Речь Жака Валлена, президента Международного союза по изучению населения, на открытии XXV Международного конгресса по народонаселению¹

(Опубликовано в журнале "Этнопанорама" №3-4 2005 г., с. 96-100. Перевод с французского Елены Филипповой. Печатается с незначительными сокращениями)

Приветствую всех участников, как никогда многочисленных, прибывших со всех концов планеты для участия в конгрессе нашего Союза! Добро пожаловать на конгресс в Туре!

Конгресс в Туре! Эти три слова для многих французов, и не только французов, имеют большой исторический смысл, поскольку они напоминают о мучительном разрыве, который в 1920 году расколол надвое французское социалистическое движение и во многом предопределил дальнейшую политическую эволюцию нашей страны. Хочу вас успокоить: нашему Союзу раскол не грозит. Однако, хотя о расколе, к счастью, говорить не приходится, надо признать, что международное сообщество демографов и, в частности, Международный союз по изучению населения, переживают непростое время. Мы знаем, что демографическая картина мира изменилась. Повсюду снижение рождаемости стало ответом на снижение смертности, которое привело до этого к беспрецедентному росту численности населения. Страх перед грядущим демографическим взрывом исчез, унося с собой эйфорию тех благополучных лет, когда демографические исследования в целом и наш Союз, в частности, пользовались повышенным вниманием политических институтов и хорошо финансировались. У нашего Союза не было другого выхода, кроме как приспособиться к требованиям текущего момента и превратиться в научное сообщество, которое, как и другие ему подобные, рассчитывает не в меньшей степени на свои силы, чем на поддержку международного сообщества. Но означает ли это, что демографические проблемы сегодняшнего и завтрашнего дня представляют меньший политический интерес, чем опасения, во многом иррациональные, перед демографическим взрывом? Я так не думаю.

Заключительный этап демографического перехода не стал плавным течением реки, как нам обещала одноименная теория. Подобно Луаре, текущей здесь у наших ног, эта река следует курсом, полным неожиданных поворотов. И вследствие этого современное демографическое развитие ставит в перспективе важные вопросы, до разрешения которых нашим обществам еще далеко.

Заключительный этап демографического перехода

Оба основных постулата, на которых основывалась идея о переходе от старого демографического равновесия к равновесию новому, - совпадение средней продолжительности жизни с ее максимальным и непреодолимым пределом, а также стабилизация рождаемости на уровне двух детей в расчете на одну женщину, - оказались опровергнуты фактами.

Не все в этом так плохо. Можно считать скорее хорошей новостью то обстоятельство, что, начиная с 1970-х годов, вопреки практически универсально принятой гипотезе, продолжительность жизни продолжала (и продолжает сегодня) расти, каждый раз превосходя предел, считавшийся на тот или иной период непреодолимым: 75 лет в 80-е годы, 85 в 90-е, 100 лет сегодня, согласно пессимистическим оценкам... а каким он будет завтра? Кто знает?

В то же время гораздо менее приятная новость омрачает картину: то, что стало возможным в западных странах, а именно резкое сокращение смертности от сердечно-сосудистых заболеваний, остается недостижимым в странах востока, переживающих затяжной медико-санитарный кризис, из которого многие из них не могут выйти по сей день.

Еще более неприятной неожиданностью стало распространение СПИДа, не только убившее надежду на полное и окончательное искоренение смертности от инфекционных заболеваний, но и приведшее к снижению средней продолжительности жизни в некоторых африканских странах на 10, 15 или даже 20 лет.

Сегодня мы вынуждены признать два обстоятельства, к которым мы не были готовы: с одной стороны, человечество способно, при благоприятных условиях, отодвигать границы возможного в том, что касается продления жизни, с другой, никогда еще надежда на достижения в этой сфере не была более иллюзорной, поскольку, в силу экономических, социальных, политических и культурных условий, существующих в различных обществах, любое усовершенствование системы здравоохранения дает преимущества тем, кто имеет возможность им воспользоваться, и пока отстающие пытаются догнать наиболее продвинутых, новые достижения лишь углубляют разрыв между ними. Сказанное справедливо не только применительно к различным странам мира, но и к различным социальным группам в одной и той же стране.

В том, что касается рождаемости, наблюдаемые тенденции также отличаются от ожидавшихся. В целом ее снижение шло в течение последних лет более быстрыми темпами, чем предполагалось. Те, кто боялся демографического взрыва, вряд ли будут плакать по этому поводу, но столь быстрый спад имеет не только положительные последствия, тем более что он продолжается на наших глазах и уже далеко превзошел те ожидания, которые мы могли иметь всего лишь 25 лет назад: 1,4 ребенка в расчете на одну женщину в Германии внушали нам опасения в 1980-х годах, несколькими годами позже Италия и Испания достигли показателя 1,2, сегодня он уже меньше единицы не только во многих странах Средиземноморья и Восточной Европы, но и кое-где на Дальнем Востоке (0,8 в Гонконге, например)... Может ли этот процесс остановиться?

Если теория демографического перехода позволила нам понять, если не принять, фазу чрезвычайного роста мирового населения, то дестабилизация фундаментальных параметров не оставляет камня на камне от радужного будущего, которое она нам обещала: очень похоже, что сегодня мы наблюдаем скорее не завершение демографического перехода, а смерть теории, которая его объясняла.

Раз нет больше теории, значит, нет и ясного видения будущего, которое нас ожидает. Нужно ли было разрабатывать новую теорию второго демографического перехода, как это попытались сделать Дирк Ван де Каа² и Рон Лестег³? Бесспорно. Однако я все же спрашиваю себя, не было ли бы проще и вернее вернуться к тому, что Адольф Ландри⁴ называл не демографическим переходом, а демографической революцией, прежде чем Франк Нотштейн⁵ и некоторые другие подвергли ее пересмотру и коррекции. Адольф Ландри никогда не утверждал, что рождаемость стабилизируется на уровне двух детей на одну женщину, напротив, ему внушал беспокойство тот факт, что модернизация поведенческих практик может повлечь куда более глубокое ее снижение, и именно этим объяснялась его первоочередная забота о том, чтобы привлечь внимание властных структур к последствиям этой эволюции. На фоне теории Ландри взгляды Нотштейна выглядят как своего рода "отступление в скобках", внушающее спокойствие на краткую перспективу, но оказывающееся носителем иллюзий в перспективе более длительной. Это "отступление в скобках" было полезным для понимания демографической эволюции в странах Третьего мира, но сегодня скобки пора закрыть. Увы! Сказанное ничего нам не дает, поскольку ни теория демографической революции, ни теория второго демографического перехода ничего не говорят о том, как долго и до какого предела может продолжаться снижение рождаемости.

Зато мы можем попытаться оценить его вероятные последствия.

Даже если, действительно, длительное сохранение рождаемости на уровне менее двух детей на одну женщину недостаточно для замещения поколений, это еще не означает, что сокращение численности населения начнется немедленно. С одной стороны, поскольку средняя продолжительность жизни продолжает расти, смертность может быть более низкой, чем рождаемость, обеспечивая равновесие или даже естественный прирост. Однако цена, которую придется за это заплатить, очевидна: ускорение процесса старения населения.

С другой стороны, положительный миграционный баланс может компенсировать негативный естественный прирост. Иммиграция может даже, по крайней мере, поначалу, замедлить демографическое старение. Однако рассчитывать, что эти компенсирующие феномены могут надолго отсрочить угрозу сокращения населения, было бы в высшей степени наивно, ибо мало вероятно, чтобы резерв увеличения продолжительности жизни был неисчерпаемым. Это еще менее вероятно для иммиграционного резерва.

Можно сказать себе, что в масштабах всей планеты, которую некоторые считают перенаселенной, сокращение численности населения не так уж и плохо. Пусть так, но не станем забывать в то же время, что как быстрое увеличение численности населения, так и ее быстрое сокращение может породить серьезные проблемы экономической, социальной и политической адаптации. И еще: если мы не считаем, что Вселенная не нуждается в сохранении вида Homo sapience для продолжения своего существования, то и тут практически нет надежного рецепта. Следует ли стремиться не допустить сокращения населения? Это, безусловно, вопрос политический. Но возможно ли его не допустить - это уже вопрос чисто научный, над которым демографам, совместно с их коллегами - представителями других дисциплин, предстоит все больше работать.

Отказ от прежней парадигмы и диверсификация проблематики

Неожиданное развитие событий, смерть основной объяснительной парадигмы нашей дисциплины - все это говорит о том, что современные общественные трансформации требуют от демографов пересмотра их традиционной проблематики. Сегодня не только "классические" проблемы существуют в быстро меняющемся контексте, но и возникают проблемы совершенно новые.

Я, конечно, не могу затронуть их все. Начнем с трех или четырех "старых" проблем, которые нужно, думаю, рассматривать в совершенно новой перспективе.

Прежде всего, проблема быстрого роста населения разрешена далеко не везде. Если скорость воспроизводства населения во всемирном масштабе не прекращает замедляться, начиная с 1970-х годов, и подошла сегодня к весьма умеренному уровню в 1,2% в год - именно этот уровень в 1960-х годах Альфред Сови⁶ считал достаточным для обеспечения определенного экономического роста - то она все еще превосходит 2% в странах Африки южнее Сахары и даже 2,5% в экваториальной Африке. Такого темпа воспроизводства мировое население никогда не достигало, даже в период своего наиболее быстрого роста.

Мы тем более не должны оставлять без внимания последствия этого демографического роста. Страны, для которых он характерен, являются наиболее уязвимыми с экономической точки зрения и как никогда подвержены рискам, связанным с глобализацией и либерализацией мировой экономики.

Если развитые страны, отныне озабоченные конкуренцией, которую им могут составить вновь возникающие государства, забудут о необходимости оказывать им помощь в развитии, что, увы, сегодня является достаточно очевидной тенденцией, это может обернуться катастрофой для наиболее бедных стран.

Не должны ли мы также - второй насущный вопрос - пересмотреть под этим углом зрения и проблему миграции? Что можно сказать по поводу того факта, что мир все больше ориентируется на классические теории обмена товаров и услуг и в то же время упорно отказывается признать необходимость свободного перемещения людей? Можно ли обеспечить человеку полную свободу продавать и покупать все что угодно и везде, где угодно, если у него нет права свободной продажи своей рабочей силы? Немало демографических, экономических и социальных проблем прямо зависят от ответа, неминуемо политического, на этот вопрос. У нас также есть все основания задаться вопросом о причинах особой осторожности Европы в отношении иммиграции. Разыгрывая карту непроницаемости границ в политических и электоральных играх, не пугаем ли мы сами себя? Мы прекрасно видели, что ни падение Берлинской стены, ни расширение Евросоюза за счет стран Восточной Европы не привели к обвальной миграции, о которой нас предупреждали. В случае вступления Турции в Евросоюз можно ли ожидать волны турецкой миграции? Это маловероятно: миграция - дело непростое, и если есть возможность для развития на месте, не многие решаются пуститься в путь. Даже открытие границ со странами Магриба, по сути, не будет иметь драматических последствий. Разве мы не знаем, что богатые страны, которые таковыми и останутся, например США, сегодня реализуют достаточно заинтересованную миграционную политику? И не пора ли задуматься над тем, не иссякнут ли в недалеком будущем резервы иммиграции в странах юга, с учетом наблюдаемого там темпа снижения рождаемости?

Следующий вопрос касается влияния динамики численности населения на экологическое равновесие в масштабах всей планеты. Часто можно слышать обвинения в адрес стран юга, которые, благодаря неконтролируемому демографическому росту, ставят его под угрозу. Это дважды ложное обвинение. С одной стороны, эти страны, в конце концов, достигнут контроля над рождаемостью в более короткие исторические сроки, чем это сделали страны севера. Но главное то, что миллиард жителей богатых стран гораздо больше загрязняет планету, чем пять миллиардов жителей стран бедных. В то же время, надо признать, что если экономическое развитие стран юга будет копировать североамериканскую модель, это быстро обернется катастрофой. В частности, повышение уровня мирового океана не замедлит поглотить такие густонаселенные страны, как Бангладеш. Следовательно, нужно не просто оказывать помощь в развитии этих стран, но также искать пути, более щадящие окружающую среду.

Наконец, четвертый, не менее насущный вопрос: до какого предела может дойти демографическое старение и какими будут его последствия? Сам по себе факт старения населения в демографическом смысле этого слова должен быть расценен скорее положительно, если старение является следствием снижения смертности! Этот факт означает просто-напросто, что все большее количество людей живет все дольше и дольше, и что человек смог, наконец, осуществить одну из своих давних надежд.

В рамках стабильной модели, которую предлагала нам теория демографического перехода, эта новая данность уже требовала глубокой реадаптации модели общественного устройства к новому профилю возрастной пирамиды, где доля лиц в возрасте 65 лет и старше равнялась бы доле лиц младше 20 лет. Что, впрочем, было бы вполне достижимо. Между тем, дело существенно осложняется, когда рождаемость стабилизируется на уровне менее 2 детей на одну женщину, поскольку в этом случае в момент, когда "провальные" поколения вступят в активный возраст, а предшествовавшие им более многочисленные поколения перейдут в разряд пенсионеров, системы социального обеспечения, какими бы они ни были, могут не справиться со своей задачей. Тут уже простой реадаптацией не обойдешься; потребуются революционные изменения привычного образа жизни.

Однако наряду с этими старыми проблемами в основном экономико-демографического свойства, которые нам надлежит увидеть в новом свете, демографы обеспокоены свершено новыми социальными вопросами.

Еще недавно демография была сравнительно простым делом: рождение, воспроизводство, смертность могли иметь пространственные и временные вариации в зависимости от культурных, экономических, политических факторов. Однако в основе этих феноменов лежали все-таки фундаментальные, практически незыблемые принципы: мужчины и женщины имеют четко определенные общественные роли, в частности, в процессе воспроизводства; брак ведет к созданию семьи; 9 месяцев беременности предшествуют рождению ребенка, причем в 105 случаях против 100 рождается мальчик; старение постепенно ведет к смерти, если только болезнь или несчастный случай не приведут к ней преждевременно. Ни одно из этих утверждений сегодня не является абсолютно верным.

Прежде всего, пол, в прошлом бывший носителем вполне определенных социальных ролей, все более и более сводится к его биологическим функциям, исчезая перед лицом новой реальности, возникшей из феминистских претензий на равные права с мужчиной, но пошедшей много далее и оттесняющей ныне на задний план важность взаимоотношений между мужчиной и женщиной. И это, бесспорно, один из важнейших факторов большинства других потрясений.

Супружеская пара и семья, очевидно, тоже уже не являются тем, чем они были раньше. Брак перестал быть единственной формой создания супружеской пары (если он когда-то был таковой), и разнообразие новых супружеских союзов чрезвычайно велико. Наряду с гражданскими и церковными браками, которые продолжают существовать, возникли всевозможные формы сожительства, вплоть до "не сожительствующих пар", пар, "живущих вместе раздельно", прекрасно описанных Катрин Вильнев-Гокаль. Не стоит забывать и о гомосексуальных парах, которые, в противовес парам гетеросексуальным, все больше и больше желают признания их союза наравне с последними, вплоть до того, что требуют (и уже добились этого в ряде стран) права на официальное заключение брака. Круг замкнулся.

Демография вынуждена не только управляться с многообразием всей этой изменчивой реальности, пытаясь описать ее как можно точнее, но и задаться вопросом о том влиянии, которое эта реальность оказывает на динамику населения: является ли она причиной низкого уровня рождаемости? Есть еще, кроме того, развод, юридический и фактический, воздействие которого на демографические процессы переживает сегодня глубокую эволюцию, но наряду с этим - растущее число повторно созданных семей всевозможных типов. Эти повторно созданные семьи способствуют росту рождаемости или, напротив, тормозят ее? Ответ вовсе не очевиден. Не говоря уже о том, что гомосексуалы все чаще требуют для себя признания формальных родительских прав. В обязанности демографии, разумеется, не входит вынесение морального или даже политического суждения относительно всех этих явлений, однако она не может уклониться от задачи, все более сложной, понять их причины и оценить вероятные последствия.

С другой стороны, эволюция нравов - вовсе не единственный фактор, нарушающий спокойствие демографов. Развитие науки и техники также имеет значение. Внедрение простых и недорогих методов предродовой диагностики, как известно, привело в некоторых случаях к внезапному изменению роли единственного демографического параметра, который считался прежде неизменным: речь идет о влиянии пола зародыша на вероятность рождения ребенка (для мальчиков она оказывается выше). Но сама беременность не переживает ли сегодня еще более фундаментальные изменения? Все чаще, в случаях искусственного оплодотворения, часть времени зародыш проводит в пробирке, заменяющей материнскую утробу на все более длительное время. С учетом развития специальных приспособлений для выхаживания недоношенных детей, становятся возможными рождения на более ранних сроках, причем ребенок имеет все шансы остаться в живых. Не приведет ли это рано или поздно к тому, что зародыш прямиком из пробирки будет отправляться в инкубатор, то есть к рождению без беременности?

И то, что происходит в конце жизни, если призадуматься, может показаться не менее странным. По мере развития биологии и медицины (а равно - условий и образа жизни) завершение жизненного пути все более отдаляется, но вместе с тем сама идея длительного разрушения организма, ведущего к смерти, делается невыносимой, и право на достойный уход из жизни становится важнейшим чаянием. Не готовы ли мы уже сегодня ожидать от наших врачей, чтобы они дали нам возможность жить до 100 или даже 120 лет, а от наших депутатов - чтобы они позволили нам, когда придет час, шагнуть навстречу смерти?

Можно с уверенностью сказать, что нам придется все больше и больше сталкиваться с новыми и разнообразными проблемами, которые всегда будут находиться, к счастью или к несчастью, на стыке науки и политики.

Тур, Франция. 18 июля 2005 года

1 - Жак Вален (Jacques Vallin) - ведущий научный сотрудник Национального института демографических исследований Франции.
2 - Нидерландский демограф (прим. перев.)
3 - Бельгийский социодемограф (прим. перев.)
4 - Французский экономист (1874-1956) (прим. перев.)
5 - Американский демограф (прим. перев.)
6 - Французский социолог, демограф и экономист (1898-1990) (прим. перев.)