике само население? Считают ли респонденты, что меры, облегчающие женщине совмещение материнства и занятости, могли бы повлиять на изменение их репродуктивного поведения?

Данные обследования РиДМиЖ—2007 позволяют утверждать, что меры в поддержку занятости женщин с детьми встречают выраженное одобрение со стороны населения: более трети респондентов считают, что эти меры окажут сильное и очень сильное воздействие на их репродуктивные планы. Вполне ожидаемо, и так же, как и в других странах³⁶, женщины активнее поддерживают данную политику (табл. 3). При этом различия между мужчинами и женщинами наиболее заметны в оценках такого инструмента, как предоставление возможности работать по гибкому графику и неполное рабочее время. Так, более половины (52%) мужчин считают, что эта мера не способна изменить их репродуктивное поведение, и лишь 14% приписывают ей сильное и очень сильное воздействие на свои планы. По ответам женщин, немногим более трети (37%) не видит связи между возможностями гибкой занятости и собственным репродуктивным поведением, тогда как каждая четвертая (24%) считает, что эта возможность сильно или даже очень сильно скажется на их планах в отношении рождения детей.

Таблица 3. Распределение респондентов по интегральной оценке воздействия мер в поддержку занятости женщин на репродуктивные планы в разрезе пола и возраста, в %

Так же, как и в случае с отношением к реализуемым мерам финансовой поддержки семей с детьми, готовность изменить репродуктивное поведение под влиянием дружественной женщинам политики выше у самых молодых респондентов (табл. 3). Более половины женщин и мужчин 35-39 лет уже не считают, что их желание родить или не родить ребенка как-то зависит от возможностей гибкой или дистанционной занятости либо доступности услуг по уходу за детьми. Средний возраст женщин, заявивших о сильном и очень сильном воздействии этих мер на их репродуктивные планы, составил 27 лет.

Стоит отметить и еще одно важное отличие мер в поддержку занятости матерей: они в значительно большей степени способны стимулировать рождаемость тех женщин, кто в отсутствие подобных мер не собирается рожать (еще одного) ребенка. Так, лишь 7% женщин, не намеренных вообще в дальнейшем иметь детей, сочли вероятным какое-либо положительное воздействие политики материальной поддержки на свое поведение. Тогда как применительно к мерам поддержки занятости женщин с детьми доля готовых в этом случае пойти на рождение (еще одного) ребенка увеличивается до 46%.

Любопытно, что по ответам респондентов способность политики финансовой поддержки семей с детьми изменить репродуктивное поведение заметно убывает с числом имеющихся детей (рис. 6). Очевидно, что это связано с тем, что даже значительное усиление такой поддержки в 2007 г. не способно покрыть затраты, связанные с рождением второго ребенка, не говоря уже о детях более высоких очередностей рождения³⁷. В отношении политики, направленной на преодоление конфликта между занятостью и материнством, снижение готовности менять прежние репродуктивные планы, хотя и существует, но менее выражено: его признает почти каждая вторая женщина с двумя и более детьми (рис. 6).

Как и следовало ожидать, статус занятости вносит различия в ответы женщин, но не мужчин. Работающие женщины чаще заявляют о сильном влиянии усиления гибкости занятости и развития услуг по уходу за детьми на свое репродуктивное поведение. В основном это более молодые женщины, которые, как известно из исследований трудовых ценностей, чаще, чем старшие поколения женщин, демонстрируют более активные карьерные устремления³⁸.

Рисунок 6. Ожидаемое воздействие мер материальной поддержки и мер в поддержку занятости матерей на репродуктивное поведение женщин в зависимости от числа детей, в % от численности женщин с данным числом детей

Тем не менее женщины, не имевшие оплачиваемой работы на момент опроса, также оценивают результативность мер, направленных на поддержку работающих матерей, весьма оптимистично: 45% считают, что эти меры способны сильно и очень сильно повлиять на их планы в отношении рождения детей. Средний возраст незанятых женщин — 26 лет; среди них много учащихся (студенток). Чем меньше возможностей гибкой занятости предоставляет рынок труда, тем больше вероятность, что женщины будут откладывать рождение первого или второго ребенка, а это в дальнейшем поставит под вопрос, успеют ли они вообще родить двоих детей.

Сопоставление оценок воздействия наличные планы иметь детей мер материальной поддержки семей с детьми и мер, направленных на расширение занятости женщин с детьми, дает следующую картину:

• 6% опрошенных считают, что оба направления политики могут изменить их репродуктивное поведение;
• менее 1% считают, что результативной в этом смысле окажется только политика материальной поддержки, тогда как политика поддержки занятости матерей — нет;
• 27% готовы изменить репродуктивные планы только под влиянием политики поддержки занятости матерей;
• 26% дают неопределенные оценки результативности обоих направлений политики;
• 40% утверждают, что их репродуктивное поведение вообще не зависит от семейной политики.

Таким образом, примерно две трети опрошенных репродуктивных возрастов собираются следовать собственным планам в отношении числа и времени рождения детей, чтобы ни предпринимало государство. Нельзя при этом, впрочем, исключать, что возможность получения значительной финансовой помощи от государства способна сдвинуть календарь рождения у них детей на более ранние сроки. Репродуктивное поведение оставшейся трети опрошенных — если судить по их ответам — в большей степени зависит от того, насколько государство сможет облегчить положение родителей и семей с детьми, создавая возможности для работы матерей не в ущерб их заботе о детях и снижая затраты семей на воспитание детей.

Как различаются «портреты» тех, кто считает возможным как-либо изменить свои репродуктивные планы в связи с текущими мерами и в случае введения мер, поддерживающих работающих женщин с детьми? Напомним, что, учитывая ориентацию политики на стимулирование вторых и последующих рождений, моделирование проводилось на части основной выборки, включающей только респондентов старше 20 лет, проживающих совместно с партнером и имеющих одного или более детей (табл. 5 Приложения).

Здесь, как и в моделях, оценивавших факторы, влияющие на вероятность изменить репродуктивное поведение под влиянием новых мер действующей семейной политики, наиболее сильным предиктором выступают положительные репродуктивные намерения на момент опроса. Однако стоит отметить, что вероятность изменить репродуктивные планы под влиянием политики поддержки работающих матерей выше для тех, кто хотел бы родить еще одного ребенка за пределами ближайших трех лет. Возможно, этот результат указывает на то, что данный комплекс мер мог бы увеличить число рождений у женщин, в принципе стремящихся родить, но в настоящее время откладывающих реализацию намерений в связи с трудностями в совмещении работы и материнства.

Готовность изменить репродуктивное поведение под воздействием мер, направленных на совмещение занятости и материнства, выше для женщин 25—34 лет, не считающих, что ребенок теряет, если его мать работает, имеющих невысокие и средние доходы (1-3-й квинтили), горожан. Вероятность отклика ниже для предпочитающих иметь не более одного ребенка, лиц с низким уровнем образования, а также для тех, чей младший ребенок находится в возрасте 4—7 лет (по сравнению с группой имеющих ребенка в возрасте до года).

Характеристики респондентов, утверждающих, что они готовы изменить репродуктивное поведение в ответ на политику поддержки занятости матерей, отличаются от характеристик тех респондентов, кто считает возможным откликнуться на принятые в 2007 г. меры поддержки семей с детьми (табл. 5 Приложения). Финансовая поддержка при прочих равных условиях имеет большое значение для самых молодых — 20-24-летних опрошенных. Напротив, поддержка занятости Матерей важнее для 30-34-летних, хотя различия между возрастными группами в отношении к этой политике меньше. При прочих равных условиях пол респондента не вносит различий в вероятность изменения репродуктивных планов под воздействием текущей политики, но значительно дифференцирует возможную реакцию на политику поддержки занятости матерей — в этом случае женщины активнее выражают готовность изменить репродуктивные планы. Поселенческие различия не влияют на отношение к текущей семейной политике, но важны при­менительно к мерам поддержки работающих женщин с детьми: судя по оценкам населения, эти меры способны стимулировать изменения репродуктивного поведения жителей городов.

Таким образом, анализ ответов населения приводит нас к выводам, уже знакомым читателю, интересующемуся вопросами демографической и семейной политики: для того чтобы быть успешными с точки зрения повышения рождаемости в современных обществах, эти политики должны использовать комбинацию различных инструментов, адресованных семьям различного социально-экономического статуса и на разных этапах жизненного цикла. Инструменты материальной поддержки должны дополняться действиями, направленными на изменение рынка труда в сторону большего распространения рабочих мест с гибкой и неполной занятостью. Если материальная поддержка необходима прежде всего для снижения рисков и глубины бедности семей с детьми, то меры, направленные на поддержку занятости матерей, позволяют стимулировать рождаемость у работающих женщин более высокой, чем в среднем, квалификации. Одновременно трудовые доходы обоих родителей выступают наиболее мощным инструментом снижения рисков бедности семей с детьми, эффект которых (особенно в сравнении с затратами) превосходит эффект социальных пособий³⁹.

Заключение

Изучение данных обследования РиДМиЖ-2007 показало, что абсолютное большинство респондентов одобряют как цель демографической программы государства (рост численности населения страны), так и один из методов ее достижения (стимулирование рождаемости). Однако значимость различных мер поддержки семей с детьми, предложенных правительством, по оценкам каждого отдельного респондента, почти не различается, политика оценивается комплексно. Похожая картина наблюдается в ответах жителей Восточной Европы, которые значительно чаще, чем жители Западной Европы, называют в качестве очень важных факторов рождаемости и экономическое положение семьи, и ситуацию с занятостью родителей, и здоровье, и поддержку партнера, и доступность услуг по уходу за детьми⁴⁰. По-видимому, это свидетельствует о том, что в современной России барьеры для рождения ребенка настолько многообразны и высоки, что люди затрудняются выделить какой-то один, более значимый, фактор.

Отношение людей к результативности новой семейной политики российского государства с точки зрения ее влияния на рождаемость — осторожно-оптимистическое. Около половины респондентов считает, что в совокупности меры правительственной программы поддержки семей с детьми будут способны повысить уровень рождаемости в стране. И в этом смысле ожидания россиян мало отличаются от ожиданий жителей стран Центральной и Восточной Европы⁴¹. Однако повышать рождаемость, по мнению опрошенных, должны не они сами, а кто-то другой: большинство считает, что предложенных мер недостаточно для того, чтобы изменить их собственное репродуктивное поведение. В этом смысле наши данные показывают, что пока население выжидает, как будет развиваться государственная семейная политика в ближайшие годы, насколько устойчивым окажется курс на поддержку семей с детьми.

Наиболее высоки ожидания у молодежи (18—24 лет), еще только вступающей в репродуктивный возраст, и поколения их родителей (40-44 года). Первыми готовы откликнуться на политику те, кто так или иначе уже планировал рождение ребенка, а также лица, еще не имеющие детей. Согласно ответам респондентов, воздействие политики на лиц, уже имеющих одного ребенка, будет намного меньше. Рост числа рождений может произойти в малочисленной группе семей, ориентированных на многодетность. Наиболее восприимчивыми к предлагаемым стимулам рождаемости могут оказаться также те, кто разделяет патерналистские ценности (в частности, в решении вопросов ухода за домочадцами в большей степени ориентирован на помощь государства, чем на собственные усилия).

Поскольку размер финансовой помощи, поступающей от государства с 2007 г., действительно большой, то реакция на эти меры в виде смещения календаря рождений неизбежна. Не этому ли стали мы свидетелями в 2007-2008 гг., продемонстрировавшими рост числа родившихся детей?

Вообще, как нам кажется, разрыв между более чем умеренными оценками населением предложенных государством мер и наблюдавшимся в 2007 г. всплеском рождаемости, можно истолковать в терминах рационального поведения. Дело в том, что государство так долго забывало о необходимости адекватной поддержки материнства и детства, что сам факт усиления материальной поддержки подталкивает людей воспользоваться внезапно открывшимися возможностями как можно быстрее, тем более, что не известно, как будет складываться эта поддержка в будущем.

Именно поэтому на основании успехов первых лет нельзя судить о том, будет ли это повышение рождаемости долговременным. Для того чтобы задача долгосрочного повышения рождаемости была выполнена, крайне важно убедить население в ее устойчивом характере. Соблюдение выданных государством обещаний особенно важно в условиях финансово-экономического кризиса, который, безусловно, ухудшает материальное положение семей с детьми. Лишь в случае незыблемости государственного курса на поддержку материнства и детства и стимулирования роста рождаемости можно ожидать, что те, кто высказал намерение под воздействием мер поддержки семей с детьми родить ребенка раньше, чем планировали, впоследствии будут рожать больше.

Другой вопрос состоит в том, достаточны ли предложенные меры поддержки семей с детьми и как они соотносятся с приоритетами государственной политики. Здесь возможны различные решения. Можно, конечно, ограничиться только компенсацией части затрат семей на воспитание детей, полагая, что это позволит и рождаемость поднять, и снизить остроту проблемы бедности семей с детьми. И тогда речь должна идти — в дополнение к предложенным мерам - о развитии системы материальной поддержки на различных этапах жизненного цикла семей, в том числе о введении пособий для детей более старших возрастов. Но это путь традиционной политики индустриальных обществ с относительно молодой рабочей силой, которые еще не столкнулись ни с вызовами старения, ни с вызовами постиндустриального развития. Оба типа вызовов заставляют государства иначе смотреть на значение женской занятости и формирования высококвалифицированной рабочей силы. Стареющие постиндустриальные экономики не могут игнорировать задачу достижения более комфортного совмещения материнства и занятости. В этом случае наиболее эффективным по суммарному воздействию на репродуктивное поведение населения мог бы стать комплекс мер, совмещающих адресную материальную помощь нуждающимся семьям с детьми с целенаправленным изменением ситуации на рынке труда в пользу работающих матерей, прежде всего, за счет поощрения форм гибкой занятости и расширения внесемейных форм воспитания детей. Тем более, что доходы от занятости позволяют эффективнее бороться с бедностью семей с детьми, чем система социальных пособий. Наконец, приоритетом новой государственной политики могло бы стать создание равных возможностей для раннего развития детей и увеличение инвестиций в детей. Это стратегическая задача, направленная на повышение качества будущей рабочей силы, ее производительности труда и увеличение социальной мобильности будущих поколений. Ее не решить без развития системы услуг по уходу за детьми, активной роли государства в обеспечении доступности детских дошкольных учреждений, выравнивающих стартовые возможности детей. Побочным эффектом такой политики, как показывает опыт Скандинавских стран, может стать устойчивое поддержание рождаемости на более высоких, чем в среднем по Европе уровнях. Все эти задачи имеют право на существование. Но более эффективной, очевидно, окажется та семейная политика, инструменты которой будут подобраны в соответствии с динамично меняющимися потребностями различных типов семей, не вступая при этом в противоречие с другими инструментами социально-экономической политики государства и вместе с тем будут финансово обеспеченными в долгосрочной перспективе.

¹ Данная статья представляет собой переработанный и расширенный вариант статьи Е.Б. Головлянициной и О.В. Синявской «Отношение населения к новым мерам семейной политики» [Головляницина Е.Б., Синявская О.В. Отношение населения к новым мерам семейной политики // Семья в центре социально-демографической политики?/Отв. ред. О.В. Синявская. - М.: НИСП, 2009. С. 161-191.]
² Синявская Оксана Вячеславовна – к.э.н., зам. Директора НИСП
³ Головляницина Екатерина Борисовна – магистр социологии, научный сотрудник НИСП
⁴ Захаров СВ. Демографический анализ эффекта мер семейной политики в России 1980-х гг. // Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе / Под науч. ред. Т.М. Малевой, О.В. Синявской. — М.: НИСП, 2007. С. 267-312.
⁵ Ann N.. Mira P. A note on the relationship between fertility and female employment rates in developed countries // J. Population Economics. 2001. Vol. 15. №4. P. 667-682; Castles F. The world turned upside down: below replacement fertility, changing preferences and family-friendly policy in 21 OECD countries// J.Eur. Social Policy. 2003. Vol. 13. №3. P. 209-227.
⁶ Там же
⁷ см. обзор исследований в работах Sleebos J. Low fertility rates in OECD countries: facts and policy responses //OECD Labor and Social Policy Occasional Papers. 2003. No. 15, OECD; Gauthier A. (2007). The impact of family policies on fertility in industrialized countries: a review of the literature // Population Research Policy Review. 2007. Vol. 26. P. 323-346.
⁸ Esveld I., Fokkema T. Which policy measures might be effective for raising fertility? Evidence from the DIALOG project. In: European Observatory on Demography and the Social Situation — Demography Network, Demographic trends, socioeconomic impacts and policy implications in the European Union, Monitoring Report 2006. — Brussels: European Commission. P. 123—136; McDonald P. Gender Equity in Theories of Fertility Transition // Ch. Pierson, F. Castles (eds.). The Welfare State Reader. Second Edition. — Polity Press, 2008. P. 333-346; Hoem J.M. The Impact of Public Policies on European Fertility // Demographic Research. 2008. Vol. 19. Article 10. P. 249-260..
⁹ Исключение составляют недавно появившиеся публикации, основанные на данных европейского обследования Population Policy Acceptance Study [Esveld I., Fokkema T. Which policy measures might be effective for raising fertility? Evidence from the DIALOG project. In: European Observatory on Demography and the Social Situation — Demography Network, Demographic trends, socioeconomic impacts and policy implications in the European Union, Monitoring Report 2006. — Brussels: European Commission. P. 123—136; Miettinen A., Esveld /., Fokkema T. Family policies: financial or institutional measures? Preferences of childless persons and one-child parents // Ch. Hohni D. Avramov, I. Kotowska (eds.). People population change and policies: Lessons from the Population Policy Acceptance Study. 2008. Vol. 1. Ch. 17. P. 347-368.
¹⁰ Gauthier A., Philipov D. Can policies enhance fertility in Europe? // Vienna Yearbook of Population Research. 2008. P. 1-16.
¹¹ Послание Президента России Федеральному собранию Российской Федерации, 10 мая 2006 г. Москва; http://www.kremlin.ru/text/appears/2006/05/ 105546.shtml.
¹² Показатель альфа Кронбаха, оценивающий согласованность компонентов шкалы в пределах от 0 до 1, составляет 0,93.
¹³ Индекс получен суммированием оценок по отдельным мерам и нормирован (пропущенные значения трактовались как «нулевые», т.е. отсутствие влияния или изменений в поведении).
¹⁴ Показатель альфа Кронбаха составляет 0,95. Принципы построения индекса такие же, как и в предыдущем случае.
¹⁵ Gauthier A., Philipov D. Can policies enhance fertility in Europe? // Vienna Yearbook of Population Research. 2008. P. 1-16.
¹⁶ Показатель альфа Кронбаха составляет 0,97.
¹⁷ Оценивалось на основе степени согласия респондента со следующим утверждением: Для ребенка дошкольного возраста обычно плохо, если его мать работает».
¹⁸ Эти представления измерялись на основе ответов на вопрос, кто, по мнению респондента, - общество (государство) или семья должен «заботиться о детях дошкольного возраста».
¹⁹ Захаров С.В. Российская рождаемость — долгожданный рост? // Демоскоп Weekly. Электронная версия бюллетеня «Население и общество». №353-354, ноябрь 2008 г.
²⁰ Синявская О.В., Тындик А.О., Головляницина Е.Б. В каких семьях рождаются дети? Факторы репродуктивного поведения в современной России // Семья в центре социально-демографической политики? / Отв. ред. О.В. Синявская. - М.: НИСП, 2009. С. 19-46.
²¹ Овчарова Л.П., Пишняк А.И., Попова Д.О. Новые меры поддержки материнства и детства: рост уровня жизни семей с детьми или рост рождаемости? Анализ мер поддержки материнства и детства, внедренных в 2007 г. в Российской Федерации. - М.: НИСП, ЮНИСЕФ, 2007.
²² Исследования показывают, что меры финансовой поддержки начинают воздействовать на репродуктивное поведение семей, лишь когда их размер составляет не менее 10% от семейного дохода. Поэтому есть основания ожидать, что на новые меры поддержки прежде всего откликнутся бедные семьи (так, у бедных семей с детьми доля пособий на детей до 1,5 лет в душевых доходах в 2007 г. уже достигала 25%, тогда как у всех семей-получателей —  только 11%). В то же время ограничение максимального размера пособий существенно снижает его эффективность в отношении женщин с высоким уровнем Доходов. Подробнее см.: [Овчарова Л.Н., Пишняк А.И. Новые меры поддержки материнства и детства: стимулирование рождаемости или рост уровня жизни семей с детьми? // SPERO. Социальная политика: экспертиза, рекомендации, обзоры. 2007. №6. С. 11-17].
²³ Белановский С.А. Мнения россиян о возможных направлениях использования средств стабилизационного фонда: Результаты фокус-групп. 2006. URL: http://sbelan.ru/node/54043.
²⁴ Синявская О.В., Тындик А.О. Рождаемость в современной России: от планов к действиям? //SPERO. Социальная политика: экспертиза, рекомендации, обзоры. 2009. № 10. С. 131-158.
²⁵ Отметим, что даже среди тех, кто говорит о намерении отреагировать на меры семейной политики, 14-17% не планируют (больше) иметь детей. Наличие подобных расхождений свидетельствует о недостаточной продуманности репродуктивных намерений населения.
²⁶ Архангельский В.Н. Факторы рождаемости. — М.: ТЕИС, 2006. с. 149-153
²⁷ Becker G.S. A Treatise on the Family. — Cambridge. MA: Harvard University Press, 1991.
²⁸ В целях экономии места эти таблицы не приводятся в статье, однако могут быть предоставлены авторами заинтересованным читателям.
²⁹ Gauthier A., Philipov D. Can policies enhance fertility in Europe? // Vienna Yearbook of Population Research. 2008. P. 1-16.
³⁰ Головляницина Е.Б. Роль социально-психологических факторов в репродуктивных намерениях // Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе / Под науч. ред. Т.М. Малевой, О.В. Синявской. — М.: НИСП, 2007. С. 217-250.
³¹ При этом данный показатель аналогичным образом срабатывает и применительно к оценке возможного влияния мер в поддержку занятости женщин с детьми (эффект статистически значим для домохозяйств с низкой и средней обеспеченностью).
³² Эспин-Андерсен Г. Снова на пути к хорошему обществу? // SPERO. Социальная политика: экспертиза, рекомендации, обзоры. 2006. №5. С. 7—32.
³³ Ann N.. Mira P. A note on the relationship between fertility and female employment rates in developed countries // J. Population Economics. 2001. Vol. 15. №4. P. 667-682; Castles F. The world turned upside down: below replacement fertility, changing preferences and family-friendly policy in 21 OECD countries// J.Eur. Social Policy. 2003. Vol. 13. №3. P. 209-227; Эспин-Андерсен Г. Снова на пути к хорошему обществу? // SPERO. Социальная политика: экспертиза, рекомендации, обзоры. 2006. №5. С. 7—32.
³⁴ Труд и занятость, 2007: Стат. сб. - М.: Росстат, 2007.
³⁵ Синявская О.В., Гладникова Е.В. Потребление услуг по уходу за детьми российскими домохозяйствами Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе / Под науч. ред. Т.М. Малевой, О.В. Синявской. — М.: НИСП, 2007. С. 345-376; Синявская О. В., Сухова А.С. Институциональные услуги по уходу за детьми: неравенство в доступе // Семья в центре социально-демографической политики?/Отв. ред. О.В. Синявская. — М.: НИСП, 2009. С. 73-96.
³⁶ Miettinen A., Esveld /., Fokkema T. Family policies: financial or institutional measures? Preferences of childless persons and one-child parents // Ch. Hohni D. Avramov, I. Kotowska (eds.). People population change and policies: Lessons from the Population Policy Acceptance Study. 2008. Vol. 1. Ch. 17. P. 347-368.
³⁷ Овчарова Л.Н., Пишняк А.И. Новые меры поддержки материнства и детства: стимулирование рождаемости или рост уровня жизни семей с детьми? // SPERO. Социальная политика: экспертиза, рекомендации, обзоры. 2007. №6. С. 11-17.
³⁸ Магун B.C. Динамика трудовых ценностей российского населения, 1991—2004 гг. // Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе / Под науч. ред. Т.М. Малевой, О.В. Синявской. — М.: НИСП, 2007. С. 477-516.
³⁹ Эспин-Андерсен Г. Снова на пути к хорошему обществу? // SPERO. Социальная политика: экспертиза, рекомендации, обзоры. 2006. №5. С. 7—32.
⁴⁰ Gauthier A., Philipov D. Can policies enhance fertility in Europe? // Vienna Yearbook of Population Research. 2008. P. 1-16; Miettinen A., Esveld /., Fokkema T. Family policies: financial or institutional measures? Preferences of childless persons and one-child parents // Ch. Hohni D. Avramov, I. Kotowska (eds.). People population change and policies: Lessons from the Population Policy Acceptance Study. 2008. Vol. 1. Ch. 17. P. 347-368.
⁴¹ Esveld I., Fokkema T. Which policy measures might be effective for raising fertility? Evidence from the DIALOG project. In: European Observatory on Demography and the Social Situation — Demography Network, Demographic trends, socioeconomic impacts and policy implications in the European Union, Monitoring Report 2006. — Brussels: European Commission. P. 123—136; Miettinen A., Esveld /., Fokkema T. Family policies: financial or institutional measures? Preferences of childless persons and one-child parents // Ch. Hohni D. Avramov, I. Kotowska (eds.). People population change and policies: Lessons from the Population Policy Acceptance Study. 2008. Vol. 1. Ch. 17. P. 347-368.