Динамика притязаний и изменение ресурсных стратегий молодежи
(1985-2005 годы)

Владимир Магун, Михаил Энговатов
(Опубликовано в журнале "Отечественные записки", 2006, №3)

Знакомый владелец небольшого издательства как-то пожаловался, что не знает, как стимулировать своих сотрудников, занимающихся оптовой продажей книг. Их заработок зависит от объема продаж, но как только он достигает некоторого порога (порядка 1000 долларов в месяц), сотрудники перестают прилагать усилия. Мой собеседник хотел бы, чтобы потребности его подчиненных были побольше… Подобные истории вселяют надежду, что наш интерес к притязаниям молодежи имеет не только академическое значение.

Интерес этот возник в начале 1980-х годов, и чтобы реализовать его, один из авторов данной статьи совместно с украинскими социологами во главе с Е.И. Головахой провел осенью 1985 года в Киеве опрос выпускников средних школ¹. В тот момент мы еще не знали, что живем в последний год эпохи «застоя» и что впереди бурные социальные изменения. Когда же эти изменения стали явью, было решено продолжить наблюдения.

В итоге к настоящему моменту мы располагаем материалами пяти повторных опросов, проводившихся раз в несколько лет. Объектами изучения каждый раз были 16–17-летние учащиеся выпускных классов обычных общеобразовательных школ. Сохранив принципы отбора школ и инструментарий опроса, мы имели возможность сравнить жизненные притязания и стратегии пяти поколений российской и украинской молодежи. География опросов все время расширялась — сначала добавилась Москва, потом мы решили убедиться, что обнаруженные закономерности действуют и в нестоличных городах — Орле, Самаре, Мценске², а также в сельской местности. Повторные опросы проводились в 1990–1991 и в 1992-м, а затем в 1995, 2001, 2003 и 2005 годах³.

Революция притязаний

В ходе опроса выяснялись притязания относительно места (должности) в организационной иерархии, уровня материального положения (зарплата, основное жилье, дача, автомобиль, общий уровень «богатства»), уровня образовательного и культурного статуса (уровень формального образования, размер домашней библиотеки), уровня общественного признания, а также ожидания (феномен не идентичный, но тесно связанный с притязаниями), касающиеся числа будущих детей.

Уровень притязаний обычно колеблется в определенном диапазоне, наши вопросы были сформулированы так, чтобы актуализировать в сознании людей потребности, лежащие ближе к нижней границе диапазона: во всех случаях респондента спрашивали о том, что он счел бы достаточным для себя. Такого рода притязания более реалистичны, и главное — человек тверже их отстаивает, борется за их воплощение в жизнь активнее, чем за осуществление своих более амбициозных устремлений.

Для сообщения о своих целях респондентам обычно предлагали наборы «закрытий». Например, на вопрос «Какую должность вы сочли бы для себя в будущем достаточной» предлагались следующие варианты ответа: 1) рядовой работник; 2) руководитель небольшого подразделения (бригадир, начальник отделения, группы); 3) руководитель крупного подразделения; 4) руководитель предприятия, учреждения; 5) руководитель более высоких звеньев управления.

Конечно, не все молодые люди точно знают, какую должность они планируют занять или какую дачу построить. Однако для изучения уровня притязаний это обстоятельство — не помеха, ибо известно, что в ситуации неопределенности человек порой даже более открыто выражает свои глубинные психологические свойства, чем в условиях полной ясности. Поэтому не обязательно приписывать ответам респондентов буквальный смысл. Юноша, заявляющий, что хочет стать руководителем предприятия, может и не знать в деталях, что это за работа, и уж тем более нет гарантии, что он соответствующую должность действительно займет. Но подобный ответ как минимум указывает на то, что должностные притязания данного респондента достаточно высоки.

Мы исходим из следующих простых представлений о механизмах формирования уровня притязаний. Во-первых, для формирования уровня притязаний необходимо само знание человека о тех целях, которые вообще могут стать предметом его устремлений, предметом приложения его усилий. Во-вторых, выбору и принятию той или иной цели, ее превращению в действующий уровень притязаний, как правило, предшествует процесс соотнесения возможных целей с ресурсами (возможностями) ее достижения и с теми ограничениями (барьерами и тормозами), которые достижению этой цели препятствуют. В-третьих, все эти процессы происходят под контролем социальных норм, разрешающих, запрещающих или предписывающих тот или иной уровень притязаний, те или иные средства его достижения, а также процедуры его установления, принятия человеком (в частности, необходимость соотнесения притязаний с ресурсами и ограничениями).

Первые замеры были осуществлены в Киеве в 1985 году, когда к власти пришел М. С. Горбачев, но связанные с его именем изменения еще не были заметны. Типичный советский старшеклассник (живущий, правда, в крупном городе — столице союзной республики) был скромен в своих притязаниях: чаще всего он (или она) хотел руководить небольшим коллективом внутри предприятия или учреждения, иметь квартиру, где комнат на одну меньше, чем членов семьи, владеть небольшим деревянным домом или даже вовсе не иметь дачного участка, ездить на «Жигулях» или вовсе не иметь машины…

Повторно мы обратились к той же анкете в конце 1990-го — начале 1991 года, и эти данные, полученные, правда, не в Киеве, а в Москве, радикально отличались — произошел огромный скачок в уровне притязаний. Вскоре, в 1992 году, наши украинские коллеги провели опрос в Киеве и теперь уже более надежно, в одном и том же городе, документировали этот подъем уровня притязаний. Следующий замер был предпринят в 1995 году, и он показал, что и на протяжении первой половины 90-х годов притязания продолжали расти. Кроме того, в 1995-м впервые были проведены опросы в двух нестоличных городах — Орле и Мценске, и эти данные тоже резко отличались от 1985 года; отсюда следовало, что «революция притязаний» затронула не только столицы, но и провинцию.

Сегодня отличия современной жизни от советской часто недооцениваются или оцениваются с отрицательным знаком. Поэтому стоит остановиться на отмеченных выше переменах подробнее, чтобы яснее представить, насколько далеко в течение первого десятилетия перемен ориентиры постсоветской молодежи ушли от кажущихся теперь слишком приземленными притязаний их советских сверстников.

Структура должностных притязаний в 1985 году имела две доминанты: учащиеся выбирали в качестве «достаточной для себя в будущем» позицию руководителя небольшого коллектива (более 40% всех ответов) или позицию руководителя промежуточного уровня, соответствующего крупному подразделению на предприятии, в учреждении (около 30% ответов). К началу 90-х годов притязания заметно выросли и структура их изменилась — теперь позиция руководителя промежуточного уровня стала менее привлекательной для учащихся, и часть предпочтений переместилась к должности более высокого ранга. В итоге объектом притязаний стали две основные властные позиции — руководитель небольшого коллектива (бригадир, руководитель группы и т.п.) и руководитель предприятия, учреждения; первая из них находится на нижнем уровне внутриорганизационной управленческой иерархии, вторая — данную иерархию венчает.

Привлекательность этих двух позиций сохранилась и во всех городах, вошедших в выборку 1995 года. Но в Москве, Киеве и Орле распространенным объектом притязаний стал также и самый высокий статус — «руководителя более высоких звеньев управления». К этой категории принадлежат должности в разнообразных хозяйственных объединениях (ассоциациях, холдингах и т. п.), а также позиции в сфере государственного управления.

Для более наглядной демонстрации основных тенденций на рис. 1 мы приводим три варианта ответов из пяти. Как видим, с 1985 по 1995 год и в Киеве, и в Москве доля ответов, указывающих на желание юношей и девушек занять две наиболее высокие позиции в должностной иерархии, значительно выросла⁴, а желание стать руководителем небольшого коллектива (т. е. занять самую низшую из руководящих должностей) стало за эти годы гораздо менее популярным⁵. Разнонаправленность изменений и их значительная величина приводят к тому, что кривые, характеризующие разные категории ответов, пересекаются.

Обратимся теперь к сфере благосостояния. Отвечая на вопрос «Какие жилищные условия вы считаете достаточными для вашей будущей семьи», респонденты указывали число комнат в квартире или в доме и ожидаемый размер будущей семьи, для которой эти комнаты предназначены. Число комнат — это, конечно, самый грубый индикатор уровня «жилищных» притязаний молодежи, но он оказался достаточно информативным и чувствительным.

Во всех рассматриваемых группах во все годы ожидаемое число членов семьи приблизительно равнялось четырем (респондент, его брачный партнер и двое детей). А вот число комнат менялось. Если в 1985-м достаточное число комнат приблизительно равнялось трем, то начиная с 1990 года оно ни в одном поселении не опускалось ниже четырех (см. табл. 1). Причем в конце 80-х годов была преодолена важная граница: если в 1985 году «достаточное» число комнат соответствовало идеальному нормативу советских лет «число членов семьи минус 1», то в 1990–95 годах число комнат сначала сравнялось (Москва, 1991) с числом членов семьи, а потом на единицу превысило это число (Киев, 1992; Киев, Орел и Мценск, 1995). Люди стали более требовательны к важнейшему элементу повседневной жизненной среды и изменили сам принцип подхода к определению желаемого размера жилья.

Таблица 1. «Достаточное» число комнат (1985–2005, значения средних*)

* Численность опрошенных в каждой группе указана выше (см. примеч. 3); ошибки средних не превышают 0,14.

В качестве второго компонента жилищных притязаний рассматривались планы приобретения садового участка и дачи («второго жилища»). Вопрос в анкете звучал так: «Если вы предполагаете в будущем иметь для себя и своей семьи садовый участок, то какая постройка (дача) на нем была бы для вас достаточна» Варианты ответов: 1) не предполагаю иметь участка; 2) легкая временная постройка («времянка»); 3) небольшой деревянный дом; 4) большой деревянный дом; 5) капитальный кирпичный дом (рис. 2).

Как и в других притязаниях, в запросах, относящихся к даче, резкий сдвиг вверх произошел к началу 90-х годов: прежде всего сильно уменьшилась доля тех, кто вообще не планировал иметь земельный участок и загородный дом; уменьшилась также популярность «небольшого деревянного дома» и резко возросла частота выбора наиболее качественных домов — «большого деревянного» и «капитального кирпичного». На рис. 2, где ответы сгруппированы в две укрупненные категории, относящиеся к наименее и наиболее качественным постройкам, прежде всего бросается в глаза самый длинный отрезок прямой. Он относится к данным, полученным в Киеве, и отражает взлет популярности двух наиболее качественных вариантов домов уже на начальном этапе социальной трансформации советского общества, в период с 1985 по 1992 год. Как видно из графиков, приведенных на рисунке, все последующие изменения несопоставимы по своему масштабу с тем, что произошло в самом начале.

Замечательная история случилась с автомобилем. В 1985 году соответствующий вопрос звучал в анкете следующим образом: «Если вы предполагаете иметь в будущем для себя и своей семьи автомобиль, то какую марку вы сочли бы достаточной» В качестве ответов предлагались все возможные в советское время варианты: 1) не предполагаю иметь; 2) «Запорожец»; 3) «Москвич»; 4) «Жигули»; 5) «Волга». Каждый пятый школьник ответил, что автомобиль иметь не собирается, еще 50% выбрали «Жигули», и около 20% респондентов — более престижную в те годы «Волгу».

В московском опросе 1991 года, прежде всего, почти до нуля уменьшилась доля юношей и девушек, вообще не планирующих в будущем иметь автомобиль. Таким образом, где-то между 1985 и 1991 годами наступил момент, начиная с которого владение автомобилем стало рассматриваться в качестве необходимого элемента образа жизни практически всеми опрошенными молодыми людьми.

Но самое интересное произошло с предпочтениями конкретных моделей. Не особенно задумываясь, мы в 1991 году предложили респондентам прежний советский набор из четырех вариантов автомобилей, но более трети респондентов отвергли все предложенные «подсказки» и вписали свой вариант — автомобиль иностранного производства (на всякий случай к перечню марок автомобилей был добавлен запасной вариант «другую (какую именно)», и благодаря этому информация не пропала — иначе, не найдя нужного варианта, многие просто не ответили бы на вопрос).

Данный сдвиг носил принципиальный характер, продемонстрировав снятие еще одного существовавшего ранее табу и резкое расширение свободы потребительского выбора. К 1995 году доля иномарок поднялась в притязаниях юных москвичей и киевлян до 60–70%, и даже в Мценске на иномарки ориентировалось почти 40% опрошенных.

* * *

Каждый вид притязаний, который мы измеряли и анализировали, имеет свою специфику, но понятно, что разные притязания взаимосвязаны. В таком случае и динамику их изменений можно регистрировать не по каждому показателю в отдельности, а по их интегральным характеристикам (индексам). С помощью специальной статистической процедуры эти интегральные показатели были построены, и наиболее информативным из них оказался индекс обобщенного уровня притязаний. Сконструирован этот индекс таким образом, что с изменением его значений соответственно меняются и значения отдельных показателей притязаний человека в разных сферах жизни, т. е. как раз те показатели, о которых шла речь выше. Значит, анализ этого интегрального индекса способен заменить анализ отдельных показателей, «собранных» в этот индекс.

Динамику обобщенного уровня притязаний, начиная с 1991 года, можно наблюдать на рис. 3. Она вполне согласуется с теми изменениями отдельных видов притязаний, которые описаны выше: на протяжении первой половины 90-х годов общий уровень притязаний старшеклассников значительно вырос, причем в Москве этот рост был статистически значим⁶.

Взлет профессионально-должностных и потребительских притязаний объясняется глубокими изменениями, происшедшими в конце 1980-х — начале 1990-х годов в социально-культурных, экономических и политических основах жизни бывшего советского общества. Эти изменения, поначалу ограниченные, породили общее настроение социального оптимизма (и даже эйфории) в отношении возможностей нового общественного строя, который должен был прийти на смену государственному социализму. Представления о новом общественном строе формировались под влиянием описанного З. Фрейдом «принципа удовольствия», их важнейшей составной частью был значительно бóльший объем разнообразных жизненных благ и логически дополняющая его бóльшая легкость их достижения.

Конкретные социальные механизмы, обеспечившие повышение уровня притязаний, были связаны со снятием барьеров на пути движения информации, людей и товаров между развитыми капиталистическими странами и бывшим Советским Союзом. Российским и украинским гражданам открылось и стало для них референтным новое — «западное» — пространство с более высокими стандартами достижений, уровня и качества жизни. Эти новые образцы, сначала доступные только для созерцания в средствах массовой коммуникации, стали постепенно частью повседневной среды обитания (как, например, товары, лежащие на прилавке магазина, или иностранные автомобили, движущиеся по городским улицам). Уже не на Западе, а в собственной стране и в собственном городе наши респонденты могли непосредственно наблюдать жизнь новых социальных групп, становившихся для них референтными⁷. При этом цены, которые платили за достижение всех этих благ люди и общества, ставшие объектом подражания, т. е. трудовые и иные затраты, неотделимые от соответствующих благ, оставались в тени⁸.

Одновременно возникали новые ресурсы, способствовавшие реализации этих новых уровней достижения, и отменялись многие социальные ограничения, данным достижениям препятствовавшие (запрет на предпринимательство, ограничения товарно-денежных обменов, ограничения свободы выезда за границу и других видов территориальной и социальной мобильности, свободы слова и политической деятельности и т.п.). Все это — составные части процессов разрушения тоталитаризма и освобождения личности, происходивших в бывшем Советском Союзе с 1985 года и повлиявших на процесс социализации поколений юношей и девушек, оканчивающих среднюю школу в период «бурного десятилетия».

Формировались и новые социальные нормы, предписывающие высокий уровень притязаний. Так, в 2001 году подавляющее большинство (более 85%) опрошенных нами выпускников школ соглашалось с тем, что «всегда надо стремиться к большему: чем выше ставишь для себя планку, тем большего достигнешь в жизни и больше получишь от нее», отвергая при этом альтернативные нормы скромности и аскетизма. Скорее всего, массовое распространение этой и подобных норм можно отнести к тому же периоду конца 1980-х — начала 1990-х годов, когда происходил общий идеологический поворот в советском обществе эпохи перестройки, и влияние этих социальных норм было еще одной причиной описанного выше роста притязаний.

Американский ученый Дж. Дэвис уже давно высказал гипотезу о тесной связи между ростом притязаний населения и социальной революцией⁹. Он полагал, что повышение притязаний и запросов людей (вкупе с падением уровня удовлетворения этих потребностей) является одной из важных психологических причин, ведущих к социальной революции. Полученные нами данные показывают, что бурный рост притязаний происходил уже в конце 1980-х годов, т.е. предшествовал августовской революции 1991-го, и это согласуется с идеей Дж. Дэвиса. Но как свидетельствуют полученные факты, и сама революция способствует дальнейшему росту притязаний. Это неудивительно: если революция — процесс устранения встроенных в социум ограничителей, в том числе социокультурных и психологических¹⁰, то она разрушает и ограничители (запреты), которые содержатся в сознании составляющих социум людей, «выпуская на свободу» притязания и мечты о счастливой жизни.

Прежде всего «вырвались» на свободу и резко усилились индивидуалистически ориентированные потребности людей, поскольку по контрасту с советским обществом происходила общая переориентация системы ценностных доминант с публичной на приватную сферу¹¹.

Что же касается общественно ориентированных притязаний, то они на протяжении рассматриваемого периода менялись несколько по-иному. На рис. 4 изображена динамика притязаний на общественное признание (поскольку признания человек удостаивается «за что-то», то понятно, что за подобными притязаниями стоят ориентации на общественно значимые достижения). Как видно из рис. 4, к началу 1990-х годов эти притязания, вопреки общей тенденции, не повышаются, а снижаются: сокращается доля тех, кто стремится к публичному признанию («широкому общественному признанию» и «всеобщему почету и уважению, признанию потомков»), и, наоборот, растет доля тех, кто готов ограничиться признанием и уважением в приватной сфере (со стороны «семьи, близких, друзей» и «большого круга знакомых»). В Киеве подобное направление изменений сохраняется и дальше, на протяжении всего периода наблюдений.

Но притязания московских старшеклассников имеют иную динамику: после 1991 года в Москве публичное признание снова набирает популярность, а готовность ограничиться приватным признанием снижается.

Старая советская система общественного признания разрушилась вместе с крахом советского общества, и потому неудивительно, что соответствующие притязания пошли вниз. Но их устойчивый рост в Москве, возможно, свидетельствует о постепенном становлении новых механизмов общественного признания — на основе новых эталонов для оценки достижений и новых форм социального вознаграждения за эти достижения.

Коррекция реальностью

Тенденции второй половины 90-х годов, как видно из рис. 3, отличаются от того подъема, который был характерен для периода 1985–1995 годов. Динамика изменений в период 1995–2001-го в разных городах совпадала не полностью, но ни в одном из них не наблюдалось статистически значимого роста обобщенного индекса притязаний: в Киеве средний индекс обобщенного уровня притязаний, наоборот, резко (и статистически значимо) снизился, а в трех остальных городах статистически значимых отличий между показателями притязаний в 1995 и 2001 годах вообще не обнаружилось. Сходные тенденции проявились и при наблюдении за отдельными показателями уровня притязаний (см. рис. 5).

Таким образом, за 6 лет, с 1995 по 2001 год, роста обобщенного индекса притязаний не наблюдалось (а в одном случае имело место даже его снижение). Само по себе отсутствие динамики не заслуживало бы, возможно, специального внимания, если бы не контраст с десятью предшествующими годами, на протяжении которых притязания юношей и девушек неуклонно росли.

Стабилизация уровня притязаний молодежи, наступившая во второй половине 1990-х годов (а частично даже его снижение), может, как нам кажется, быть понята в рамках тех же представлений, что были использованы для объяснения его предшествующего роста. Можно предположить, что представления молодежи об абстрактно возможных уровнях достижений изменились мало, но изменениям подверглись представления о возможностях воплощения этих притязаний. Первоначальный всплеск ожиданий и идея богатства возможностей, открываемых новым общественным строем, постепенно дополнились более трезвым осознанием барьеров, ограничивающих возможные достижения как общества в целом, так и отдельных его членов. Сформировалось представление и о гораздо более медленной, чем ожидалось, скорости позитивных изменений, «тяжкой медлительности исторического движения», по формуле российского социолога Л.А. Гордона¹².

Подобное изменение общественных настроений происходило под влиянием огромного числа больших и малых событий, но важнейшим из них (применительно к той категории притязаний, динамику которых мы сейчас анализируем) был, скорее всего, финансовый кризис 1998 года, заставивший как элиты, так и массовые слои населения в России и Украине остро осознать упомянутые барьеры и ограничения.

Что касается Москвы (последние данные относятся к 2003 году), то здесь и в последующие два года статистически значимых изменений в обобщенном уровне притязаний не произошло — и это несмотря на то, что никакого кризиса в эти годы не наблюдалось, а напротив, имел место процесс динамичного экономического роста. Не исключено, что притязания выпускников школ достигли некоторого устойчивого уровня, с которого их могут сдвинуть только какие-то чрезвычайные события.

В Киеве же последнему замеру (он был произведен в конце 2005 года) предшествовали бурные политические события — в конце 2004 года в Украине произошла «оранжевая революция», и было бы странно, если бы это не отразилось на настроении молодежи. И действительно, общий уровень притязаний «постреволюционных» старшеклассников, опрошенных в 2005 году, статистически значимо превышает показатель, зафиксированный четыре года назад (рис. 3). Выросли и отдельные виды притязаний, касающиеся должности и дачи (рис. 1, 2 и 5). Как и в конце 1980-х — первой половине 1990-х годов, в эпоху революционных перемен в советском обществе, в 2004-м революционный порыв снова актуализировал надежды, снял уже новые, накопившиеся за прошедший период ограничители и способствовал новому подъему уровня притязаний. О том, что в украинском обществе действительно вырос уровень социального оптимизма, свидетельствует и анализ украинских социологов Е. И. Головахи и Н. В. Паниной, обобщивших данные общеукраинского опроса, проведенного в марте 2005 года¹³.

Завершая этот раздел, важно со всей определенностью подчеркнуть, что даже в моменты, когда уровень притязаний снижался, его возврата к значениям, характерным для последнего советского поколения, опрошенного в 1985 году, не произошло, переход к модели высоких трудовых и потребительских притязаний можно, видимо, считать необратимым. Даже более умеренные притязания образца 2001 года резко превосходят те, что были характерны для «доперестроечной» молодежи. Об этом наглядно свидетельствует динамика отдельных видов притязаний молодых киевлян, представление о которой дает рис. 5. Это видно и из характерной особенности рис. 3 — все кривые и точки, изображенные на этом рисунке, расположены выше точки, отображающей общий уровень притязаний москвичей в 1991-м, а эти притязания, как мы знаем, в свою очередь, резко превышали киевские притязания образца 1985 года¹⁴.

Новое распределение ресурсов

Реакция наблюдателей на рост притязаний молодежи, как правило, тяготеет к алармистским тезисам двух типов. Во-первых: «Бедные дети! Какое их ждет разочарование!» Конечно, риск разочарований и фрустраций — неизбежная плата за высокие притязания, но не менее очевидно и другое: пока у людей не будет высоких запросов и притязаний, не будет и высоких достижений. Мы полагаем, что сегодня как раз недостаточная амбициозность является серьезным тормозом индивидуального и общественного развития.

Во-вторых: «Побеждает аморализм!» Довольно широко распространено убеждение, что молодые люди, достигающие успеха в реализации собственных притязаний, делают это «не теми» средствами, часто пренебрегая нормами морали. Много лет назад, в 30-е годы прошлого века, похожую проблему применительно к тогдашнему американскому обществу описал социолог Роберт Мертон. В статье «Социальная структура и аномия» он обратил внимание на различную степень нормативно-идеологической «проработанности» в американской культуре целей и средств, касающихся богатства и финансового успеха. Соответствующие цели очень высоко одобряются, задавая идеал для представителей всех классов общества. В отношении же средств в культуре нет столь четких представлений о том, «что такое хорошо» и «что такое плохо» (это состояние называют аномией), либо они есть, но не соответствуют реальным возможностям низкостатусных социальных групп и толкают их представителей к девиантным, аморальным способам достижения богатства¹⁵.

Эти наблюдения Мертона применимы и к сегодняшнему российскому или украинскому обществу. В то же время в подобной критике молодежи тоже стоит проявлять осторожность: многие практики, которые старшим поколениям кажутся аморальными, на самом деле являются нормативными инновациями и не подрывают фундаментальные нормы человеческих взаимоотношений. Такова, например, распространенная сегодня практика сожительств, которая позволяет молодым людям откладывать вступление в брак до завершения учебы и старта профессиональной карьеры.

В рамках этой статьи мы хотели бы остановиться на другом и привлечь внимание читателей к таким изменениям в способах достижения молодежью своих целей, которые явно относятся к числу конструктивных и социально одобряемых, но (возможно, в силу критического уклона наших социальных наук) обычно остаются незамеченными.

В исследовании, о котором мы рассказываем, для оценки способов реализации притязаний выпускников школ были выбраны показатели, характеризующие две категории ресурсов: ожидания молодых людей, касающиеся помощи со стороны окружающих (1), и готовности молодых людей тратить собственные силы, преодолевать трудности и лишения для достижения поставленных целей (2).

Чтобы оценить готовность молодых людей к самостоятельным усилиям, им была предложена серия вопросов о том, согласятся ли они ради осуществления своих жизненных планов терпеть лишения и преодолевать трудности: разлучаться с семьей, выполнять физически тяжелую, или вредную, или монотонную работу, трудиться в условиях сурового климата, жертвовать своим свободным временем, выполнять работу, связанную с опасностью для жизни, усердно учиться в «трудном» институте, переучиваться и осваивать новую профессию и т. п. С каждым из перечисленных действий можно было согласиться или не согласиться, для чего предлагалось три варианта ответов: «скорее, нет» (несогласие на трудности и жертвы, оцениваемое баллом «1»), «трудно сказать» (полусогласие-полунесогласие, оцениваемое баллом «2») и «скорее, да» (согласие, оцениваемое баллом «3»).

Чтобы оценить ожидания учащихся, касающиеся помощи в реализации притязаний, их после вопросов о соответствующих притязаниях спрашивали: «В какой мере при осуществлении этих планов [уточнялось, каких] вы можете рассчитывать на помощь родителей, родственников, друзей и знакомых» Во всех случаях респондентам предлагались следующие варианты ответов: «на помощь не рассчитываю» (1 балл), «рассчитываю на некоторую помощь» (2 балла), «рассчитываю на значительную помощь» (3 балла).

Ресурсные стратегии молодых людей в течение 20 лет наших наблюдений подверглись заметным изменениям, и эти изменения были двух типов. Во-первых, менялись суммарные («валовые») объемы готовности к собственным жертвам и усилиям и суммарные объемы ожиданий помощи, а во-вторых — произошли структурные перемены: одни виды готовности к усилиям и жертвам усилились за счет ослабления других, и точно так же одни виды помощи стали более, а другие, наоборот, менее предпочтительными.

Расскажем здесь о наиболее важном структурном сдвиге в ресурсных стратегиях молодежи, который устойчиво наблюдается на протяжении последних 15 лет¹⁶.

При анализе готовности молодых людей самостоятельно преодолевать трудности выяснилось, что в их сознании противостоят две группы диспозиций. Одна из них — это готовность человека использовать свои физические ресурсы (выполнять физически тяжелую работу, работать в условиях сурового климата), вплоть до их невосполнимого растрачивания (готовность работать в условиях, вредных для здоровья), а другая — готовность преодолевать трудности более высокого уровня (их можно условно назвать информационными) — усердно учиться в трудном вузе, переучиваться и осваивать новую профессию, откладывать заключение брака до тех пор, пока не будет достигнут определенный уровень образования, материального и социального положения, выполнять работу с повышенной ответственностью. Примечательно, что готовность преодолевать физические трудности сопровождается пренебрежением к информационным ценностям и ресурсам: человек при этом соглашается также на выполнение однообразной работы, а также работы ниже уровня его способностей и умений.

Различие этих двух видов трудностей еще и в том, что в результате преодоления первых человек достигает своих непосредственных целей, например обеспечивает себе заработок, но обычно не развивает и не совершенствует себя (скорее наоборот, разрушает себя, работая, например, в условиях, вредных для здоровья), во втором же случае индивид приобретает новые знания и способности, которые развивают его и становятся его человеческим капиталом, в долговременной перспективе приносящим своему носителю более высокий заработок.

Исходя из этого противостояния, был построен индекс, в котором диспозиции к преодолению трудностей учения и ответственности учитываются с положительными знаками, а показатели готовности преодолевать физические лишения и жертвовать информационными ценностями — с отрицательными.

Как видно из рис. 6, на протяжении всего времени наблюдений во всех городах этот индекс устойчиво растет. Иными словами, каждое следующее поколение молодежи все в меньшей мере хотело бы тратить свои силы на преодоление физических и эмоциональных лишений и все в большей степени хотело бы тратить силы на приобретение новых ресурсов — «человеческого капитала» — и на его активное использование в своей профессиональной деятельности.

Похожая картина открылась и при знакомстве со стратегиями молодых людей в использовании чужих ресурсов. Здесь тоже оказалось, что в сознании молодых людей противостоят два вида ожидаемой помощи — одни рассчитывают, что родители обеспечат их непосредственными (конечными) благами (жильем, дачей, возможностью ездить или жить за границей), а другие вместо этого рассчитывают на помощь родителей в приобретении универсальных ресурсов (образования, хорошей работы, связей и хорошей репутации), которые в последующем помогут им самостоятельно приобретать различные блага. Фактически, молодежь решает для себя вариант знаменитой дилеммы — попросить ли в подарок рыбу или же попросить удочку, которой тебя к тому же научат пользоваться.

С учетом этой оппозиции двух видов помощи был сконструирован индекс «ожидания помощи в приобретении ресурсов (+) VS ожидания помощи в приобретении конечных благ (—)». В нем суммированы ответы респондентов о шести видах ожидаемой помощи, причем три из них (относящиеся к образованию, работе и репутации) включены в индекс со знаком плюс, а три других (относящиеся к жилью, даче и загранице) — со знаком минус.

Оказалось, что индекс ожиданий помощи ведет себя так же, как и индекс трудностей: на протяжении всего периода наблюдений этот индекс устойчиво растет (см. рис. 7). Это указывает на то, что каждое последующее поколение молодежи все в меньшей мере хотело бы использовать ресурсы родителей и других «помогающих фигур» на быстрое приобретение конечных благ и все в большей степени хотело бы вкладывать их в свое образование, в устройство на хорошую работу и формирование хорошей репутации — т.е. в те универсальные ресурсы, которые в долговременной перспективе позволят человеку самому приобрести желаемые конечные блага (причем в большем объеме и на более устойчивой основе, чем это могут обеспечить в настоящий момент родители). Итак, и свои и чужие ресурсы молодежь все в большей степени стремится направить на долговременные цели, а именно: на продолжение образования и приобретение на этой основе квалифицированной, достойно вознаграждаемой работы и высокой репутации¹⁷.

В основе этих изменений лежит изменение отношения выпускников школ к продолжению образования — то, что можно было бы назвать прообразовательным сдвигом в жизненных стратегиях молодежи.

Известно, что в советскую эпоху сам по себе квалифицированный труд, как правило, не обеспечивал работнику высокого уровня благосостояния — наоборот, квалифицированная часть средних слоев оказывалась «в наиболее невыгодных условиях»¹⁸. Поэтому ухудшение условий и содержания труда было наиболее распространенным легальным способом заметного повышения дохода. Но в ходе социально-культурных и социально-экономических трансформаций, стартовавших в конце 1980-х годов, ситуация начала меняться, и общество, отказавшись от существовавших ранее «потолков» заработка и дохода, все в большей степени стало вознаграждать востребованные рынком виды квалифицированного профессионального труда¹⁹. Таким образом, у молодых людей появилась возможность связать перспективу реализации своих очень высоких притязаний уже не с жертвами «экстенсивного» характера, типичными для советского времени, а с жертвами и усилиями, направленными на приобретение высшего образования (которое, в свою очередь, улучшало их положение на рынке труда). В это же — образовательное — русло юноши и девушки хотели бы направить и помощь, предоставляемую их родителями²⁰.

В 1996 году один из авторов данной статьи высказывал приведенные выше соображения о том, что в постсоветской России и Украине стала сильнее вознаграждаться квалификация, только в качестве гипотезы, которая должна была объяснить рост готовности молодых людей преодолевать трудности, связанные с получением высшего образования и последующим выполнением ответственной работы: естественно было предположить, что эта готовность повышалась, поскольку люди ожидали, рассчитывали, что квалификация будет, действительно, вознаграждена²¹.

В то время в научной литературе и публицистике преобладало мнение о снижающемся интересе молодежи к образованию и об отсутствии спроса на квалификацию, о ее «ненужности» (что вполне вписывалось в доминирующий в российских социальных науках лейтмотив о разрушающем влиянии перемен, капитализма и западных влияний на все и вся). Но несколькими годами позже появились, к счастью, серьезные эмпирические доказательства того, что образование действительно вознаграждается. Д. Нестерова и К. Сабирьянова показали, что в России и в других постсоциалистических странах «отдача» на образование в виде прироста заработной платы на каждый дополнительный год обучения действительно заметно выросла в первой половине 90-х годов по сравнению с временами социализма²². Впоследствии К. Сабирьянова показала также, что в России «отдача» на образование вообще и на высшее образование в частности устойчиво росла на протяжении всего периода 90-х годов и приблизилась к показателям, характерным для экономически развитых стран²³. И наконец, в недавней работе К. Поп-Элечес, В. Гимпельсон и Э. Теслюк продемонстрировали, что рост «премии на образование» продолжается и в 2000-х годах²⁴. Кроме того, стал очевиден бум высшего образования, в итоге которого число студентов в России с 1990 по 2002 год увеличилось вдвое — примерно с трех до шести миллионов человек²⁵.

Говоря языком социогеографии, наиболее демократичным и лишенным моральных издержек способом заработать деньги в Советском Союзе была напряженная работа «на Севере» или «на Востоке», т. е. в неблагоприятных природных условиях. Кроме того, для части молодых людей «Север» и «Восток» страны приобретали и романтическую окраску, представлялись тем пространством, где молодой человек мог испытать себя. Характерно название известного очерка С. Соловейчика, опубликованного в 1965 году в «Комсомольской правде» и посвященного молодым людям, ищущим такое место, где каждый из них мог бы почувствовать себя «человеком, элементарным человеком», — очерк назывался «Посевернее, повосточнее»²⁶. Сегодня же мечты о благосостоянии связываются в сознании молодежи прежде всего с «Западом», который ассоциируется у нее как раз с наиболее благоприятными социально-экономическими и природными условиями, а также с достойными условиями труда для квалифицированных специалистов²⁷.

Часть молодых людей не возражала бы учиться и работать на Западе, переехав туда насовсем или на время. Но не менее сильно желание у себя на родине работать «как на Западе», где «западные», «капиталистические», «цивилизованные» условия труда предлагают уже не только иностранные, но и многие отечественные компании, достойно вознаграждающие квалификацию и ответственность своего персонала²⁸.

Существенно, что, думая, как распорядиться помощью родителей, молодые люди хотят направить ее не только на образование, но и на другие универсальные ресурсы — хорошую работу и хорошую репутацию. Объяснение этого факта то же, что и в случае с образованием: все эти ресурсы начали давать отдачу, приносить своим носителям вполне осязаемое материальное вознаграждение, несопоставимое по величине с получаемым в советское время.

С другой стороны, понятно, почему молодежь считает нецелесообразным направлять родительскую помощь на приобретение непосредственно приносящих удовлетворение потребительских благ. Раз новый общественно-экономический строй оказался более меритократичным, то естественно, что стали менее вознаграждаться различные характеристики, которые не являются прямыми показателями продуктивности — прежде всего стаж и тесно связанный с ним возраст. (В уже упоминавшейся публикации Д. Нестерова и К. Сабирьянова привели факты, указывающие на снижение в процессе социально-экономических преобразований 90-х годов «отдачи» в виде прироста заработка на общий трудовой стаж²⁹) Поэтому возможности родителей напрямую помочь в приобретении жилья и других потребительских благ снизились. Логическим выводом из этого и стало перенаправление предпочитаемых «потоков» родительской помощи на образование детей, помощь в нахождении ими хорошей работы и формировании высокой репутации. Немаловажным фактором, подталкивающим к подобному перераспределению, стало и то, что для оказания подобной помощи родители могут использовать не только и даже не столько дефицитные для них материальные и финансовые ресурсы, сколько свой человеческий, моральный и социальный капитал.

¹ Вот некоторые из результатов этого исследования: Головаха Е.И., Магун В.С. Теоретические и методологические проблемы исследования // Профессиональное самоопределение и трудовой путь молодежи / Под. ред. В.Л. Осовского. Киев: Наукова думка, 1987. С. 276–282; Головаха Е.И. Жизненная перспектива и профессиональное самоопределение молодежи. Киев: Наукова думка, 1988; Магун В. С. О взаимосвязях готовности человека к собственным усилиям и ожидаемой им помощью // Психологический журнал. 1991. №6.
² Орел — областной центр с населением 350 тыс. чел., Мценск — районный центр в Орловской области с населением 50 тыс. чел., Самара — областной центр с населением 1 млн. 160 тыс. чел.
³ Численность опрошенных: в 1985 году в Киеве — 625 чел., в 1990–91 годах в Москве — 387 чел., в 1992 году в Киеве — 205 чел., в 1995 году в Киеве — 203 чел., в Москве 200, в Орле 208 и в Мценске 186 чел., в 2001 году в Киеве 200, в Москве 230, в Орле 253, в Мценске 219 и в сельских поселениях Саратовской области 176 чел., в 2003 году в Москве 231 и в Самаре 220 чел., в 2005-м в Киеве 300 чел. В общей сложности было опрошено 3 843 чел. Авторы выражают благодарность В. Б. Звоновскому и С. В. Вершине (Фонд социальных исследований, г. Самара), Н. Погорелой (Центр «Социс», г. Киев) за любезно предоставленные материалы.
⁴ Формулировки вопросов сохраняются в анкете неизменными с 1985 года, т. е. с советских времен, поэтому в вопросе о достаточной должности нет речи о том, хочет ли человек быть собственником того предприятия, должность на котором он будет занимать. Но вполне закономерно, что в 1990-е годы ответы на вопрос о должности и желании иметь свой бизнес оказались тесно связаны: чем выше должностные притязания, тем чаще молодые люди говорят, что их привлекает возможность создать свое дело, быть его хозяином. Предпочитают быть хозяином, а не наемным работником более 80% тех, кто хочет руководить предприятием или быть руководителем более высоких звеньев управления (данные опросов 1995 и 2001 годов).
⁵ Во всех случаях на рисунках приводятся процентные доли от числа респондентов, ответивших на вопрос. Доля не ответивших на вопрос не превышает 2–3%.
⁶ К сожалению, обобщенный индекс уровня притязаний для киевских респондентов 1985 года рассчитать невозможно, поскольку первичные данные по киевскому массиву 1985-го были утеряны и сохранились лишь процентные распределения ответов на вопросы.Статистическая значимость определялась с помощью процедуры ANOVA, которая оценивает ее по достаточно строгим критериям, и неудивительно, что не все описываемые в статье различия оказались статистически значимыми. Но в пользу надежности свидетельствует повторяемость этих отличий в отношении различных показателей уровня притязаний и у разных категорий респондентов, в частности повторяемость межпоколенной динамики притязаний и стратегий у молодежи, живущей в разных городах.
⁷ Для иллюстрации этих новых реалий достаточно перечислить хотя бы несколько новых слов, вошедших в российский повседневный словарь в те годы: йогурт, доллар, евроремонт, виза, «вольво»... То, что референтными при формировании притязаний молодежи были не столько родительские семьи, сколько более отдаленные социальные общности — «западные», а потом и отечественные (см.: Революция притязаний и изменение жизненных стратегий молодежи: 1985–1995 годы / Под ред. В. С. Магуна. М.: Институт социологии РАН, 1998. С. 20), позволяет понять парадоксальную ситуацию взлета уровня притязаний молодежи в тот самый период, когда жизнь многих семей ухудшалась.
⁸ Это, кстати, вообще характерно для восприятия людьми чужих затрат. Ю. А. Левада отмечает, что в конце 1980-х — начале 1990-х годов советским и постсоветским обывателям стали доступны «витрина» и «прилавок» сегодняшней западной цивилизации, но не ее «кухня» и «фабрика» (см.: Левада Ю. А. «Человек ограниченный»: уровни и рамки притязаний // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2000. № 4. С. 12). Кухня и фабрика — как раз те места, где совершаются основные затраты ресурсов и, фигурально выражаясь, проливаются невидимые миру слезы.
⁹ Davies J. C. Toward a Theory of Revolution // American Sociological Review. 1962. Vol. 27. P. 5–19.
¹⁰ Стародубровская И. В., Мау В. А. Великие революции. От Кромвеля до Путина. Изд. 2-е, доп. М.: Вагриус, 2004. С. 27–34.
¹¹ Магун В.С. Ценностный реванш в современном российском обществе // Куда идет Россия. Альтернативы общественного развития. Вып. 1/ Под ред. Т. И. Заславской и Л.А. Арутюнян. М., 1994; Magun V. Labor culture // Russian Culture in Transition: Paradoxes of Postcommunist Consciousness / Ed. by D. Shalin. Boulder, Co.: Westview Press, 1996.
¹² Гордон Л. А. Времена и сроки демократических перемен: тяжкая медлительность исторического движения // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 1999. № 5.
¹³ Головаха Е. И., Панина Н. В. Интегральный индекс социального самочувствия населения Украины до и после «оранжевой революции» // Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2005. № 6; Головаха Е. И. Революция ожиданий в украинском обществе: опыт применения методики «Индекса социальных ожиданий» до и после президентских выборов 2004 г. // Там же; Панина Н. В. Социологический мониторинг. Украинское общество 1994–2005: год перелома. Киев, 2005.
¹⁴ Исключение составляет лишь точка, характеризующая притязания молодежи Саратовской области в 2001 году, ее значение по вертикальной оси практически совпадает со значением притязаний в Москве в 1991-м, т. е. за 10 лет до этого.
¹⁵ Мертон пишет: «Крайне сильный акцент в нашем обществе на богатстве как символе успеха мешает эффективному контролю за тем, достигается ли богатство институционально одобряемыми способами. Обман, коррупция, порок, преступление — короче, весь список запрещенных форм поведения становится чем-то обыденным в тех случаях, когда акцент на культурно предписанной цели успеха не координируется с соответствующей институциональной системой» (Merton R. K. Social Structure and Anomie // American Sociological Review. 1938.Vol. 3. No. 5 P. 675–676).
¹⁶ Об изменениях объемных («валовых») характеристик ресурсных стратегий молодежи можно прочитать в двух других наших статьях: Магун В. С., Энговатов М. В. Структура и межпоколенная динамика жизненных притязаний молодежи и стратегий их ресурсного обеспечения: 1985–2001 гг. // Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2004. № 4 (72); Они же. Межпоколенная динамика жизненных притязаний молодежи и стратегий их ресурсного обеспечения: 1985–2001 гг. // Отцы и дети. Поколенческий анализ современной России / Под ред. Т. Шанина и Ю. Левады. М.: НЛО, 2005.
¹⁷ В Москве, равно как и в Киеве, рост обоих «ресурсных» индексов в 1995-м и последующие годы в сравнении с началом 1990-х годов статистически значим. В Мценске с 1995 по 2001 год оба индекса также продемонстрировали статистически значимый рост, в Орле статистически значимым оказалось повышение индекса готовности к собственным жертвам и усилиям.
¹⁸ Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация. М.: Наука, 1995. С. 210.
¹⁹ Речь идет прежде всего о пользующихся большим спросом профессиях и занятиях — таких как юрист, экономист, компьютерный специалист, менеджер, бизнесмен и др. Это как раз те профессии, которые в 1990-е годы вошли в число наиболее привлекательных для наших респондентов и для других групп молодежи. См.: Дубин Б. В. Социальный статус, культурный капитал, ценностный выбор: межпоколенческая репродукция и разрыв поколений // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1995. № 1. С. 14–18; Константиновский Д. Л. Динамика привлекательности профессий и социальные изменения // Профессиональное самоопределение выпускников общеобразовательных школ/ Под ред. В. Н. Шубкина и Д. Л. Константиновского. М., 1996. С. 12–49; Чередниченко Г. А. и др. Когда наступает время выбора. (Устремления молодежи и первые шаги после окончания учебных заведений). М.: ИС РАН; СПб., РХГИ, 2001.
²⁰ Правда, обучение в системе высшего профессионального образования сегодня очень часто не связано с той профессией, по которой молодой человек идет впоследствии работать. Поэтому ориентация молодежи на получение высшего образования — это в значительной степени желание получить общее высшее образование (с последующей специализацией в ходе обучения на рабочем месте, или в специализированных образовательных учреждениях, или в процессе получения второго высшего образования). См.: Магун В. С. Об оценке российского высшего образования и его перспектив. 1999[http://www.isras.ru/files/20773-Ob_otsenkeofrussion_education.pdf]. Обратим также внимание на то, что сдвига в образовательных притязаниях нам обнаружить не удалось. Возможно, это объясняется тем, что они были высоки на протяжении всего периода с 1985 по 2005 год (87% городских учащихся считали достаточным для себя образование не ниже высшего), и поэтому рост образовательных ориентаций молодежи мог выражаться, главным образом, в усилении ресурсного обеспечения этих притязаний. Кроме того, недостаточно чувствительной могла оказаться и используемая шкала уровней образования. Например, в нее не был включен вариант получения двух высших образований, который, как показывают опросы последних нескольких лет, привлекает голоса заметной части молодежи (см.: Левинсон А. Г. Промежуточный отчет по первой волне исследования «Мониторинг эксперимента по изменению структуры и содержания образования в старшей школе». М., 2002 [рукопись]; Магун В. С., Энговатов М. В. Жизненные притязания молодежи Самарской области // Молодежь Самарской области в 2002 году: Современное положение и тенденции развития / Под ред. В. Б. Звоновского. Самара, 2003 [http://www.isras.ru/files/extra/Zhiznennue_prityazaniya_molodezhi.pdf].
²¹ Магун В. С. Революция притязаний и изменения жизненных стратегий молодежи в столицах и провинции: от 1985 к 1995 г. // Куда идет Россия.. Социальная трансформация постсоветского пространства /Под ред. Т. И. Заславской. М., 1996.
²² Nesterova D., Sabirianova K. Investment in human capital under economic transformation in Russia. // EERC Working paper series. 1999. No 99 / 04.
²³ Sabirianova K. P. Skill-Biased Transition: The Role of Markets, Institutions, and Technological Change. Доклад на конференции «Микроэкономический анализ перераспределения рабочей силы», Augusta, Michigan, август 2003 года [http://www.upjohninstitute.org/confindex.htm]. В Украине отдача на образование тоже росла, но медленнее, чем в России. См.: Gorodnichenko Yu., Sabirianova P. K. Returns to Schooling in Russia and Ukraine: A Semiparametric Approach to Cross-Country Comparative Analysis // IZA Discussion Paper Series. 2004. No 1325.
²⁴ Поп-Элечес К., Гимпельсон В., Теслюк Э. Бедность и рынок труда: Доклад для Всемирного Банка. М., 2005 [рукопись].
²⁵ См. анализ этих явлений в работах: Полетаев А., Савельева И. Высшая школа и рынок: спрос на образование в современной России // Неприкосновенный запас. 2001/2002. № 5; Капелюшников Р. И. Человеческий капитал России: эволюция и структурные особенности // Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2005. № 4.
²⁶ Этот очерк был позднее перепечатан: Соловейчик С. Посевернее, повосточнее // Алый парус / Cост. И. Зюзюкин, С. Соловейчик. М.: Молодая гвардия, 1966. С. 22–28.
²⁷ В России и Украине центрами притяжения для молодежи сегодня стали Москва и Киев, которые и социально, и географически ближе к Западу, нежели к Северу или Востоку (см.: Зайончковская Ж. А., Мкртчян Н. В. Миграция // Население России, 2001. 9-й ежегодный демографический доклад).
²⁸ 70% отвечавших на вопросы нашей анкеты в 2001 году российских респондентов хотели бы поехать за границу на временную работу, 42 — учиться, 53 — на постоянное место жительства, если будет работа по специальности, 19% — уехать в любом случае. В Киеве соответствующие цифры были несколько выше: 72, 57, 58 и 29%.
²⁹ Nesterova D., Sabirianova K. Op. cit.