… о перспективе возвращения российских ученых

Необходимость вовлечения отечественной научной диаспоры (российских ученых, работающих за рубежом) в развитие национальных науки и высшего образования признается в последние месяцы на самом высоком политическом уровне.
Интересны в этой связи результаты исследования российской научной диаспоры в общественных и гуманитарных науках, проведенного специалистами ГУ-ВШЭ и РЭШ при поддержке Всемирного банка. Было выявлено примерно 400 представителей диаспоры (в основном в США), около 100 из них ответили на вопросы нашей анкеты, с некоторыми были проведены интервью. Конечно, полученные данные нельзя считать репрезентативными: те, кто не был заинтересован в контактах с Россией, вероятно, просто не стали отвечать на наши вопросы. И все же показательно, что половина ответивших сохраняет профессиональные контакты с коллегами в России, подавляющее большинство регулярно приезжает на родину.
Но ожидать возвращения этих ученых малореалистично. В целом ученые — достаточно мобильная группа: 90% наших респондентов не исключили возможности сменить нынешнюю страну своего проживания на какую-то другую (не Россию). Вернуться же в Россию в случае получения адекватной преподавательской позиции гипотетически могли бы только 62% респондентов. С другой стороны, подавляющее большинство представителей диаспоры заинтересованы в формах сотрудничества, не предполагающих постоянного проживания в России, — проведении совместных исследований, публикаций, конференций и круглых столов, преподавании в российских вузах. Более того, 60% ответивших за последние пять лет уже имели опыт сотрудничества с российскими коллегами, и большинство из них считают сотрудничество в целом удачным. Более 80% респондентов довольны сотрудничеством, лишь 3% считают его неудачным.
Вопрос в том, как сделать такое сотрудничество более активным. Вопреки распространенным представлениям, речь идет не только и даже не столько о деньгах. Уровень оплаты труда, разумеется, важен, как важна и бытовая среда в целом, жилищные условия, проблемы с визами и временной регистрацией и т. д. Но важнее всего пассивность российской стороны, отсутствие интереса к сотрудничеству, отмечают респонденты.
«С одной стороны, люди хотят вроде, но сами никакой активности не проявляют, — говорит один из представителей диаспоры. — Контакт не поддерживают, сами не пишут, на отправленное им электронной почтой письмо ответа приходится ждать по месяцу». «Я своим коллегам в США или Европе пишу письмо, присылаю свои наработки, у них какой-то интерес, они начинают меня куда-то приглашать — на конференции, на лекции, предлагают хотя бы маленькие контракты, — рассказывает другая. — А вот с российскими я пыталась списываться — и у нас ничего не получалось. И в 99% случаев вообще никакого ответа от них не бывает. А 1% ответов весьма неприятный или даже оскорбительный».
Отсутствие интереса проявляется и на институциональном уровне. «Я понимаю, что там не могут предлагать европейские заработки, но дело просто в отношении, в том, ценят тебя как специалиста или нет, — описывает свой опыт исследователь. — В России же я часто слышала такое: “Приезжайте, почитайте у нас что-нибудь”, т.е. мне показывают, что им все равно, что они мне одолжение сделают, если разрешат мне почитать лекции». Важна здесь и закрытость, непрозрачность российских вузов, где к чужакам относятся с подозрением. Договориться о сотрудничестве можно, только если ты кого-то знаешь, отмечают представители научной диаспоры.
Иными словами, развитие связей с национальной научной диаспорой требует не столько стимулирования и информирования российских ученых за рубежом, сколько перестройки работы отечественных вузов. Многие российские организации просто не умеют строить отношения с исследователями так, как это принято в международной науке. Именно поэтому большая часть практических предложений по развитию сотрудничества, формулируемых представителями диаспоры, направлена не на выделение многомиллионных грантов, а на создание условий для нормальной совместной работы с российскими коллегами. Одним из возможных механизмов, который мог бы обеспечить такие условия, опрошенные ученые называют создание академических оазисов, «центров передовых исследований», где изначально были бы заданы международные стандарты научной этики и академического управления. В качестве другого механизма упоминаются особые исследовательские стипендии, получатель которых мог бы в течение какого-то времени преподавать и вести исследования в российском вузе, не попадая в зависимость от местной академической бюрократии.
Здесь следует помнить, что российская научная диаспора за рубежом неоднородна. Говоря о «возвращении ученых», в России чаще всего имеют в виду тех, кто начал свою научную карьеру еще в СССР и переехал за рубеж уже состоявшимся специалистом. Представители этой группы хорошо представляют себе правила игры в отечественной академической сфере. Эти ученые к настоящему моменту часто находятся на пике своей карьеры, но это также значит и то, что они приближаются к пенсионному возрасту. С другой стороны, растет число россиян, начавших свою карьеру уже за границей. Представители этой категории, конечно, зачастую занимают начальные или средние позиции в научной иерархии, но в ближайшем будущем лицо российской научной диаспоры будут определять именно они. У них в отличие от старших коллег уже может не быть прямых контактов с российскими коллегами, а сложившиеся в российских университетах и институтах нормы им зачастую чужды или даже неизвестны. Эти ученые в целом гораздо мобильнее: конкурировать за их внимание России придется не только со страной их нынешнего проживания, но и со всем остальным миром.

Игорь ФЕДЮКИН, Дмитрий ПОПОВ, Светлана ТВОРОГОВА. «Ведомости», 17 ноября 2009 года