Отношение молодежи к нелегитимной сексуальности по опросам 1965-1999 годов

Сергей Голод
(Полностью опубликовано в книге: С.И. Голод. Что было пороками, стало нравами. М., 2005, гл. 4.)

Зафиксированное у студентов в середине 60-х годов разнообразие ориентации на принципиальную возможность нелегитимных сексуальных практик требовало проверки на воспроизводимость. Для того чтобы тенденции, обнаруженные в студенческой среде, представляющей собой, как известно, маргинальную социальную группу, могли интерпретироваться как эмпирическая закономерность, необходимо было расширить исследовательское поле, включив в него все слои населения Ленинграда (Санкт-Петербурга), а также, по возможности, и других регионов страны.

Для решения первой задачи через семь лет был проведен следующий опрос того же числа юношей и девушек, обучавшихся в тех же высших учебных заведениях¹. Ответы распределились следующим образом: оправдывали — 51%, высказались амбивалентно — 35% и осуждали — 14%. Появилось основание констатировать, во-первых, устойчивость соотношения удельного веса оценок, во-вторых, количественный рост оправдывающих и снижение — осуждающих. Процесс поливариантного конституирования себя как моральных субъектов раскрывается объемно благодаря «поясняющим» текстам, оставленным девушками в формализованном интервью. Вот некоторые из них. Студентка (1965 г.), осуждающая нелегитимный эротический опыт, излагает свою позицию лаконично, в духе христианской традиции: «Считаю, что для будущего мужа жена должна быть загадкой, чистой (выделено мною. — С.Г.), чем-то манящим, отсюда это (добрачные вагинальные контакты. — С.Г.) несвоевременно». И противоположное мироощущение (студентка 1972 год): «Раньше я была против добрачных связей, сейчас, хотя и не состою в них, — оправдываю, так как не от регистрации брака зависит жизненное благополучие. А может, они (партнеры. — С.Г.) не подходят друг другу. Но это не означает, что необходимо быть распущенной».

Новые полевые материалы — опрос почти четырех тысяч студентов 18 вузов страны (1978 год)², позволили уточнить некоторые аспекты обсуждаемой трансформации взглядов. Был, в частности, построен континуум на основании соотношения «оправдывания» к «осуждению» юридически незакрепленных сексуальных отношений³. Шкала приняла такой вид: у студентов Ленинграда, Киева, Краснодара и Владивостока оценка «оправдываю» преобладала над «осуждаю», паритет оценок отмечен у молодых людей, обучавшихся в институтах Калининграда и Грозного и, наконец, нелегитимную эротическую практику оправдывала только треть опрошенных в Ашхабаде и Тернополе. Решающую роль в таком раскладе мнений, вероятно, сыграла величина населенного пункта и различия в гендерном составе (к примеру, в Грозном подавляющее большинство респондентов — мужчины, тогда как в Тернополе — женщины).

Много позднее (1995 год) третий — методически идентичный двум предыдущим — опрос петербургских студентов как будто поставил окончательную точку: принципиальное соотношение ориентации осталось неизменным, вместе с тем к концу столетия подавляющее большинство молодых людей (независимо от пола) оправдывали возможность юридически не закрепленных сексуальных практик (около 70%) и минимум их осуждали (менее 5%). Другими словами, исходя из студенческих рефлексий, уместно говорить о ярко выраженной тенденции к переосмыслению христианского стереотипа, по меньшей мере, рассматриваемым молодежным слоем.

Пойдем дальше и проясним следующий вопрос: присуща ли аналогичная эволюция нравственных принципов другим социальным стратам и регионам?

В 1994 году в рамках руководимого Б.М. Фирсовым проекта «Качество населения Санкт-Петербурга» в Санкт-Петербургском филиале Института социологии Российской Академии наук (СПб Ф ИС РАН) затрагивались и сюжеты, касающиеся экспрессивных отношений между полами⁴. Интересующий меня вопрос, к сожалению, нес двойную смысловую нагрузку: во-первых, выяснялось мнение о допустимости (недопустимости) сексуальных отношений до официальной регистрации брака, во-вторых, у тех, кто дал положительный ответ, уточнялся тип партнера, которому респондент отдавал предпочтение.

Оказалось: 7,5% петербуржцев (обоих полов) посчитали недопустимым такой опыт для мужчин, тогда как для женщин — 12,9%. В целом, как видно, немного людей склонны осуждать нелегитимные эротические союзы (кстати, количественно — почти столько же, сколько и среди студентов, опрошенных годом позже). Легко заметить, что его (осуждения) величина зависит от ряда социально-демографических параметров. Среди занявших негативную позицию по отношению к мужской экспрессии больше женщин, нежели мужчин (8,8% против 5,9%); респондентов с неоконченным и полным средним образованием, нежели с высшим, 11% против 6%; состоящих в браке, нежели холостых, 6,4% против 2,9%, и пожилых (старше 45 лет), нежели молодых (до 34 лет), 6,7% против 2,1%. Выстраивается несколько иная система показателей относительно реализации потенциала женской экспрессии. Среди «традиционалистски» настроенных людей оказалось больше женщин, нежели мужчин, 15,3% против 9,5%; с неоконченным и полным средним образованием, нежели с высшим, 19,6% против 7,7%; состоящих в браке, нежели холостых, 12,5% против 2,9%; старшего поколения, нежели молодого, 11,6% против 3,5%. Между прочим, в исследуемой совокупности выявлены проблески стремления к единой морали исключительно у одной из демографических категорий городского населения — незамужние женщины и холостые мужчины (очевидно, молодые), в равной и скромной мере, 2,9%, осуждают сексуальную связь до заключения брака.

Вспомним, при анализе ответов служащих и рабочих на тест (гл. 3) было отмечено превалирование высоких эротических притязаний к типу партнерства по нелегитимному взаимодействию. Вновь полученный материал, в принципе, подтвердил эту тенденцию (см. рис. 3).

Рисунок 3. Предпочтительный тип партнера по сексуальным отношениям в юридически неоформленном браке для мужчин и для женщин (в %)

В самом деле, акторы, осознавшие самоценность секса, — в игровой ситуации выбора — в большинстве случаев (независимо от пола) отдают предпочтение как «для себя», так и «для лица противоположною пола» — любимому человеку. По-видимому, ожидая от такой практики получения не просто удовлетворения физиологической потребности (релаксации), а качественно иной отзывчивости — наслаждения. Вместе с тем женщины оказались более избирательными: скажем, «невеста» в глазах мужчин не особенно желанный эротический партнер⁵, в то время как женщина предпочитает начинать сексуальную жизнь если не с любимым, то с «женихом», впрочем, резервируя за собой право на сближение и с «просто» понравившимся мужчиной.

Движение в сторону либерализации сексуальной морали отмечается в нашем отечестве начиная с 1970-х годов и другими, впрочем немногочисленными, наблюдателями. Так, В. Алексеева задала тремстам школьникам (москвичам) и такому же числу учащихся ПТУ (мигранты) вопрос о возможности «близких отношений до свадьбы». Отрицательно («нет, никогда») ориентировано 24% учащихся ПТУ и 15% школьников; напротив, положительно («при определенных условиях») — соответственно 38% и 56%. Согласно этому социологу, традиционные ценности в данной области («половую близость разрешает только брак») если и сохраняются, то лишь у части молодежи, причем у учащихся ПТУ в большей степени, чем у школьников⁶. Чем же объяснимы различия во мнениях городских и сельских подростков?

По-видимому, жители сельских поселений и небольших городов, по меньшей мере в 60-70-е годы, чаще всего неосознанно находились под влиянием авторитарных (патриархальных и религиозных) ценностей и непосредственного социального контроля со стороны семьи, школы и ближайшего соседского окружения (community). «Деревенская» мораль, способствующая консервации стереотипов, эффективно функционирует исключительно в определенных культурно-исторических условиях. В крупном городе они (эти стандарты) дисфункциональны: эротика становится менее потаенной. Одним из подтверждений высказанного соображения может служить «подвижка» в иерархии оценок у молодых рабочих-мигрантов (середина 70-х годов). Среди них к моменту приезда в Ленинград 26% осуждали возможность нелегитимных сексуальных отношений и только 24% оправдывали, но трехлетнее пребывание в мегаполисе оказало влияние на изменение удельного веса оценок и их последовательность: 30% оправдывают и 10% осуждают. Таковы результаты «вторичной» социализации.

С переездом в крупный город на работу или учебу меняется не только среда, культурное окружение, но и экзистенциальное мироощущение, индивидуальный стиль жизни. Человек в значительной мере адаптируется к иному этосу. Строго говоря, он привыкает к разнообразию и изменчивости окружающей среды, к необходимости вести себя более продуктивно, организованно, вырабатывает толерантность, рациональное отношение к моральным принципам и автономность в принятии решений. У молодых людей формируются новые взгляды, интересы и привычки; потребность в духовном и эмоциональном сопереживании подталкивает их к общению и способствует повышению культуры интеллекта и чувств. Сдвиги в общей культуре, разумеется, оставляют след и в мире эротических практик. С другой стороны, достаточно быстрый конформизм мигрантов в крупном городе, очевидно, обусловлен тем, что интериоризация массовой культуры (в том числе ее эротико-сексуальных пластов) подготовляется исподволь: проникновением мыслительных клише и поведенческих конструкций посредством каналов электронной информации (а в последнее время и Интернетом) за пределы собственно урбанизированной зоны.

Интенсивность усвоения непривычных образцов, уверен, зависит от степени «размытости» патриархально-авторитарного контроля. Об этом свидетельствует корреляция моральных установок молодых рабочих с местом проживания их родителей. Действительно, у тех, кто приехал в Ленинград из малого или среднего города (здесь семьи, как правило, «детоцентристского» типа), отмечается следующая последовательность аттитюдов:⁷ амбивалентная — 49%, оправдывающая — 28% и осуждающая — 23%, у тех же, кто мигрировал из села (скорее всего, здесь семьи — «модернизированно-патриархального» типа): амбивалентная — 50%, осуждающая — 27% и оправдывающая — 23%. Словом, приезжие (в Ленинград) из городов в большей мере одобряют и в меньшей осуждают возможность нелегитимных эротических контактов, чем молодые люди, прошедшие первичную социализацию в сельской местности. О том же свидетельствует направленность аттитюдов, зафиксированная при опросе студентов, обучавшихся в разных регионах страны (1978 год). Потенциальную эротическую практику до юридического оформления брака оправдывали: родившиеся в Ленинграде — 58%, в областных центрах — 50%, в других городах — 47%, в республиканских столицах — 42%, в поселках городского типа — 41% и сельской местности — 35%.

Очевидно, что определенное влияние на соотношение «консервативных» (prohibition) и «либеральных» (permission) ориентации на нелегитимные эротические практики оказывает этническая и конфессиональная принадлежность респондентов. К примеру, в Якутии (1974 год) опрос был проведен в Вилюйском педагогическом училище, в котором, специально подчеркну, проходили обучение жители коренных национальностей: 272 девушки (или 73,5%) осуждали возможность «добрачных» связей, 55 (11,8%) допускали такие отношения при условии, если «он и она действительно уважают друг друга»⁸. Интересные данные приводятся по Литве. Почти 47% юношей выпускников городских и сельских школ положительно высказались в пользу «добрачных» связей для себя, в то время как для девушек— 23%; негативная оценка составила соответственно 13% и 30%. Установки девушек тех же школ — «зеркальны»: для себя посчитали приемлемыми такие отношения 10% опрошенных, для юношей— 22% и, напротив, осуждали возможность такой практики для себя 46% и для юношей— 35%⁹. И еще одна прибалтийская республика — Эстония. В 70-е годы 7/10 опрошенных мужчин и 2/3 женщин коренной национальности без матримониальных на момент опроса намерений считали сексуальные отношения до вступления в брак «естественными», а для готовящихся вступить в брак эта пропорция составляла 4/5¹⁰. В те же годы вопрос о возможности «добрачной» сексуальной близости поставили перед сельской и городской молодежью Черновицкой области (Украина). Результат таков: около 44% мужчин и 34% женщин одобряли сексуальные отношения до вступления в юридически закрепленный союз и соответственно 53% и 61% осуждали такую возможность¹¹. Прошло два десятилетия, на Украине (в том числе и в Черновицкой области) двум тысячам супружеских пар, состоящим в браке несколько месяцев, задали аналогичный вопрос. Только 4% респондентов придерживались мнения о недопустимости юридически не оформленных сексуальных отношений, еще около 8% затруднились дать по этому поводу однозначный ответ, большинство же молодоженов (66% мужчин и 79% женщин) высказались «за», правда, при определенных условиях; 22% мужей и 7% жен, больше того, посчитали такую практику полезной для здоровья и хорошего общего самочувствия¹². До сих пор я рассматривал ориентации на нелегитимную сексуальную практику во времени. Заключая этот сюжет, прибегну к пространственному сопоставлению, которое, надеюсь, поможет достигнуть эффекта полифоничности¹³. Мое обращение к респондентам звучало так: «Долгое время господствовало мнение, что сексуальные отношения человека должны ограничиваться рамками брака. Иные связи, как правило, морально осуждались. Как вы оцениваете возможность вступления в сексуальные контакты до заключения брака? (Выберите, пожалуйста, по одному варианту ответа в каждой графе — и для мужчин и для женщин)». В итоге получены развернутые шкалы по соответствующим городам (см. табл. 3).

Таблица 3. Мнения жителей Санкт-Петербурга и Тулы по поводу возможностей нелегитимных сексуальных связей для мужчин (в %)

На первый взгляд, данные по сравниваемым городам мало разнятся друг от друга. Вместе с тем, при равном в целом удельном весе затруднившихся однозначно определить свою нравственную позицию, среди петербуржцев оказалось несколько большее представительство «одобряющих» и меньшее «осуждающих» (расхождение статистически значимо). Для вящей убедительности вывода рассмотрим этические установки раздельно по городам.

В Санкт-Петербурге треть молодых людей (18-24 лет) настроены весьма либерально (максимально одобрительно) по отношению к мужской нелегитимной эротике, в то же время они совершенно не представлены среди консерваторов (безоговорочно осуждающих); напротив, пожилое население (старше 55 лет) в подавляющем большинстве случаев (40%) — носители «консервативных» ценностей и в минимальном — «либеральных» (10%); одновременно обе когорты в равной и скромной мере наполнены сторонниками «мягкой» формы одобрения («скорее одобряю, чём осуждаю» - 16% и 18%). Полагаю, не сделаю большого открытия, если скажу, что возраст индивида во многом определяет его брачный статус. Указанные демографические показатели коррелируют с вполне определенными нравственными принципами. Справедливость этого замечания подтверждается следующим. Более трети холостых (незамужних) одобряют юридически незакрепленные сексуальные связи мужчин и лишь 3% их решительно осуждают, тогда как среди состоящих в браке (возраст которых, как правило, за 24 года) соответственно 12,8% к 7,5%. И у первых, и у вторых, впрочем, наиболее представительна ориентация на «мягкое» одобрение обсуждаемой практики (34,7% против 45%). Наконец, вопреки моему ожиданию, «пол» респондента сопряжен с единственным вариантом шкалы — «безоговорочно одобряю» — так настроено вдвое больше мужчин, чем женщин.

Каков расклад мнений в Туле? «Пол» для населения среднего провинциального города оказался недифференцирующим параметром. Лишь условно можно говорить о несущественном преобладании женщин среди «мягко» осуждающих, а мужчин — среди «безоговорочно одобряющих». Иное дело возраст и брачный статус. В частности, молодые люди до 25 лет вообще отсутствуют в числе «жестко» осуждающих, каждый второй респондент настроен «мягко» одобрительно, а еще 20% безоговорочно одобряют данную практику. Одновременно более трети из «пожилого» контингента не приемлет ни при каких условиях возможность нелегитимной сексуальности для мужчин и только 2,5% оценивают ее весьма высоко. Такие же крайности наблюдаются по оси «холостой — женатый» («незамужняя — замужняя»). К примеру, осуждают возможность юридически незакрепленной эротики 1,5% первых против 11% вторых, в свою очередь, максимально одобряют соответственно 23% против 11%.

Обобщая материал по двум городам, ограничусь следующей констатацией. Иерархия принципиальных оценок по поводу возможности для мужчин нелегитимной сексуальной практики (одобрение, неопределенно, осуждаю) в обоих поселениях аналогична. На соотношение ориентации оказывают влияние возраст и брачный статус актора, гендерная составляющая сопряжена с ним исключительно в петербургской выборке, и то слабо. Вместе с тем крайние позиции оказались в мегаполисе более выраженными.

Проделаю идентичную процедуру относительно возможности юридически незакрепленных эротических отношений «для женщин» (см. табл. 4).

Таблица 4. Точка зрения населения Санкт-Петербурга и Тулы на возможность нелегитимных сексуальных практик для женщин (в %)

Сразу же отмечу: при внешнем сходстве шкал (на полюсах «мягкое» и «максимальное» одобрение) контрастность оценок несомненна — население Санкт-Петербурга настроено вообще более либерально по отношению к возможности нелегитимной эротической практики для женщин, чем туляки. Верифицируя данный тезис, обращусь к рассмотрению каждого из горо­дов поочередно.

В Петербурге на приоритет ориентации наибольшее влияние оказывает возраст опрошенных. И впрямь, каждый четвертый молодой человек 25 лет безоговорочно одобряет возможность вступления женщин в нелегитимный союз и только 4% высказывают диаметрально противоположную точку зрения. Что же касается пожилых людей, то среди них первые составляют около 4%, вторых же в пять раз больше.

Промежуточное положение занимает когорта 35-44-летних: здесь «безоговорочное» осуждение близко по удельному весу такому же виду оправдания (6,9% к 8,2%). Стало быть, возрастным срезам соответствуют устойчивые нравственные приоритеты. Иначе говоря, в одних и тех же социально-экономических и культурных условиях функционируют поливалентные этические системы. Помимо того (и одновременно вкупе с ним), на восприятие актором ценности эроса оказывает влияние его брачный статус. Так, среди холостых (незамужних), осуждающих в той или иной степени нелегитимную сексуальную практику женщин, оказалось почти 17%, тогда как одобряющих — более 60%; у состоящих в браке противоборствующие мнения несколько сблизились: 27,8% и 43,8%. Еще один параметр — «пол» — оказывает минимальное и противоречивое воздействие на формирование нравственных установок. Так, петербуржцы в большей степени, чем петербурженки, не только осуждают юридически незакрепленные сексуальные отношения (29,1% против 24,1%), но и их одобряют (56,6% против 43,2%).

Направленность высказываний взрослого населения Тулы по поводу возможности для женщин нелегитимных сексуальных практик коррелирует с двумя демографическими параметрами — возрастом и брачным статусом. Что касается первого, то из общего числа молодых людей (до 25 лет) каждый 10-й безоговорочно одобряет и менее 4% в той же степени осуждают этот союз; более трети пожилого населения безоговорочно против юридически неоформленных сексуальных отношений, в то же время никто из них не высказался категорически «за»; мнения среднего поколения (35-44 года) составили «промежуточную» нишу — безоговорочно одобряют почти 4%, на противоположный максимум приходится 17,5%. Влияние брачного статуса таково. Среди незамужних (холостых) крайних точек зрения придерживаются немногие: максимально одобряют 10,6%, такого же уровня осуждения высказали 4,5% опрошенных. У женатых (замужних) диаметральные оценки также не в чести: максимально одобряют 4,7%, осуждают — 15,6%. Вместе с тем модальная группа у тех и других совпадает — «мягкое» одобрение - 31,6% и 36,4%.

Сравнение установок по двум городам на возможность женской нелегитимной сексуальной практики подтвердило гипотезу о господстве более либеральных настроений среди петербуржцев относительно туляков. К примеру, почти 25% молодых людей, проживающих в мегаполисе, безоговорочно поддерживает женскую нелегитимную эротику, тогда как в провинциальном городе лишь 10%. Еще больший контраст у «пожилого» населения: в Санкт-Петербурге 4% безоговорочно одобряют указанную практику, каждый пятый в такой же мере настроен осуждающе; модальная группа (более 30%) — «затруднившиеся» занять однозначную нравственную позицию - в Туле ни один человек из этой когорты не одобрил указанную женскую практику и, напротив, более трети ее безоговорочно осудили. Эта ориентация оказалась модальной. Отсюда следует важный вывод — установленные в Санкт-Петербурге принципы вербального эротического поведения не могут быть автоматически распространены на другие населенные пункты даже европейской части России.

Суммируя весь набор опросных данных, касающихся аттитюдов на возможность нелегитимных сексуальных практик, отметим следующее. Население различных городов, социальных страт и этносов демонстрирует релятивизм нравственных ценностей. Мало того, даже за одним и тем же суждением, скажем, «оправдываю» (или в другом варианте — «безоговорочно одобряю»), скрывается неоднозначное восприятие должного в сфере сексуального поведения. Если обратить внимание лишь на крайние позиции, то, с одной стороны, акцентируются любовные ценности (экспрессия, интимность, избирательность), с другой — отрицается необходимость каких-либо эмоциональных или нравственных ограничителей актуализации сексуальности: раз зародилась потребность, то на пути ее претворения не может быть никаких барьеров. В последнем случае складывается впечатление, что реализуется идеал известного французского маркиза. По мнению Ж. Батая: «Главная заслуга Сада состоит в том, что он открыл и продемонстрировал (содержащуюся) в сладострастном порыве функцию нравственной не­упорядоченности»¹⁴.

Для полноты понимания этических основ сексуального общения важно прояснить мотивы, сдерживающие физически зрелых людей от экспрессивных практик до заключения брака. Ведь отказ от самоактуализации тоже поступок и одновременно нравственная позиция. Можно предположить: если бы были опрошены адепты традиционной культуры, то они назвали бы главным сдерживающим началом — мораль, что полностью соответствует духу иудео-христианского кодекса. Каковы же реалии второй половины 20-го столетия?

Мой собственный эмпирический материал вскрыл «пучок» ограничительных барьеров.

Наибольший удельный вес приходится, как и следовало ожидать, на мораль: ее отметили от 55% до 60% рабочих-мигрантов (Ленинград, 1974 год) и студентов (Ленинград, 1965 год, 1972 год); вместе с тем важно подчеркнуть: к концу столетия этот показатель снизился до 36-40% (Санкт-Петербург, студенты, 1995 год; представители всех слоев населения Санкт-Петербурга, 1998 год и Тулы, 1999 год). Словом, хотя место морали в иерархии мотивов «сдерживания» остается, несомненно, ведущим, тем не менее, ее доля стремительно сокращается. Величина этого показателя сопряжена с полом и брачным статусом респондента. К примеру, в Туле 32% мужчин сослались на нравственность как сдерживающее обстоятельство от актуализации нелегитимной эротики; женщин — вдвое больше. Из общего числа респондентов, состоящих к моменту опроса в браке, 75% указали на мораль как основание юношеской абстиненции; среди же холостых (незамужних) таких оказалось в семь раз меньше. Эти суждения, разумеется, не могут быть приняты без тщательной верификации. По-видимому, лучшая проверка искренности акторов — их актуальное поведение. Напомню следующее: от 69,0% (1965 год) до 89,0% (1995 год) ленинградских студентов имели опыт юридически неоформленных сексуальных связей, молодые рабочие (1974 год) — 66%, горожане мегаполиса (1998 год) — в среднем 70% и провинциального центра (1999 год) — 60%. Зададимся вопросом: не столкнулись ли мы здесь с эффектом массового лицемерия? Положительный ответ был бы слишком упрощенным и прямолинейным. По моему убеждению, представленный материал отразил более сложную картину параллельного функционирования двух регулятивных механизмов (обычая и морали): причем ни один из них сегодня не действует в полную силу. Отложим пока обсуждение этого вопроса, рассчитывая вернуться к нему в конце главы. Сейчас же доведем до конца анализ шкалы мотивов «сдерживания».

Моральные принципы могут маскировать и ряд других соображений, скажем, неосведомленность, неспособность найти подходящего партнера, отсутствие инициативы и решительности вступить в контакт с представителем противоположного пола.

Все остальные мотивы не только не имеют ничего общего с традиционными воззрениями, но даже входят с ними в прямое противоречие. Они связаны либо с прагматическими соображениями — «боязнь раскрытия» (от 2,3% до 7,5%) или «заражения венерическими болезнями» (от 4% до 12,7%), либо с женской (речь идет по преимуществу о девственницах) психофизиологической спецификой — несформированностью собственно сексуальной (но не эротической) потребности (от 11,4% до 25,6%). Наиболее рельефно проступает бесперспективность табу в свете такого фактора «сдерживания» от эротической практики как «отсутствие случая» (от 10,9% до 29,6%). Попросту, молодые люди (конечно, в большей мере юноши, чем девушки: 7 к 1) уже подготовлены переступить черту, и они это, не задумываясь сделают, как только представится подходящий случай. Для этого нужно не так уж много, например, определенная бытовая обстановка.

Нельзя обойти вниманием и значительный удельный вес, приходящийся на мотив «страх возможных последствий» (от 7,1% до 18,4%). Каких же последствий боится молодежь? Может быть, осуждения со стороны родственников или знакомых? Отнюдь нет. Они опасаются главным образом нежелательного зачатия¹⁵. Это лишний раз указывает на отсутствие в 70-80-е годы элементарных знаний в области контрацепции¹⁶. Воспользуюсь просто фантастическим отрывком из письма в Ленинградскую семейную консультацию (начало 70-х годов), иллюстрирующего мое предположение:

«Мы два месяца как женаты <...>. Счастливы. К вам обращаемся за консультацией. Если можно, ответьте, пожалуйста: в какое время и при каких обстоятельствах может возникнуть беременность? Нас это интересует потому, что абсолютно не знаем (до этого как-то не было необходимости знать) "что" и "как"». К середине 90-х годов положение дел в этой области несколько улучшилось, и всё же не настолько, чтобы можно было говорить о радикальных переменах¹⁷. И здесь наша страна не одинока. Близкое положение дел с молодежной сексуальностью фиксируется в США. По словам А. Риса, в Миннесоте и в других штатах общественность активно возражает против того, чтобы старшие школьники получали правдивую информацию. Многие американцы стесняются и боятся подготавливать молодежь к выбору более безопасного секса, в частности, путем легитимизации использования презервативов¹⁸.

Раскрою теперь, что скрывается за «прочими» факторами. Студенты ограничивались двумя записями: «боязнь начала сексуальной жизни» и «отсутствие любимого (-ой)».

Определенная часть молодых людей, наслушавшись пошлых разговоров от своих сверстников (а именно они, по имеющейся информации, чаще других выступают в качестве первых «просветителей») об их контактах, всячески избегают начала сексуальных отношений, боясь «уронить» себя в глазах женщин. (Очевидно, поэтому в прошлом — в начале XX века — «наставники» нередко советовали юношам начинать сексуальную практику с проституткой.) И всё же, если, несмотря на такую установку, предпринимается попытка совершить половой акт, то она нередко заканчивается крахом. Испытав неудачу, отмечает сексопатолог Н.В. Иванов, мужчина находит своеобразный компромисс: отказываясь от вагинальной близости, но сохраняя возможность для себя петтинга — ласк предварительного периода (petting)¹⁹, получает тем самым известную степень удовлетворения, освободившись в итоге от ответственности²⁰. У женщин же возникает подобный комплекс под влиянием викторианского воспитания в подростковом возрасте, согласно которому физические отношения низменны, грязны и присущи лишь мужчине, а она-де сохраняет свою чистоту, если не опускается до этих низин²¹.

Второй из обозначенных мотивов симптоматичен. Он указывает на перманентность высокой собственно культурной основы сексуальности — духовно-эмоциональной вовлеченности. Любовь видится, хотя и далеко не подавляющей части юношей и девушек, как явление самоценное. И такое ощущение небезосновательно. Согласно клиническим наблюдениям польской исследовательницы X. Малевской, женщины, любившие своего первого партнера, в два раза чаще, чем не любившие, были удовлетворены своей дальнейшей сексуальной жизнью. Эта обусловленность прослеживается даже тогда, когда дебютная связь была непродолжительной или вообще единичным эпизодом²². В сущности, ту же закономерность подтверждает и обратная зависимость, а именно: по моим данным (источник — письма), насильственное начало сексуальной жизни подчас приводит к стойкому вагинизму.

И последнее, о чем нельзя умолчать: вероятность заражения СПИДом как причина отказа от сексуальных контактов (по меньшей мере случайных) упоминается крайне редко (от 0,7% до 2,1%) и впервые прорисовывается в студенческой выборке 1995 года. Поразительная беззаботность, могущая привести к социальным потрясениям.

Нет основания сомневаться в сопряженности, т.е. «тесной» связи факторов, сдерживающих молодых людей (мораль, отсутствие сексуальной потребности и т.д.) от сексуальных контактов, и аттитюдов (т.е. ориентаций — оправдываю, осуждаю и т.д.) на возможность таковых связей до заключения брачного союза. И в самом деле, во всех трех студенческих выборках наиболее значимые факторы тождественны, тем не менее их место в иерархии коррелируется с типом ориентации. И в студенческих, и в рабочих выборках выявлено сквозное присутствие одного и того же ведущего сдерживающего начала — морали. Более того, ее доля растет от оправдания к осуждению. Да и само это понятие многозначно. К примеру, для рабочих, осуждающих нелегитимные сексуальные практики, оно, по-видимому, означает признание аморальным всех без исключения контактов, не центрированных на матримониальности; в то время как для студентов, оправдывающих такую возможность, — отсутствие любимой (-го). Далее, традиционные стереотипы сознания у студенчества играют меньшую по сравнению с рабочими роль, тогда как экзистенциальные ценности — большую, очевидно, поэтому первым труднее использовать «случай». Иначе говоря, у студентов относительно высокие притязания к эротическому общению.

Не откажешь в логике молодым людям, позитивно оценивающим возможность нелегитимной сексуальности: указывают на отсутствие «случая» и «сексуальной потребности» как основания, противодействующего ее актуализации (45%). Вместе с тем (и это обескураживает) таких среди осуждающих и амбивалентных оказалось от трети до половины. И последнее. Рабочих, отрицательно настроенных к нелегитимной практике, сдерживает от обозначенных контактов «страх последствий» и «отсутствие половой потребности» (22%), собственно, мотивы, не определяемые личностными смыслами.

<…>

¹ Голод С.И. XX век и тенденции сексуальных отношений в России. СПб.: Алетейя, 1996. - 190 с.
² Программа и инструментарий проекта разработаны под руководством проф. В.Т. Лисовского (НИИКСИ при ЛГУ). Мною формулировались и анализировались вопросы, связанные исключительно с сексуальным поведением студентов.
³ Выбор респондентами ответов на данный вопрос, в силу перегруженности анкеты, был сведен к оппозиции: «осуждаю — оправдываю».
⁴ Автор этого подпроекта к. социол. н. А. Клёцин [см.: Клёцин А.А. Семейно-брачные аспекты качества населения Санкт-Петербурга // Качество населения Санкт-Петербурга / Отв. ред. Б.М. Фирсов. СПб.: Европейский Дом, 1996, c 167-177]. Санкт-Петербургская выборка репрезентативна по полу, возрасту и отчасти по образованию. Ее объем — 700 человек. Опрос осуществлен путем формализованного интервью. Ответственная за сбор первичной информации Н. Нечаева — научный сотрудник СПб Ф ИС РАН.
⁵ Этот феномен как один из показателей двойного стандарта проясняется А. Рисом следующим образом: мужчины предпочитают сексуальные контакты с женщинами из других социальных слоев, подпитывая тем самым иллюзию, что их будущие жены останутся девственницами (см.: Reiss l. Premarital Sexual Standards in America. N. Y.: The Free Press of Glencoe, 1960, p. 105)
⁶ Алексеева В.Г. Неформальные группы подростков в условиях города // Социологические исследования. 1977. № 3, с. 64.
⁷ Аттитюд — в российской социологии установка, т.е. готовность, предрасположенность субъекта, возникающая при предвосхищении им определенного объекта (или ситуации) и обеспечивающая устойчивый целенаправленный характер протекания деятельности по отношению к данному объекту.
⁸ Попов Б.Н. Отношение молодежи к вопросам любви, брака и семьи // Сельская молодежь Якутии: Общественно-политическая активность. Моральное и эстетическое сознание. Межличностные отношения. Якутск, 1979, с. 60-79.
⁹ В выборке было представлено 379 юношей и 585 девушек. [см. Навайтис Г. Отношение молодежи к добрачным половым связям // Социологические исследования. 1988. № 2, с. 79]

¹⁰ Тавит А., Кадастик X. Начало сексуальной жизни // Проблемы стабильности брака: (Проблемы семьи — IV). Тарту: ТГУ, 1980, с. 21-27.
¹¹ Немировский Д.Э. Об отношении молодежи к добрачной половой жизни // Социологические исследования. 1982. №1, с 120.
¹² Медина Т. Сексуальная функция молодой украинской семьи: Социологический аспект // Социология: теория, методы, маркетинг. 2000. № 2, с. 80.
¹³ Здесь обсуждаются данные, относящиеся к эротическому поведению населения двух городов России (Санкт-Петербург и Тула), полученные автором в рамках проекта Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) «Субкультурная дифференциация полов: имманентное и историческое» (97.03-04099). Исследование осуществлено группой научных сотрудников Института социологии РАН: С.И. Голодом, Т.А. Гурко, А.А. Клёциным, Н.А. Нечаевой, каждый из которых разрабатывал самостоятельный субпроект и часть методики. Руководили сбором первичной информации в обоих случаях А.А. Клёцин и Н.А. Нечаева. В ноябре 1998 — январе 1999 года был проведен репрезентативный (по полу и возрасту) опрос в Санкт-Петербурге. Выборка районированная, квотированная по месту жительства. Всего опрошено 700 человек. В конце 1999 года благодаря специальному гранту, полученному от Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) (99-06-88029), проведен опрос в Туле. В этом городе репрезентативная выборка была организована по идентичным принципам. Опрошено 400 человек.
¹⁴ Батай Ж. Сад и обычный человек // Маркиз де Сад и XX век. М.: РИК «Культура», 1992, с. 109.
¹⁵ Так, в выборке 1998 года (Санкт-Петербург) спонтанного зачатия опасались 92% девушек против 8% юношей, близкие соотношения установлены и в Туле (1999 год) — соответственно 90% против 10%.
¹⁶ Голод С.И. Стабильность семьи: Социологический и демографический аспекты. Л.: Наука, 1984. с. 110.
¹⁷ К примеру, пользовались презервативом 45,6% студентов, календарным методом — 29,6%, применяли coitus interruptus — 28,6%, прибегали к оральным контрацептивам — 23,4%, ограничивались фелляцией — 7,8%.
¹⁸ Reiss l. Sexual pluralism: Ending America's Sexual Crisis // SIECUS Report. 1991. February-March. р. 5.
^{19 2}Петтинг — экспрессивный эрзац эротики. Весьма картинно обрисовал его известный немецкий социолог Г. Шельский. Он приводит такую аналогию: курильщик табака, с одной стороны, ощущает острую потребность в снятии нервно-эмоционального стресса, с другой — озабочен своим здоровьем. Выход найден в сигарете с фильтром, будто бы гарантирующей наслаждение без риска. В области секса подобная находка и есть петтинг (кстати, уходящая корнями в так называемую «возвышенную» рыцарскую любовь, когда на ложе между рыцарем и дамой клался меч, не позволяющий перейти последнюю черту) [Shelsky H. Soziologie der Sexualitat. Munchen, 1964, S. 118-120]. Короче, эта форма эротики — компромисс между поиском психофизиологического удовольствия с внешним исключением риска для здоровья и соблюдением традиционных моральных требований общества.
²⁰ Иванов Н.В. Вопросы психотерапии функциональных сексуальных расстройств. М.: Медицина, 1966, с. 16-17.
²¹ Там же, с. 31.
²² Malewska H. Kulturowe i psychospoleczne determinanty zycia seksualnego. Warszawa: Naukowe, 1967, s. 145-155