Русские в муках ищут свою идентичность, а попадает ..."чужакaм"

Эмиль Паин¹
(Опубликовано в журнале "Российская миграция", ноябрь-декабрь 2009 года, №7-8 )

Проблема иммиграции и кипящие вокруг нее страсти чаще всего являются всего лишь удобной ширмой для большого числа российских политиков

На фоне растущих глобальных проблем интеграции этнических и религиозных меньшинств этнополитическая ситуация в России может показаться, на первый взгляд, вполне типичной для современного мира. Однако при более внимательном анализе становится заметно, что миграционные проблемы в России, особенно те их аспекты, которые связаны с межэтническими отношениями, разительно отличаются от процессов, проявляющихся на Западе, да и в остальном мире. В чем же эти различия?

Советские люди едут к советским

Наша страна входит в число мировых лидеров по общему объему иммиграции, однако это весьма специфическая иммиграция: в основном она представляет собой возвра­щение этнических русских в Россию. Они составляли более 80% прибывших в Россию в начале 1990-х годов. В 2000-х же их доля сократилась, но по-прежнему составляет почти 2/3 всех иммигрантов. Если же русских иммигрантов включить в более широкую группу, рассматривать вместе с другими народами, исторически связанными с христианством (армяне, грузины, белорусы, украинцы, молдаване), то окажется, что эта группа на протяжении всего постсоветского периода составляла свыше 90% всех иммигрантов.

Представим себе, что подобные иммиграционные потоки наблюдались бы в Западной Европе. Например, в Голландию приезжали бы преимущественно этнические голландцы или хотя бы группы, близкие им в конфессиональном отношении. Можно ли сомневаться, что в этом случае никакого всплеска антииммигрантских настроений в этой стране не было бы? В России же подобные настроения растут, несмотря на значительное преобладание русской составляющей в иммиграционном потоке.

Еще одна особенность иммиграционных потоков в Россию: их объемы уменьшаются. В начале 2000-х годов объем иммиграции по сравнению с периодом наивысшего притока иммигрантов в 1993-1994 гг. сократился почти в 5 раз. Но вот парадокс: именно в условиях спада миграции наблюдается настоящий бум антимигрантских настроений. В чем же дело?

Важнейшая особенность иммиграции в Россию состоит в том, что культурные различия между мигрантами и русскими значительно меньше, чем те различия, которые наблюдаются в Западной Европе, например, между арабами и французами во Франции или между выходцами из Индонезии и основной массой голландцев в Нидерландах. В городах России трудно даже представить себе картинку, привычную для многих городов Западной Европы: только что прибывший иммигрант с помощью разговорника и объяснений на пальцах пытается узнать, как пройти на некую штрассе или стрит. Подавляющее большинство иммигрантов, прибывающих в Россию, — это выходцы из республик бывшего СССР. Практически все они знают русский язык в объемах, необходимых для бытового общения, и сохраняют общесоветскую ментальность. В нашей стране не возникает проблемы адаптации иммигрантов из стран с авторитарными режимами к демократическому обществу. Политические режимы во всех странах СНГ типологически близки; во всяком случае, демократические ценности русскому большинству свойственны примерно так же мало, как и иммигрантским меньшинствам.

Самую большую группу иммигрантов, прибывающих в Россию из традиционно исламских регионов, составляют азербайджанцы: их доля с начала 2000-х годов не опускалась ниже 27% от всего притока. Азербайджанцы этнически близки к туркам, но давайте сравним стартовые возможности адаптации турок в Германии и азербайджанцев в России. Даже невооруженным взглядом видно, что эти возможности просто несопоставимы. Для турок Германия — это совершенно новый мир, тогда как азербайджанцы около двух веков находились в составе российской и советской империи, их представители всегда входили в элиту имперского государства. Большинству азербайджанцев уже давно присущ скорее европейский, чем азиатский образ жизни, но главное — они в большинстве своем такие же «совки», как и россияне.

Я далек от того, чтобы отрицать реальную проблему, связанную со сложностью культурной адаптации иммигрантов к сложившимся культурным традициям и шире — проблему интеграции мигрантов в российское общество. Исторически сложилась и пока существует разная культурная дистанция между русскими и представителями других этнических общностей. По отношению к народам Кавказа она у русских выше, чем, например, по отношению к башкирам и татарам, не говоря уже о белорусах и украинцах. Эти различия отчасти проявляются в иерархии этнофобий, они же предполагают необходимость неодинаковых усилий для культурного сближения народов. Особенно сложно адаптироваться в новых условиях выходцам из сельской местности, которые составляют наибольшую часть иммигрантов из государств Кавказа и Средней Азии.

Понятно, что в крупнейших городах России в концентрированном виде проявляются и переплетаются социальные и культурные противоречия между разными группами населения. Например, немалые культурные дистанции между русским большинством и иммигрантскими меньшинствами усиливаются социальными различиями между горожанами и недавними сельскими жителями. И все же эти социально-культурные контрасты просто несопоставимы с теми, которые проявляются в странах Западной Европы, особенно на начальном этапе адаптации иммигрантов, а главное — они значительно меньше тех контрастов, которые проявлялись еще недавно в Советском Союзе.

В 1980-х годах в крупных российских городах еще можно было встретить узбеков в национальных халатах и тюбетейках или грузин с натянутыми до бровей знаменитыми кепками-аэродромами. Они разительно отличались от местных жителей, разгуливающих по городу в ватниках и валенках. При этом объем миграции в Россию жителей бывших союзных республик в конце 1980-х был вдвое выше, чем приток мигрантов из стран СНГ в начале 2000-х. По расчетам нашего крупнейшего специалиста по проблеме миграций Ж. Зайончковской, сделанным на основе анализа государственной статистики, сальдо миграции в Россию составило за 1989- 1991 годы 910 тыс. человек, тогда как за 2000-2004 гг. - только 397 тыс. чел.

«Сдам квартиру русской семье...»

Сегодня и объемы миграции, и внешние различия между пришлым и местным населением уменьшились (и те и другие носят американские джинсы), а вот уровень «негостеприимства» россиян заметно возрос. И причиной этого стали не столько слабые адаптивные возможности прибывающего населения, сколько неблагоприятные для них условия принимающей стороны.

Приведу лишь одну из сторон этой проблемы — связанную с арендой или покупкой жилья иммигран­тами. Сотрудники руководимого мною центра (ЦЭПРИ) проанализировали в 2001-2002 гг. свыше 8 тысяч объявлений в газетах типа «Из рук в руки», «Все для всех» и др. В ре­зультате выяснилось, что в каждом десятом объявлении о сдаче жилья в аренду фигурируют пометки «только русским». В отдельных регионах юга России доля таких объявлений превышает 30%. Анализ же объявлений, вывешиваемых на улицах, показывает, что в них доля предложений жилья, содержащих ограничения по этническому или религиозному признаку, еще выше. Подобные объявления в прессе были бы невозможны ни в одной из стран Западной Европы и Америки, а если бы появились, то немедленно стали бы предметом судебного разбирательства с вполне предсказуемым исходом — как для газет, так и для рекламодателя. В России же такой судебной практики еще не было, и это обстоятельство делает бытовую дискриминацию если не законной, то уж, по крайней мере, морально легитимной.

Все это буквально вынуждает многих людей, которые хотели бы снять жилье, указывать свою национальность — разумеется, если это указание не станет помехой для достижения поставленной цели. Поэтому из 3717 объявлений о съеме жилья, опублико­ванных в местных газетах в 2002 г., в 17 % объ­явлений указывалась национальность претендентов на жилье. И во всех случаях это было указание на русскую национальность. Приведу наиболее распространенные формулировки: «для русской семьи», «для русского мужчины», «русская женщина снимет квартиру» и т.п. Представители иммигрантских групп таких объявлений не пишут, они и без того в основном селятся у «своих», вблизи «своих». В результате подобной селекции квартиросъемщиков или покупателей жилья формируются этнически сегрегированные рынки жилья: «свои» сдают жилье своим же.

Чем меньше у представителей иммигрантских меньшинств возможностей для интегра­ции в бытовую сферу вследствие дискриминации при найме жилья, тем выше их замкнутость, которая, в свою очередь, значительно усиливает рост ксенофобии о отношению к ним со стороны этнического большинства. Ныне во многих регионах формируются замкнутые анклавы расселения эмигрантских меньшинств, в которых архаичные традиции социальной организации не просто консервируются, но иногда и возрождаются. Например, в ходе проведенных мною интервью с представителями разных региональных групп таджиков в Москве, мои собеседники сообщали, что необходимость групповой консолидации стимулировала возрождение таких региональных и клановых подгрупп таджиков, которые казались уже забытыми в самом Таджикистане. Такого рода традиционные структуры вызывают резко негативную реакцию окружающей социальной среды в традиционно русских районах России. Растет взаимная отчужденность коренного на­селения и иммигрантских групп. И, что самое опасное, возрастает число насильственных акций против исламских иммигрантов.

Не парижские у нас проблемы

Пока мала вероятность ответа иммигрантов на ухудшающийся психологический климат их жизни в России бунтами, напоминающими события 2005 г. в арабских кварталах Парижа. Иммигрантские группы слабо консолидированы, и даже те кварталы российских городов, в которых статистическим большинством стали представители иммигрантских групп, пока не превратились, к счастью, в замкнутые культурные миры со своей однородной культурной инфраструктурой и символикой. Скажем, в Москве, в отличие от Парижа, нет исламских кварталов, формирующихся вокруг мечети.

Зато в России есть высокая вероятность таких форм сопротивления исламских иммигрантов, какие отсутствуют в большинстве стран Западной Европы. Речь идет о включении иммигрантских групп в сложившиеся структуры вооруженного сопротивления властям, которые сформировались в районах традиционного расселения мусульман в России. На сайтах радикально-исламистских организаций все чаще мелькают программные тексты, из которых видно, что наибольшую надежду на расширение своих рядов функ­ционеры таких организаций связывают с притоком в них представителей иммигрантских групп. При этом как раз у иммигрантских групп наблюдаются процессы, маловероятные на их родине, а именно — формирование религиозных сообществ, объединяющих на основе нетрадиционых форм ислама представителей как сунитской, так и шиитской его ветвей. Это вдохновляет лидеров радикальных фундаменталистских организаций. Так, идеолог партии «Исламский конгресс» пишет: «Да, конечно, мусульманская умма (община) сегодня расколота на множество мелких общин — джамаатов, вирдов самого различного толка. Но при этом есть немало и объединительных тенденций, и основной из них является тот колоссальный прессинг, который испытывают на себе сегодня все мусульмане, независимо от национальной принадлежности или оттого, какого направления в Исламе они придерживаются». И эти надежды становятся все более обоснованными по мере роста популярности лозунга «Россия для русских», убийств мигрантов на улицах российских городов, их дискриминации в различных сферах.

Итак, в отличие от Западной Европы, где проблемы иммигрантов в основном связаны с огромными культурными различиями между ними и коренным населением, а также со слабой готовностью иммигрантов адаптироваться к культурным и социально-политическим условиям принимающих их стран, в России преобладает противоположная проблема: неготовность принимающей стороны интегрировать иммигрантов.

Интеграция — процесс двусторонний

В Западной Европе проблема меньшинств ныне практически полностью связана с иммиграцией, прежде всего — с исламской иммиграцией. В Германии наибольшие проблемы возникают с интеграцией турецкого меньшинства, во Франции — с интеграцией арабов, в Голландии — мусульман индонезий­ского происхождения, а также выходцев из стран Ближнего Востока. В Англии все острее проявляется проблема интеграции мусульман — иммигрантов из многих стран, входивших некогда в состав Британской империи. Главным образом за счет иммиграции доля мусульман в Западной Европе возросла за последние полвека более чем в три раза и составила к началу XXI века во Франции — 7,5%, в Голландии — 6,2% , в Германии — 3,6% , в Англии — 2,5%.

В США проблема интеграции меньшинств в последние годы почти целиком связана с недавними иммигрантами, прибывшими большей частью из стран Латинской Америки.

Совершенно иная ситуация в России, где иммиграционная составляющая играет далеко не первостепенную роль в нынешнем цикле обострения межкультурных отношений. В нашей стране более 90% этнических и конфессиональных меньшинств — это представители аборигенного населения, потомки тех этнических и религиозных сообществ, которые были включены в состав Российской империи в XVI -XIX вв. в результате колонизации Поволжья, Сибири, Северного Кавказа и др. Это обстоятельство обусловливает специфику требова­ний меньшинств в России, которые выступают не только за равенство прав, но и добиваются национального самоопределения в границах исторически сложившихся этнических территорий, вплоть до требований отделения.

Еще существеннее то, что бурный рост национального самосознания ныне демонстрирует и этническое большинство — русские. Да иначе и быть не могло — этничность как феномен основана прежде всего на соотнесении своей группы с иными: «Мы» и «Они». Знаменитая формула К. Маркса о человеке Петре, который познает себя, вглядываясь как в зеркало в человека Павла, является прекрасной метафорой процесса этнического пробуждения и полностью соответствует современной конструктивистской методологии. Жесткое противостояние образов «Мы» — «Они» характерно лишь для традиционалистского, мифологизированного сознания, но именно оно и усиливается в периоды так называемой «травматической трансформации». Например, после распада государств, после крутых перемен в политическом строе и экономическом режиме. В условиях распада империи первыми пробуждаются и консолидируются именно меньшинства, особенно компактно расселенные, а за ними следует большинство. Рост этнического самосознания русских, отмечаемый большинством исследователей после распада СССР, наступил позже, чем у других этнических сообществ России, — в конце 1990-х, но процесс этот протекает чрезвычайно быстро. При этом этническое большинство демонстрирует больший уровень этнической тревожности, чем меньшинства. С начала 2000-х гг. среди русских доля людей, ощущающих ту или иную угрозу себе со стороны представителей других народов, живущих в России, почти в два раза выше, чем у других этнических групп, опрошенных сотрудниками Левада-центра. Это поразительно, поскольку этническое большинство, как правило, проявляет меньшую этническую озабоченность, чем меньшинства, — это доказано многочисленными исследованиями, проведенными в разных странах мира, да и в Советском Союзе.

Кондопога: мигрантов вспоминали зря

Переменами в массовом сознании россиян во многом объясняется нынешний взрыв межэтнической напряженности в России. В периоды бурного роста этнического самосознания этнически окрашивается весь комплекс повседневных проблем человека: социальная поляризация, преступность, нереализованная гражданская активность и др. Для возбужденного массового сознания иммигранты выступают лишь в качестве одного из объектов этнической нетерпимости, зачастую — мнимого или вымышленного, События в Кондопоге и особенно освещение этих событий подтверждают этот вывод.

Так, публицист Владимир Можегов посвятил свою восторженную оду тому, как «горячие карельские парни вздрогнули, встряхнулись, сомкнули ряды и сквозь жирные, склизкие слои собственной лени, коррумпированного чиновничества и продажной ментовни протянули мозолистую рабочую руку и схватили шакала за горло». Оставляю на совести и ответственности автора его характеристики этнических групп и привожу их только для того, чтобы показать один из приемов мифотворчества. С первых же строк этого текста становится понятным, кого певец погрома называет «шакалом». Это мигранты-чеченцы, которые, по мнению автора, «в силу своих национальных особенностей и хищной природы являются идеальным для России лакмусом, обнажая перед нами наши собственные проблемы».

А вот кто такие «горячие карельские парни», которыми восторгается автор, поначалу понять сложнее. В Карелии настоящие «карельские парни», представители коренной этнической общности, составляют 10% населения, а в Кондопоге — и того меньше. Кстати, среди участников этнического погрома таковых вообще не было. Только в середине этого опуса наступает прояснение: оказывается, «карельскими парнями» автор называет вовсе не карелов, а русских парней. Думаю, что этот «маскарад» — просто политический прием, подлог, без которого автору не обойтись. Как же иначе он мог бы обосновывать «справедливость» гнева коренного народа против мигрантов, если русские в этом городе — такие же пришлые (большей частью после 1960-х гг.), как и чеченцы. Замечу, что чеченцы в России не могут быть названы иммигрантами, т.е. выходцами из других государств. Однако же именно после событий в Кондопоге, как прямой ответ на них, Государственная дума принимает решение об ужесточении миграционного законодательства в части борьбы с нелегальной иммиграцией. Один подлог рождает другой.

Объект ксенофобии — не мигранты, а любые «другие»

Дело в том, что проблема иммиграции во многих отношениях является удобной ширмой для большого числа российских политиков. Законодатели могут с ее помощью имитировать активность в сфере национальной политики, не опасаясь упреков со стороны своих коллег из российских республик, например Чеченской («мы же не о вас говорим, а всего лишь об иммигрантах»). Для исполнительной власти проблема иммиграции — это способ списать свои промахи в национальной политике на глобальные закономерности, на которые она списывает и расползание вооруженного экстремизма на Северном Кавказе — объясняя его происками международного терроризма. Для откровенных ксенофобов эта проблема — удобный способ открыто выражать свои расистские взгляды, прикрываясь вполне легитимной целью. Якобы это борьба с нелегальной миграцией. Между тем социологические исследования, проведенные разными научными коллективами, показывают, что в современной России вовсе не мигранты являются основным объектом ксенофобии.

Вот уже свыше десяти лет более половины опрошенных россиян проявляют крайний негативизм по отношению к чеченцам — давним и коренным жителям России. Следующими по уровню негативного восприятия стоят представители всех других народов Кавказа. И здесь незаметно особых различий между отношением к иммигрантам и отношением к гражданам России из числа тех народов, которые веками жили на территории России. Доля лиц с преобладанием негативных оценок по отношению к этой группе за последние десять лет не опускалась ниже 27%, а в отдельные годы доходила до 45% от числа опрошенных. Устойчиво 20-22% опрошенных считают «чужими» представителей народов Средней Азии, среди которых в России, действительно, преобладают иммигранты. Но ненамного ниже доля респондентов (в отдельные годы она доходила до 18%), которая относит к числу «чужих» и представителей самых что ни на есть коренных народов России — башкир и татар. В то же время иммигрантов из числа этнически родственных русским народов — белорусов и украинцев — большинство опрошенных считают «почти своими».

Пока что этнические диспозиции для россиян куда более значимы, чем различия между местными и пришлыми, и это объяснимо. Население России пытается преодолеть так называемый «кризис идентичности», заменяя реальность мифологи­ей. Почти весь комплекс проблем приобретает этнические или религиозные окраски. В этих условиях иммигранты выступают всего лишь как яркая и самая наглядная ипостась образа «чужого». Так бывает проще всего объяснить вполне реальные и очень непростые проблемы. Людей, особенно жителей крупных городов, волнует нарастающий дефицит жилья, и тут им весьма кстати подсовывают понятное объяснение: «да это пришлые все скупают». Волнует рост преступности - «так это мигранты ее с собой привезли». Замучила невесть откуда взявшаяся коррупция - и этот спрос легко утолит шустрый поэт-публицист, который красочно, в картинках и виршах, объяснит вам, кому служит коррумпированное чиновничество и «продажная ментовня», да еще и укажет горло, которое нужно схватить мозолистой рукой.

¹ Эмиль Абрамович Паин - доктор политологических наук, профессор, генеральный директор Центра этнополитических и региональных исследований