Трудовая мобильность как адаптация к кризису городских рынков труда на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке

Е.В. Антонов
(Полностью опубликовано в: "Между домом… и домом. Возвратная пространственная мобильность населения России / ред. Т.Г. Нефедовой, К.В. Аверкиевой, А.Г. Махровой - М.: Новый хронограф, 2016. С 194-206")

Резкий спад экономики России в 1990-е гг., банкротство большого числа крупных и средних предприятий привели к сокращению численности занятых и сжатию региональных и локальных рынков труда. Уменьшение спроса на труд за счет оптимизации и повышения производительности труда продолжилось и в 2000-е гг.

Таковой была общая тенденция, однако были ли масштабы сокращений и особенно их последствия одинаковыми для всех территорий и типов населенных пунктов? Как адаптировалось население к кризису локального рынка труда? Какую роль в этом процессе сыграла такая форма адаптации, как возвратная трудовая мобильность?

Ответить на эти вопросы непросто. Локальные рынки труда в нашей стране исследовались мало, прежде всего из-за недостатка достоверной информации, собирать которую приходится почти исключительно в ходе полевых исследований, особенно для сельской местности. По рынкам труда городов доступной информации значительно больше, в том числе динамической. С выходом данных ВПН-2010 и результатов сплошного наблюдения за деятельностью субъектов малого и среднего предпринимательства появился набор необходимой информации, который позволяет делать первые выводы по большому массиву населенных пунктов. В данной главе предлагается рассмотреть города Урала, Сибири и Дальнего Востока[1], где, трудовые миграции имеют меньшее распространение, чем в европейской части РФ, и в основном сконцентрированы вокруг крупных городских агломераций (см. главы 2.5 и 2.6).

Одним из основных статистических показателей с длинным временным рядом, характеризующим рынок труда, является численность занятых в крупных и средних предприятиях и организациях. В позднесоветское время и в начале рыночных реформ в них была занята подавляющая часть работников. Именно крупные и средние предприятия и организации обеспечивали возможности трудоустройства в городах с адекватной оплатой труда и социальными гарантиями, поддерживали за счет налогов экономику городов и местные бюджеты.

В городах Урала, Сибири и Дальнего Востока сокращение численности занятых в организациях происходило с начала 1990-х гг., и к началу 2010-х гг. составило примерно 35% (с более чем 14 млн чел. до 9,3 млн). Наибольшие численные и территориальные изменения происходили в 1990-х гг. (шоковая реакция на кризис) и с середины 2000-х (процессы рыночной оптимизации занятости и кризис 2008-2009 гг.). Наименьшее снижение численности занятых за весь период произошло в городах Западной Сибири (особенно до кризиса 2008-2009 гг.), наибольшее - на Урале и на Дальнем Востоке, однако оно было неравномерным во времени (рис. 1).

Рисунок 1. Изменение среднесписочной численности работников организаций в городах, по макрорегионам, к уровню 1993 г., % (1993=100)

По данным базы «Мультистат»

Помимо географической специфики обнаруживается прямая связь динамики численности занятых с численностью населения городов (табл. 1). Наименьшее снижение занятости наблюдалось в крупнейших городах с численностью населения свыше 250 тыс. чел., что связано с особенностями рынка труда (наличие значительного количества государственных и бюджетных учреждений регионального уровня, здравоохранения, образования и т.д.). Максимальное падение - в небольших городах (от 25 до 100 тыс. чел.). Максимальные трудности испытали самые малые города, что характерно и для других регионов России (см. главу 2.2).

Таблица 1. Динамика численности занятых в предприятиях и организациях по городам Урала, Сибири и Дальнего Востока, в % от уровня 1993 г.

Численность занятых выросла лишь в 5% городов Урала, Сибири и Дальнего Востока. К ним относятся города двух типов - нефтегазовые центры (в т.ч. молодые, возникшие в позднесоветское время или уже в 1990-е гг.), такие, как Тарко-Сале, Белоярский, Надым, Новый Уренгой и т.д.; и некоторые региональные центры, например, Салехард, Ханты-Мансийск, Южно-Сахалинск. Наибольшее падение характерно для моно- профильных городов, или постмоногородов, промышленная занятость в которых была доминирующей и сжалась до минимума. Рост числа городов, в которых численность рабочих мест на предприятиях сократилась более чем в два раза, остановился к 2007 г. на уровне 65-70 (рис. 2). Однако экономический кризис 2008-2009 гг., сильно затронувший ресурсные отрасли, привел к тому, что их число удвоилось и достигло в 2013 г. 38% от общего числа. Количество городов с небольшим и умеренным падением численности занятых постоянно уменьшалось.

Рисунок 2. Число городов с разной динамикой среднесписочной численности работников организаций, в % к уровню 1993 г.

Сокращение числа работников крупных и средних организаций может говорить как о кризисе экономики городов, так и о процессе оптимизации деятельности экономических агентов. В любом случае, оказавшись за пределами этих, по сути, корпоративных советских структур, работники сталкивались со сложным выбором дальнейших действий.

Стратегии адаптации населения к трансформационным процессам на рынке труда можно подразделить на два основных типа - активные и пассивные (табл. 2); к активным отнесены те, которые предполагают какие-либо действия, позволяющие населению остаться на рынке труда, к пассивным - приводящие к исключению из него.

Таблица 2. Модели адаптации населения к кризисным явлениям на рынке труда и экономике города

Среди активных форм адаптации населения, предусматривающих сохранение прежнего места жительства, прежде всего стоит выделить варианты адаптации на местном рынке труда и переориентацию на работу за его пределами. Приоритет в выборе той или иной формы адаптации зависит от множества факторов, в том числе экономико-географического положения города, его статуса, отрасли специализации, людности, институциональных условий, качества трудовых ресурсов и др. Многообразие возможных сочетаний этих факторов приводит к сложному сочетанию форм адаптации в городах[2].

Тем не менее можно выделить и некоторые типичные формы, свойственные для той или иной группы городов (например, с хорошим или исключительно плохим ЭГП, с конкурентоспособной отраслью специализации или, напротив, кризисной и т.д.). В частности, для кризисных моногородов наиболее популярными (кроме переезда на новое место жительства) были пассивные формы адаптации, которые, напротив, имели минимальное распространение в городах Севера и Крайнего Севера. Адаптация в малом бизнесе и теневом секторе более распространена в южных, аграрных регионах, а также в региональных столицах и их пригородах. Именно в последних широкое распространение получила занятость вне места постоянного проживания.

На общем фоне такая внешняя трудовая занятость практически незаметна. Среди населения в трудоспособном возрасте во всех городских округах Урала, Сибири и Дальнего Востока трудовые мигранты составляют скромные 3,6% (рис. 3), а их численность среди трудоспособного населения почти в 20 раз меньше, чем работающих по месту жительства - трудовая мобильность, таким образом, оказывается меньше 5% (при средних значениях по стране в 14,5%) (см. главу 2.6.). В отличие от сельской местности восточных регионов России городов, где она достигает 50% и более, мало (рис. 4 - XIII на цветной вклейке) (см. полный текст книги "Между домом и… домом").

Рисунок 3. Структура населения в трудоспособном возрасте по положению на рынке труда по городским округам Урала, Сибири и Дальнего Востока в 2010 г.

Рассчитано по данным ВПН-2010, ОНПЗ 2010, сплошному наблюдению за деятельностью субъектов малого и среднего предпринимательства[3]

Трудовая мобильность населения в азиатской части России как у городского, так и у сельского населения (рис. 1-3 в главе 2.6) существенно ниже, чем в европейской части в силу ряда причин. Основные из них - гораздо более разреженная сеть крупных городов, особенно в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, при слаборазвитой транспортной инфраструктуре и лимитированной емкости рынка труда. Ближние трудовые миграции в такой ситуации становятся объективно возможными лишь для небольшой части населения, непосредственно проживающей в пригородах региональных столиц и индустриальных центров. Для дальних (межрегиональных) миграций барьером становятся не только большие расстояния, но и ограниченная емкость рынков труда.

Для регионов Урала, Сибири и Дальнего Востока традиционно еще с советских времен существовал крупный («внешний» по отношению к основной полосе расселения) рынок труда «северов»: нефтегазовых регионов Западной Сибири, сырьевых регионов Восточной Сибири и северо-востока. В настоящий момент хинтерландом нефтегазовых округов Тюменской области являются регионы Урала (частично и Поволжья) и юга Западной Сибири, другие регионы-аттракторы привлекают трудовых мигрантов в основном из соседних субъектов Федерации. В постсоветское время, несмотря на масштабное переформатирование добывающей промышленности, этот относительно емкий рынок труда «Северов» (третий по величине после Москвы и Санкт-Петербурга) демпфировал кризисные явления и продолжал играть важную роль при трудоустройстве населения в масштабах всей страны.

Однако его размеры существенно уступают рынкам труда крупных агломераций и региональных центров: во внутрирегиональную миграцию в регионах Урала, Сибири и Дальнего Востока вовлечено, по разным оценкам, от 5 (ОНПЗ 2014) до 7 раз (ВПН-2010) больше населения[4], чем в межрегиональную (для России в целом эта разница составляет около 3-х раз). Таким образом, в трудовых миграциях в азиатской части России большую роль играют именно ближние, внутрирегиональные миграции. В свою очередь, это говорит о том, что в Азиатской России для такого типа адаптации, как внешняя трудовая мобильность, чрезвычайно важным фактором является конфигурация систем расселения.

Оценить масштабы и территориальную организацию трудовой мобильности в городах можно двумя методами. Первый основан на прямом опросе работников о месте их работы (что возможно лишь по данным ВПН-2010) и подходит для всех городов. Второй подход основан на балансовом методе (см. главу 2.4), применимом только для городских округов из-за отсутствия статистики по городским поселениям. Сочетание двух методов позволяет получить оценку не только масштабов исходящего потока трудовых мигрантов, но и притока мигрантов в города (рис. 4).

Рисунок 4. Оценка притока трудовых мигрантов в городские округа Урала, Сибири и Дальнего Востока (для потоков свыше 10 тыс. человек)

Темным тоном выделены города, не являющиеся региональными центрами
Рассчитано по данным ВПН-2010, ОНПЗ 2010, сплошному наблюдению за деятельностью субъектов малого и среднего предпринимательства 2010

Региональные центры аккумулируют примерно 70-75% входящего потока трудовых миграций. Крупнейшими акцепторами являются города Урала и юга Западной Сибири, как образующие крупные городские агломерации (Екатеринбург, Пермь, Барнаул, Новосибирск и др.), так и со слаборазвитыми агломерациями (Тюмень, Омск и др.), но со значительным сельским населением пригородов. Среди нестоличных центров притяжения выделяются центры нефте- и газодобычи (Нижневартовск, Новый Уренгой, Бузулук, Когалым, Сургут и др.), металлургии (Норильск, Магнитогорск, Новотроицк, Нижний Тагил). Центрами притяжения также могут быть и транспортные центры в относительно густонаселенных районах (например, Находка), и даже за их пределами, если город является важнейшим транспортным узлом (как, например, Тында, обслуживающая БАМ). Как видно, балансовая оценка потоков трудовых миграций существенно превосходит оценки, сделанные по результатам переписи - только на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке 100-тысячные потоки в ядро фиксируются в 9 региональных столицах.

Далеко не все городские округа имеют положительный баланс трудовых миграций. К числу доноров трудовых мигрантов можно отнести в основном пригороды крупных городов (Копейск, Калтан, Сосновоборск и многие другие), некоторые города-базы, обслуживающие добычу полезных ископаемых (Муравленко, Лангепас, Пыть-Ях). Заметную часть (по количеству) городов нетто-доноров трудовых мигрантов составляют небольшие города, испытывающие кризис локальных рынков труда, находящиеся за пределами ближних поясов агломераций, но не на экстремальном удалении от них (например, Сорск, Шарыпово, Карабаш, Реж и др.).

Трудовые миграции населения можно рассматривать под разным углом: с точки зрения экономических, социальных, бюджетных эффектов для населения и городов акцепторов/доноров трудовых мигрантов. Первостепенным представляется вопрос о том, что дают трудовые миграции собственно работникам и членам их семей: это вынужденный вариант адаптации для выживания либо эффективный способ приложения труда в городах с высокопроизводительными рабочими местами, обеспечивающий достойный уровень жизни работнику. Ответ на этот вопрос, по всей видимости, неоднозначен и во многом зависит от типа трудовой мобильности и вида занятости.

Результаты, полученные по данным социологических исследований трудовых мигрантов в малых российских городах[5], указывают, что работа на выезде позволяет домохозяйствам иметь доходы не менее, а зачастую выше, чем у работников, трудоустроенных по месту жительства. По всей видимости, это действительно так - в малых городах основу местного рынка труда формируют бюджетный сектор и малый бизнес, в которых уровень оплаты труда значительно ниже, чем в среднем в экономике. Но справедливо ли это для средних и крупных городов, особенно - промышленных? Низкие оценки трудовой мобильности населения в таких городах, основанные на результатах ВПН-2010, скорее, говорят об обратном.

Как возможность внешней трудовой занятости влияет на население городов? Если рассматривать города-доноры мигрантов, то наибольшие позитивные эффекты, по всей видимости, должно иметь население пригородов крупнейших региональных центров, осуществляющее ежедневные маятниковые миграции. Можно предположить, что «позитивным» ответом населения на адаптацию данного типа в городах-донорах будет желание оставаться в них, располагая достаточными финансовыми ресурсами от трудовой деятельности за пределами города. Индикатором служит показатель ввода жилья в городе: если жилье строится, то население, выражаясь фигурально, голосует и «ногами», и «рублем». Низкие душевые уровни ввода жилья могут одновременно означать как сравнительную непривлекательность такого рода инвестиций для населения, так и недостаточные уровни дохода для их осуществления.

Рассуждая аналогично, можно рассмотреть также сочетание миграционного прироста и интенсивности трудовых миграций (рис. 6). Среди всех городских округов, расположенных в пригородах, особо выделяются некоторые города из ближних поясов агломерации Екатеринбурга (Березовский, Верхняя Пышма, Среднеуральск, Арамиль и др.), Челябинска (Копейск), Новосибирска (Бердск), Тюмени (Ялуторовск, Заводоуковск), Красноярска (Дивногорск, Сосновоборск), Абакана (Черногорск), Южно- Сахалинска (Анива) и др. Эти города извлекают максимальную выгоду из своего близкого положения к быстроразвивающимся центрам. Платежеспособный спрос, генерируемый относительно высокими заработками в крупном городе, обуславливает высокую инвестиционную активность населения на рынке недвижимости (с учетом более низкой стоимости «входа» на него в пригородах), этому способствует и интенсивный миграционный приток из других муниципалитетов региона и даже из-за его пределов.

В городах-пригородах реализуется комбинированный тип адаптации через миграцию в них и трудоустройство на внешнем рынке труда. Так, Сосновоборск (пригород Красноярска), почти половина жителей которого ездит на работу в региональный центр, увеличил свою людность за счет миграционного прироста с 1991 г. на 14%, хотя численность рабочих мест в организациях за это время сократилась на 61,5% (табл. 3).

Таблица 3. Динамика основных социально-экономических характеристик некоторых городских округов Урала, Сибири и Дальнего Востока с преобладанием адаптации на внешних рынках труда

В лучшем разрешении см.: Между домом и… домом

Близость к региональному центру, однако, не всегда подобным образом влияет на пригороды. Если региональный центр относительно слабый (например, Курган, Биробиджан, Благовещенск), либо недостаточно развита транспортная инфраструктура (например, Южно-Сахалинск), это приводит к тому, что в большинстве городов, расположенных вблизи таких региональных центров и связанных с ними интенсивными трудовыми миграциями, наблюдается заметный миграционный отток населения.

Для мигрантов большей части остальных городов-доноров адаптация путем переориентации на внешние рынки труда, по всей видимости, является механизмом выживания населения, а его долгосрочной стратегией - переезд на новое место жительства. Основная причина - их относительно удаленное положение от внешнего рынка труда за пределами 1-1,5-часовой транспортной доступности от региональной столицы (например, Невьянск, Артемовский) или невысокие емкость рынка и уровень заработной платы в нестоличных городах-акцепторах (например, для жителей Карпинска в Краснотурьинске). Временные и транспортные издержки в этих городах, в результате, существенно снижают привлекательность трудовых миграций и делают их конкурентными только в случае отсутствия иных вариантов адаптации.

При отсутствии возможностей для осуществления ближних трудовых миграций альтернативным видом адаптации на внешних рынках труда становится отходничество или вахтовая трудовая миграция. Этот тип трудовой активности сопряжен с максимальными экономическими и социальными издержками для работников (более высокая стоимость проезда и жизни, оторванность от семьи и дома, потеря трудовых навыков, незащищенность от произвола работодателей на неофициальных рабочих местах и др.).

Ограниченная емкость рынка труда азиатских «северов» (прежде всего Тюменской области с автономными округами) приводит к тому, что отходничество имеет заметное распространение и влияние только на территории от Урала до юга Западной Сибири. Особенно велика его роль в Омской и Курганской областях, Республике Башкортостан, имеющей исторические трудовые связи с нефтегазовыми регионами. В Восточной Сибири и на Дальнем Востоке дальние межрегиональные трудовые миграции имеют место, но их роль в смягчении проблем локальных рынков труда муниципалитетов малозаметна.

Рисунок 5. Миграции населения и баланс трудовых ресурсов в ГО Урала, Сибири и Дальнего Востока (в среднем за период 2010-2013 гг.).

Площадь пунсона пропорциональна численности населения по данным ВПН-2010.
Темным тоном выделены региональные центры

Кризис локальных рынков труда на таких территориях не ведет к выталкиванию избыточных трудовых ресурсов за пределы своих регионов из-за отсутствия емких акцепторов (см. подробнее главу 2.6), а приводит к уходу населения с рынка труда (переходу к пассивным формам адаптации) или постепенному выезду. Подобная ситуация наблюдалась нами неоднократно, особенно часто в городах ресурсной сферы вне крупных агломераций (например, в Нерюнгри, Краснокаменске). Сокращение численности занятых на градообразующих предприятиях этих городов (угледобывающем «Якутугле» и Приаргунском производственном горно-химическом объединении, основным видом деятельности которого является добыча урана), произошедшее в последнее время, привело к оттоку населения.

Переориентация высвободившихся трудовых ресурсов на внешние рынки труда затруднена в силу устойчивой тенденции к снижению спроса на труд в добывающем секторе (из-за повсеместной механизации) и низких «конверсионных» возможностях работников для приобретения иных профессий, которые к тому же не будут востребованы в их промышленных городах. Коридор адаптационных возможностей в малых и средних городах Восточной Сибири и Дальнего Востока довольно узок, в том числе и из-за отсутствия необходимых предпосылок для реализации модели адаптации через внешнюю трудовую занятость.

* * *

Возвратная трудовая мобильность населения как одна из возможных моделей адаптации населения к кризису локальных рынков труда в городах Урала, Сибири и Дальнего Востока не получила своего широкого распространения за пределами ближнего пояса пригородов крупных региональных столиц. Лишь для части наиболее успешных из них внешняя занятость смогла существенно сгладить проблемы на локальных рынках труда, проявившиеся в переходный период с 1991 г. и сохраняющиеся по наши дни. В остальных городах, где такая форма адаптации практикуется значительной долей населения, возможность внешней занятости является ресурсом для реализации выездных миграционных стратегий и не удерживает население.

[1] Здесь и далее рассматриваются все города восточнее Пермского края, Республики Башкортостан и Оренбургской области за исключением ЗАТО.
[2] Это относится и к населению в трудоспособном возрасте, и к работающим пенсионерам. Среди населения городов Урала, Сибири и Дальнего Востока в трудоспособном возрасте единственным источником средств к существованию по ВПН-2010 (от трудовой деятельности или любой формы государственной или семейной поддержки, либо ЛПХ) обладали около 82% населения, двумя - 16%, тремя и более - 4% населения. В некоторых городах доля населения в трудоспособном возрасте с единственным источником средств к существованию может падать до экстремально низких значений: 40% и менее (например, в г. Алзамай - 9,3%, г. Макушино - 26,4%, г. Куртамыш - 30,1% ит.д.), что говорит о сложностях адаптации в них.
[3] По методике, предложенной в главе 2.4.
[4] Данное значение приводится для всего населения. Для городов Урала, Сибири и Дальнего Востока по переписи 2010 г. количество внутрирегиональных мигрантов примерно в 4 раза больше, чем межрегиональных.
[5] Рощина Т.Г. Работа на выезде как фактор повышения уровня жизни на- селения (на примере малых городов России) / Автореф. дисс. … канд. экон. наук. М., 2008; Мкртчян Н.В., Флоринская Ю.Ф. Социально-экономические эффекты трудовой миграции из малых городов России // Вопросы экономики. 2016. № 4. С. 3–21