Между Севером и землей: дорога из Западной Сибири в Дагестан как элемент социального пространства транслокального мигранта[1]

Капустина Е.Л. [2]
(Опубликовано в журнале "Социологические исследования". 2017. № 5. С. 26-34)

Постановка исследовательской проблемы и теоретическая база исследования. Трудовая миграция за пределы Дагестана в другие регионы страны уже давно стала важной частью социально-экономической реальности[3]. Одним из самых значимых направлений для мигрантов из этой республики стали нефтегазовые центры Западной Сибири и, в частности, Ханты-Мансийский автономный округ (ХМАО). Привлекательность последнего очевидна, ведь до кризиса там фиксировалось большое предложение на рынке труда и высокий уровень заработной платы. Кроме того, ХМАО отличается развитой городской инфраструктурой, качеством медицинских услуг и региональными социальными выплатами. С середины 1960-х и до конца 1980-х гг. миграция являлась основным фактором прироста населения городов округа, с 1993 г. после непродолжительного спада приток мигрантов туда возобновился. В итоге к началу 2000-х гг. ХМАО стал одним из трех субъектов РФ, где на протяжении всего постсоветского периода фиксировался прирост населения[4]. На данный момент он занимает второе место после Московского региона по количеству принятых временных трудовых мигрантов[5].

С начала эпохи нефтяного бума население региона увеличилось в разы. Например, в 1960 г. во всей Тюменской области проживало лишь 1104 тыс. чел., а к концу 2006 г. число ее жителей достигло 3345 тыс. чел.[6] В условиях малозаселенности территории Западной Сибири после открытия первых месторождений там возникла острая необходимость в рабочей силе и, прежде всего, в квалифицированных кадрах. Поскольку таковые уже существовали в давних центрах нефтедобычи - в Грозном и Баку - то неудивительно, что именно из Чечни и Азербайджана начали приезжать работники нефтегазовой сферы. Этим объясняется присутствие «кавказского» компонента с самого начала освоения недр на данной территории[7].

Выходцы из Дагестана начали приезжать в регион позже, с начала 1980-х гг. Однако массовый характер трудовая миграция дагестанцев в Западную Сибирь приобрела в середине 1990-х гг. и еще больше увеличилась в начале XXI в. Различные районы республики представлены на севере неравномерно. Чаще всего в ХМАО выезжают жители Южного Дагестана - лезгины, табасаранцы, кайтагские даргинцы, а также выходцы из северных районов - ногайцы, кумыки и русские. Жители Центрального и Западного Дагестана - аварцы, даргинцы - представлены в регионе в меньшей степени.

Проблеме переселения в промышленные и добывающие города и поселки севера России посвящены работы многих специалистов по северо- и сибиреведению[8]. Однако миграция с российского Кавказа в сибирские регионы долгое время незаслуженно была обделена вниманием. Первые антропологические и социологические работы, прицельно направленные на изучение проблем миграции выходцев с Северного Кавказа в Западную Сибирь и уделяющие внимание их специфической роли в регионе, равно как и изменениям в отправляющем сообществе под влиянием этого процесса, стали появляться лишь в последние несколько лет[9].

Миграция на Север (именно этот термин закрепился за всем сибирским регионом и некоторыми регионами европейского севера)[10], как правило, бывает двух типов. Первый - вахтовый метод работы, подразумевающий временный выезд мигранта, непрерывную работу и затем возвращение домой. В этом случае семья работника обычно остается на земле^[11] (данным термином информанты обозначают и Дагестан в целом, и родное селение). Второй тип (именно о нем идет речь в настоящей статье) - длительная трудовая миграция, предполагающая поиск на Севере более-менее постоянной работы или постоянное проживание там без возвращения в республику в течение нескольких лет, а то и десятилетий. Ориентированные на долговременную миграцию дагестанцы снимают жилье, обустраивают на новом месте быт. Некоторые члены их семей зачастую присоединяются к ним в миграции. Вместе с тем сами мигранты продолжают сохранять связь с местом отправления, участвовать в социальной и экономической жизни своих селений, планируя однажды вернуться. Практики, принятые в таких семьях, и актуальные для них дискурсы не позволяют однозначно отнести мигрантов и их близких к конкретной территориальной или социокультурной реальности, поскольку они существуют словно в нескольких мирах. Именно поэтому для анализа описанной ситуации представляется продуктивным транснациональный подход, в последние два десятилетия активно применяющийся в социальных науках.

Транснационализм^[12] понимается как социальный процесс, в ходе которого мигранты создают социальные поля, пересекающие географические, культурные, политические границы, и, оседая в новой стране, сохраняют связь со страной своего происхождения. Согласно этому подходу, трансмигранты могут поддерживать изменчивые формы отношений в нескольких местах пребывания, часто активно существуя в двух и более обществах[13]. Однако понятие «транснационализм» не лишено ограничений, которые могли стать препятствиям к его использованию при решении задач нашего исследования, поскольку формально национальных границ между ХМАО и Дагестаном нет. По этой причине в данном исследовании корректнее использовать понятие «транслокальность».

Транслокальность рассматривается некоторыми авторами как частный случай транснациональных перемещений, при которых мобильность, миграции, циркуляции и пространственные взаимодействия необязательно предполагают пересечение национальных границ, но при этом тесно связаны с феноменом транснационализма. К таковым можно отнести миграцию внутри страны, по масштабам, последствиям и сложности превосходящую международную. Ранее подобные сюжеты рассматривались на примере миграции в Индии, Африке, Китае[14]. Для описания и анализа российских реалий указанное понятие также может оказаться востребованным вследствие пространственной разобщенности, а также экономических, культурных и этноконфессиональных различий между регионами страны.

Транслокальность не исключает наличия национальной границы, но акцентирует внимание на локальностях, то есть на пространствах, внутри которых, согласно Ф. Куку, совершается большая часть постоянных дел людей и проживается сама жизнь[15]. Именно эта трактовка транслокальности применяется в данном исследовании, посвященном сообществам, существующим более чем в одной географической точке и поддерживающим свое единство посредством сетей, трансфертов и различных форм мобильности.

Для дагестанцев, где бы они ни проживали, локальное сельское сообщество, или джамаат, имеет огромное значение. Люди ощущают или стремятся ощущать себя членами именно сельского джамаата, воспринимают его как целостную и неделимую социальную структуру и стараются внести посильный вклад в обеспечение благосостояния родного селения в целом, а не только семейного дома или домохозяйств родственников. Пребывая за пределами республики, дагестанцы продолжают поддерживать свою локальную идентичность, вследствие чего дагестанская миграция в ХМАО, например, представляет собой не единое сообщество, а, скорее, мозаику из микросообществ, сформировавшихся по большей части на основе семейно-родственных и сельских, в меньшей степени районных и этнических, связей (последнее более характерно для ногайцев[16]). Именно актуальность для дагестанца-мигранта микросообщества односельчан обусловливает транслокальный характер миграции из сельского Дагестана.

Еще одним понятием, значимым в контексте данного исследования, является транснациональное социальное пространство, введенное в научный оборот немецким ученым Л. Присом. По его мнению, социальное пространство трансмигрантов включает в себя несколько географических пространств, отправляющее и принимающее, которые не образуют вместе простой суммы, а трансформируются в нечто новое[17]. Существует также понятие би- или мультилокальности, представляющее миграцию как «проект расширения пространства деятельности акторов, а не как простой переход из пункта А в пункт В. Следовательно, само миграционное пространство, открытое или создаваемое между местами жительства (или местами, где человек часто присутствует), превращается в один из главных исследовательских интересов»[18]. Транслокальные пространства, и это важно учитывать, создаются совместно мобильным и немобильным населением[19]. Мигрантские социальные сети поддерживаются через потоки тех, кто мигрирует и переселяется на новое место, и тех, кто возвращается на родину, через визиты родственников и друзей в обе стороны, спортивные ассоциации и/или деревенские праздники, браки между мигрировавшими и живущими на родине, денежные переводы[20], а также через товары и подарки, перемещающиеся в обоих направлениях[21]. Практики трудовых мигрантов из Дагестана по перемещению товаров и людей между местом отправления и местом миграции, а также услуги, связанные с этими перемещениями, представляются важным механизмом построения единого транслокального социального пространства, в котором живут они сами и члены их семей. Целью настоящей статьи является демонстрация того, что актуальное для трансмигранта социальное пространство состоит не только из совокупности отправляющих и принимающих локальностей, но и из промежуточных пространств, соединяющих эти два мира, одним из которых является дорога.

Эмпирическая база исследования. В рамках проводимого исследования автором в 2011-2016 гг. было совершено несколько экспедиционных выездов в города (Сургут, Пыть-Ях, Нижневартовск, Нефтеюганск) и поселки (Сургутский район) ХМАО, а также в Махачкалу и села Кайтагского, Хасавюртовского, Бабаюртовского, Кизлярского и Курахского районов Дагестана, где располагались отправляющие сообщества изучаемых мигрантских семей[22]. Сбор информации велся методами наблюдения и полуструктурированного интервью. В качестве информантов выступили трудовые мигранты, члены их семей, односельчане и соседи в миграции. Некоторые из них интервьюировались несколько раз на протяжении ряда лет (от 2 до 4), что позволило получить диахронную информацию и зафиксировать изменения дискурсов и практик. Всего было взято 80 интервью продолжительностью от 20 минут до 3,5 часов. Помимо бесед с информантами, были проведены экспертные интервью с работниками местных администраций и руководителями земляческих организаций Сургута, Нижневартовска и Нефтеюганска.

Перевозки, актуальные для мигрантов-дагестанцев в ХМАО. Говоря о связях с малой родиной и о контактах с ней в миграции, информанты нередко упоминали о продуктах питания, которые они получают из республики. И действительно, во время своих выездов в Дагестан автор не раз видела подготовленные к отправке на Север посылки с продуктами. Весьма активно между двумя регионами перевозится мясо - баранина и говядина. Дагестанцы, живущие в ХМАО, как правило, употребляют в пищу исключительно мясо, доставленное из республики - его бесплатно присылают родственники или же оно покупается у земляков. Данная практика способствовала зарождению и развитию мясного бизнеса, изначально ориентировавшегося на удовлетворение нужд «своих»[23]. Со временем торговцы вышли за пределы сети родственников и земляков и стали продавать мясо их коллегам, соседям и т.д.

Торговля мясом - классический пример транслокального бизнеса. Нередко семья, занимающаяся этим делом, имеет своих представителей и в дагестанском селе, и в северном городе. Одни ее члены выращивают скот или перекупают у соседей, другие везут в Сибирь и продают. Порой связь с Дагестаном оказывается важным бизнес-ресурсом для тех, кто не сумел найти подходящей работы в северных городах - так к перевозкам и торговле мясом пришли и некоторые наши информанты.

Помимо свежего мяса, основной поток которого приходится на зимний период, после осеннего забоя, на Север из республики везут также мясо сушеное - знаменитый горский деликатес. Сушеные куски говядины и самодельную колбасу распространяют исключительно по родственным сетям - эти специфические продукты сложно реализовать за пределами дагестанского сообщества. Попадая в место миграции, они нередко меняют свое назначение: из элемента основного блюда, хинкала, превращаются в закуску к пиву. Кроме мяса рогатого скота, дагестанцы пытаются торговать и другими видами мяса, если их производство связано с Дагестаном: родственникам привозят домашнюю птицу, а из сел, занимающихся рыбой, присылают рыбные партии[24].

Специалитеты, локальные деликатесы и ингредиенты для традиционных блюд - один из самых распространенных видов товаров, перемещаемых трансмигрантами[25][26]. Спросом у проживающих за пределами республики пользуются домашний сыр, урбеч (льняной, абрикосовый и т.п.), варенье и другие домашние заготовки, сушеные травы. Их либо привозят сами мигранты после возвращения с малой родины, либо присылают родственники «с оказией» - через знакомых или автобусами. Некоторые везут из Дагестана ягоды - клубнику, малину.

Еще одна типичная разновидность товаров, перевозимая из места исхода в место миграции - одежда. Причин тому несколько. С одной стороны, в Дагестане она считается более дешевой (на самом деле, далеко не всегда так), поскольку привозится с рынков Баку или Турции. Для женщин важной является специфика моделей, которые можно купить в Дагестане, но невозможно найти на Севере. Например, перед отъездом в Сургут из родного села молодая женщина показывала автору сумку с купленными ею на рынке в Дербенте вещами - обувью дочерям. По ее словам, она здесь дешевле, а главное, «красивей».

Миграция из Дагестана в Западную Сибирь - это преимущественно миграция из сельских поселений в индустриальные города. В работах по транснациональной миграции нередки описания того, как из места миграции, города, трансмигранты привозят в село (отправляющее место) моду на интерьер и одежду[27]. Однако в данном случае наблюдается скорее обратное. Дагестанцы не только не привозят сибирскую моду в села, а напротив, привносят элементы дагестанской моды в принимающее сообщество. Одна из информанток рассказывала, как закупает своим подругам-недагестанкам из Сургута «даргинские» платья (широкие, на кокетке), а также местные ювелирные наборы. Ориентация в быту на дагестанские стандарты красоты заставляет порой мигрантов привозить с малой родины даже мебель, особенно если это приданое для невесты.

Говоря о привозимых из Дагестана на Север продуктах питания, одежде и мебели, нужно учитывать, что практикующие подобное мигранты проживают не в удаленных от крупных центров поселках Крайнего Севера, а в больших городах с развитой инфраструктурой, таких как Сургут или Нижневартовск, где активно функционируют крупные региональные рынки. Вокруг Сургута, например, много боен, и нет недостатка в мясе, в том числе и халяльном. Следовательно, описанные выше мигрантские практики обусловлены не столько невозможностью найти нужные товары в месте миграции или их дороговизной, сколько восприятием товаров из Дагестана как обладающих более привлекательными характеристиками и отвечающих вкусам мигрантов (дагестанское мясо безоговорочно вкуснее любого другого и т.д.).

Помимо масштабных торговых перевозок и транспортировки вещей самими мигрантами и членами их семей, значимую роль играют посылки - важный элемент транслокальной жизни[28]. Посылаются главным образом продукты питания, описанные выше. Их отправляют чаще всего автобусами и микроавтобусами, специализирующимися на пассажирских перевозках, или грузовым транспортом. Некоторые водители газелей и трейлеров перевозят грузы исключительно между Севером и землей. Как правило, каждый сельский населенный пункт республики, где существенное число жителей участвует в миграции, организует рейсы в места миграции, актуальные именно для данного селения.

Обратное движение - перемещение из ХМАО в Дагестан. Везут в дагестанские селения с Севера в основном бытовую технику (телевизоры), товары, которые сложно найти в республике (гипоаллергенное детское питание и т.п.), а также транспортные средства. Если 10-15 лет назад из городов Сибири привозили мотоциклы, то теперь на Севере закупают микроавтобусы-газели, списанные из автопарков, и перегоняют их в Дагестан, где те получают шанс на «вторую жизнь», работая на местных маршрутах.

Транспорт важен не только для перевозки вещей, но и для перемещения людей и тел покойных. Практически всех покойников увозят хоронить в Дагестан, несмотря на сложность перевозки тела и степень финансовых затрат - это еще одно яркое проявление транслокальности жизни дагестанских мигрантов на Севере, где чуть ли не в каждом населенном пункте есть и мусульманские кладбища. Известны случаи, когда мигранты консолидировались и сообща покупали или нанимали для этих целей микроавтобус, а иногда даже оплачивали самолет.

Безусловно, не стоит увлекаться и называть трансмиграцией все виды практик взаимодействия между двумя территориями. На современном этапе развития транснационализма некоторые исследователи сетуют на абсолютизирование этого понятия и, следовательно, обесценивание подхода[29]. Однако в рассматриваемых случаях применение транслокального подхода кажется правомерным, поскольку мигранты и члены локального сообщества, уже начав движение внутри транслокального пространства, обращаются к торговле или иным специфическим видам деятельности, но при этом продолжают оставаться членами транслокальной семьи, живущей на два дома.

Перемещение самих мигрантов, членов их семей и других представителей дагестанских локальных сообществ на Север осложняется тем, что дорога между республикой и городами ХМАО составляет около 3,5 тыс. км. Часть мигрантов, главным образом те, кто имеет официальную работу в регионе, нередко пользуется правом бесплатного проезда (обычно раз в 2 года, порой это распространяется и на членов их семьей) и чаще всего выбирает самолет как самый быстрый способ передвижения. Все информанты, у которых были подобные социальные льготы, использовали эту возможность исключительно для оплаты билетов в Дагестан, и никто не летал таким образом в отпуск на море или в санаторий за пределами Дагестана.

И все-таки значительное число дагестанцев предпочитают наземные виды транспорта как более доступные. Поезда не столь удобны, поскольку прямого железнодорожного сообщения между республикой и городами ХМАО нет, и приходится делать пересадку. Гораздо большее распространение получили автобусы и автомобили. Именно они создали предпосылки для формирования дискретного, но тем не менее достаточно выраженного пути, который также можно вписать в состав транслокального пространства. Кроме того, маршрутки, автобусы и грузовики - это еще и дополнительные рабочие места для мигрантов, не нашедших более выгодного занятия и таким образом становящихся самыми типичными представителями трансмигрантов, в прямом смысле живущими на два дома.

Наличие автотранспорта фактически формирует на некоторых участках маршрута между республикой и крупными городами Западной Сибири транслокальное социальное пространство, актуальное для мигрантов-дагестанцев. Стоит мигрантскому потоку достигнуть критического уровня, отмечает Л. Прис, как просто необходимость в питании и культурном досуге в месте, куда люди мигрируют, становится достаточным условием для создания новых возможностей мигрантского заработка[30]. И чем более экстенсивна миграционная сеть, тем больше вовлекаются в нее мигранты[31]. Так, между Пыть-Яхом и Хасавюртом на протяжении всего пути существует инфраструктура, поддерживающая трансмиграцию. По словам информантов, на протяжении всей трассы расположено достаточно много кафе, где подают блюда дагестанской кухни и которые, судя по всему, содержат земляки-дагестанцы: «Чуду и хинкал можно на всем пути поесть, там не только дагестанские, но и другие делают. Сколько их стало!..» (мужчина, 54 года, с. Санчи, Дагестан). Нередко в них оборудованы и молитвенные комнаты, очень актуальные для дагестанцев, ориентированных на соблюдение норм ислама. Сами кафе могут иметь «говорящие» названия, связанные с Дагестаном - «05 регион» и др.

Вывод. Рассмотрев различные варианты перемещения людей и товаров, а также специфические услуги, ориентированные прежде всего на трансмигрантов, можно постулировать, что вышеописанные практики являются важным условием существования транслокального социального пространства. Кроме того, торговля продуктами питания с земли и перевозки являются дополнительным стимулом для мигрантов быть именно трансмигрантами и в прямом смысле жить между двумя территориями, как в географическом, так и в социальном плане.

[1] Статья написана по материалам проекта, реализуемого при Европейском университете в Санкт-Петербурге при финансовой поддержке РНФ, проект № 14-18-02149.
[2] Капустина Екатерина Леонидовна - кандидат исторических наук, младший научный сотрудник отдела этнографии Кавказа Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, ассистент факультета антропологии Европейского университета в Санкт- Петербурге, Санкт-Петербург.
[3] Мудуев Ш.С. Миграция и рынок труда в Дагестане // Трудовая миграция в СНГ: социальные и экономические эффекты / Под ред. Ж. А. Зайончковской. М.: Центр изучения проблем вынужденной миграции в СНГ, 2003. С. 211-226; Мкртчян Н.В. Из России в Россию: откуда и куда едут внутренние мигранты // Мир России. 2003. № 2. С. 151-164; Капустина Е.Л. Трудовая миграция: экономическая стратегия и элемент социальной жизни (опыт современного горного Дагестана) // Этнографическое обозрение. 2010. № 1. С. 24-32.
[4] Тен В.А. и др. Эволюция этнокультурного облика Югры в конце XX - начале XXI века (на материале Сургутского региона). Сургут: Сургутский государственный университет, 2007: 6-7.
[5] Карачурина Л. Б. Внутрироссийская трудовая миграция: распространенность и география передвижений // Экономическое развитие России. 2013. Т. 20. № 7. С. 45-49.
[6] Тен В.А. и др. Эволюция этнокультурного облика Югры в конце XX - начале XXI века (на материале Сургутского региона). Сургут: Сургутский государственный университет, 2007: 6-7.
[7] Характерно, что лавры первооткрывателя сургутской нефти принадлежат азербайджанцу Фарману Салманову и его геологической партии.
[8] Штаммер Ф. «Город стал родиной для жителей, но умирать здесь никто не собирается»: aнтропологические размышления о человеческих сообществах в северном городе // Biography, Shift Labour and Socialisation in a Northern Industrial City. Proceedings of the International Conference in Novy Urengoi 4^th-6^th Dec 2008 / Ed. by F. Stammler, G. Eilmsteiner-Saxinger. Tyumen: Tyumen State University; Arctic Centre Rovaniemi, 2010. P. 33-42; Eilmsteiner-Saxinger G. Multiple Locality and Socially Constructed Spaces among Interregional Vakhtoviki: HOME - JOURNEY - ON DUTY // Biography, Shift Labour and Socialisation in a Northern Industrial City. Proceedings of the International Conference in Novy Urengoi 4^th-6^th Dec 2008 / Ed. by F. Stammler, G. Eilmsteiner-Saxinger. Tyumen: Tyumen State University; Arctic Centre Rovaniemi, 2010. P. 116-125; Болотова А.А. «Если ты полюбишь Север, не разлюбишь никогда»: взаимодействие с природой в северных промышленных городах // Неприкосновенный запас. 2014. № 5(97). С. 178-188; Замятина Н.Ю. Социальная лесотундра: географическая подвижность как элемент семейных траекторий жителей северных городов (на примере Норильска и Дудинки) // Неприкосновенный запас. 2014. № 5(97). С. 189-208.
[9] Капустина Е.Л. Собственность на север: мигранты из Дагестана и освоение городского пространства в Западной Сибири (на примере ситуации в г. Сургут) // Журнал социологии и социальной антропологии. 2014. № 5. С. 158-176; Соколов Д. Роль «Совести» в нефтегазовой политике // Кавполит. 2014. 20 июля. URL: http:// kavpolit.com/articles/rol_sovesti_v_neftegazovoj_politike-7452/ (дата обращения: 20.08.2016); Ермолин И.В. Отчет о научно-исследовательской работе по теме: «Влияние северной миграции на жизненные стратегии молодежи Северного Кавказа». М.: РАНХиГС, 2015 (рукопись).
[10] Применительно ХМАО это слово активно используется как информантами, так и исследователями.
[11] С одной стороны, здесь очевидна производная от словосочетания «Большая земля», употребляемого на всех территориях Крайнего Севера. Однако в случае с дагестанскими реалиями у этого слова может быть и более глубокое наполнение (см. [Капустина Е.Л. Собственность на север: мигранты из Дагестана и освоение городского пространства в Западной Сибири (на примере ситуации в г. Сургут) // Журнал социологии и социальной антропологии. 2014. № 5. С. 158-176]).
[12] Базовые понятия «транснационализм» и «транснациональный мигрант» были введены в научный оборот Н. Глик Шиллер, Л. Баш и К. Зантон-Бланк [Glick Schiller N., Bash L, Szanton-Blanc C. Towards a Transnational Perspective on Migration. New York: Annals of New York Academy of Science, 1992].
[13] Zontini E. Transnational Families, Migration and Gender. Moroccan and Filipino Women in Bologna and Barcelona. New York; Oxford: Berghahn Books, 2010: 36
[14] Greiner C., Sakdapolrak P. Translocality: Concepts, Applications and Emerging Research Perspectives // Geography Compass. 2013. Vol. 7. No. 5. P. 373-384.
[15] Cooke P. Locality. Economic Restructuring and World Development // Localities. The Changing Face of Urban Britain. London: Unwin Hyman, 1989: 12
[16] Ногайцы в целом активнее взаимодействуют со своей земляческой организацией. К тому же они приезжают из нескольких республик и краев Северного Кавказа, и этническая идентичность для них порой оказывается важнее региональной.
[17] Pries L. New Migration in Transnational Space // Migration and Transnational Social Spaces / Ed. by L. Pries. Aldershot: Ashgate Publication Ltd., 1999: 26
[18] Кайзер М., Бредникова О. Транснационализм и транслокальность (комментарии к терминологии) // Миграция и национальное государство / Под ред. Т. Бараулиной, О. Карпенко. СПб.: ЦНСИ, 2004. С. 133-146.
[19] Greiner C. Patterns of Translocality: Migration, Livelihoods and Identity in Northwest Namibia // Sociologus. 2010. Vol. 60. No. 2. P. 131-161.
[20] Boyd M. Family and Personal Networks in International Migration: Recent Developments and New Agendas // International Migration Review. 1989. Vol. 23. No. 3: 647
[21] Levitt P. Transnational Villagers. Berkeley: University of California Press, 2001.
[22] В 2011 и 2014 гг. работа велась совместно с Д.В. Соколовым.
[23] К примеру, из Дагестана на север выезжала газель с мясом и те, кто имели отношение к отправке, оповещали своих земляков в миграции о возможности его купить. При этом причастные к торговле нередко договаривались между собой об очередности привоза, чтобы не создавать друг другу конкуренцию.
[24] Ермолин И.В. Отчет о научно-исследовательской работе по теме: «Влияние северной миграции на жизненные стратегии молодежи Северного Кавказа». М.: РАНХиГС, 2015 (рукопись): 100
[25] Peleikis A. Lebanese in Motion - Gender and the Making of a Translocal Village. Bielefeld: Transcript Verlag, 2003: 92
[26] В процессе перевозки порой случаются курьезы. Так, один из информантов рассказывал, что вез с малой родины небольшой пакет с популярной в Дагестане специей - ореховой травой. По дороге его автомобиль был задержан сотрудниками ДПС, которые, проверив багаж и увидев пакет с сухой травой, посчитали ее марихуаной и доставили водителя в полицию. Несчастного выручил земляк, работавший в том же отделении и прояснивший ситуацию коллегам.
[27] Peleikis A. Lebanese in Motion - Gender and the Making of a Translocal Village. Bielefeld: Transcript Verlag, 2003: 93-94
[28] Levitt P. Transnational Villagers. Berkeley: University of California Press, 2001.
[29] Boccanhi P. Revisiting the «Transnational» in Migration Studies: A Sociological Understanding // Reviue europeenne des migrations internationals. 2012. Vol. 28. No. 1. P. 33-50; Greiner C., Sakdapolrak P. Translocality: Concepts, Applications and Emerging Research Perspectives // Geography Compass. 2013. Vol. 7. No. 5. P. 373-384.
[30] Pries L. New Migration in Transnational Space // Migration and Transnational Social Spaces / Ed. by L. Pries. Aldershot: Ashgate Publication Ltd., 1999. P. 1-35
[31] Massey D., Alarcon R., Durand J., Gonzalez Y. Return to Aztlan: The Social Process of International Migration from Western Mexico. Berkeley: University of California Press, 1987.