Теория "дифференциальной урбанизации" и иерархия городов в России на рубеже XXI века

Теория "дифференциальной урбанизации" и иерархия городов в России на рубеже XXI века ¹

Нефедова Т. Г., Трейвиш А. И.
(Опубликовано в книге: Проблемы урбанизации на рубеже веков / Отв. ред. А.Г. Махрова. - Смоленск: Ойкумена, 2002. с. 71-86)

Урбанизация завершилась (оборвалась, несмотря на ее незавершенность). Сникли миграции из сел. Города и агломерации, их доля в населении страны больше не растут... Так рисовалась ситуация в России к середине кризисных 90-х гг.². В чем дело: кризис ли прервал урбанизацию, или она сама, естественным путем, подошла к пределу и к пределу чего? Может быть, эта фаза нова для нас и знакома другим странам, а кризис просто стал ее «спусковым крючком»; тогда что тут от кризиса и от российской специфики, а что от эволюционной «нормы»?

Эти вопросы важны для всей урбанистики, а географов интересует еще и разнообразие процессов, их синхронность или асинхронность, причины и связь с типом и уровнем развития территорий. Ведь новейшие тенденции урбанизации нередко противоположны по своему содержанию в разных странах и даже регионах одной страны³. Где тут лидеры-передовики, отстающие аутсайдеры или «уклонисты», выпадающие из общих схем?

Сперва выясним, как Россия смотрелась на фоне мировой урбанизации XX века по простому признаку: доле городского населения (рис. 1). Стартовала она с отметки, близкой к тогдашней средней (13-15%, в 2-3 меньше, чем на Западе). Через 20 лет, после известных потрясений, упадка городов и бегства из них населения, начался бум по характерной «догоняющей» схеме - чем ниже исходный уровень урбанизации, тем выше ее темпы. Развитый мир мы догнали около 1980 г., чуть раньше Латинской Америки, линия которой очень похожа на нашу. Весь отстающий «третий мир» только разгоняется, быстро растет его население, еще быстрее - города.

Рис. 1. Российская урбанизация на фоне мировой (доля городского населения в %)

Ничто в мире не вечно и не линейно. По Е.Н. Перцику⁴, мощный и, казалось бы, необратимый процесс урбанизации стал «асимметричным», нарастая и сохраняя те же тенденции в странах развивающихся, он застопорился и изменился в развитых, где «растекание агломераций» и рост неметрополитенских ареалов (особенно в Америке) чередуются с реанимацией городских центров. Кривые мирового центра и полупериферии на нашем графике имеют S-образный вид: раскачка, взлет и затухание при доле горожан около 3/4. Первыми в 1970 году его достигли США, вызвав перелом на кривой всех развитых стран. А через 20 лет городское и все население России стало сокращаться быстрее, чем, например, в «старой» Европе за счет не столько низкой рождаемости, как высокой смертности и вопреки притоку мигрантов из СНГ.

Итак, по своей поздней и быстрой урбанизации Россия близка к среднеразвитым странам, а демографически она теперь ближе к Западу. Но что же так изменило динамику городского и сельского населения в 1991 году (рис. 2)? К этому привело сочетание долговременных и сиюминутных факторов⁵.

Рисунок 2. Динамика городского и сельского населения в 1990-х годах, тысяч человек

В динамике городского и сельского населения РФ выделяются два этапа. Сперва «переток» в сельскую местность вызвали смены статуса поселений и отчасти направления миграций, хотя массового бегства из городов на сей раз не было⁶. Затем выяснилось, что заработать легче в городе, особенно в крупном, и люди потянулись туда. Динамику населения городов стала определять его естественная убыль, не восполняемая притоком мигрантов, просто убыль больше, а приток (во всяком случае, регистрируемый) скромнее, чем раньше. И такая же участь со спадом прибытий в Россию из ближнего зарубежья с середины 90-х годов постигла село. Новая волна кризиса тут кое-что изменила, но ее эффект вряд ли был долгим.

Значит, дело все-таки не только и даже не столько в кризисе, сколько в смене «долгоиграющих» тенденций и в переходе к иной стадии урбанизации.

В конце 1980-х годов, когда рост городов и перестройка расселения замедлились, в СССР обратили внимание на стадиальные схемы развития урбанизации⁷. Ранее они появились на Западе и трактовали урбанизацию как процесс смены стадий⁸. У «отца» направления Д. Джиббса их пять: города, вписанные в сельские ареалы, отстают в росте (1); они выходят вперед при замедлении роста села (2) и потере им населения из-за его оттока (3); стягивание населения в большие города и агломерации при сокращении в малых достигает кульминации (4); население вновь деконцентрируется и растет в малых поселениях, в том числе вне агломераций (5)⁹.

На асинхронность стадий указал еще сам Джиббс. В 80-х годах уточнили¹⁰: в третьем мире преобладает концентрация, на Западе - деконцентрация СССР и Восточная Европа — где-то посредине, там ослабевают центростремительные сдвиги и намечаются центробежные, хотя и не всегда «нормальные». Так, в Польше кризис социализма уже в 80-х годов замедлил типичные для 4-й стадии миграции в города, затронув их сильнее деревни¹¹. В Эстонии 3-ю стадию датировали 1930-60-ми годами; в 80-х доминирующей считали 4-ю¹², хотя были признаки перехода к 5-й. К 1989 году сельское население республики уже не сокращалось, города же росли, отставая от прогнозных цифр, а не опережая их, - чуть ли не впервые в советской градостроительной практике.

В начале бурных 90-х годов исследования заглохли, и многое в стадиях советского расселения так и осталось спорным. Тем временем на Западе ранние модели сменили новые, в чем-то более точные, получившие общее название теории дифференциальной урбанизации¹³. Но суть та же: концентрация и деконцентрация населения, чередуясь, дифференцируют миграции и рост поселений разного размера вверх или вниз по их иерархии.

Схема «новых» стадий приведена на рис. 3. Их рубежи обозначают пересечения любой пары кривых; у каждой - свои соотношения балансов миграций или индексов динамики населения трех категорий центров: главных (или приматных (primate)) городов, средних (промежуточных) и малых (городов или всех поселений). Их критерии неодинаковы. Средними для Франции однажды сочли города размером от 10 до 100 тысяч человек, а для развивающихся стран пороги были выше: 50-400 тысяч¹⁴. Пары стадий образуют три основные эпохи - I) урбанизации, 2) поляризационной реверсии (polarization reversal) или разворота, перехода и 3) контрурбанизации.

Рисунок 3. Стадии дифференциальной урбанизации (по Т. Контули)

Начальную стадию крупногородской урбанизации (U-I) отличает быстрый рост главных городов за счет малых и особенно средних. На зрелой крупногородской стадии (U-II) рост главных городов и потери населения малыми достигают апогея, но средние - начинают догонять лидеров, стоящих во главе городской иерархии.

Начало разворота (PR-III) знаменует лидерство средних центров; главные города сдают, теряют свою привлекательность, а малые - ее наращивают¹⁵¹ На следующей стадии реверсии (PR-IV) вперед рвутся малые города, хотя впереди все еще средние, а индекс роста главных городов становится отрицательным.

Контрурбанизацию открывает начальная стадия малых поселений (CU-V), куда устремляются мигранты; средние центры теряют аттрактивность; с ними, пройдя нижнюю точку, сближаются крупные. На последней стадии большого цикла (CU-VI) средние города отстают от малых и крупных, но уже не так сильно и не надолго.

Затем все возвращается к исходному порядку «большие - средние - малые», или к неоурбанизации. Однако, видно, как со временем происходит осцилляторное сжатие графика с уменьшением амплитуды кривых по обеим осям: и сами стадии все короче, и разрывы в показателях классов поселений все меньше. Поэтому реурбанизация после шестой стадии - не та, что перед первой. Общая подвижность населения, частая смена миграционных циклов (из крупных центров и обратно при их джентрификации) сочетаются с устойчивостью сложившейся иерархии поселений.

Новые стадиальные схемы мало что добавили к пониманию социальных корней современных форм урбанизации. Они лишь используют классические работы Б. Берри и других авторов о миграционной и расселенческой сегрегации, оттоке из тесных и «больных» городов (заполненных бедным и цветным людом) самых зажиточных, а потом средних слоев, создании ими в пригородах и дальних зонах малых фирм с компьютерами и мобильной связью (чтобы не ездить в центр так же часто, как на этапе субурбанизации), о возрастных циклах по схеме: родился в пригороде, учился в малом городе, начал карьеру в большом, женился, уехал с семьей в пригород или в деревню и т.д. В Европе политика разгрузки метрополисов до 1980-х годов еще и стимулировала миграцию из них экономики и населения.

Зато общие схемы адаптируют к реалиям и к неполной информации. Допускают замену данных по поселениям данными по территориям (рамки города де-юре везде разные, а физически их меняет переход от точечных форм расселения к ареальным), желательно не очень большим «функциональным», вроде зон ежедневных поездок. Вместо балансов миграций, если они недоступны, предлагают брать индексы динамики населения за период, скажем, в 10 лет: разная демография сдвинет тогда все кривые вверх или вниз (население везде растет или везде убывает), мало влияя на их вид, а значит и на стадии. Признают, что эти ступени не всегда отчетливы, но непременно проявятся в смене тенденций. Не исключают и особых сбоев, как в Германии к концу войны, когда люди бежали из городов, от бомбежек (нам это очень знакомо). Но тогда, то ли забежав вперед, то ли сдав назад, расселение вернется к «нормальной» стадии. Другой вопрос - как скоро.

Уточним критерии главных, средних и малых центров, которые на большом отрезке истории не могут быть одинаковыми. Средний размер городов России в XIX веке вырос с 5 до 21 тысячи человек, в XX веке - до 85-90 тысяч. Поэтому мы приняли переменную, «скользящую» шкалу средней категории, задающую планки двум другим: до 1897 года - 5-20 тысяч человек; для 1897-1926 годов - 10-50; для 1926-59 годов - 20-100; для 60-х годов - 40-200; с 1970 года - 50-250 тысяч человек (более крупные города в последние десятилетия чаще всего были региональными центрами и ядрами агломераций)¹⁶.

Ясно, что на таком протяжении речь может идти только об индексах динамики населения по выделенным категориям (плюс все сельское население), а не о миграции, да и те зачастую основаны на оценках. Заметим, что расчет индексов допускает переход центров в течение периода из одного класса в другой, то есть применяются текущие или динамичные (по западной терминологии) размерные группы переменного состава.

Рис. 4 дает представление о трендах урбанизации, начиная с середины XIX в. Это позволяет выявить первый переход от начальной крупногородской стадии U-I к более зрелой U-II, начавшейся после реформ 1860-х годов¹⁷. С той поры и до больших войн XX века большие и средние центры росли быстрее малых и сельских: продолжалась стадия U-II. Отрезок 1914-26 годов вместил войны, революцию, разруху, когда Москва, Петроград, Нижний Новгород потеряли, по оценкам, половину жителей¹⁸. Индекс всех главных городов сравнялся с сельским, близким к нулевой черте. Средние центры «пали» совсем низко, малые и полугородские оказались устойчивее. Это явно кризисная децентрализация (контрурбанизация).

Рисунок 4. Изменение темпов ежегодного прироста населения РФ в поселениях разного размера и статуса.

В 1926-39 годы - годы пятилеток - бурно росли все города, а на селе шло сокращение населения. Кривые вернулись к порядку «большие-малые-средние», то есть к крупногородской стадии U-I, и к 1940-м гг. урбанизация снова перешла в стадию U-II («большие - средние - малые»). Но тут грянула Великая Отечественная, и все кривые круто пошли вниз. И все началось сначала: малые и полугородские поселения впереди средних. В 50-х годах страна в третий раз и вторично в XX веке прошла стадию U-I, а затем, в более спокойных позднесоветских условиях, и стадию U-II. Иначе говоря, урбанизация в России имела целых три старта. Первый еще в XIX веке довел ее до зрелой стадии, которую прервал первый же катаклизм нового века. Советский рост «запустил» их опять, однако для стадии U-II это пришлось делать еще раз после II мировой войны. Оттого весь график имеет вид особенно частых и крутых волн. Эволюционный тренд, сам по себе волнообразный, здесь осложнен кризисными переплетами, синхронными подъемами и спадами всех кривых.

После третьего «запуска» зрелая крупногородская стадия U-II длилась два-три десятилетия. Рост главных городов постепенно замедлялся, в других же группах он был меньшим, но зато более стабильным. И вот, то ли в 1980-х, то ли уже в 90-х годах, следует разворот к контрурбанизации (PR). Теперь она выглядит куда более естественной, чем в начале 20-х, - если бы не обстановка тяжелого кризиса. Кроме него, настораживает спад темпов роста у малых центров.

Обратим внимание на сельскую кривую. По Д. Джиббсу, ее пребывание ниже линии нуля - признак урбанизации; в России это весь путь от первых пятилеток до реформ 90-х годов. Стадию деконцентрации Джиббс датирует не переходом сельского и мелкогородского населения к росту, а прохождением ими нижнего поворотного пункта, когда спад в этих группах ослабевает. Наше село прошло его еще в 70-х годах, а в 90-х - оказалось впереди всех, хотя это лидерство неустойчиво и отчасти связано с переводом сотен п.г.т. в сельское звание (мелкогородская группа догоняла среднюю в 80-х годов, но не догнала). А модель не учитывает административных перестроек и перехода центров из одной группы в другую - разных по направлению развития на разных этапах.

Итак, картина последних лет нестандартна и требует более детального анализа, лучше с использованием балансов миграций и по стабильным группам городов.

Такие данные по городам (без п.г.т.) у нас есть с 70-х годов для отдельных дат, в том числе на каждый год с 1991 до 1998 (рис. 5). На этот раз стадия зрелой урбанизации U-II, типичная для 70-х годов, сменяется разворотом к средним и малым городам (PR-III) уже с 1980 года - раньше, чем показали индексы динамики населения. Впрочем, отличие вызвано скорее методом, чем признаком: если потрудиться и рассчитать эти индексы год за годом, то разворот и тут окажется смещенным на начало 80-х годов.

Рисунок 5. Миграционные балансы в городах разного размера и на селе по отдельным датам за период 1970-1998 годов

В теории нетто-миграции малых городов при поздней урбанизации и ранней реверсии должны быть негативными; у нас они положительны. Но тут нужно учесть, что грань между городом и деревней различна и статистически, и функционально, и ландшафтно. На Западе их трудно отличить от городков, и можно для исследования брать все коммуны (городские и сельские), деля их на размерные группы. У нас это вообще не так, а данных о миграциях по п.г.т. и селам разного размера нет. Если же учесть отток из всего села в 80-х годов и «сложить» сельскую кривую с мелкогородской, то мы опять получим стадию PR-III. Значит, она все же началась в 80-х годах, даже до горбачевской перестройки, что говорит о ее эволюционном характере.

Начало 90-х годов на рис. 5 ознаменовано «перескоком» к ранней контрурбанизации (CU-V). Село и малый город были полюсами притяжения мигрантов в течение 1992-94 годов: при первых ударах кризиса, небольшом оттоке из больших городов и росте притока из стран СНГ. Будучи чаще горожанами, переселенцы селились в русских селах и малых городах, выбирая жилье вместо работы и дешевизну жизни вместо заработка. Правда, судя по обследованиям, в сельской местности они адаптируются хуже, чем в больших городах, и многие уже хотят переезжать в город¹⁹. Значит, эта «контрурбанизация» может обернуться урбанизацией, задержанной, отложенной особыми причинами.

На самом деле, лишь главные города и лишь в 1992 году показали чистый отток мигрантов. Теория ждет этого от средних городов, если расселение последовательно переходит в стадию деконцентрации. В России этого нет, что и понятно. На Западе CU началась тогда, когда контрасты центр-периферия в уровне и образе жизни заметно сгладились. А российский кризис, как известно, усилил отрыв немногих преуспевших центров от дешевой для жизни, но безденежной периферии. Эти центры влекут к себе россиян и «гастарбайтеров», да только в них нелегко попасть.

В 1996 году и случился откат маятника назад к урбанизации (U-II), но при низкой миграционной подвижности, сохранении ряда административных и появлении новых экономических барьеров для небогатых мигрантов в главных городах, особенно в виде дороговизны жилья. В конце концов показатели главных и средних центров так сблизились, что стало вероятным возвращение к докризисной реверсии (PR). Она-то, видно, и есть «средняя» и «нормальная» эволюционная стадия для России конца XX века.

У нас, как везде, миграционные тенденции неодинаковы для разных социальных слоев населения: помимо центростремительных, есть центробежные. Последние часто преувеличивают, указывая на «новорусские замки», заметные близ крупных городов и даже вдалеке от них и похожие (если не видом, то уровнем удобств) на дома в западных субурбиях и эксурбиях.

Впрочем, это как раз означает, что фактическая субурбанизация есть. Только статистика тут бессильна, владельцы вторых жилищ зарегистрированы в московских квартирах. Другое дело - массовая летняя контрурбанизация горожан, 59% которых, по статистике, имеют за городом нечто, собирательно называемое у нас дачей, плюс те, у кого в деревне или в малом городе имеется наследный дом. Такая контрурбанизация «по-русски» крайне важна и интересна, но тема это особая.

Попробуем выявить основные варианты «дифференциальной урбанизации» в некоторых из крупных экономических районов России с помощью анализа миграций по выделенным ранее категориям городов (табл. 1).

В Центральном районе, кроме Москвы, имеется еще 11 главных городов - областных центров. Зрелая крупногородская стадия U-II тут задержалась надолго, так как все эти центры долго стягивали мигрантов, в том числе из сел, с учетом которых весь нижний этаж расселения был «отточным» вплоть до 90-х годов. С 1991 года главные города, сохраняя общий приточный баланс, отходят на последнее место по аттрактивности. В Москве миграционные потери отмечены в 1991-93 годах, в Иваново - только в 1991 году, в Калуге и Владимире - в 1992. Тренд 90-х - нечто среднее между ранним и зрелым разворотом.

Северо-Запад - район сверхмоноцентричный В единственном главном городе Петербурге живет 69% горожан (доля Москвы в Центре вдвое ниже). Ни в его регионе, ни в Новгородском или Псковском нет городов крупнее 250 тысяч жителей, но именно их центры и другие города средней категории обошли Ленинград еще с 1970 года, а в 80-х - он уступил и малым городам. Затем малые вышли вперед, причем с большим отрывом, чем в Центральном районе Миграционный отток из Петербурга задержался на год дольше по сравнению с Москвой, и «перехлест» эволюции в стадии PR-IV и CU-V был более явным, хотя тоже недолгим. В общем, район выглядит более продвинутым и зрелым с точки зрения теории.

Старопромышленный Урал, расположенный в срединном поясе России, дает и усредненную траекторию, весьма близкую к национальной и даже более логичную, так как здесь совсем не было «заскока» в контрурбанизацию. Меньшие города не выходили в лидеры миграционного прироста, а главные не имели отрицательного баланса. Урал - «чистый» пример прохождения стадии PR-III с кратким отклонением к следующей, PR-IV (учитывая его срединность и типичность, это, в свою очередь, подтверждает верность общероссийской стадиальной идентификации).

Таблица 1. Дифференциальная урбанизация в некоторых экономических районах

Центральное Черноземье отстает. В 1970 году мы застаем его не на зрелой, а еще на ранней стадии урбанизации U-I. Правда, миграционные потери села достигали тогда 1-3% в год. Значит, общий баланс нижних этажей расселения был негативным, а это все же признак стадии U-II. Позже сельские миграции уже не влияли на общую картину так, как в Центре. Следующая стадия поляризационной реверсии (PR-III или IV), без миграционных потерь в главных городах, типична для России в разгар кризиса. А вот реурбанизация (U-II с 1996 года) нетипична, хотя, как ни странно, это характерно для Восточной Сибири. В то же время сближение малых и средних городов сулит возврат к «нормальному» поляризационному развороту.

Восточная Сибирь сперва повторяет уральскую и общероссийскую траектории, но затем все три группы показывают негативное сальдо, отражая отток населения из района вообще. Теорией это вовсе не предусмотрено, что затрудняет определение стадии в начале 90-х годах. Парадокс Севера и Востока РФ - и в том, что их разреженные городские сети еще в середине 1980-х годов достигли остановки урбанизации по доле городского населения (совсем непохоже на Запад, где остановка наступает тем раньше, чем выше зрелость систем городов). Виной тому нестабильность «промывного» режима ресурсных районов, активно наполнявшихся мигрантами и бурно среагировавших на исчерпание их притока. С 1995 годов главные города, но только они, снова стягивают население. И в основном это региональные центры, а не индустриальные, даже такие экономически успешные, как Братск и Норильск. Тем самым район демонстрирует типичный откат к стадии урбанизации (U-II).

Еще больше удивил Северный Кавказ, самый сельский район России, который выглядит «передовиком». Уже в 1970 году приток тут был максимален в промежуточной категории, куда входили курорты (Сочи, центры Кавминвод) и столицы большинства регионов. В этом секрет ранней и, похоже, ложной реверсии, далекой от параметров, предписанных теорией: отточных групп городов не было, а село теряло мигрантами 1% жителей. Но, если исходить из порядка категорий, то придется заключить, что район первым «перепрыгнул» также и в стадию контрурбанизации (CU-V) в 1991 году. Нижние этажи его расселения привлекли переселенцев из СНГ, беженцев из ближних горячих точек. В возвращении к стадии PR-IV к концу века ничего странного уже нет. Зато уникален отток из главных городов в 1998 году за счет Махачкалы, не говоря о Грозном (хотя он из-за отсутствия данных вообще исключен из расчетов).

Итак, некоторые районы изрядно отклоняются от теоретического и общероссийского трендов, причем южная «продвинутость», в отличие от северо-западной, не вяжется с уровнями общего развития районов. «Сибирский ответ» на кризисные удары понятен, и если он не укладывается в схему, то это скорее ее вина. Острота кризиса объясняет и кавказские события 90-х годов, но не раннюю стадию PR. У нее иные корни: общая планка главных городов в 1970 году (250 тысяч человек) «допустила» в группу лишь Ростов-на-Дону, Таганрог, Краснодар и Грозный. В 1980 году ее представителей стало вдвое больше, и они подтвердили наличие разворота, как минимум, не отставшего от тренда²⁰.

Модель дифференциальной урбанизации и реалии России

Дифференциальная урбанизация, общая модель которой родилась и вначале проверялась на материале развитых стран, может проявляться особым образом в странах мировой периферии и полупериферии.

Эти страны могут повторять те же самые эволюционные стадии с известной задержкой, хотя не исключено и догоняющее развитие. Вероятны также отклонения от самой универсальной последовательности стадий или, по крайней мере, от их западных характеристик, обусловленные местной спецификой или чрезвычайными событиями, нарушающими нормальный ход вещей. Особый вопрос - что считать нормальным или ненормальным в каждом конкретном случае? Россия в этом отношении - случай не уникальный, но и не самый легкий. Попробуем сформулировать его особенности.

Повторим, что в советское время страна, несмотря на срывы и повторные старты, все же последовательно прошла раннюю (U-I) и затем зрелую крупногородскую стадию (U-II), которая в итоге заняла 40-50 лет, что можно расценить по разному: и как нормальное явление, и как случай задержки. Если принять последнюю версию, то ее можно связать с моделью «рассредоточенной концентрации», по сути насаждавшейся советской практикой регулирования расселения во всех географических масштабах - быть может, слишком рано, жестко и настойчиво²¹. Сказалась и замена естественных контрурбанизационных устремлений населения особой российской сезонно-дачной контрурбанизацией, связанной с социальной традицией (от поместно-городской у знати через собственно дачные традиции разночинцев и затем советского начальства к массовой «агрорекреации» наших дней), с холодным климатом и бедностью, слабой автомобилизацией и неважными дорогами.

Как бы то ни было, в позднесоветские годы, а именно в 1980-е (хотя датировка зависит от метода исследования), Россия вступила в стадию поляризационного разворота, который мы склонны считать трендом 90-х годов, несмотря на то, что на них повлиял глубокий кризис, вызвавший своего рода краткое «забегание» к следующим стадиям, вплоть до признаков мелкогородской контрурбанизации. Учитывая очевидную резкую деградацию экономики, уровня и образа жизни населения (выживание целых городов на окрестных огородах и т.п.), ее вообще-то можно счесть не столько опережением, сколько откатом куда-то далеко назад (в любом случае это кризисный анахронизм). Мы же относим этот период к «продвинутой» стадии лишь потому, что от «нормальной», задаваемой эволюцией, до нее все-таки ближе, чем до совсем архаичных, видимо, предшествовавших классической урбанизации.

К концу 1990-х годов балансы миграций обозначили возврат к урбанизации. Однако нужно отметить, что динамика людности этого зачастую не показывает. Чтобы понять данное расхождение, нужно вспомнить о естественной убыли населения быстро стареющих главных российских городов, о барьерах для мигрантов, роль которых вновь усилилась, и о постоянной недооценке их реального притока статистикой.

Мы полагаем, что это и есть разные части новейшей российской реальности, объясняемые как естественным ходом урбанизации, так и российской спецификой либо экстраординарными обстоятельствами недавних лет. Для начала XXI века мы считаем наиболее вероятной в качестве среднероссийской (при сравнительно «нормальных» условиях) зрелую среднегородскую стадию, то есть PR-IV. Косвенный аргумент в ее пользу - ускоренное экономическое развитие альтернативных (неформальных, вторых и третьих по рангу) региональных центров²², способное привлечь в них определенные группы мигрантов. Правда, по мере того, как система городов становится более зрелой и устойчивой, сдвиги и смена стадий обычно делаются менее выразительными и подверженными краткосрочным колебаниям вокруг некого среднего состояния гомеостатического равновесия.

Разумеется, региональные и местные различия всегда вносят свои коррективы. Пока что их беглый выборочный анализ привел к очень простому выводу: прохождение универсальных стадий зависит от уровня общего и городского развития территорий, хотя эта зависимость может быть и нелинейной. Если на Северо-Западе, в Центральной России и на Урале наблюдались близкие к классическим случаи дифференциальной урбанизации, то в Сибири и на Юге происходило нечто иное, не учтенное в известных нам публикациях по теории дифференциальной урбанизации. Выходит, что она «работает» в европейском историческом ядре страны, а вот окраины в нее не вписываются. Так ведь обычно и бывает со всеми идеальными схемами, но это не значит, что они совсем не приложимы к реальной действительности.

Адаптация теории к подобным (и иным) нестандартным условиям - отдельная проблема, которую мы перед собой не ставили.

¹ Выполнено при поддержке РФФИ (проект №00-06-80311)
² Лаппо Г.М., Полян П.М. Новые тенденции в изменении геоурбанистической ситуации в России // Изв. РАН. Сер. географич. 1996. №6. С. 7-19.
³ Перцик Е.Н. Города мира. География мировой урбанизации. - М.: Международные отношения, 1999. С. 21
⁴ Там же, с. 18-21
⁵ Нефедова Т.Г., Трейвиш А.И. Новые тенденции урбанизации в России // Вопросы прогнозирования. 1999. №5. С.158-167.
⁶ Даже 100 тысячное сальдо в пользу сел в 1992 году (не говоря о почти нулевом сальдо в 1991) вчетверо меньше масштабов их статусного размножения и вызвано скорее межрайонными (скажем, из Магадана в курское село) и международными миграциями (в то же село из Ташкента)
⁷ Кюммель Т. Стадиальная концепция урбанизации: методология и методы анализа // Методы изучения расселения. — М.: ИГ АН СССР, 1987. С. 82-100; Зайончковская Ж.А. Демографическая ситуация и расселение. - М., Наука, 1991; Грицай О., Иоффе Г, Трейвиш А. Центр и периферия в региональном развитии. - М.: Наука, 1991.
⁸ Gibbs, J. The evolution of population concentration // Economic Geography. 1963. 2. P. 119-129; Friedmann, J. Regional Development Policy. A Case Study of Venezuela. - Cambridge, Mass. Inst. Tech. Press, 1966; Berry, B.J.L. (ed.). Urbanization and Counterarbanization. Beverly Hills, - CA: Sage Publications, 1976; Hall, P. and D. Hay. Growth Centres in the European Urban System. -London: Heinemann, 1980, и др.
⁹ Для самих агломераций Л. Клаассен и Г. Шимеми (Dynamics of Urban Development. - London: Aldershot, 1981, рр 8-28] предложили 4 стадии урбанизация (рост главного города), субурбанизация (пригород растет быстрее центра), дезурбанизация (население центра убывает быстрее, чем в пригороде, а рост, если он есть, приурочен к периферии) и реурбанизация (центр снова растет либо его население сокращается медленнее, чем в субурбии)
¹⁰ Bourne L., Korecelli P., Waarnerid O. Emerging Spatial Configuration of Urban Systems: a Review of Comparative Experience // Geografia Polonica. 1983. 47. P. 23-30.
¹¹ Грицай О., Иоффе Г, Трейвиш А. Центр и периферия в региональном развитии. - М.: Наука, 1991. С. 36.
¹² Кюммель Т. Стадиальная концепция урбанизации: методология и методы анализа // Методы изучения расселения. — М.: ИГ АН СССР, 1987. С. 82-100.
¹³ Richardson, H. W. Polarization reversal in developing countries // Papers of the Regional Science Association. 1980. 45. P. 67-85; Fielding, A.J. Migration and urbanization in Western Europe since 1950 // The Geographical Journal. 1989. 155. 1. P. 60-69; Geyer, H.S. and T. Kontuly. A theoretical foundation of the concept of differential urbanization // International Regional Science Review. 1993. 15. 3. P. 157-177.
¹⁴ Geyer, H.S. and T. Kontuly. A theoretical foundation of the concept of diffe-rential urbanization // International Regional Science Review. 1993. 15. 3. P. 157-177.
¹⁵ Так могло быть и в давние сельские эпохи. Любой разворот в расселении это постепенный (в общем случае) переход активности от малых форм к крупным или наоборот, когда рост смещается вверх или вниз по «лесенке» поселений, оказываясь на время максимальным на ее средних ступенях.
¹⁶ В 1897 году на территории РФ мы насчитали 85 главных центров, средних - 306, малых - 430 по шкале XIX века (включая неофициальные «истинные» города В.П Семенова-Тян-Шанского), а по критериям для начала XX - 27, 168 и 626. К середине века имелось 69 главных, 350 средних и 1600 малых центров (вместе с пгт). К 2000 году главных было 74, среднего класса -263, малого - 755 городов и 1875 пгт.
¹⁷ До этого не росла и даже сокращалась доля горожан: в 1742 году - 13%, в 1856 - 9%. Лишь потом начался столь типичный для эпохи урбанизации подъем этой доли: 12,9% в 1897, 13,8% в 1910 году и 15,3% в 1914 (Миронов В.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX века). -СПб.:, «Дмитрий Буланин», 1999, т. 1, с. 315; речь идет о Европейской части Империи без Польши и Финляндии).
¹⁸ Погибших и разбежавшихся по деревням от голода и разрухи. К декабрю 1926 года Москва (2 млн. жителей вместо довоенных 1,8 млн.) восстановила население успешнее Ленинграда (1,6 млн. вместо 2,2).
¹⁹ Миграция и урбанизация в СНГ и странах Балтии в 1990-е годы. -М., 1999
²⁰ Не исключена другая версия - скачок от ранних стадий сразу к поздним, подобный сдвигам в структуре занятий населения районов поздней урбанизации, идущих от аграрной экономики к сервисной в обход крайностей индустриализации [Территориальная структура хозяйства староосвоенных районов. -М.: Наука, 1995, с. 24-56]. Однако она нуждается в дополнительной проверке.
²¹ С одной стороны, это планомерное освоение и заселение новых (восточных) районов, задававшее их проектную географию, перспективы формирования промышленных районов, узлов и городов [Перцик Е.Н. Районная планировка (географические аспекты). - М.: Мысль, 1973, с 13]. С другой стороны, это искусственное ограничение роста больших городов, хотя возражения против него звучали, по крайней мере, с начала 70-х годов (там же, с 198)
²² Браде И., Нефедова Т.Г, Трейвиш А.И. Изменения в системе городов России в 1990-х годах // Известия РАН. Сер. географич. 1999. №4. С.64-74