Нестандартные формы занятости и безработицы в России

Р. Капелюшников
(полностью опубликовано: Капелюшников Р. Нестандартные формы занятости и безработицы в России. Препринт. - М.: ГУ-ВШЭ, 2004)

<…>

Эволюция российского рынка труда распадается на два четко очерченных этапа. Первый (1991-1998 годы) стал отражением глубокой трансформационной рецессии, растянувшейся почти на целое десятилетие; второй (1999-2003 годы) связан с энергичным посттрансформационным подъемом, продолжающимся уже более пяти лет.

По официальным оценкам, в начальный период реформ экономическая активность населения сократилась в России на 9 процентных пунктов - с 70% в 1992 году до 61% в 1998 году, однако затем более половины этого сокращения было отыграно назад и в 2002 году ее уровень уже превышал 66%. Сходная динамика была характерна и для показателей занятости: первоначальное падение почти на 15 процентных пунктов (с 67% до 53%) с последующим восстановлением до отметки 60%. Пик общей безработицы был достигнут в первые месяцы 1999 года, когда она вплотную приблизилась к порогу 15%. Однако с началом экономического подъема она стремительно пошла вниз, сократившись почти вдвое - до 8-8,5%. Что касается регистрируемой безработицы, то на протяжении всех 1990-х гг. она поддерживалась на исключительно низком уровне и в настоящее время составляет немногим более 2%. С точки зрения текущей ситуации на рынке труда Россию можно считать одной из наиболее благополучных стран с переходной экономикой¹.

Вместе с тем по глубине и продолжительности трансформационного кризиса она намного превосходила страны ЦВЕ. Достаточно напомнить, что по сравнению с дореформенным периодом объем ВВП сократился в российской экономике на 40% (в нижней точке кризиса), промышленное производство - вдвое, а реальная заработная плата - втрое. На фоне сильнейших экономических потрясений, которые пришлись на 1990-е годы., отток работников с рынка труда представляется неожиданно слабым, потери в занятости - неожиданно скромными, рост безработицы - неожиданно умеренным, а ее последующее сокращение - неожиданно резким и быстрым.

Это явное несоответствие ставило в тупик многих исследователей, вызывая у них естественное подозрение: а не сталкиваемся ли мы здесь всего лишь со статистическим артефактом? Быть может, все дело в неадекватных методах измерения, используемых российскими статистическими службами?

Нельзя сказать, чтобы подобные сомнения были абсолютно беспочвенными. Во-первых, у исследователей (особенно - зарубежных) не было достаточной уверенности в том, что Госкомстат России строго придерживается методологических принципов и критериев, принятых в мировой статистической практике. Многие полагали, что при более строгом следовании этим принципам показатели занятости и безработицы на российском рынке труда могли бы ухудшиться настолько, что он утратил бы всю свою кажущуюся "необычность".

Во-вторых, было далеко не очевидно, что конвенциональные определения МОТ приложимы к переходным экономикам в той же мере, в какой они приложимы к зрелым рыночным экономикам. Из-за чрезмерной жесткости заложенных в них критериев они могут давать смещенное и неполное представление о положении дел в сфере занятости постсоциалистических стран. Казалось вполне вероятным, что при частичном ослаблении этих критериев ситуация на российском рынке труда могла бы предстать в совершенно ином свете.
Наконец, нельзя было исключить, что в силу многочисленных структурных и институциональных особенностей открытая безработица могла замещаться на российском рынке труда различными формами "квази-безработицы" (такими как вынужденные переводы работников на неполное рабочее время, принудительные административные отпуска, перемещения в группу отчаявшихся работников и т.д.). Их повсеместное распространение можно рассматривать как свидетельство масштабного недоиспользования трудовых ресурсов, даже если показатели занятости и безработицы, рассчитанные стандартными методами, выглядят более или менее благополучно.

Не удивительно поэтому, что в 1990-е годы предпринималось немало попыток перейти к иным, скорректированным показателям занятости и безработицы, которые бы больше соответствовали специфике российской переходной экономики². Как правило, эти альтернативные оценки показывали, что ситуация на российском рынке труда является гораздо более критической, чем могло бы показаться на первый взгляд. Так, по некоторым расчетам, относящимся к середине 1990-х годов, получалось, что в России действительный уровень безработицы зашкаливает за 20-25%, то есть что он намного выше, чем в подавляющем большинстве других постсоциалистических стран³.

К сожалению, с методологической точки зрения эти попытки трудно признать удовлетворительными. Фактически их целью было заменить "неправильные" официальные оценки "правильными" альтернативными. Однако любое статистическое измерение в значительной мере условно и является результатом сложившихся конвенций. Во всех странах статистические службы периодически сталкиваются с критикой, утверждающей, что публикуемые ими официальные индикаторы являются слишком "узкими" или, наоборот, слишком "широкими" и потому нуждаются в пересмотре. Но это не достаточное основание для отказа от стандартизованных показателей, разрабатываемых в соответствии с общепринятыми методологическими критериями и процедурами, поскольку только с их помощью можно обеспечить надежную унифицированную базу для межстрановых сопоставлений.

В качестве примера сошлемся на опыт Бюро статистики труда (БСТ) США. В 1970-е годы оно стало подвергаться активной критике с самых разных сторон за стандартный подход, используемый при измерении уровня безработицы. Одни считали его излишне расширительным, требуя исключения из состава безработных некоторых групп. Другие, наоборот, полагали его чрезмерно узким, настаивая на включении в состав безработных ряда дополнительных категорий. Отвечая на эту критику, БСТ руководствовалось тем очевидным соображением, что "никакой отдельно взятый способ измерения безработицы не может удовлетворить сразу все аналитические и идеологические интересы"⁴. Поэтому оно не стало отказываться от "канонического" определения безработицы, которое с минимальными корректировками использовалось им на протяжении многих десятилетий. Вместо этого наряду с официальными оценками уровня безработицы БСТ начало разрабатывать и публиковать набор из нескольких альтернативных индикаторов (см. Вставку 1). В настоящее время он включает два показателя, исходящих из суженной, и три показателя, исходящих из расширительной трактовки понятия безработицы.

Именно такой вариативный подход представляется нам наиболее продуктивным и именно он положен в основу настоящего исследования. Структура работы такова. Взяв за отправную точку конвенциональные определения занятости и безработицы, выработанные МОТ, мы пытаемся сначала выяснить, в какой мере отклоняются от них определения, принятые Госкомстатом России. В двух следующих разделах приводятся данные, показывающие, какие нестандартные формы занятости и безработицы получили на российском рынке труда наибольшее распространение и какой была их динамика в переходный период. Опираясь на полученные результаты, мы рассчитываем затем серию из нескольких альтернативных показателей занятости и безработицы. При их конструировании используются различные критерии выделения занятых и безработных, отклоняющиеся от официального подхода как в сторону его ослабления, так и в сторону его ужесточения. Это позволяет понять, в какой мере наши представления об особенностях функционирования российского рынка труда зависят от принятых статистических конвенций. В заключительном разделе подводятся итоги проделанного анализа.

<…>

Основные формы нестандартной занятости

Непостоянная (временная) занятость (temporary employment). В большинстве стран мира временные работники (включая занятых по срочным контрактам, занятых по контрактам на выполнение определенного объема работ, сезонных работников, сотрудников агентств, предоставляющих трудовые услуги третьим лицам, разовых работников, работников по вызову и т. д.) являются наиболее быстро растущим сегментом нестандартной занятости⁵. Их численность непрерывно увеличивается даже в тех экономиках, где общая занятость остается постоянной или снижается.

В России в 2002 году насчитывалось более 4 миллионов временных работников (Таблица 1). За предыдущее десятилетие их доля в общей численности занятых заметно возросла - с 3% в 1992 году до более 7% в 2002 году. Этот тип нестандартной занятости получил в России намного больший размах, чем в других постсоциалистических странах. По степени распространенности непостоянной занятости она вполне сопоставима с США и некоторыми другими развитыми странами.

Таблица 1. Непостоянная занятость в России, 1992-2002

ПРИМЕЧАНИЯ:
1992-1995, 1997-1998 - октябрь, 1996 - март, 1999-2002 - среднее по четырем квартальным обследованиям.

Быстрый рост количества временных рабочих мест в российской экономике происходил вопреки жестким административным и законодательным ограничениям на их использование, которые были унаследованы от прежней плановой системы (Кодекс законов о труде, 2000)⁶. Важно также отметить, что в большинстве случаев выбор подобной формы трудовых отношений носил добровольный характер (см. оценки, относящиеся к 1992-1996 годам, в Таблице 1). По-видимому, чаще всего срочный найм отвечал интересам обеих сторон - как работников, так и работодателей⁷.

Любопытно, однако, что рост временной занятости был очень неравномерным и каждый очередной скачок в численности лиц, работающих на непостоянной основе, совпадал по времени с серьезными модификациями, которые Госкомстат России вносил в анкеты ОНПЗ. Таким образом, трудно с уверенностью сказать, в какой мере рост непостоянной занятости в российской экономике был реальным, а в какой являлся всего лишь результатом изменений в процедурах статистического измерения.

Неполная занятость (part-time employment). Госкомстат России не публикует официальных оценок уровня неполной занятости, хотя ОНПЗ содержат всю информацию, необходимую для их расчета.

По определению МОТ, термин "работник на неполное время" служит для обозначения лица, у которого обычное количество рабочих часов меньше, чем у сравнимых работников, занятых полное время⁸. Однако эта дефиниция является слишком общей и не поддается однозначной статистической интерпретации. В результате не существует единого общепринятого способа измерения неполной занятости и в национальной статистике разных стран для этого используются различные методы. Отчасти с этим связан значительный разброс, который наблюдается в ее оценках даже среди стран с близким уровнем экономического развития.

Можно выделить три основных подхода, которые применяются для разграничения полной и неполной занятости⁹:

1. "качественный" - исходя из оценок, которые сами респонденты дают режиму своей занятости (используются ответы на вопрос, какую работу они имеют - с полной или неполной рабочей неделей);
   
2. "количественный" - исходя из продолжительности обычного (нормального) рабочего времени. При таком подходе лица, обычно работающие меньше определенного количества часов, квалифицируются как занятые неполное рабочее время (в качестве пороговой чаще всего принимается величина в интервале от 30 до 40 рабочих часов в неделю);
   
3. "комбинированный" - сочетающий элементы двух предыдущих подходов.

С точки зрения межстрановых сопоставлений количественный подход обладает несомненными преимуществами, поскольку меньше зависит от особенностей юридической и статистической интерпретации понятия "неполная занятость" в различных странах. Следуя этому подходу, эксперты ОЭСР относят к неполностью занятым лиц с обычной продолжительностью рабочего времени менее 30 рабочих часов в неделю¹⁰. Использование такого единообразного критерия приводит к заметному сглаживанию межстрановых вариаций в показателях неполной занятости.

Однако применительно к российскому рынку труда более продуктивным представляется "качественный" подход, который основывается на предположении, что работники полнее информированы об индивидуальных особенностях своего режима занятости и способны точнее определить его характер. Более механический подход, использующий к качестве критерия для разграничения полной и неполной занятости некую "нормальную" продолжительность рабочей недели, несмотря на свою кажущуюся объективность имеет серьезные недостатки. Во-первых, в нестабильных условиях переходной экономики само понятие "нормальной" продолжительности рабочей недели не всегда поддается четкой интерпретации. Во-вторых, для многих категорий работников (преподавателей, врачей, шахтеров и др.) российское законодательство предусматривает более короткую продолжительность рабочего времени, чем стандартные 40 часов, - 35, 30 и даже менее часов в неделю¹¹. В подобной ситуации выбор любого количества рабочих часов в качестве жесткой границы, отделяющей полную занятость от неполной, оказывается в значительной мере произвольным. Наконец, такой подход не позволяет выявлять конкретные причины, по которым работники попадают в состояние неполной занятости. В той мере, в какой она является результатом их собственного выбора, ее можно считать "добровольной". Однако она может носить "вынужденный" характер и вызываться либо отсутствием рабочих мест с полным рабочим временем, либо сокращением продолжительности труда по инициативе работодателей.

Поэтому в нашем анализе предпочтение отдается первому, "качественному" подходу. Из полученных на его основе оценок следует, что в российской экономике доля работников, занятых трудовой деятельностью на условиях неполной занятости, была и остается, как это ни удивительно, достаточно скромной (Таблица 2). Так, в 2002 году она составляла всего лишь 1,7% от общей численности занятых (пик был достигнут в 1996 г. - 3,7%). Не только в индустриально развитых, но и во многих странах с переходной экономикой степень распространенности неполной занятости намного выше¹². (Например, в Румынии ее уровень достигает 7-8%, в Эстонии - 8-9%.)

Таблица 2. Распределение наемных работников по режиму работы (в % от общей численности работающих по найму), 1992-2002

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. 1992-1995 - октябрь, 1996 - март, 1999-2002 - среднее по четырем квартальным обследованиям.
2. В данной таблице численность работников с неполной занятостью рассчитана исходя из качественных оценок респондентов. Альтернативные оценки, полученные при использовании количественного критерия (менее 30 рабочих часов в неделю), см. в Таблице П-1, Приложение 1.
3. Относительные показатели рассчитывались в процентном отношении к численности наемных работников, так как в рамках ОНПЗ только им задается вопрос о режиме работы (с полной или неполной рабочей неделей).
4. В 1997-1998 гг. данные о режиме работы не собирались. До 2001 г. участникам обследований задавался только вопрос о том, искали ли они на обследуемой неделе дополнительную работу или были ли готовы работать больше. С 2001 г. в анкетах ОНПЗ появились специальные вопросы о желании работать более длительное время и о конкретных шагах по поиску дополнительной работы.

Структура российской неполной занятости также весьма специфична. Дело в том, что на рынках труда большинства стран мира абсолютно доминирует добровольная неполная занятость. В отличие от этого подавляющая часть российских работников, имеющих работу с неполной рабочей неделей, трудятся в этом режиме вынужденно - либо из-за невозможности найти работу на полную рабочую неделю, либо из-за переводов на сокращенный график по инициативе работодателей. Доля же "частичных" работников, ссылающихся на такие причины как нежелание трудиться полное время, семейные обстоятельства и т.п., является совершенно мизерной (Таблица 2). Показательно, что после того, как российская экономика вступила в фазу подъема, неполная занятость резко сократилась (более чем в два раза) и сейчас ее уровень оказывается даже меньше, чем в начальный период реформ.

Правда, на российском рынке труда неспособность найти работу с полной рабочей неделей и переводы на сокращенное время чаще всего так и не становились толчком к тому, чтобы побуждать работников к активному поиску дополнительной или альтернативной занятости. В этом смысле их все равно можно квалифицировать как "добровольно" неполностью занятых. При таком более жестком подходе соотношение между "добровольным" и "вынужденным" компонентами неполной занятости на российском рынке труда оказывается в пользу первого: 1,3% против 0,3% в 2002 году (Таблица 2). Но в любом случае очевидно, что чрезвычайно низкий по международным стандартам уровень неполной занятости в российской экономике объясняется прежде всего слабой распространенностью добровольной неполной занятости, незаинтересованностью подавляющего большинства как работников (включая женщин и молодежь), так и работодателей в подобном режиме труда.

Недозанятость по времени (time-related underemployment). Хотя понятие "недозанятость" уже давно вошло в широкое употребление, у него до сих пор отсутствует общепринятое определение и статистические службы различных стран очень часто расходятся в его интерпретации.

Главная форма недозанятости связана с недоиспользованием рабочего времени (отсюда выражение - "недозанятость по времени"). Она же является единственной, поддающейся более или менее строгому статистическому измерению. Стоит отметить, что сам термин "недозанятость по времени" относительно новый и был введен лишь недавно в резолюции, принятой в 1998 г. на 16-й Международной конференции статистиков труда¹³. Раньше для обозначения интересующего нас явления использовался другой термин -"видимая недозанятость" (visible underemployment)¹⁴.

Согласно определению МОТ, недозанятость по времени "существует тогда, когда часы работы занятого лица недостаточны в сравнении с альтернативной ситуацией занятости, при которой человек желает и может работать"¹⁵. Существует три основных подхода к измерению этой формы нестандартной занятости, которые находят применение в практике статистических служб различных стран. К недозанятым по времени могут относиться¹⁶:

1. лица, которые сообщили, что в обследуемый период они отсутствовали на рабочем месте или трудились меньше обычного времени по экономическим причинам (таким как отпуск по инициативе работодателя, нехватка заказов или клиентов и т.д.);
   
2. лица, которые в обследуемый период трудились меньше определенной пороговой продолжительности рабочего времени и которые при этом хотели работать большее количество часов на своей нынешней, дополнительной или альтернативной работе;
   
3. лица, которые в обследуемый период трудились меньше определенной пороговой продолжительности рабочего времени и которые при этом не только хотели работать большее количество часов на своей нынешней, дополнительной или альтернативной работе, но также выражали готовность к ней приступить и предпринимали конкретные шаги по ее поиску.

Новое определение недозанятости по времени, которому отдают предпочтение эксперты МОТ, основывается на последнем из трех обозначенных подходов. Главное его преимущество заключается в использовании критериев поиска работы и готовности к ней, которые присутствуют также и в "классическом" определении безработицы. Однако поскольку оно было предложено сравнительно недавно, большинство стран продолжают придерживаться более традиционного метода измерения недозанятости, при котором она определяется исходя из причин отсутствия человека на рабочем месте или работы меньше обычного¹⁷. Этот подход является наиболее расширительным и именно он был взят за основу для наших расчетов.

Госкомстат России не разрабатывает и не публикует официальных оценок недозанятости по времени. Однако ее масштабы могут быть определены исходя из информации о причинах недоработок в течение обследуемой недели, которую содержат ОНПЗ. Среди них можно выделить такие, которые имеют отношение к ситуации на рынке труда, и на этой основе идентифицировать группу работников "недозанятых по экономическим причинам". В разных странах статистические службы используют различные критерии при разделении причин недоработок на "экономические" (и в этом смысле - вынужденные) и "неэкономические" (и в этом смысле - добровольные)¹⁸.

На наш взгляд, в рамках ОНПЗ следующие причины, по которым работники могут отсутствовать на рабочем месте или работать меньше обычного, было бы логично отнести к разряду "экономических":

• отпуск без сохранения содержания по инициативе администрации;
  
• отпуск с сохранением содержания по инициативе администрации;
  
• перевод на неполную рабочую неделю по инициативе администрации;
  
• отсутствие клиентов, заказов;
  
• сезонная работа;
  
• приступил к работе во время обследуемой недели после периода незанятости;
  
• сменил работу во время обследуемой недели;
  
• оставил работу во время обследуемой недели, пока не нашел другую работу.

Дополнительное методологическое затруднение, о котором необходимо сказать, касается разграничения двух близких явлений - "неполной занятости" (part-time employment) и "недозанятости" (underemployment). Второе чаще всего рассматривается как часть первого и обозначается термином "вынужденная неполная занятость" (involuntary part-time employment). К сожалению, это скорее затемняет, чем проясняет существо проблемы.

Анализ реальной статистической практики показывает, что термины "вынужденная неполная занятость" и "недозанятость" неправомерно использовать как синонимы, поскольку они относятся к разным ситуациям на рынке труда и их измерение производится исходя из ответов респондентов на разные вопросы выборочных обследований рабочей силы¹⁹. В одном случае их просят определить свой обычный статус в качестве занятых полное или неполное рабочее время и назвать причины, по которым они имели регулярную работу с неполной рабочей неделей. В другом случае их просят указать свой фактический статус на обследуемой неделе и объяснить, почему они временно отсутствовали на работе или отработали на ней меньше часов, чем обычно. Очевидно, что многие работники, имеющие регулярную работу с полной рабочей неделей, могут находиться в вынужденном отпуске, простаивать из-за нехватки сырья и оборудования и т. д. и что такая "нерегулярная" неполная занятость может выступать важным дополнительным источником недоиспользования трудовых ресурсов сверх и помимо "регулярной" неполной занятости.

Вместе с тем поскольку граница между "обычным" и "фактическим" статусом, между "регулярным" и "нерегулярным" режимом занятости может быть размыта, возникает опасность повторного счета. Например, работник, который на протяжении многих месяцев вынужденно работает по сокращенному графику, может сначала указать, что трудится неполную рабочую неделю по инициативе работодателя, а затем сообщить, что в течение обследуемой недели он отработал меньше часов, чем обычно, из-за отсутствия заказов или клиентов. Простейший способ избежать повторного счета - оценивать недозанятость по экономическим причинам только для той части работников, которые имеют рабочие места с полной рабочей неделей. Оценки, которыми мы будем оперировать, получены с использованием такой упрощенной процедуры.

Для стран с переходной экономикой феномен недозанятости имеет особое значение. Так, хорошо известно, что сталкиваясь многочисленными негативными шоками, которыми сопровождался процесс системной трансформации, российские предприятия предпочитали не прибегать к массовым сокращениям работников, а переводить их на сокращенный график работы или отправлять в вынужденные административные отпуска. Поэтому предположение о существовании на российском рынке труда массивной недозанятости по экономическим причинам выглядит вполне правдоподобно.

Однако имеющиеся фактические данные подтверждают его лишь частично (Таблица 3). Согласно этим данным, даже когда в середине 90-х гг. недозанятость по экономическим причинам достигла в российской экономике своего пика, ею было охвачено чуть более 2,5 млн. человек, или 3-4% от общей численности занятого населения. Лишь 1% работников находились в административных отпусках и еще 2-3% трудились в режиме сокращенного рабочего времени.

Таблица 3. Недозанятость по экономическим причинам, 1992-2002

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. 1992-1995, 1997-1998 - октябрь, 1996 - март, 1999-2002 - среднее по четырем квартальным обследованиям.
2. Чтобы избежать повторного счета, уровень недозанятости оценивался без учета работников, имеющих работу с неполной рабочей неделей. В скобках приводятся оценки без этой поправки.
3. В 1993, 1997 и 1999 годах включавшийся в анкеты ОНПЗ перечень причин, по которым работники могли отсутствовать на рабочем месте или работать меньше обычного, подвергался пересмотру.

Как и следовало ожидать, с началом экономического подъема количество недозанятых работников стремительно пошло на убыль, так что сейчас их насчитывается менее полумиллиона человек. В 2002 году лишь 0,1% от общей численности занятых находились в принудительных отпусках и 0,3% вынужденно работали по сокращенному графику. Это - десятикратное сокращение по сравнению с наиболее критическим периодом середины 1990-х гг. Приняв во внимание тот факт, что оно происходило одновременно с быстрым падением безработицы, мы можем сделать вывод, что большинство российских работников, сталкивавшихся с вынужденными отпусками или переводами на сокращенный график работы, не пополняли затем ряды безработных, а рано или поздно возвращались к регулярной занятости в нормальном режиме рабочего времени.

Неоплачиваемые семейные работники (unpaid family helpers). Количество неоплачиваемых семейных работников в России крайне невелико (Таблица 4). Так, в 2002 году к ним относились менее 100 тысяч человек, что составляло порядка 0,1% от общей численности занятого населения²⁰. Для страны, где в сельском хозяйстве сконцентрирована почти седьмая часть всей рабочей силы, столь низкий показатель представляется весьма неожиданным. (Это резко контрастирует с ситуацией в некоторых других переходных экономиках, где, как, например, в Румынии, на долю неоплачиваемых семейных работников приходится примерно 15% от всех занятых).

Таблица 4. Неоплачиваемые семейные работники, 1992-2002

ПРИМЕЧАНИЕ:
1992-1995, 1997-1998 - октябрь, 1996 - март, 1999-2002 - среднее по четырем квартальным обследованиям.

Объяснение может быть связано с двумя факторами. Во-первых, число зарегистрированных фермерских хозяйств остается в России весьма небольшим - всего 250 тысяч и имеет тенденцию к постепенному сокращению²¹. Во-вторых, многие члены фермерских семей, по-видимому, чаще всего предпочитают квалифицировать себя не как "неоплачиваемых семейных работников", а как "работников, занятых производством товаров и услуг в домашнем хозяйстве", вследствие чего им присваивается статус "самозанятых".

Занятые в личных подсобных хозяйствах (subsistence farmers). Деятельность по производству сельскохозяйственной продукции в домашних хозяйствах населения является наиболее масштабной формой нестандартной занятости в российской экономике.

Здесь стоит отметить, что с институциональной точки зрения российское сельское хозяйство организовано крайне необычно. Ведущими агропроизводителями выступают не сельскохозяйственные предприятия и не крестьянские фермерские хозяйства, а подсобные хозяйства населения, для которых эта деятельность является дополнительной (по отношению к другим формам занятости их членов) или вспомогательной (по отношению к другим источникам доходов). В настоящее время на долю ЛПХ приходится свыше половины всей производимой в стране сельскохозяйственной продукции²². Почти 60% российских домохозяйств владеют землей в той или иной форме²³. В городских поселениях земельные участки имеются примерно у половины домохозяйств, а в сельской местности практически у всех.

Не удивительно поэтому, что попытки количественных оценок занятости в ЛПХ начали предприниматься Госкомстатом России сразу же, как только было организовано проведение ОНПЗ. Эти попытки могут служить драматической иллюстрацией того, как сильно результаты статистических наблюдений зависят от структуры опросных листов и формулировок конкретных вопросов. Первоначально в 1992-1996 годах анкеты обследований включали вопрос, адресованный только тем лицам, которые производят сельскохозяйственную продукцию в домашнем хозяйстве для продажи. Однако результаты оказались обескураживающими: по данным ОНПЗ получалось, что производством сельскохозяйственной продукции в ЛПХ с целью ее реализации на рынке было занято не более 50 тысяч человек (Таблица 5)! Эти цифры были настолько неправдоподобны, что Госкомстат России никогда не публиковал их, а в 1997 году вообще исключил соответствующий вопрос из анкет ОНПЗ.

Таблица 5. Первичная занятость в личных подсобных хозяйствах населения, 1992-2002

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. 1992-1995, - октябрь, 1996 - март, 1999-2002 - среднее по четырем квартальным обследованиям. В 1997-1998 гг. информация о занятости в ЛПХ не собиралась.
2. Оценки в данной таблице приведены без учета лиц, которые имеют работу в формальном секторе экономики и для которых деятельность в ЛПХ является дополнительной.
3. В рамках ОНПЗ лица, производящие продукцию в ЛПХ только для собственного потребления и при этом не имеющие другого доходного занятия, квалифицируются как экономически неактивные.
4. Для 1999-2002 гг. в скобках приводятся цифры, относящиеся к ноябрю. Это дает возможность сопоставить их с данными для 1992-1996 гг., когда обследования проводились в октябре или марте и, следовательно, не захватывали пика аграрного сезона.

Однако в 1999 году он был введен вновь, но на этот раз в полностью измененной формулировке. Теперь респондентов стали спрашивать об их участии в домашнем производстве товаров и услуг не только для реализации на рынке, но и для собственного конечного потребления. Новые результаты превысили прежние сразу на несколько порядков. Согласно полученным оценкам, в 1999-2000 годах деятельностью в ЛПХ было охвачено свыше 20 млн. человек, в том числе около 3 млн. производили сельскохозяйственную продукцию на продажу, не имея никакого другого доходного занятия (Таблица 5).

Но и это еще не конец истории. В 2001 году анкеты ОНПЗ были пересмотрены вновь. Во-первых, в ключевой вопрос, относящийся к производственной деятельности в ЛПХ, было внесено важное уточнение. Дело в том, что в первоначальной формулировке многие респонденты могли воспринимать его как адресованный исключительно сельским жителям, имеющим приусадебные участки, но не касающийся горожан-дачников. Уточненная формулировка минимизировала вероятность такого недопонимания. Во-вторых, в анкеты был включен дополнительный вопрос об участии респондентов в домашних заготовках (сборе грибов, ягод и т.п.). В результате этих изменений численность занятых в ЛПХ возросла дополнительно более чем на 6 млн. человек, а для пика аграрного сезона, приходящегося на август, "прирост" составил астрономическую цифру - порядка 15 млн. человек! (См. оценки за 2001-2002 годы в Таблице 5.)

Уже отмечалось, что деятельность в ЛПХ является наиболее представительной формой нестандартной занятости в российской экономике. Так, в 2002 году производством сельскохозяйственных продуктов "на дому" было занято 27,1 млн. человек, а в самом "горячем" месяце (августе) их численность превышала 40 млн. (Таблица 6). Почти 4 млн. человек производили сельскохозяйственную продукцию в ЛПХ для продажи ("рыночный сегмент") и 23,2 млн. человек - исключительно для собственного конечного потребления ("нерыночный сегмент"). Для 12,3 млн. человек работа в подсобном сельском хозяйстве являлась единственной (первично занятые), а для 14,8 млн. дополнительной (вторично занятые). Примерно половина занятых в ЛПХ трудились на своих приусадебных и дачных участках менее 15 и примерно половина -15 и более часов в неделю.

Таким образом, в настоящее время сектор самообеспечения российской экономики охватывает около четверти всего взрослого населения страны, а в пик аграрного сезона уровень занятости в нем приближается к 40%. Для такой индустриализованной и урбанизированной страны как Россия эти показатели выглядят более чем парадоксально.

Основные формы квази-безработицы

Временно уволенные работники (temporary laid-off workers). Согласно методологическим установкам МОТ, временно отсутствующих работников, сохраняющих формальную связь со своими рабочими местами, следует рассматривать как занятых, тогда как временно отсутствующих работников, не имеющих подобной формальной связи, - как безработных, но только если они удовлетворяют формальным критериям поиска работы и готовности к ней²⁴. Однако законы, нормы и традиции, регулирующие национальные рынки труда в различных странах, могут сильно отличаться. В экономиках, где широко распространена практика временных увольнений, стандартный подход может вести к серьезной недооценке действительных масштабов недоиспользования трудовых ресурсов. Поэтому статистические службы многих стран (например, Бюро статистики труда США) предпочитают использовать ослабленный критерий поиска и классифицировать временно уволенных работников, ожидающих возвращения на прежнее место работы, как безработных, даже если в обследуемый период они не предпринимали активных попыток по трудоустройству.

В России данные о временно уволенных работниках, ожидавших приглашения на прежнее место работы, доступны для очень ограниченного периода - 1992-1996 годов. Как уже упоминалось, в трактовке этого "трудного случая" позиция Госкомстата России оказывается ближе к позиции МОТ, чем БСТ США. Временно уволенные работники, которые не вели поиска, квалифицировались в рамках ОНПЗ как экономически неактивные даже в тех случаях, когда они ожидали возвращения на прежнее место работы. С 1997 года пункт о временно уволенных работниках был исключен из анкет обследований рабочей силы. Хотя по чисто методологическим соображениям это решение, возможно, заслуживает критики, оно едва ли имело сколько-нибудь значительный количественный эффект.

Действительно, как следует из данных, представленных в Таблицах 7 и 8, в 1996 году (последний год, по которому имеются данные) доля временно уволенных работников, ожидавших приглашения с прежнего места работы, не достигала даже 2% от численности безработных, а по отношению к численности экономически неактивного населения составляла всего лишь 0,1%. Соответственно включение этой группы в состав безработных почти никак не отражается на оценках уровня безработицы в России. Впрочем, в этом нет ничего неожиданного. Для российского рынка труда временные увольнения являются скорее экзотикой, так как сокращения по инициативе работодателей практически всегда осуществляются в форме постоянных, а не временных увольнений (см. соответствующие оценки в Таблице 8).

Таблица 7. Безработные по вынужденным причинам, 1992-2002

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. 1992-1995, 1997-1998 - октябрь, 1996 - март, 1999-2002 - среднее по четырем квартальным обследованиям.
2. С 1997 г. Госкомстат России перестал собирать информацию о временно уволенных работниках, ожидающих приглашения на прежнее место работы.

Таблица 8. Распределение взрослого населения России по основным статусам на рынке труда, 1992-2002

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. 1992-1995, 1997-1998 - октябрь, 1996 - март, 1999-2002 - среднее по четырем квартальным обследованиям.
2. Различие между стандартным определением безработицы, используемым Госкомстатом России, и частично ослабленным определением, используемым Бюро статистики труда США, состоит в том, что согласно первому временно уволенные работники, не ведущие поиска работы, рассматриваются как экономически неактивные, тогда как согласно второму - как безработные. При выборе любого из этих определений численность занятого населения остается неизменной.

Работники, находящиеся в отпуске по инициативе работодателей (workers on involuntary leave). Вместе с тем другая пограничная группа, на первый взгляд, мало отличающаяся от временно уволенных работников, оказывается в российских условиях достаточно многочисленной.

Речь идет о работниках, находящихся в вынужденных административных отпусках. Среди российских предприятий такие отпуска завоевали большую популярность в качестве удобного механизма адаптации и широко использовались ими в разгар кризиса в середине 1990-х годов. По данным ОНПЗ, к категории вынужденных "отпускников" относились в этот период примерно 1% всех занятых, а альтернативные источники, базирующиеся на данных обязательной отчетности крупных и средних предприятий, дают еще более высокие оценки - 2-3% (см. Таблицу П-2).

Таблица П-2. Показатели вынужденной неполной занятости на средних и крупных предприятиях, 1993-2002

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Публикации Госкомстата России содержат данные о количестве работников, находившихся в административных отпусках в течение месяца. Расчет доли работников, находившихся в отпусках в данный момент времени, производился путем умножения официальных показателей на поправочный коэффициент, равный отношению между средней продолжительностью административных отпусков за тот или иной месяц и числом рабочих дней в этом месяце. В скобках приводятся оценки численности работников средних и крупных предприятий, переведенных на неполное рабочее время или находившихся в административных отпусках, в процентном отношении ко всем занятым в экономике.
2. Значком (*) отмечены оценки автора. В 1993-1997 гг. круг наблюдаемых отраслей, а также формат предоставляемой информации неоднократно менялись. Этим объясняется необходимость корректировки исходных данных за указанные годы. В основу дооценок положены соотношения между различными показателями вынужденной неполной занятости, наблюдавшиеся в 1998 г. (для переводов на неполное рабочее время) и в 1996 г. (для административных отпусков).

Практика административных отпусков уже обсуждалась нами в предыдущем разделе. Однако имеет смысл взглянуть на нее еще раз под несколько иным углом зрения. В соответствии с общепринятыми методологическими критериями работники, находящиеся в вынужденных отпусках, рассматриваются как "занятые", хотя и включаются при этом в состав особой группы "недозанятых по времени" (вместе с другими работниками, отсутствующими на своих рабочих местах или работающими меньше обычного по экономическим причинам). Но ряд исследователей - как отечественных, так и зарубежных - склонны ставить знак равенства между российской практикой административных отпусков и американской практикой временных увольнений. В результате российские вынужденные "отпускники" квалифицируются ими как безработные²⁵.

На наш взгляд, подобная аналогия не имеет под собой достаточных оснований. Дело в том, что у российских работников, отправленных в принудительные отпуска, в отличие от временно уволенных американских работников формальная связь со своими рабочими местами практически никогда не прерывается:

• обычно они уверены, что после окончания вынужденного отпуска обязательно вернутся к прежней деятельности;
  
• в большинстве случаев дата возвращения на рабочие места известна им заранее;
  
• их трудовые книжки продолжают храниться в отделах кадров предприятий;
  
• у них сохраняется доступ к социальным услугам, которые предоставляют их предприятия;
  
• все институты (налоговые и статистические органы, профсоюзы, суды и др.) рассматривают таких работников как "занятых" (как часть списочного персонала предприятий);
  
• пребывание в вынужденных отпусках засчитывается в общий трудовой стаж работников;
  
• наконец, согласно действующему трудовому законодательству, работникам, отправленным в вынужденные отпуска, должна выплачиваться компенсация в размере не менее двух третьих от их заработка и в большинстве случаев она им действительно предоставляется. Так, по данным административной статистики, в 2002 г. такую компенсацию получали примерно 70% работников крупных и средних предприятий, побывавших в вынужденных административных отпусках (Движение рабочей силы, 2003)²⁶.

Таким образом, если придерживаться методологических установок МОТ и считать решающим критерием при определении статуса индивида наличие или отсутствие у него формальных связей с рабочим местом, то тогда российских вынужденных "отпускников" следует безусловно признавать занятыми. Именно так они и квалифицируются в ОНПЗ. Стоит также напомнить, что после того, как российской экономике удалось выйти на траекторию роста, практика вынужденных отпусках утратила свою былую популярность (см. предыдущий раздел). Как уже говорилось, в 2002 г. доля работников, находящихся в вынужденных отпускниках, в общей численности занятых упала до совершенно незначимой величины - 0,1%.

Отчаявшиеся работники (discouraged workers). Отчаявшиеся работники представляют собой группу, чей статус вплотную примыкает к статусу безработных. Фактически их отличает от безработных один-единственный признак: отсутствие в текущий период активных попыток по трудоустройству.

Наиболее полное и детализированное определение категории отчаявшихся работников выработано Бюро статистики труда США (в официальных документах МОТ такое определение отсутствует). БСТ относит к ней экономически неактивных лиц, которые хотели бы иметь работу, были готовы к ней приступить и искали ее в течение какого-то времени на протяжение последних 12 месяцев, но затем прекратили поиск по причинам, обусловленным состоянием рынка труда. Имеются в виду такие причины как отсутствие на нем подходящих рабочих мест; неспособность найти работу после длительных безуспешных попыток; недостаток образования, профессиональной подготовки или трудового опыта; неподходящий возраст (слишком молодой или слишком пожилой с точки зрения работодателей); другие препятствия для получения работы (например, дискриминация или судимость).

Статистические службы других стран используют для выделения группы отчаявшихся сходный список причин, способных побуждать безработных к отказу от дальнейших поисков работы. Однако в большинстве из них используется менее жесткий подход, при котором критерии готовности к работе и наличия прошлого опыта поисковой активности не принимаются во внимание. Аналогичного подхода придерживается и Госкомстат России. Для лиц, не входящих в состав экономически активного населения, в анкетах ОНПЗ не предусмотрено вопросов, касающихся готовности к работе и опыта поиска в недавнем прошлом. Кроме того, в 1994-1996 гг. им не задавался и более общий вопрос о наличии у них желания иметь работу²⁷.

В то же время перечень причин непоиска в анкетах ОНПЗ не столь полон, как в анкетах обследований рабочей силы многих других стран. Фактически Госкомстат России формирует категорию отчаявшихся работников из двух подгрупп экономически неактивного населения, которые желают иметь работу, но при этом не ведут поиска на рынке труда. Во-первых, это лица, которые потеряли надежду найти работу после длительных безуспешных попыток. Во-вторых, это лица, которые уверены, что на рынке для них нет никакой подходящей работы. На наш взгляд, к ним следовало бы добавить еще одну подгруппу (впрочем, не слишком многочисленную): лиц, которые не знают, где и как искать работу.

Такой частично скорректированный подход был использован нами при оценке численности отчаявшихся работников в российской экономике. Как видно из данных, представленных в Таблице 9, в 1992-2002 гг. она колебалась в пределах от 0,5 до 2 млн. человек, что составляло 10-20% от общей численности безработных. Введение в 1997 году критерия желания иметь работу привело к некоторому ее сокращению. Трое из каждых четырех отчаявшихся работников обладали опытом работы в прошлом, тогда как примерно у каждого четвертого он отсутствовал. На протяжении всего периода наблюдений это соотношение оставалось достаточно устойчивым.

Таблица 9. Отчаявшиеся работники, 1992-2002

ПРИМЕЧАНИЯ::
1. 1992-1995, 1997-1998 - октябрь, 1996 - март, 1999-2002 - среднее по четырем квартальным обследованиям.
2. Скорректированная численность безработных представляет собой сумму безработных и отчаявшихся работников.
3. Для 1992-1996 гг. категория отчаявшихся работников включает лиц, которые не вели поиска работы, так как отчаялись найти ее после длительных поисков. Для 1997-2002 гг. она включает лиц, которые не вели поиска работы, так как отчаялись найти ее после длительных поисков; не видели возможности найти работу; не знали, где и как ее искать. Для экономически неактивных лиц Госкомстат России не собирает информацию об их готовности к работе и наличии у них прошлого опыта поисковой активности. Кроме того, в 1992-1996 гг. не собиралась также и информация об их желании работать. Эти ограничения вели к завышению численности отчаявшихся работников в данных ОНПЗ Госкомстата России.
4. Для 1997-2002 гг. в скобках приводятся официальные оцени численности отчаявшихся работников, которые рассчитывались без группы экономически неактивных лиц, не знающих, где и как искать работу.

Включение отчаявшихся работников в состав безработных повышает оценки уровня безработицы для России на 1,5-2 процентных пункта. Это весьма ощутимая "прибавка". Если обратиться к странам с переходной экономикой, то уровень отчаявшихся, существенно ниже российского, имели Чехия и Словакия (0,2%-0,3%). Однако на фоне Болгарии или Румынии, где соответствующий индикатор достигал 4%-5%, ситуация в России выглядела все же менее критической.

"Прочие группы, слабо связанные с рынком труда" ("other marginally attached workers"). Среди незанятого населения принято выделять лиц, тесно связанных с рынком труда и связанных с ним лишь опосредованно. К первым относятся безработные, ко вторым - отчаявшиеся работников и некоторые другие пограничные группы. Как уже отмечалось, граница между ними определяется по признаку наличия/отсутствия активного поиска работы.

К "прочим группам, слабо связанным с рынком труда" Бюро статистики труда США относит лиц, которые хотели бы иметь работу, были готовы к ней приступить и занимались поисками трудоустройства в течение какого-то времени на протяжении последних 12 месяцев, но при этом не вели в обследуемый период поиска по причинам, не имеющим - в отличие от отчаявшихся работников - прямого отношения к рынку труда (таким как уход за детьми, транспортные проблемы и т.п.).

Как уже говорилось, для экономически неактивного населения Госкомстат России не собирает данных ни о готовности к работе, ни о ведении поиска в недавнем прошлом, что создает определенные трудности при оценке численности отчаявшихся работников. Однако для попыток оценить численность "прочих групп, слабо связанных с рынком труда" данное обстоятельство оказывается фатальным. Без двойного фильтра, состоящего из ответов на вопросы о готовности к работе и прошлой поисковой активности, отделить эту категорию от тех, кто полностью утеряли связь с рынком труда, и определить ее размеры не удается даже приблизительно. Можно только догадываться, насколько масштабной является подобная форма квази-безработицы в российских условиях.

Альтернативные оценки уровней занятости и безработицы

Данные о распространенности на российском рынке труда атипичной занятости и квази-безработицы позволяют ответить на вопрос, насколько чувствительными к изменениям в используемых измерительных процедурах являются официальные показатели занятости и безработицы, публикуемые Госкомстатом России. Правы ли критики, утверждающие, что при учете различных нестандартных форм трудовых отношений "портрет" российского рынка труда становится принципиально иным?

Обратимся сначала к альтернативным оценкам уровня занятости (employment-population ratio). Их ряд представлен в Таблице 10 и на рисуноке 1 индикаторами от E-1 (при использовании наиболее широкого подхода к определению границ занятого населения) до E-4 (при использовании наиболее узкого подхода к определению его границ).

Таблица 10. Альтернативные оценки уровня занятости в России (в % от численности населения 15-72 года), 1992-2002

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. 1992-1995, 1997-1998 - октябрь, 1996 - март, 1999-2002 - среднее по четырем квартальным обследованиям.
2. В скобках приводятся оценки уровня занятости при включении в состав занятых только тех лиц, производящих сельскохозяйственную продукцию в ЛПХ для собственного потребления и при этом не имеющих другого доходного занятия, которые заняты этой деятельностью 15 и более часов в неделю.
3. В 1992-1998 гг. официальные оценки численности занятых не учитывали лиц, производивших сельскохозяйственную продукцию в ЛПХ для продажи на рынке и при этом не имевших другого доходного занятия.

Рисунок 1. Альтернативные оценки уровня занятости, 2002, %

Как уже отмечалось, несмотря на глубокий и затяжной трансформационный кризис уровень занятости в российской экономике оставался достаточно высоким на протяжении всего пореформенного периода. По официальным оценкам, в настоящее время он близок к отметке 60%, что является одним из самых высоких показателей среди всех стран с переходной экономикой (индикатор E-0 в Таблице 10). Насколько меняется эта оценка при корректировках, учитывающих различные формы нестандартной занятости?

Наиболее значимая из них связана с первично занятыми в нерыночном сегменте ЛПХ - теми, кто не имея другого доходного занятия, производит сельскохозяйственную продукцию в домашнем хозяйстве для собственного потребления. По методологии ОНПЗ, такие лица относятся либо к безработным, либо экономически неактивным. Но если исходить из более расширительной трактовки и классифицировать их в качестве занятых, то тогда уровень занятости в России повышается на целых 10 процентных пунктов, достигая отметки 70% (показатель E-1). Во многих странах для схожей категории населения - неоплачиваемых семейных работников - применяется количественный критерий, основанный на продолжительности рабочего времени: те, кто работают 15 и более часов в неделю, считаются занятыми, те, кто меньше, - незанятыми. Даже если применить этот ограничивающий критерий к лицам, работающим в нерыночном сегменте российского подсобного сельского хозяйства, "прибавка" к официальному уровню занятости все равно останется достаточно существенной - 5 процентных пунктов (см. соответствующие оценки в Таблице 10).

Напомним, что официальные оценки Госкомстата России относятся к населению в возрасте 15-72 года. При пересчете на более узкий интервал - 15-64 года - уровень занятости в России, скорректированный на первичную занятость в нерыночном сегменте ЛПХ, увеличивается до 73% и вообще оказывается одним из самых высоких в мире! По степени вовлеченности населения в трудовую активность все другие страны с переходной экономикой остаются далеко позади. Во всем мире показатели, сопоставимые с российскими, имеют только США и скандинавские страны²⁸.

Следующий индикатор - E-2 - оценивался при исключении из состава занятого населения всех неоплачиваемых семейных работников, а также лиц, первично занятых в рыночном сегменте ЛПХ (т. е. производящих сельскохозяйственную продукцию в домашнем хозяйстве для продажи и не имеющих при этом другого доходного занятия). По сравнению с официальными оценками это приводит к снижению уровня занятости примерно на 2 процентных пункта. Остальные корректировки, связанные с исключением из состава занятых половины недозанятых работников (E-3) и половины работников, вынужденно работающих неполную рабочую неделю (E-4), практически никак не отражаются на его величине. С любыми "понижающими" поправками уровень занятости в России все равно остается неожиданно высоким для страны, которая лишь недавно вышла из глубокой и затяжной трансформационной рецессии.

Альтернативные методы измерения уровня безработицы дают не столь однозначные результаты. Соответствующие оценки представлены в Таблице 11 и на рис. 2 индикаторами от U-1 (при использовании наиболее узкого подхода к определению безработицы) до U-7 (при использовании наиболее широкого подхода к ее определению). При их построении мы стремились, насколько это было возможно, следовать методологии БСТ США.

Таблица 11. Альтернативные оценки уровня безработицы в России (в % от численности экономически активного населения), 1992-2002

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. 1992-1995, 1997-1998 - октябрь, 1996 - март, 1999-2002 - среднее по четырем квартальным обследованиям.
2. Уровень "некраткосрочной" безработицы рассчитывался как отношение численности безработных с продолжительностью поиска свыше 3 месяцев к численности экономически активного населения.
3. Уровень "вынужденной" безработицы рассчитывался как отношение безработных, потерявших работу вследствие вынужденных увольнений или окончания срока временной работы, к численности экономически активного населения.
4. В рамках ОНПЗ оценка численности прочих групп, "слабо связанных с рынком труда", оказывается невозможной, так как Госкомстат России не собирает информацию об готовности экономически неактивных лиц к работе и наличии у них опыта поиска работы в недавнем прошлом.
5. При оценке показателей U-3-U7 численность экономически активного населения корректировалась с учетом групп, которые дополнительно включались в состав безработных.

Рисунок 2. Альтернативные оценки уровня безработицы, 2002, %

По официальным данным, в 2002 году уровень безработицы в России составлял 8% (показатель U-0). При исключении краткосрочных безработных (с продолжительностью поиска менее 3 месяцев) он снижается, но не слишком заметно - приблизительно до 6% (индикатор U-1). Это означает, что в российских условиях подавляющему большинству безработных не удается быстро и без особых затруднений возвращаться в ряды занятых. В то же время уровень "вынужденной" безработицы (учитывающий только тех, кто потерял работу в результате вынужденного увольнения или истечения срока временного контракта) составляет всего лишь 2,5% (индикатор U-2)²⁹. По международным стандартам это чрезвычайно низкий показатель. По-видимому, здесь мы сталкиваемся с одной из наиболее характерных черт российской модели рынка труда. Когда возникает необходимость в сокращении численности персонала, российские предприятия крайне неохотно прибегают к вынужденным увольнениям, предпочитая вместо этого стимулировать добровольный отток работников посредством снижения заработной платы, задержек в ее выплате, административных отпусков и т.п. Так, в 2002 году увольнения по сокращению штатов затрагивали составляли менее 1% от среднесписочной численности персонала крупных и средних предприятий и на их долю приходилось менее 5% от общего количества выбытий³⁰.

Добавление временно уволенных работников, ожидавших приглашения на прежнее место работы, практически не отражается на оценках уровня безработицы (индикатор U-3). В отличие от этого включение в состав безработных отчаявшихся работников (U-4) увеличивает его весьма существенно - на 1,6 процентных пункта. Что касается прочих групп, "слабо связанных с рынком труда", то по поводу их "вклада" в безработицу ничего определенного сказать нельзя из-за отсутствия необходимой информации. (Другими словами, оценка индикатора U-5 оказывается невозможной.) Наконец, показатели безработицы меняются крайне незначительно, если прибавить к численности безработных половину работников, вынужденно работающих неполную рабочую неделю, (U-6)³¹ и половину работников, недозанятых по экономическим причинам (U-7). "Прибавка" составит всего лишь 0,6 процентных пункта.

Как видим, использование иных, менее жестких определений безработицы вместо конвенционального определения МОТ не вносит каких-либо принципиальных изменений в оценку ситуации на российском рынке труда. При любых "повышающих" поправках безработица в России продолжает оставаться более низкой, чем во многих, казалось бы, куда более успешных стран Центральной и Восточной Европы

Сравнительный анализ данных, представленных в Таблицах 10 и 11, позволяет сформулировать два важных вывода. Во-первых, на протяжении всего рассматриваемого периода траектории изменения альтернативных индикаторов занятости и безработицы практически не отличались от траекторий изменения официальных показателей. Во-вторых, оценки уровней занятости и безработицы демонстрировали высокую степень "методологической устойчивости", то есть мало менялись при модификациях стандартных определений занятости и безработицы, ослаблявших или ужесточавших заложенные в них критерии (значимым исключением являлась только занятость в ЛПХ). Это означает, что при использовании альтернативных измерителей занятости и безработицы "портрет" российского рынка труда в общем и целом остается примерно таким же, как и при использовании их конвенциональных измерителей.

Заключение

Основные результаты нашего анализа могут быть суммированы в следующих положениях:

• общие определения занятости и безработицы, используемые в рамках ОНПЗ, практически не отличаются от "канонических" определений, содержащихся в методологических рекомендациях МОТ;
  
• известная неоднозначность существует в связи с трактовкой двух категорий - во-первых, первично занятых в нерыночном сегменте ЛПХ, и, во-вторых, временно уволенных работников, ожидающих приглашения с прежнего места работы;
  
• в формальном секторе российской экономики временный (срочный) найм является единственной широко используемой формой нестандартной занятости. Все другие формы атипичной занятости - неполная занятость, недозанятость по времени и т. д. - имеют явно второстепенное значение;
  
• в пик аграрного сезона до 40% взрослого населения России оказывается вовлечено в производственную деятельность на приусадебных и дачных участках. Достаточно неожиданно видеть, что в такой индустриализованной и урбанизированной стране, располагающей высокообразованной рабочей силой и развитой сферой услуг, какой является сегодняшняя Россия, существует гигантский анклав экономики самообеспечения, в функционирование которого вовлечена почти половина всех ее жителей;
  
• интерпретация российской практики вынужденных отпусков по аналогии с американской практикой временных увольнений вводит в заблуждение, поскольку в России большинство работников при отправке в принудительные отпуска не теряют формальных связей со своими рабочими местами;
  
• временные увольнения не имеют сколько-нибудь заметного распространения в российской экономике;
  
• российский рынок труда характеризуется достаточно высоким уровнем отчаявшихся работников, достигающим 1,5-2% от численности экономически активного населения;
  
• ОНПЗ не содержат данных, которые позволили бы оценить численность прочих групп, сохраняющих в ослабленном виде связь с рынком труда;
  
• динамика альтернативных показателей уровней занятости и безработицы в России практически совпадала с динамикой официальных показателей, рассчитываемых Госкомстатом России;
  
• в контексте российского рынка труда конвенциональные показатели занятости и безработицы демонстрируют слабую чувствительность к изменениям в исходных определениях, высокую степень устойчивости к любым их корректировкам, независимо от того, какой характер они носят - повышающий или понижающий. Единственное исключение - производственная деятельность в секторе ЛПХ, учет которой в полном объеме повышает уровень занятости в России почти до 73% и делает его одним из самых высоких в мире;
  
• с точки зрения уровней занятости и безработицы место России в ряду других постсоциалистических стран не меняется, если от официальных оценок, основанных на конвенциональных определениях МОТ, перейти к альтернативным показателям, учитывающим степень распространенности различных нестандартных форм трудовых отношений;
  
• наиболее общий и интуитивно неочевидный вывод состоит в том, что "стандартные" формы занятости абсолютно доминируют на российском рынке труда. Подавляющее большинство российских работников продолжают трудиться полное рабочее время на условиях постоянной занятости.

Здесь, однако, необходимо сделать две существенных оговорки. Во-первых, в условиях переходных рынков труда разного рода промежуточные состояния могут плохо "схватываться" официальными обследованиями, проводимыми государственными органами статистики. Работники с атипичными формами занятости могут быть менее доступны для интервьюеров, чем "обычные" работники; из-за глубоко укоренившегося недоверия к государству многие респонденты могут отказываться давать правдивую информацию о неконвенциональном режиме своей занятости; значительная часть ответов неизбежно поступает не от самих работников, а от членов их семей, которые могут быть недостаточно хорошо информированы о нестандартных условиях, в которых протекает трудовая деятельности их близких и т. д. Отсюда - реальная опасность серьезных смещений и искажений в получаемой информации. По крайней мере, все остальные доступные источники данных о российском рынке труда (не только административная статистика, но и независимые выборочные обследования - такие как опросы ВЦИОМ, РМЭЗ и другие), как правило, выводят на более высокие оценки масштабов нестандартной занятости, чем ОНПЗ Госкомстата России³². Во-вторых, все показатели, обсуждавшиеся в нашей работе, являются показателями "запасов" и измеряют количество работников с тем или иным промежуточным статусом по состоянию на определенный момент времени. Но если работники сохраняют подобный статус лишь на очень короткий срок, то тогда небольшие по размерам "запасы" могут сосуществовать с весьма внушительными "потоками". Похоже, именно так чаще всего обстояло дело с административными отпусками и переводами на неполное рабочее время: хотя в любой данный момент времени степень их распространенности была относительно невелика, в течение года через них могла проходить огромная масса работников (см. Таблицу П-2).

Тем не менее было бы ошибкой недооценивать значение полученных нами результатов. Они свидетельствуют, что высокая занятость и умеренная безработица в условиях российского рынка труда не являются статистическим артефактом, а отражают реально присущую ему гибкость функционирования. Они показывают также, что в отличие от многих других переходных экономик, где ослабление жестких критериев, заложенных в стандартных определениях МОТ, и переход к альтернативным способам измерения могут приводить к заметному снижению уровней занятости и повышению уровней безработицы³³, в России эти показатели сохраняют высокую степень устойчивости по отношению к любым методологическим подвижкам.

1 - Капелюшников Р. И., Вишневская Н. Т. Феномен российской безработицы: динамика, структура, специфика. М.: МОНФ, 2003
2 - Standing, Guy. Russian Unemployment and Enterprise Restructuring: Reviving Dead Souls. New York: St. Martin Press, 1996; Четвернина Т., Соболева И. "Уровень безработицы в России и методы его измерения". Вопросы экономики, 1999, N 11
3 - Standing, Guy. The Disappearing Men: Myths and Distortions of Russian Unemployment and Women's Employment. Geneva: International Labour Organisation, 1998
4 - Breggar, John E., and Steven E. Haugen. "BLS Introduces New Range of Alternative Unemployment Measures." Monthly Labor Review, October, 19-27, 1995, р. 20
5 - Carre, Francoise, Ferber, Marianne, Golden, Lonni, and Stephen A. Herzenberger (eds.). Nonstandard Work: The Nature and Challenges of Changing Employment Arrangements. Urbana, IL: Industrial Relations Research Association, 2000
6 - Многие из этих ограничений сохранились и в новом Трудовом кодексе, принятом в 2002 г. (Трудовой кодекс, 2002; Капелюшников и Гимпельсон, 2004).
7 - подробнее об особенностях российской непостоянной занятости см.: Гимпельсон В. Е. Временная или непостоянная занятость в России: данные, уровень, динамика, распространенность. Препринт WP#/2004/02. - М.: ГУ ВШЭ, 2004
8 - ILO. Key Indicators of the Labour Markets. Geneva: International Labour Office: Geneva, 2002
9 - Lemaitre, Georges, Marianna, Pascal, and Alois van Bastelaer. "International Comparisons of Part-Time Work". OECD Economic Studies, Vol. 29 (1), 139-151, 1997
10 - Там же
11 - Трудовой кодекс Российской Федерации. М.: Норма, 2002
12 - ОЭСР ведет большую работу по гармонизации статистики неполной занятости в странах-участницах. С этой целью для определения неполной занятости применяется единообразный количественный критерий - продолжительность обычного рабочего времени менее 30 часов в неделю. При использовании такого "количественного" подхода уровень неполной занятости в России оказывается того же порядка, как и при использовании "качественного" подхода - 2,7% в 2002 г. В новейших разработках МОТ (ILO, 2003) проводится мысль, что идентификация работника в качестве полностью или неполностью занятого должна осуществляться исходя из суммарной продолжительности рабочего времени на основном и на всех дополнительных рабочих местах, на которых он трудится. К сожалению, ОНПЗ не содержат информации об обычной продолжительности рабочего времени для дополнительной занятости.
13 - ILO. Key Indicators of the Labour Markets. Geneva: International Labour Office: Geneva, 2002
14 - Помимо понятия "недозанятости по времени" в документах МОТ фигурирует также родственное понятие "неадекватной занятости" (ILO, 2002). Оно охватывает три категории работников: 1) лиц, стремившихся в обследуемый период сменить место работы, поскольку их профессиональные навыки использовались на нем неполностью; 2) лиц, стремившихся в обследуемый период сменить место работы из-за неадекватности дохода, который они получали за свой труд; 3) лиц с избыточным количеством рабочих часов, которые в обследуемый период пытались или хотели найти работу с меньшей продолжительностью труда. Поскольку измерение "неадекватной занятости" затруднено, в подавляющем большинстве стран статистический анализ ограничивается выделением только "недозанятости по времени".
15 - ILO. Key Indicators of the Labour Markets. Geneva: International Labour Office: Geneva, 2002; Движение рабочей силы, неполная занятость и отработанное время: январь-декабрь 2002 года. М.: Госкомстат России, 2003, с. 74
16 - ILO. Key Indicators of the Labour Markets. Geneva: International Labour Office: Geneva, 2002
17 - OECD Employment Outlook 1995. Paris: Organisation for Economic Cooperation and Development, 1995
18 - Там же
19 - Из-за сохраняющейся терминологической путаницы в подавляющем большинстве стран категория недозанятых работников строится как внутренне неоднородная и включающая две подгруппы, при идентификации которых используются различные критерии (OECD, 1995). Первая - это лица, которые не смогли найти работу на полное рабочее время (неявная точка отсчета - сравнение "обычной" и предполагаемой "нормальной" продолжительности рабочей недели). Вторая - это лица, которые в обследуемый период временно отсутствовали на рабочем месте или работали меньше, чем обычно, по экономическим причинам (неявная точка отсчета - сравнение "фактической" и "обычной" продолжительности рабочей недели).
20 - Интересно также отметить, что большинство таких работников трудились на своих семейных предприятиях 15 и более рабочих часов в неделю (см. Таблицу 4).
21 - Россия в цифрах. М.: Госкомстат России, 2003
22 - Там же
23 - Российский статистический ежегодник. М.: Госкомстат России, 1998
24 - ILO. Yearbook of Labour Statistics. Geneva: International Labour Office: Geneva, 2001
25 - Standing, Guy. Russian Unemployment and Enterprise Restructuring: Reviving Dead Souls. New York: St. Martin Press, 1996; Standing, Guy. The Disappearing Men: Myths and Distortions of Russian Unemployment and Women's Employment. Geneva: International Labour Organisation, 1998.
26 - Согласно "старому" КЗоТ, компенсация наемным работникам при их отправке в вынужденные отпуска должна была составлять не менее двух третьих от тарифной ставки/должностного оклада (Кодекс законов о труде, 2001).
27 - Вследствие этого оценки Госкомстата России могут быть сильно смещены по сравнению с оценками Бюро статистики труда США в сторону завышения численности отчаявшихся работников. Когда БСТ стало учитывать при определении отчаявшихся работников критерии готовности к работе и ее поиска в недавнем прошлом, их численность уменьшилась вдвое (Breggar and Haugen, 1995).
28 - Для большинства индустриально развитых стран верхняя граница интервала 15-64 года примерно соответствует законодательно установленному в них возрасту выхода на пенсию. Как известно, в России пенсионный возраст намного ниже (55 лет для женщин, 60 лет для мужчин). С учетом этих различий в пенсионном законодательстве показатели занятости в России можно было бы назвать не просто высокими, а сверхвысокими.
29 - В этом смысле российский рынок труда является противоположностью американского, где преобладают безработные, с одной стороны, "краткосрочные" (по продолжительности поиска) и, с другой стороны, "вынужденные" (по причинам незанятости). См. выше, Вставку 1.
30 - Россия в цифрах. М.: Госкомстат России, 2003
31 - Прибавляя к безработным половину работников с неполной занятостью по вынужденным причинам, мы следуем первоначальному подходу Бюро статистики труда США (Breggar and Haugen, 1995). Он представляется более корректным, чем нынешняя методология БСТ, согласно которой при оценке индикатора U-6 в его числитель включаются все работники с неполной занятостью по экономическим причинам.
32 - См. ВЦИОМ. Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения, 1993-2003 (различные выпуски); Earle, John S., and Sabirianova, Klara Z. Recent Developments in Russian Labor Markets: New Evidence from RLMS. Paper Presented at the Conference of 9th Round of the Russian Longitudinal Survey (RLMS). Moscow, 2001. Впрочем, эти источники также не свободны от серьезных недостатков, главный из которых - недостаточная репрезентативность.
33 - Анализ показывает, что, например, для Румынии переход от официального показателя E-0 к показателю E-4 приводит к снижению уровня занятости на 16,2 процентных пункта, а переход от официального показателя U-0 к показателю U-6 приводит к повышению уровня безработицы на 4,5 процентных пункта. Аналогичные оценки по Эстонии составляют соответственно -3,5 и +2,4 процентных пункта. Это означает, что использование альтернативных оценок вместо официальных ощутимо меняет восприятие ситуации на рынках труда этих стран (Earle et al, 2003).