Народ Франции глазами французского географа¹

Вячеслав Шупер - специально для Демоскопа

Книги по географии Франции не выходили в нашей стране очень давно, припоминается «Современная Франция» А.И. Витвера, А.Е. Слуки и Г.П. Черникова (М.: Мысль, 1969) и «Франция. Развитие экономико-географических районов» Жоржа Шабо (сокращенный перевод с французского, М.: Прогресс, 1970). И это при том, что ни одна культура не повлияла на нашу столь значительно и благотворно, как французская, а французский был родным языком русской аристократии! Ведь и Пушкин написал свои первые стихи на французском, когда ему было шесть лет, и позднее продолжал писать на этом языке. Чего стоят хотя бы строки, которые все мы помним со школьной скамьи: «Доныне дамская любовь/ не изъяснялася по-русски…» или «Как уст румяных без улыбки,/ без грамматической ошибки/ я русской речи не люблю»! Тем отраднее, что книга Жана-Робера Питта, замечательного французского географа, Президента Географического общества, обладателя многих высоких званий и престижных премий, не просто восполняет этот пробел. Она представляет очерк развития французской цивилизации в ее проекции на территорию. Эту проекцию отражают десятки карт, показывающие  центры инноваций, и региональные различия в характере питания, уровень безработицы или  молодежной преступности и распространение различных видов спорта. При этом само это развитие, рассматриваемое с древнейших времен и доведенное до анализа наиболее жгучих современных проблем, стоящих перед страной, понимается как эволюция духа, создающая и великие произведения, и материальные формы, доступные традиционным методам географического анализа. Именно поэтому можно считать, что эта книга, прежде всего, о французском народе.

Автор книги, чей русский перевод готовился долго и трудно, но все-таки поспел к окончанию Года Франции в России, патриот, но не националист. Он совершенно не склонен идеализировать ни прошлое, ни настоящее своей страны, о проблемах которой пишет не только с глубоким знанием, но, зачастую, и с болью: «Уровень образования французской рабочей силы остается недостаточным, а сами французы остаются недостаточно мобильными и в территориальном, и в профессиональном плане, будучи в массе своей не в состоянии быстро поменять свою специальность, фирму или место жительства, поскольку они до сих пор не научились динамично реагировать на изменяющуюся ситуацию в мире и быстро получать о нем новые знания. Система высшего образования неуклюже начинает приспосабливаться к запросам рынка, которые, если принять во внимание изменение половозрастной пирамиды, всё больше определяют будущее всей этой системы (с. 185-187)». Занимая почетный пост Президента² Сорбонны в 2003-2008 гг., автор настаивал на серьезных реформах высшего образования после студенческих волнений в 2008 г., включая и введение вступительных экзаменов. Это стоило ему высокой должности, но сейчас он, кажется, вновь пытается добиться осуществления давно назревших преобразований уже в качестве советника премьер-министра. Пожелаем ему успеха, а себе самим – извлечь уроки из французского опыта. Увы, мы, к сожалению, не склонны учиться не только на чужих ошибках, но даже на своих собственных.

Как сказал другой замечательный французский географ, Элизе Реклю (1830-1905), география – это история в пространстве, история – это география во времени. Именно эта великая симметрия была для автора нитью Ариадны в исследованиях своей страны, в попытках пробиться сквозь очевидное к невероятному, в стремлении вырваться за пределы расхожих мнений и взглянуть совершенно иначе на, казалось бы, привычные вещи. Ведь наука начинается там и тогда, где и когда мы не можем более довольствоваться доводами здравого смысла. В первой главе «Происхождение французов и Франции» география выступает уже не подмастерьем истории, а равноправным мастером, уверенно кладущим руку на плечо и оказывающим действенную помощь.  Любой географ долго не сможет оторвать глаз от карты на с. 39, воспроизводимой ниже, но разве не изменяет она наш взгляд не только на историческую географию Франции, но и на «прогнивший режим», свергнутый Великой французской революцией? Разве не трогательно прочитать: «Франция заплатила тяжелую дань двум мировым войнам. Между 1914 и 1918 гг. она потеряла на полях сражений 1 345 000 человек, т.е. 15,5% от числа мобилизованных в армию. К этим цифрам надо добавить 40 000 потерь среди мирных жителей и 40 000 эльзасцев и лотарингцев, погибших в войне, будучи призванными в немецкую армию (с. 41)»? Здесь, как и в главе 3 «Изобретение среды человеческой жизни», или в главе 4 «Оптимизация территории: задача государственного значения», автор выступает своего рода биологом-эволюционистом, исследующим возникновение и эволюцию разных форм отношения к природе или разных способов пространственной организации общества на различных территориальных уровнях. Здесь же анализируется и эволюция пространственной мобильности французов, равно как и ее значение для восприятия и использования среды, ведь «всего несколько десятилетий назад парижане, родившиеся на одном берегу реки, никогда в жизни не пересекали Сены! (с. 75)».

«Острый галльский смысл» (по А. Блоку) не дает автору шаркать по расхожим банальностям. В книге о географии Франции он так же восстает против общепринятых предрассудков, как и на посту Президента Сорбонны: «… остается важной другая проблема, которой до сих пор уделялось недостаточно внимания: влияние молодежи на уровень оптимизма и творческой фантазии общества и, таким образом, на темпы развития экономики. Этот вопрос никогда не рассматривается на международных конференциях демографов. Развитие ситуации во Франции показывает, однако, что снижение рождаемости никак не влияет на сокращение уровня безработицы. Необходимо прекратить раздувание неоправданных страхов и опасности сокращения населения исходя из чисто экономических факторов, то есть якобы неизбежных трудностей содержания все растущего числа пенсионеров из-за снижения численности экономически активного населения. Наоборот, вполне возможно представить, что радикальный рост продуктивности экономики в будущем позволит, работая всё меньше, производить все больше. А вот морально-духовные последствия перевертывания половозрастной пирамиды являются суровыми… Только наличие детей примиряет нас с самим фактом старения. Таким образом, упадок сил в богатых странах вроде Франции вызван, прежде всего, недостатком на улицах детских колясок. Зачем вся эта суета и борьба, если дело идет к вымиранию рода человеческого? И вот, вместо того, чтобы навести порядок у себя дома, все сходят с ума от бешеного демографического развития в бедных странах, приводящего к неизбежным миграционным потокам. При этом ссылаются на избитые постулаты мальтузианства, добавляя к ним хорошо дозированные страхи по поводу потепления климата, повышения уровня Мирового океана, истощения ресурсов³ и стараясь все это связать с иллюзорными «политически корректными» ценностями, разделяемыми только в Северной Америке и в Северной Европе (с. 48-49)».

Мы можем не вполне согласиться с автором, слишком легко отделавшимся от теории демографического перехода, по завершении которого едва ли остается возможность «навести порядок у себя дома» в плане сколько-нибудь существенного подъема рождаемости. Но мы будем солидарны в главном: в понимании исторической неизбежности изменения национального и расового состава человечества в результате более позднего прохождения демографического перехода во многих странах третьего мира. Мы будем солидарны с автором и в том, что привлечение мигрантов давно стало объективной экономической необходимостью в наиболее развитых странах, и ему нет альтернативы. Другой вопрос, какая политика должна проводиться по отношению к мигрантам. У автора есть честный и смелый взгляд на эту проблему, на котором мы и остановимся чуть ниже.

У географов принято говорить «Кто знает только одну страну, не знает ни одной». Поэтому Франция очень важна для нас и с точки зрения понимания России. Удивительные аналогии просматриваются иногда при сравнении самой обширной страны в мире с самой обширной страной в Европе. В главе 2 «Жители современной Франции» есть даже раздел «Пустая страна»: «Результатом сокращения демографического роста во Франции на протяжении последних столетий является откатывание страны по плотности населения (112 чел./км²) на последние места в Европе… Структура сельских или пригородных поселений Франции является, за исключением Ирландии, самой рыхлой в Западной Европе. В 10 регионах западнее линии Гавр-Марсель, на более чем половине территории страны живет только 36% населения. По крайней мере, теоретически, в этом есть свои преимущества, например, обилие водных ресурсов и чистого воздуха. Но этот потенциал все еще ждет более эффективного использования. Туристы из других стран Европы давно оценили «просторность» Франции, и то, что большая их часть приезжает из Бенилюкса, Англии, Германии или Северной Италии легко понять, ведь их собственные территории превращены в гигантские пригороды, среда обитания в которых, правда, нередко гораздо более ухожена, чем во Франции. Наличие нетронутой природы представляет огромный рекреационный потенциал, о чем во Франции многие и не догадываются. Забота о ландшафтах и создание возможностей для ночлега могут радикально увеличить экономическую отдачу сельских территорий. Полнокровное подключение этих мест к туристической инфраструктуре (т.е. к сфере коммуникаций и услуг различного вида), нелегкое в настоящее время, могло бы в таком случае произойти гораздо быстрее (с. 50)». Вы уверены, что это вовсе не про нас, любезный читатель?

Многие проблемы нашей страны требуют вдумчивого и смелого взгляда, но мы не всегда готовы их обсуждать с открытым забралом, как это делает французский коллега. «Сознательная принадлежность к определенной нации подразумевает согласие на этническую и религиозную непохожесть людей, ее составляющих… Нация требовательна, но никогда не тоталитарна. Понятие нации отрицает мораль «политкорректности», придуманную за Океаном и в Северной Европе, которая, под предлогом «права на различия», лишь обостряет параллельность существования различных групп общества, раздувает социальное высокомерие, способствует пространственной сегрегации в форме нового коммунитаризма⁴. Большинство французов, в том числе и выходцы из среды эмигрантов², продолжает верить, что следование идеям организации жизни по упомянутым выше принципам нации способно решить проблемы иммиграции. Понятие нации, звучащее немного старомодно, почти не употребляется, но сам феномен продолжает существовать, являясь надежным бастионом против национализма, индивидуализма или ухода из общества в замкнутые группы себе подобных, то есть явлений, порождающих лишь недоверие и конфликты. Ив Лакост восклицает «Да здравствует нация!», называя так свою последнюю книгу (1998). Нельзя не согласиться со страстно отстаиваемой им позицией, единственно приемлемой для вдумчивого географа при виде современной драмы планетарного масштаба. Франция не претендует на роль ментора для всего человечества, но французы не устают стремиться к собственному развитию, чтобы их страна продолжала жить как Нация, они прилагают все усилия, чтобы интегрировать, даже ассимилировать тех иностранцев, которые решили жить в этой стране, чтобы найти разумные решения для всех социальных групп (с. 68-70)».

Картезианский рационализм был бы весьма показан и нам при лечении отечественных болезней. Нам крайне противопоказан удушающий антиинтеллектуализм, неизбежное следствие ориентации на средний уровень и на один источник мысли, находящийся выше всякой критики. Штатные властители наших дум не жалуют ни Францию, ни французский язык, учить который – пустая трата времени. Они были бы крайне удивлены, прочитав в книге Эрве Лё Бра и Эммануэля Тодда «Изобретение Франции» (1981), которую с сочувствием цитирует автор: «французы представляют собой особый тип нации, не похожий на другие, это не единый народ, но сотня народов, решивших жить вместе. Так, нравы и обычаи от северных границ до южных и от западных до восточных столь же разнообразны в наши дни, как и в 1750 г. В каждом районе Франции рождаются, живут и умирают на свой манер (с. 66-67)». Между тем нас пытаются уверить в неприменимости французской модели формирования нации ввиду федеративного устройства нашего государства. Так ли это на самом деле? Ж.-Р. Питт подчеркивает иерархическое строение нации, складывающейся и сплавляемой из различных частей и частиц, захваченных единым вихрем французской культуры. Что мешает параллельному применению такой модели формирования нации и в Российской Федерации, и во входящих в нее республиках? Может быть, отсутствие вихря?

Закономерно, что всегда находившийся в лагере правых Ж.-Р. Питт, последовательный голлист и явный поклонник де Голля, поднимается на защиту нации вместе с Ивом Лакостом, географом весьма левых убеждений, основателем журнала «Геродот» (1976), в коем существующий порядок вещей подвергался резкой критике, если не с коммунистических, то с ярко выраженных марксистских позиций. Опасности, грозящие всей западной цивилизации, а не одной только Франции, сделали частностью все эти идеологические расхождения. Подлинные интеллектуальные и политические различия, которые все четче вырисовываются в современном мире, это различия между теми, кто принимает существующий ход событий, и теми, кто считает своим долгом всеми силами сопротивляться ему. Если профессия врача делает тех, кто к ней принадлежит, особенно расположенными к защите гуманности, то разве профессия географа не должна делать нас убежденными защитниками культурного и идейного многообразия, представления о множественности путей развития народов, а не о примитивном «Конце истории» Ф. Фукуямы? Разве не пытаются нам навязать «смелое копирование» зарубежных образцов, не всегда вполне успешных в своих странах и уж тем более не подходящих для нашей? Разве проводимая внутренняя политика хоть сколько-нибудь удовлетворительно учитывает громадное географическое разнообразие нашей страны? Если в сталинские времена было покончено с антигосударственным краеведением, то сейчас пытаются выдавить из средней школы антигосударственную географию. Возможно, нынешние власти действительно не разбираются в нашей науке, а может как раз разобрались в ней слишком хорошо.

Книга Ж.-Р. Питта не только о географии Франции, это учебник французского рационализма для географов, пример смелой и беспощадной критики, которая только и достойна подлинного ученого. Это пособие для всех стремящихся остаться мыслящими людьми, либо стать ими.

¹ Питт Ж.-Р. Франция. Перевод 3-го фр. издания. М.: Новый хронограф, 2010 - 340 с. (серия «Социальное пространство»).
² Ректора по нашей номенклатуре.
³ Здесь исправлена неточность перевода.
⁴ «Ярким примером различия французской… и англоязычной глобальной цивилизации является вопрос коммунитаризма. Кратко говоря, англичане согласны на присутствие в стране кого угодно лишь при простом соблюдении иностранцами законов страны. Они могут иметь и параллельное законодательство во внутренних делах, говорить на своём языке, образовывать свои отдельные кварталы или даже «общество в обществе» (отсюда – «коммунитаризм»)… Франция радикально отвергает такую концепцию. Какая-либо сегментация социума и образование отрезанных от него зон есть зло сегрегации, угрожающее самим принципиальным основам здорового демократического общества… Во Франции нет классических «престижных зон», «огражденных общин» (пресловутых “gated communities”) английского мира, как нет и районов гетто вроде “Bronks” [в Нью-Йорке]. Но и во Франции есть «лучшие районы», есть «банльё» [banlieu - пригород], «ашелемы» [HLM, habitat à loyer modéré – жилье для бедных с удешевленной квартплатой]… Но тут хоть идеал существует и социальные различия, всё же, на порядок меньше! (с. 305-306)» - примечание переводчика.