Смертельная ноша маскулинности

И. Тартаковская¹ - специально для Демоскопа

Жить нужно без башни, Радостно и страшно. С. Шнуров

Мужская роль как причина мужской смерти

Тема мужской сверхсмертности уже давно не является новой в демографических дискуссиях – материалы на эту тему публиковались в «Демоскопе» еще в 2001 г². Тогда, после «лихих 90-х», как принято называть предыдущее десятилетие в СМИ, разрыв в ожидаемой продолжительности жизни между мужчинами и женщинами составлял 12,5 лет. Сейчас, когда уже близки к завершению 2000-ные (мы не знаем пока, как назовут этот период истории журналисты будущего), несмотря на то, что истекающее десятилетие принято считать гораздо более благополучным, в том числе и в демографическом плане, эта цифра совершенно не изменилась.

Таблица 1. Ожидаемая продолжительность жизни при рождении, лет

Источник: Женщины и мужчины России 2008. Статистический сборник. М., Росстат, 2008.

Причины такого высокого гендерного разрыва в продолжительности жизни достаточно хорошо известны и убедительно иллюстрируются демографической статистикой. У мужчин в России гораздо хуже здоровье практически по всем группам заболеваний, и они в очень большом, просто в недопустимом для цивилизованной страны количестве гибнут от разного рода насильственных причин – в ДТП, в армии, в локальных конфликтах, на производстве, наконец, просто в криминальных разборках. Это – тоже ситуация не «лихих 90-х», а сегодняшнего дня.

Таблица 2. Умершие по основным классам причин смерти в 2007 году

Гораздо меньше было написано не о демографических, а о социологических и культурных объяснениях этого феномена. Всем известна крылатая фраза классика отечественной демографической науки Бориса Урланиса «Берегите мужчин!» - с этим призывом он выступил еще в 1970-е гг. Но от чего их надо беречь или от кого, и как именно? На этот вопрос сходу не так уж легко ответить.

Для того, чтобы разобраться в этой, чрезвычайно болезненной для России проблеме, надо обратиться к социологической категории «маскулинность». Категория «маскулинность» является не самостоятельной, а бинарной по отношению к фемининности, или женственности, потому что обретает смысл лишь при противопоставлении всему, что «не-мужское». По сути, это определенный социокультурный образец, набор поведенческих практик, которые могут реализовываться не обязательно биологическими мужчинами. Точно так же, сам факт биологической принадлежности к мужскому полу еще не гарантирует обладанием маскулинностью как набором социальным качеств: как говорилось в старом советском стихотворении, «Чтоб стать мужчиной – мало им родиться, чтоб стать железом – мало быть рудой. Ты должен переплавиться, разбиться, и как руда, пожертвовать собой»³.

Известный исследователь маскулинности Р. Бреннон сформулировал четыре основные компоненты «мужской роли», т.е. социально предписанные условия состоявшейся маскулинности:

1. «Без бабства» (“no sissy stuff”) – мужчина должен избегать всего женского.
2. «Большой босс» (“the big wheel”) – мужчина должен добиваться успеха и опережать других мужчин.
3. «Крепкий дуб» (‘the sturdy oak”) – мужчин должен быть сильным и не проявлять слабость.
4. «Задай им жару» (“give ‘em hell”) – мужчина должен быть крутым и не бояться насилия⁴.

Насколько обязательно следовать этим нормам поведения? Вообще-то, этого очень трудно избежать – если ты хочешь или не можешь им соответствовать, надо хотя бы делать вид, иначе на тебя будет оказываться очень большое моральное давление. Мужик ты или не мужик? А если не мужик – то кто? Ведь не женщина же, это тоже понятно. Так что лучше даже и не задумываться. Маскулинность, которая не соответствует этим требованиям, становится «несостоявшейся маскулинностью», т.е. таким типом идентичности, для которого в нашей культуре нет позитивного сценария поведения. Мужчинам, которым не удалось доказать свою состоятельность хотя бы в двух отношениях – быть признанным как профессионал, мастер своего дела, и/или уметь зарабатывать деньги, достаточные чтобы прокормить семью, остается только прозябать, жаловаться на жизнь и неблагоприятные обстоятельства, искать маргинальные способы самоутверждения, нередко – просто спиваться⁵. Таким образом, мужской алкоголизм, который очень сильно влияет на раннюю мужскую смертность, имеет свои корни в гендерной асимметрии общества.

Е. Здравомыслова и Е. Чикадзе показали, что неумеренное употребление алкоголя является важной составной частью российской мужской гендерной культуры и было распространено как в советский, так и в пост-советский периоды. Ими был описан целый ряд сценариев, приводящих мужчин к алкоголизму, среди которых фигурировал и стиль жизни, и влияние культурной среды, и личные качества⁶. Само по себе питье мужчинами крепкого алкоголя в российском контексте отнюдь не считается признаком личной несостоятельности, наоборот, скорее работает на образ «аутентичной мужественности» - но только до того момента, когда возникающие вследствие этого проблемы не становятся реальным препятствием в карьере либо в приватной сфере. Настоящий мужчина «умеет пить», и это не должно вредить его профессиональным качествам. Напротив, если он теряет из-за этого работу – это явный признак того, что реализация маскулинного сценария дала серьезный сбой. И такой сбой случается нередко, внося свой существенный вклад в гендерную демографическую диспропорцию:

Таблица 3. Заболеваемость алкоголизмом, алкогольными психозами и наркоманией в Российской Федерации в 2007 году

Источник: Женщины и мужчины России 2008. Статистический сборник. М., Росстат, 2008.

Кто виноват?

Однако неверно было бы считать, что алкоголизм является единственной или даже главной причиной мужской сверхсмертности в России. Сильному стрессу подвергаются не только маргиналы, но и вполне успешные мужчины, о чем в свое время много и страстно писали американские ученые и публицисты - участники движения за права мужчин.

Как писал яркий представитель этого течения Г. Гольдберг, «социальная роль мужчины стала смертельно опасной». Интересно, что многие борцы за права мужчин изначально были связаны с феминистским движением, разделяя свойственное феминизму неприятие традиционных гендерных ролей. Однако в итоге они пришли к выводу о том, что феминизм, вместо того, чтобы помогать мужчинам освободиться от своей «участи смертников», только усугубляет ситуацию. Он создает новые возможности именно для женщин, а не для мужчин: женщины добились права выбирать между карьерой и положением домохозяйки, мужчины же не имеют такого выбора. Утверждается новый сексизм, жертвами которого становятся уже мужчины, создаются их негативные образы: так, «смертельная» экономическая нагрузка мужчин описывается в терминах их большей власти и привилегий. К тому же феминизм обвиняет мужчин в том, что является результатом их воспитания, за которое сами мужчины, как объекты этого воспитания, не могут нести ответственности. Разве не женщины воспитали их такими? Свою задачу представители этого направления видят в том, чтобы противостоять новому сексизму и способствовать принятию законов, которые защитили бы мужчин от множества несправедливостей, которым они повседневно подвергаются, особенно в сфере законодательства о разводах, опеке над детьми и пресечения домашнего насилия. Наиболее ярко их взгляды выражены в книгах Г. Гольдберга «Риск быть мужчиной» и У. Фаррелла «Миф о мужской власти». Ярким примером деятельности этих защитников мужчин является, например, скандально известная английская организация «Отцы за справедливость», представители которой то залезали на стену Букингемского дворца, то планировали похищение младшего сына Тони Блэра (в бытность его премьер-министром), чтобы привлечь внимание общественности к своим попранным отцовским правам.

В своих работах они подчеркивают зависимость мужчин от женщин, которая начинается в самом раннем детстве. По их мнению, матери воспитывают своих сыновей такими, какими они хотели бы их видеть: способными и обязанными о них заботиться и доставлять им радость. В результате этой зависимости мужчины вырастают изолированными друг от друга, не умеют строить эмоциональные отношения с другими мужчинами, часто даже испытывают к ним недоверие и ненависть (в том числе и потому, что боятся обвинений в гомофобии). Сам по себе гендерный идеал маскулинности внутренне противоречив, и полностью соответствовать ему в принципе невозможно, поэтому мужчины попадают в безвыходную ситуацию: с одной стороны, они должны быть защитниками и кормильцами, с другой – их постоянно упрекают за жестокость и душевную черствость. В результате мужчин постоянно преследует чувство вины и даже ненависти к самим себе. В своей аргументации они как раз активно ссылаются на демографическую статистику, указывающую на меньшую продолжительность жизни мужчин, их более частую заболеваемость, самоубийства, гибель в результате несчастных случаев, алкоголизм, наркоманию и криминальное поведение. Надо сказать, что хотя российские показатели -  наиболее контрастные в смысле гендерных диспропорций, та же самая тенденция, хоть и в смягченном виде, существует во всех развитых индустриальных обществах. «Какая извращенная логика, - восклицает Гольдберг, - может указывать на «привилегированное положение мужчин», эмоционально подавленных, отчужденных от своего тела, изолированных от других мужчин, терроризируемых страхом поражения, боящихся просить о помощи,… только и знающих, что свою работу!»⁷

Понятие гегемонной маскулинности

В этих словах очень много справедливого. Никто лучше, чем борцы за права мужчин не описал ту цену, которую им приходится платить за свою маскулинность, действительно, нередко смертельную. Яркой иллюстрацией этого служит современная демографическая статистика. Но вот только насколько справедливо обвинять в этой ситуации именно женщин? Разве женщины заставляют мужчин пить низкокачественный алкоголь, участвовать в вооруженных конфликтах и бандитских разборках, плевать на свое здоровье? За всем этим стоит определенный стиль жизни – и именно он считается маскулинным. Когда мы говорим о страшной цене маскулинности, не стоит упускать из виду и то, за что все-таки приходится платить, и почему мужчины не отказываются от своего маскулинного поведения в массовых масштабах.

Маскулинность связана с соперничеством, но она связана и с доступом к власти. Нарисованный Уорреном Фарреллом портрет безвластных и одновременно несущих полный груз ответственности мужчин, хотя в чем-то и узнаваем, содержит далеко не всю правду. За критерий безвластия здесь принимается тот физический ущерб, который приносит мужчинам их положение «лидеров поневоле». При этом игнорируются все остальные аспекты властных отношений: возможность контролировать труд и сексуальность других людей, экономическая выгода и т.п. Таким образом, аргументы «защитников прав мужчин» описывают логический круг: утверждается, что мужчины на самом деле не обладают ни властью, ни привилегиями, потому что они страдают от последствий этой власти и привилегий. Но мужчины все-таки не только страдают, но и получают совсем неплохие дивиденды, например, в виде распределения общественного богатства, в виде возможности выбирать (и менять) более молодых партнерш, в виде непосредственного доступа к политической власти. И именно поэтому, думается, движение за права мужчин пока не стало таким массовым, как феминистское движение.

Посмотрим, например, как различается положение мужчин и женщин в России не в демографическом, а в экономическом плане.

Таблица 4. Средняя начисленная заработная плата женщин и мужчин по Российской Федерации за октябрь 2007 года (По обследованным видам экономической деятельности)

Источник: Женщины и мужчины России 2008. Статистический сборник. М., Росстат, 2008.

Это весьма значительная диспропорция, которая объясняется, в основном, значительным уровнем вертикальной и горизонтальной сегрегации: женщины работают больше в низкооплачиваемых отраслях экономики и занимают в гораздо более низкие позиции в организационной иерархии. Достаточно много и случаев прямой дискриминации: женщинам отказывают в приеме на высокооплачиваемые места по гендерному признаку, они сталкиваются с препятствиями в карьерном росте (так называемый «стеклянный потолок») и т.п.⁸ Незначительное представительство россиянок женщин во властных структурах совершенно очевидно.

Можно ли при этом сказать, что именно отлучение от денег и власти продлевает российским женщинам жизнь по сравнению с российскими мужчинами? Может быть, груз социальной гегемонии настолько тяжел, что только и остается, что «беречь мужчин» и плакать над их тяжелой участью?

Действительно, большие ресурсы, как правило, означают более жесткую конкуренцию за обладание ими, а конкуренция порождает стрессы и жертвы. Во-первых, все не могут быть побеждать в борьбе за экономический успех, во-вторых,  даже те, кто победил, не застрахованы от того, чтобы не проиграть в следующем раунде, и какая-то доля мужской сверхсмертности, несомненно, является платой за участие в жесткой маскулинной конкуренции.

Но здесь важны нюансы. Для того, чтобы в них разобраться, полезно обратиться к концепции так называемой гегемонной маскулинности, предложенной австралийским социологом Р. Коннелом и его соавторами Т. Карриганом и Дж. Ли⁹. Концепция гегемонии заимствуется ими из работ марксистского теоретика А. Грамши.

Грамши вводит понятие гегемонии для того, чтобы объяснить, каким образом производится и поддерживается господство отдельного класса в обществах капиталистической формации.  Ведущая роль в процессе формирования идеологии класса, претендующего на господство, приписывается Грамши интеллигенции. Одной из центральных тем его исследований выступает рассмотрение роли интеллигенции в обществе, ее места в создании гегемонии: с одной стороны, она испытывает влияние господствующей социальной группы, а с другой, сама оказывает определенное  воздействие на другие группы. Основная функция  интеллигенции заключается в том, чтобы помогать господствующей группе осуществлять социальную гегемонию¹⁰.

Интеллигенция создает  нормативные образцы поведения, приобретающие господствующий характер в обществе, утверждая тем самым гегемонию доминирующего класса. Принятие господства как легитимного осуществляется в повседневной жизни, прежде всего, через принятие этих нормативных образцов поведения. Таким образом, с точки зрения Грамши,  идеологическая и культурная борьба, суть которых создание новой культуры и новых идей, а именно, установление гегемонии, являются не менее значимыми, чем борьба политическая.

В дальнейшем тезис Грамши о том, что идеология представляет собой самостоятельную, важную структуру общества был развит в работах Л. Альтюссера и др.

Альтюссер в своих работах отрицал тезис классического марксизма о том, что экономика обладает детерминирующим значением для прочих общественных условий, наделяя тем самым идеологию самостоятельной функцией. По его мнению, принимая форму обыденного сознания, идеология пронизывает всю повседневную жизнь. Альтюссер считал, что идеология не может быть отделена от повседневной жизни, представляя собой набор «политических мыслей» или являясь выражением «ложного сознания»: «…идеология в меньшей степени имеет дело с «сознанием». Она глубоко бессознательна. На самом деле, идеология – это система репрезентаций, которые  в большинстве случаев  не имеют ничего «сознательного». Обычно они являются мысленными (воображаемыми)  понятиями, однако они находятся выше всех как структуры, которые навязываются большинству людей, но не посредством «сознания». Эти структуры являются общепринятыми, культурными объектами и они функционально действуют на людей»¹¹.

Р. Коннелл воспользовался понятием гегемонной идеологии применительно к анализу гендерных отношений и создал теорию гегемонной маскулинности. Согласно Коннеллу, гегемонной маскулинностью называется способ, с помощью которого определенные группы мужчин приспосабливаются к позиции власти и благосостояния, а также производят и легитимируют социальные взаимоотношения, поддерживающие их господство¹². Он опирается при этом на исследования Дж. Плека, который одним из первых обозначил дихотомию гомосексуальность/гетеросексуальность, действующую как основной символ во всех  классификациях мужественности¹³.  В рамках данной оппозиции гетеросексуальность определяется в качестве гегемонной маскулинности, а гомосексуальность - маргинальной. Коннелл рассматривает гегемонную маскулинность в качестве конфигурации гендерных практик, воплощающей в себе общепринятый ответ на проблему легитимности патриархата, который, в свою очередь, гарантирует мужчинам позицию доминирования  и подчинения женщин.

Гегемонная маскулинность осуществима только в случае соответствия между культурными идеалами и институциональной властью на коллективном, а не только на индивидуальном уровне. Она исторически обусловлена, т.е. в случае изменения социальной структуры общества, разрушения оснований господства доминирующей группы, новые группы мужчин могут поставить под сомнение старую форму гегемонии и создать новую. При этом трансляторами гегемонного типа маскулинности могут выступать мужчины, обладающие не только реальной (материальной или политической) властью, но также и символической: например, актеры кино, музыкальные и спортивные звезды, персонажи литературных произведений и пр.

Гегемонная маскулинность всегда соответствует конкретному историческому контексту. Гегемония применительно к маскулинности - это способ формирования доминирующих групп мужчин. Этот способ формирования различен не только для разных исторических периодов, но и для разных классов, а также, несомненно, для разных национальных культур. Но в любом случае, она подразумевает, что «настоящий мужчина» - социальный лидер и кормилец семьи – имеет определенные доминантные черты и придерживается соответствующего стиля жизни, того самого, который связывается в данное время и в данном обществе с экономическим и социальным успехом. Таким образом, успеха как такового недостаточно – он всегда нуждается в определенной идеологической легитимации и культурном одобрении.

Гегемонная маскулинность как феномен присутствует во всех современных обществах и имеет довольно много общих черт. По мнению Игоря Кона, выполнившего в одной из своих последних книг поистине энциклопедический обзор современных эмпирических исследований в области изучения мужчин, гегемонная маскулинность действительно является фактором, отрицательно влияющим на продолжительность жизни.  Социологи и психологи, указывает он, практически повсеместно констатируют, что мужчины везде и всюду переоценивают качества своего здоровья, стесняются признаться в собственной слабости, не умеют и не любят просить о помощи. В этом нет ничего удивительного: «настоящий мужчина», соответствующий идеалам гегемонной маскулинности,  должен обладать от природы железным здоровьем, как богатырь из сказки. Вследствие этого мужчины значительно реже женщин пользуются услугами медицинских, особенно психиатрических, служб и вообще предпочитаются не обращаться к врачу. Одна из причин мужской сверхсмертности – упущенное время для своевременной диагностики¹⁴. Играют роль и социальные факторы – характерная для мужчин во всем мире более высокая, чем у женщин, смертность от внешних причин (травмы, ДТП, убийства, отравления). Однако даже на фоне этой общей устойчивой тенденции Россия стоит особняком – такой короткой ожидаемой длительности жизни нет ни одной в экономической развитой стране, да и в развивающихся странах мужчины в целом живут заметно дольше.

Настоящий русский мужчина в сравнении с себе подобными.

Можно ли в этой связи говорить о специфике российской гегемонной маскулинности? Данные сравнительной демографической статистики позволяют сделать ряд предположений на эту тему.

Таблица 5. Ожидаемая продолжительность жизни при рождении, лет

Источник: Женщины и мужчины России 2008. Статистический сборник. М., Росстат, 2008.

Эта длинная таблица позволяет наглядно представить себе масштаб печального демографического «анти-рекорда», который ставят российские мужчины: их ожидаемый возраст дожития на 14,2 года меньше, чем в США; на 16 лет меньше, чем во Франции, на 17,7 лет меньше, чем в Швеции, и даже почти на 7 меньше, чем в относящемся к беднейшим странам мира Таджикистане (из-за характера сбора статистики за базу взяты несколько разные годы в интервале 2-3, поэтому более точно собранные данные могут несколько отличаться – но тенденция настольно выразительная, что этой погрешностью в иллюстративных целях можно пренебречь).

Почему же это все-таки происходит? Почему так трагически коротка жизнь россиян (кстати, как и культурно близких им украинцев и белорусов)? Какое-то представление об этом может дать еще одна длинная таблица, для удобства анализа отражающая только европейскую ситуацию.

Таблица 6. Смертность женщин и мужчин по причинам смерти, число умерших на 100000 человек населения¹⁵

Источник: Источник: Женщины и мужчины России 2008. Статистический сборник. М., Росстат, 2008.

Таблица 6 позволяет увидеть причины смерти, которые выводят показатели продолжительности жизни российских мужчин на те самые печальные «анти-рекорды», о которых говорилось в начале статье. Это, например, не онкология – уровень онкологической мужской смертности в России ниже, чем в такой благополучной стране, как Бельгия, и значительно ниже, чем в ряде стран Восточной Европы и Прибалтике. Смертность от болезней органов дыхания высокая, но почти такая же, как к Великобритании. По смертности от болезней органов пищеварения наши мужчины близки к Румынии.

Вот со смертностью от болезней системы кровообращения все по-настоящему плохо: здесь российские мужчины держат уверенное первое место в Европе: 992 на 100 тыс. населения уходит из жизни именно по этой причине. Для сравнения – в Латвии, например, от болезней системы кровообращения умирает 779 мужчин на 100 тыс. населения, в Великобритании 331, в Италии – 270, в Швейцарии – всего 217. Таким образом, смертность российских мужчин от инфарктов и инсультов более чем в 4 раза превышает таковую в наиболее благополучных странах Европы.

Но самое разительное отличие даже не в этом. Россия – единственная в этом регионе страна, где второй по значимости причиной мужской сверхсметрности является смертность от внешних, насильственных причин: 288 человек на 100 тыс. населения! По сравнению, например, со 103 в Венгрии, 43 в Германии, 36 в Нидерландах… Эту страшную статистику делают и ДТП, и армия, и криминальные разборки, и постоянно тлеющая война на Северном Кавказе. Но если все эти причины обобщить с точки зрения гендерного анализа, мы увидим, что за ними стоит, прежде всего, определенный тип гемегонной маскулинности – такого кода культурного поведения, который делает российского мужчину «настоящим мужиком». Этот «настоящий мужик» невозможен без употребления крепкого алкоголя, без готовности как минимум ответить насилием на насилие, а еще лучше инициировать его для решения своих проблем. Он не будет «трястись над своим здоровьем» и без крайней необходимости не пойдет к врачу, и конечно уж не будет слабаком на автомобильной трассе – какой русский не любит быстрой езды! И не случайно так высока в России мужская смертность также и от инфекционных болезней – еще один печальный «анти-рекорд»: львиную долю здесь занимает туберкулез, которым очень часто заражаются в местах отбытия наказания, т.е. на еще одной социальной площадке, где  нередко оказываются «настоящие мужики». Любая гегемонная маскулинность чревата напряжением, рисками, нередко – чрезмерной трудовой нагрузкой и ответственностью. Но когда она подразумевает еще и постоянную готовность к насилию, алкоголю и презрение к соблюдению элементарных социальных правил, смертность начинает просто зашкаливать.

Человеческое тело, прежде всего, сосуды, не выдерживает такого стиля жизни и, я бы сказала, таких вот гендерных ценностей. Пока российская маскулинность не изменит свой стиль и культурный смысл, российских мужчин будет становиться на свете все меньше и меньше.

¹ Тартаковская Ирина Наумовна - с.н.с. Института социологии РАН
² http://www.demoscope.ru/weekly/035/s_map.php
³ М.Львов-Маликов. «Солдат».
⁴ Brannon R. The male sex role: Оur culture’s blueprint of manhood and what it’s done for us lately // The Forty-nine Percent Majority: The Male Sex Role/ D.S.David, R.Brannon (Eds.). Reading, MA: Addison-Wesley, 1976.
⁵ Тартаковская И.Н. «Несостоявшаяся маскулинность» как тип поведения на рынке труда // Гендерные отношения в современной России: исследования 1990-х годов. Под ред.Л.Н.Попковой и И.Н.Тартаковской. Самара: изд-во «Самарский университет», 2003. С.42-70.
⁶ Zdravomyslova, E. And Chikadze, E. (2000) Scripts of men’s heavy drinking // Idantutkimus, 2, 7. PP.35-51.
⁷ Goldberg H. The Hazards of Being Male: Surviving the Myth of Masculine Privilege. New York: Nash, 1976.
⁸ Рощин С.Ю., Горелкина О.Г. Гендерные различия в заработной плате: микроэкономический анализ факторов и тенденции // Гендерное неравенство в современной России сквозь призму статистики. Под ред.М.Е.Баскаковой. М.: Едиториал УРСС, 2004. С.130-147.
⁹ Carrigan, T., Connell R., Lee J.  Toward a New  Sociology of Masculinity // Theory and Society. 1985. V.14. P. 551-604.
¹⁰ Грамши А. Искусство и политика: В 2 - х т./ Пер. с итал. – Т. 1. - М.: Искусство, 1991. С.174.
¹¹ Althusser, L.  Ideology and ideological state apparatuses // Lenin and Philosophy, and Other Essays, London: New Left Books, 1971. P.143.
¹² Carrigan, T., Connell R., Lee J. Opus cit. P.592.
¹³ Pleck J. The Theoty of Male Sex-Role Identity; Its Rise and Fall from 1936 to the Present // Brod H. (ed.) The Making of Masculinities. The New Men’s Studies. Boston: Allen&Unwin. P.21-37.
¹⁴ Кон И.С. Мужчина в меняющемся мире. М.: Время, 2009, с.290, 291.
¹⁵ Стандартизованные показатели с устранением влияния возрастной структуры населения. В качестве стандарта использован европейский стандарт. По всем странам, кроме России, - данные Евростата.