Споры вокруг старения: антивозрастная наука и культурное конструирование старости[1]

Джон А. Винсент[2]
(Опубликовано в журнале "Социология власти", 2014, №3, с. 159-180.)

Введение

Старение и смерть — биологические универсалии, и у каждой культуры есть свои способы объяснять их и взаимодействовать с ними. В новейшей истории западного мира культура, выполняющая эту функцию, ограничена наукой. Недавние научные опыты смогли существенно увеличить продолжительность жизни круглых червей, плодовых мушек и мышей. Предполагается, что эти эксперименты открывают возможность серьезно продлить жизненный цикл человека. Эта статья рассматривает биогеронтологические споры о природе старения, определяет методы, которыми старость конструируется через отсылки к отдельным видам знания, и таким образом оценивает вклад научной культуры в современное значение старости.

Биогеронтология — наука о биологическом старении [Post, Binstock, 2004, p. 2]. Журнал Biogerontology дает подходящее дескриптивное определение этой области, заявляя, что принимает публикации на темы: «модуляция процесса старения физическими, химическими и биологическими средствами, включая трансгенные организмы и нокаут гена; системы клеточных культур для разработки новых подходов и медицинской продукции, направленных на поддержание и /или восстановление потерянных биохимических функций; иммунология, аутоиммунитет и инфекции в процессе старения; позвоночные, беспозвоночные, микроорганизмы и растения в экспериментальных исследованиях генетических детерминант старения и долголетия; биодемография и теоретические модели, связывающие динамики старения и выживания^[3]».

Английское «age» — это и существительное «возраст», и глагол «стареть»; оно обозначает одновременно процесс и набор категории. Некоторые отрезки на траектории социального и биологического изменения во времени определяются как «старение». В социальной геронтологии под старением понимается последовательность стадий и состояний, за которыми закреплены определенные возрастозависимые нормативные ожидания. Конкретное содержание этих процессов и категорий оспаривается; их значения меняются, и не все они обязательно негативны [Palmore, 1990]. Полезнейшие материалы исторической геронтологии документируют меняющееся понимание старости и начало современного господства медицинских определений этого феномена [Achenbaum, 1978; Cole, 1992; Estes et al., 2003; Lupton, 2000; Thane, 2000; Van Tassel, Stearns, 1986]. Кац размещает дискурс физиологического старения (discourse of senescence)[4] на карте истории: «Медицинские исследования во Франции в конце XVIII и начале XIX столетий развили то, что мы назвали дискурсом 160 физиологического старения: новую организацию тесно связанных идей и практик, которая захватила старое тело в плен трех влиятельных представлений» [Katz, 1996, с. 40]. К последним относятся 1) «старое тело как система обозначения» —теперь врачи обследуют тела для поиска симптомов «внутренних хаотических состояний», 2) старое тело как обладатель особой патологии, требующей медицинского лечения и 3) старое тело как умирающее. Кац утверждает, что в досовременном обществе смерть была таинственной внешней силой, а наука в начале XIX в. переосмыслила смерть как внутренний феномен тела. Сдвиги в понимании смерти и их значение для старости классически иллюстрирует Фуко: «Старое тело оказалось редуцировано до состояния дегенерации, в котором смыслы старости и изношенность тела, казалось, обречены вечно указывать друг на друга. Воссоздав смерть скорее как феномен в жизни, а не феномен жизни, медицинские исследования старения отделились от более ранних трактатов, в центре которых было обещание долголетия» [Foucault, 1973, р. 41][5].

Метод, используемый в этой статье, обычно называют культурным анализом: «Рассматривать культуру как наблюдаемый аспект человеческого поведения значит делать акцент на реалиях символических границ. Последние существуют не только как концептуальные различия в людских умах; они видимы для всех — в способах социального взаимодействия, в дискурсе и в материальных объектах. На их создание и поддержание расходуются ресурсы, и многие виды общественной деятельности можно считать показателями неоднозначных концептуальных рамок или попытками усилить размытые границы, переопределить культурные различия. Определить эти виды деятельности — конкретная задача, для которой применяется культурный анализ [Wuthnow et al., 1984, p. 261].

Этот метод уходит корнями в культурную антропологию [Douglas,1978; Geertz, 1973,1983], работы Фуко [Foucault, 1973,1980] и критическую теорию [Habermas, 1990]. Культурный анализ исследует язык и риторику участников жизненного мира и стремится показать, как создается и оспаривается смысл. Исследуя язык и риторику тех, кто вовлечен в мир современной биогеронтологии, мы можем увидеть, как получаются смыслы, которые создают биогеронтологи, какие здесь важны различия и какие используются ключевые категории [Doyle, 1997]. Споры внутри биогеронтологии называют „войной против антивозрастной медицины" [Binstock, 2003; Lucke, Hall, 2005; Vincent, 2003b]. Они ведутся вокруг определения дисциплинарных границ, вокруг того, кто может считаться bona fide исследователем старости и кто может претендовать на знание о старости. Итак, эта статья рассматривает старость как культурную категорию, а науку — как форму культуры, чтобы понять, как эта культура конструирует, что значит быть старым, и к каким последствиям это приводит.

Общая биология старения

Что значит быть «анти»-возрастным [Hayflick, 2004]? Какие процессы старения должна замедлить, остановить или обратить вспять анти- возрастная медицина [Post, Binstock, 2004, p. 3-4]? Первые два текста, о которых пойдет речь дальше, — это статьи авторитетных академических ученых, стремящихся обобщить существующие внутри дисциплины знания. Их можно считать иллюстрацией того, как традиционная биогеронтология конструирует старость. Деконструируя используемый язык и предпосылки, влияющие на риторику текстов, мы можем определить, как именно формируется культурное понимание старости. Третья статья носит полемический характер и задумана с целью убедить биогеронтологическую аудиторию в необходимости определенной исследовательской повестки, которая должна взять старение под контроль.

Робин Холлидей — выдающийся биогеронтолог, публиковавший и результаты научных экспериментов, и комментарии к выводам из геронтологических исследований. В статье для журнала Biogerontology [Holliday, 2000] он пытается обрисовать состояние исследований по биологии старения. Начинает он с эволюционной точки зрения. Разные циклы жизни у животных являются адаптивным ответом на опасности окружающей их среды. Энтропия приводит всех к старению; поэтому «в конечном счете неспособность к поддержанию состояния ведет к одряхлению, смерти в старом возрасте и возвращению в хаос» [Holliday, 2000, р. 97]. Старение является неспособностью устранить дефекты в «ДНК или белковых молекулах». Старение связано с чем-то, что с возрастом пошло не так, с неисправностью. Холлидей указывает, что геронтологи ориентированы на увеличение жизненного цикла человека; он сообщает о росте средней продолжительности жизни, но заявляет, что «максимальный жизненный цикл человека — около 120 лет — не изменился за последние десятилетия» [Holliday, 2000, р. 100]. Проблему растущей стоимости ухода за здоровьем в старости он считает критической. Он проницательно замечает, что дробление на специализации по конкретным заболеваниям удерживает исследователей (медиков и биологов) от совместной борьбы с коренными причинами, общими для большинства проблем пожилого возраста, и предполагает, что причина ненужных трат — в дорогих технологиях, борющихся с каждой «возрастной патологией» в отдельности. Таким образом, он формирует повестку для объединенной фундаментальной биологии старения. Социальная природа пожилых, создаваемая риторикой этой статьи, стереотипна. Подразумевается, что у них нет друзей или коллег, и они не занимаются продуктивной или полезной деятельностью; скорее, им свойственно иметь «семьи и досуг» [Holliday, 2000, р. 101].

Суреш Раттан, сотрудник Датского Центра молекулярной геронтологии, изложил в статье 2004 года то, что он считал консолидированным мнением биологов по вопросу старения. Он сообщает, что «проявление старения и границы жизненного цикла обусловлены, прежде всего, выходом из строя механизмов поддержания и восстановления» [Rattan, 2004, р. 286], и утверждает, что связи между генами и такими процессами старения комплексны и разнообразны и могут включать в себя некоторые видоспецифические механизмы. Признавая, что история лженауки создала этой области знания плохую репутацию, Раттан предполагает, что некоторые ученые все же разработали подлинные, основанные на лабораторных исследованиях, способы предотвратить возрастные заболевания, сохранить функциональные возможности и продлить жизненный цикл. Из обзора антивозрастных стратегий он выбирает «гормезис» для более детального рассмотрения. «Гормезис в старении можно описать как благоприятный эффект, полученный в результате клеточных реакций на умеренный повторяющийся стресс» [Rattan, 2004, р. 287]. Он сообщает о лабораторном исследовании, которое показывает, как умеренный стресс разного рода (в том числе голод) улучшает в лабораторных клеточных культурах функциональную целостность, не нарушая нормальные клеточные процессы. Он также описывает открытие, сделанное индийцами в испытаниях с участием людей: недоедание может быть полезным для способности репарации ДНК.

Это последнее наблюдение показательно контрастирует в культурном смысле с докладами Лэйна и его соавторов [Lane et al., 2002, p. 36] о том, что ограничение калорий было эффективной антивозрастной стратегией, но что людям, вероятно, пришлось бы «сократить калорийность потребляемой пищи примерно на 30%, т.е. перейти с 2500 на 1750 калорий в день». Авторы пришли к выводу, что «немногие смертные могли бы придерживаться такого сурового режима». Вместо этого они пытаются (пока неудачно) создать лекарство, которое имитировало бы эффекты голодания на уровне беднейших наций в мире [World Resources Institute, 2003], не ограничивая пациентов в еде. Полезное напоминание о том, что тела — не только биологические, но и культурные конструкты.

Менее мэйнстримный, но, тем не менее, весьма влиятельный Обри ди Грей — яркий предприимчивый ученый, который работает на кафедре генетики Кембриджского университета. В критической заметке Нуланд [Nuland, 2005, р. 40] описывает его как человека, «получившего международную известность и больше, чем просто дурную славу в области старения, не только благодаря смелости своих теорий, но также из-за напористости, с которой он обращает других в свою веру. Масштаб его теперь таков, что он сам — один из факторов, с которым приходится считаться в любом серьезном обсуждении темы».

В 2002 г. ди Грей и внушительный список его соавторов опубликовали «Время говорить о SENS [стратегиях достижения пренебрежимого физиологического старения инженерными методами]: оспаривая незыблемость человеческого старения». Статья рассматривает оптимистичный случай из антивозрастной медицины; ее считают полемическим аргументом в пользу «достижения пренебрежимого физиологического старения инженерными методами». В экспериментах над животными были достигнуты значительные изменения в продолжительности жизни, и хотя на людях схожих результатов достичь пока не получается, ди Грей не видит принципиальной причины, по которой это не может произойти в будущем. Авторы утверждают: «Старение (ageing) — трехступенчатый процесс: метаболизм, повреждение и патология... Можно разработать методы вмешательства во все три этапа... удаление накопленных повреждений разорвало бы связь между метаболизмом и патологией, а значит, потенциально оно может отодвинуть старение на бесконечный срок... есть способы для всех случаев, и это подразумевает, что неограниченная отсрочка старения, которую мы называем достижением пренебрежимого физиологического старения инженерными методами, может быть уже на горизонте» [de Grey et al., 2002, p. 452].

Эта аргументация начинается с открытого установления тождества. Старение определяется как «трехступенчатый процесс: метаболизм, повреждение и патология». Затем эти три процесса рассматриваются более подробно. Жизнь вырабатывает вредящие нам токсины. Часть повреждений неисправимы, что ведет к возрастной дегенерации. Другими словами, конечное состояние старения — старость — это состояние дегенерации^[6]. Затем авторы задают риторический вопрос о том, можно ли изменить метаболизм или повреждения, чтобы предотвратить старение? В нем содержится неявное предположение, что старение нежелательно, в конце концов дегенерация нежелательна по определению. Ответ — нет. Однако в исправлении вызванных повреждений они видят потенциальное отдаление старения. В последней части процитированного отрывка старость отождествляется с повреждением, отсрочка которого уже «на горизонте» (метафора, навевающая образ разведывательной экспедиции, прогресса на пути к обетованной земле «пренебрежимого физиологического старения, достигнутого инженерными методами»). Из этого отрывка ясно, что старость мыслится как патологическое состояние, от которого наука обязательно найдет лекарство.

Могут возразить, что такого рода лингвистическая деконструкция неуместна, что, как и другие научные дисциплины, биогеронтология разработала собственный специальный язык, и что такие термины, как «физиологическое старение» и «бессмертие», обладают собственными специфическими смыслами внутри этой дисциплины. Однако у слов есть своя история: «Под senectitude в 1481 г. первоначально понималась старость; senescence было использовано в 1695 г. в значении состаривания; а слово „сенильный" возникло в 1661 г. для обозначения того, что приличествует старости. Термин senility был употреблен в 1791 г. для обозначения старости или старческой немощи. Но к 1841 г. senile означало слабость и к концу XIX в. указывало на патологическое состояние [Covey, 1988, р. 294; Haber, 1983, р. 73-74; Kirk, 1992, р. 491]. С тех пор этот термин приобрел еще более негативные медицинские коннотации» [Katz, 1996, р. 41].

Ученый в биомедицинской лаборатории вполне может обозначать словом «бессмертный» отличительное свойство какой-нибудь клеточной линии, запрограммированной на (потенциально бесконечное) деление и поэтому постоянно множащей один и тот же тип клетки [Hauskeller, 2005]. Однако то, каким образом устанавливается это значение, зависит от более широкой лингвистической и культурной группы, в которую входит биогеронтология. Существует посредничество, через которое репертуар аналоговых свойств укореняется в значениях языка. Именно в укоренившемся значении слов «физиологическое старение» и их употреблении не только в лабораториях и журналах биогеронтологов, в гериатрических клиниках и палатах, но также в здании парламента или в колонках The Times и лежит проблема. Культура укоренена в языке, даже в том, на котором говорят ученые [Haraway, 1991,1997; Martin, 1989]. Биогеронтологи или врачи-клиницисты способны ускользнуть от своей культуры не более чем политики или журналисты. Тем не менее, наука может наделить властью и легитимностью определенные способы понимания старости [Gieryn, 1999].

Война с антивозрастной медициной

Многочисленные дискуссии об антивозрастной медицине можно найти в геронтологических журналах и на конференциях, в научно-популярных журналах вроде Science, Nature и Scientific American, а также в журналах самих биогеронтологов [Juengst et al., 2003а, 2003b]. Опубликовано множество позиционных заявлений — коротких статей, подписанных большим числом авторов, где излагаются взгляды этих авторов на состояние знания [Butler et al., 2004; de Grey et al., 2002; Olshansky et al., 2002а]. Были и специальные выпуски главных журналов, — Journal of Gerontology: Biological Sciences [Olshansky et al., 2004], Mechanisms of Ageing and Development [Halliwell and Wong, 2004], Scientific American [2004], The Gerontologist [2002] и др. — посвященные этой теме.

«Позиционное заявление по вопросу старения» Ольшански и соавторов [2002b] в журнале Scientific American представляло собой подписанную 51-м ведущим геронтологом декларацию и предупреждало, что ни одно из существующих на рынке лекарств не предоставило доказательств замедления, остановки или обращения вспять старения человека. Признав, что в будущем работа биомедиков принесет плоды, отсрочит немощность и улучшит качество жизни, они заявили, что «любой, кто сегодня предлагает якобы антивозраст- ной продукт, ошибается или лжет» [Olshansky et al., 2002b, p. 92]. Эта статья в Scientific American была агитационным документом, появившимся из научно-популярной книги «Погоня за бессмертием» [Olshansky, and Carnes, 2001], в которой представлен гораздо более разработанный подход к современному знанию о старении. В этом номере они систематически развенчивали сенсационные подходы, в том числе медицинские и демографические, претендующие на то, чтобы победить смерть и продлить жизнь.

Другой предшественник этой декларации — аналитический обзор Международного центра долголетия, где представлена попытка дисциплинарно определить «медицину долголетия» и оценить доказательную базу биологических исследований, на которой могло бы основываться увеличение продолжительности человеческой жизни. Руководили работой Роберт Н. Батлер и доктор Дэвид Ротман, а Ольшански был одним из десяти участников. Отчет под названием «Существует ли антивозрастная медицина?» [International Longevity Center, 2002] рекомендовал сосредоточиться на увеличении цикла здоровья. Эти публикации можно рассматривать как попытку разграничить настоящую профессиональную науку о старости и лженауку, а также определить связь между исследованиями старения и содействием сохранению здоровья с помощью медицинского вмешательства [Binstock, 2003; Vincent, 2003b]. Исключение некоторых антивозрастных практик из сферы науки яростно оспаривается не только в академической и научно-популярной прессе, но и в судах США^[7].

Ди Грей [De Grey, 2003] спорит с утверждением Ольшански и его соавторов [Olshansky et al., 2002b], что эликсира жизни не существует; ди Грей говорит, что знание, существующее в настоящее время, в будущем отсрочит старение на неопределенный срок. В сентябре 2003 г. он воспользовался 10-м конгрессом Международной ассоциации биомедицинской геронтологии «Стратегии достижения пренебрежимого физиологического старения инженерными методами: причины, почему подлинный контроль над старением прогнозируем» в Колледже Квинс, Кембридж, чтобы продвинуть свою исследовательскую программу.

По результатам получился впечатляющий набор статей (впоследствии опубликованных в The Annals of the New York Academy of Sciences, Vol. 1019, June 2004) от выдающегося списка докладчиков, в том числе Джея Олыпански и Артура Каплана. Очевидный коммерческий потенциал антивозрастной медицины тоже был широко представлен на конференции. Однако показательно слово «подлинный» в названии конференции. Оно указывает на беспокойство по поводу легитимности и достоверности. Сообщается [de Grey, 2004], что в дискуссиях внутри биогеронтологического сообщества громко звучали возражения против рассуждений о временных рамках, необходимых для разработки эффективных методов лечения. Ди Грей утверждает, что такое отношение опасно и может стать препятствием на пути эффективного финансирования исследований.

Старость как болезнь

Ключевой дисциплинарный раскол внутри геронтологии проходит между медициной и биологией. Споры вокруг этой границы влияют на понимание старости. Давно ведется дискуссия о том, следует ли рассматривать старение как болезнь. Эту проблему иллюстрируют онлайн-дебаты под названием «Является ли старение болезнью?» [Sage Crossroads, 2004] между двумя ведущими американскими специалистами по этике, Гарри Р. Муди из Международного центра долголетия и Артуром Капланом из Университета Пенсильвании. Основная часть этой дискуссии концентрируется на смысле поиска лекарства от старения. Каплан предположил, что старение не называют болезнью, потому что мыслят его как нечто универсальное и естественное. Он отрицает эту естественность, воспринимая старость скорее как «нечто, что оказалось просто встроенным в нас» эволюцией, но потеряло свой смысл в наши дни. Каплан заявил, что если старость не естественна и является заболеванием, то можно попытаться излечить от нее. Однако без ярлыка «болезнь» научно-исследовательские проекты по открытию успешного медицинского вмешательства вряд ли будут финансироваться. «Чем больше старение вписывается в модель болезни», тем больше денег на него тратится. Он подытоживает, что «если бы мы могли категоризировать старение как болезнь, мы бы могли что-то сделать с ним и, возможно, в самом деле освободили бы себя» [Sage Crossroads, 2004, p. 4]. Итак, с этой точки зрения старость есть нечто, от чего людей нужно освободить.

Муди отвечает, указывая на элемент социального конструирования в феномене болезни: «болезнь есть нечто, что мы можем изменить и переопределить». Он видит в старении естественный процесс, сходный с рождением или взрослением. Однако эти процессы тоже могут быть объектами медицинского вмешательства. Он утверждает, что медикализация старости заставляет людей чувствовать вину за то, что они сами являются причиной собственного старения — не принимают омолаживающие таблетки и т.д. Муди приходит к выводу, что: «мы должны быть очень осторожны и с тем, чтобы призывать тратить огромные государственные средства на эти исследования, и с тем, чтобы разрешать людям, поощрять людей пропагандировать антивозрастную медицину... Вместо этого мы должны начать праздновать старение и искать в нем достоинства, а не только недостатки» [Sage Crossroads, 2004, p. 6].

Кирквуд [Kirkwood, 2004] утверждает, что различие между ста- 168 рением и болезнью стирается. Холлидей [Holliday, 2001, р. 70] тоже считает, что это различие теряет свой смысл. Они придерживаются эволюционистской точки зрения, согласно которой эволюция играет ограниченную роль в детерминировании старения: в дикой природе существа не умирают от старости; обычно они гибнут от хищников, несчастного случая или голода [Kirkwood, 1999]. Млекопитающие в безопасной среде умирают от сбоев внутренних механизмов самообеспечения. Например, нет значимой границы между раком как заболеванием и раком как сбоем в клеточной регуляции. Тем не менее, различие болезнь/старение играет ключевую роль в риторике тех, кто оспаривает приоритеты финансирования. И Кирквуд, и Холлидей хотят, чтобы крупные суммы, которые тратятся на исследование конкретных болезней, тратились вместо этого на фундаментальное биологическое изучение старения. Мы можем определить эти границы как часть заявлений о специальном дисциплинарном знании. В зависимости от того что такое старость, разные ученые могут претендовать на ее изучение и контроль над ней. Граница между биологией и медициной — одна из их линий фронта.

Четыре вида антивозрастного дискурса подразумевают четыре вида старости

По утверждению Бинстока [Binstock, 2003, 2004], биогеронтологи опасаются, что современное возвышение псевдонаучной антивозрастной медицины может поставить под угрозу статус и финансирование их собственных исследований^[8]. В социологии науки существует обширная литература об установлении научной легитимности. Барнс и соавторы [Barnes et al., 1996] также выдвигают исторические и социологические подходы к профессиональным, институциональным и познавательным системам регулирования. Лейтмотив этих исследований таков: работа над границами (науки) постоянно требует возобновления, сопряжена с трудностями, исторически и социально обусловлена [Gieryn, 1983,1999; Taylor, 1996].

Наука не меняется под одним только весом истины, порожденной научными методами, а включена в активную борьбу вокруг смыслов, за ресурсы и между корыстными интересами, и идеологиями; правдоподобной ее делают конкретные процедуры и практики [Gieryn, 1999; Habermas, 1990; Merton, 1973][9].

Дебаты в журналах и на конференциях ключевых профессиональных объединений демонстрируют нам ряд процессов по созданию границ. Эти процессы — дискурсы, которые выделяют некоторые виды профессиональной деятельности и знания как научные и приемлемые для дисциплины. Внутри этих дискурсов скрыты определения природы старости. Если вслед за Джерином [Gieryn, 1999] мы пытаемся разметить карту культурного пространства антивозрастной науки, то из упомянутых дискуссий можно вывести четыре типа: облегчение симптомов, рост ожидаемой продолжительности жизни, увеличение жизненного цикла и избавление. Я опишу все типы по порядку, а в заключение рассмотрю, как каждый из них конструирует старость.

Облегчение симптомов

Чтобы ученых всерьез воспринимали государственные спонсоры и баловал признанием научный мир, о них должны думать как о людях, занимающихся серьезной фундаментальной работой. Поэтому в литературе ощущается острая потребность разграничить симптомы старения и фундаментальный биологический процесс старения. Однако научные методы применимы к крему против морщин или выпадению волос в той же степени, что и к внутриклеточному движению ферментов или генетике долголетия у мышей.

Итак, тип антивозрастной медицины, от которого биогеронтологи дистанцируются, можно назвать облегчением симптомов. Сюда входят попытки скрыть, отсрочить или уменьшить последствия биологического старения. Такие техники существовали на протяжении почти всей истории, однако можно разработать новые с использованием знаний, экспериментального метода и технической изощренности современной науки. Эти новые техники обладают огромным коммерческим потенциалом [Estes, 1979; Estes et al., 1984].

Можно выделить три подкатегории этого типа антивозрастной медицины: 1) косметическая — пудра, краска, крем против морщин и т.д., чтобы скрыть следы старения; 2) профилактическая — упражнения и диета или витамины в таблетках, чтобы предотвратить наступление физического старения и его признаки и 3) компенсаторная — Виагра и гормонозаместительная терапия, которые должны поднять «падающие» функции до юношеского стандарта. Нужно рассматривать эти стратегии облегчения симптомов в контексте общества, которое пришло к пониманию образа тела как ключевого компонента персональной идентичности [Faircloth, 2003; Giddens, 1991; Hallam et al., 1999; Shilling, 1993; Turner, 1984]. Таким образом, эта форма антивозрастной медицины подразумевает определение старости по внешним признакам. Выглядеть старым значит быть старым. Граница между молодостью и старостью в этом способе смотреть на мир маркирована внешним видом. Тем не менее, некоторые медики стремятся исключить такие вещи из «антивозрастной» медицины, потому что не считают их терапевтическими вмешательствами, а многие «антивозрастные» ученые исключают их как тривиальные по существу и не являющиеся частью фундаментальной науки, основывающейся на биологии клеточного старения.

Рост ожидаемой продолжительности жизни

Ключевой процесс установления границ, освещенный в литературе, протекает между медицински ориентированной деятельностью по излечению от возрастозависимых заболеваний, в частности, раковых опухолей и сердечно-сосудистых заболеваний, и фундаментальными биологическими процессами старения. Исследование легко узнаваемых убийц хорошо финансируется: «победа над раком» и «победа в войне с болезнью сердца» стали национальными приоритетами в Британии и Америке. Многие специалисты верят, что в течение относительно короткого времени может быть достигнут рост ожидаемой продолжительности жизни на срок примерно от трех до шести лет. Их вера опирается на успешные попытки лечить или уничтожать болезни, являющиеся непосредственными причинами смерти в старости, например, рак, сердечные и легочные заболевания. Поэтому ключевая цель многих дискуссий — установить bonafides антивозрастной медицины, опираясь на установившуюся иерархию медицина/наука. Одни утверждают, что именно у нашей науки есть ключ к пониманию, а значит и созданию здоровой старости. Биогеронтологи считают, что политическое преимущество лежит на стороне специалистов по заболеваниям; поэтому противоречия кристаллизуются вокруг вопроса о будущей продолжительности жизни. Можно утверждать, что вскоре ожидаются достижения в лечении заболеваний, и что они позволят сделать еще один шаг в марше научного прогресса, в котором наблюдался систематический рост средней продолжительности жизни в течение последних 150 лет.

Однако можно спросить: на сколько бы увеличилась средняя продолжительность жизни, если было бы найдено лекарство от рака или устранены все смерти от сердечно-сосудистых заболеваний?

Есть убедительные доказательства, что вмешательство медицины не изменит жизненный цикл человека; люди с большей вероятностью проживут полный жизненный цикл, но это не приведет к постоянно растущей продолжительности жизни. В лучшем случае ожидаемая продолжительность жизни, приобретенная такими средствами, будет измеряться в годах, а не десятилетиях. Далее начинаются дебаты о том, существует ли естественный предел жизненного цикла человека, был ли жизненный цикл определен эволюцией, требуется ли человеческому организму какая-то модификация для изменения жизненного цикла. Итак, господствующий взгляд на старость, вырастающий из этого дискурса, видит ее как медицински определяемый этап жизни, в котором люди сначала находятся в опасности из-за набора конкретных заболеваний, а затем страдают от них.

Из этой перспективы суть старости видится не во внешности как таковой, а в болезненном состоянии человеческого организма. От молодости старость отличает статус заболевания. Итак, люди теперь умирают не от старости, а от конкретного заболевания. В наши дни большинство геронтологов, будь то биологи, медики или социологи, обычно определяют свои задачи в терминах «цикла здоровья», другими словами, увеличения безболезненных лет жизни. Однако за этим консенсусом кроется серьезная нерешенная неопределенность относительно продления жизни ради самой жизни. Эту дилемму не видно, если старость рассматривается просто как болезнь; слабое здоровье плохо по определению, но желание быть здоровым не тождественно желанию жить вечно. Новые притязания биогеронтологии на понимание и контроль над старением выводят на новый виток споров о том, является ли старение более фундаментальным биологическим процессом, чем болезнь. Эти притязания неявно подрывают консенсус о цикле здоровья, отделяя старение от болезни.

Увеличение жизненного цикла

Борьба с болезнью может увеличить среднюю продолжительность жизни, но некоторые биогеронтологи претендуют и на увеличение жизненного цикла. Споры о том, существует ли естественный жизненный цикл, на который не влияет смерть от конкретных заболеваний, призваны упрочить достоверность антивозрастной науки в конкретной форме исследований в области генетики и клеточного старения. Ключевые проблемы контроля старения — выявление генов, ответственных за старение, сокращение метаболических и оксидативных повреждений, удаление изношенных или поврежденных клеток, клеточная репликация и защита клеток, применение стволовых клеток в заместительной терапии и борьба со снижением эффективности иммунной системы в старости. Понимание генетики и биохимии клеточного старения дошло до той точки, когда можно управлять жизненными циклами червей, плодовых мушек, мышей и других существ. Микробиологией старения занимаются с огромной точностью и степенью контроля.

В ходе дискуссии в Геронтологическом обществе Америки в 2003 г. Джеймс Кэри, профессор энтомологии Калифорнийского университета в Дэвисе и старший научный сотрудник Центра экономики и демографии старения Калифорнийского университета в Беркли, говоря о плодовых мушках, произнес: «Скажите мне, сколько вы хотите, чтобы они прожили, и я сделаю это для вас». Существует конкурс «мышь Мафусаила» на создание главного долгожителя среди мышей. Предполагается, что эти эксперименты открывают дорогу для существенного увеличения продолжительности жизни человека. Смысл соревнования по созданию мыши Мафусаила заключается в демонстрации очередного превосходства над природой, которое может быть достигнуто за счет вложений в определенную область. Это орудие тех, кто пытается установить господствующий дискурс о возможностях увеличения человеческого цикла жизни. Наука такого рода занимается исследованиями и экспериментами с целью продлить среднюю продолжительность жизни на 20-60 лет, в корне изменив процесс старения. Возможно, это делается посредством генетических манипуляций или химического вмешательства, чтобы увеличить срок службы и эффективность механизмов поддержания клеток на протяжении этого периода. С точки зрения биогеронтологов, старость — это фундаментальный биологический процесс, распространяющийся на жизнь в целом, а не только на людей. Поэтому старость — это конечный этап последовательности биологических процессов развития. Старость есть результат клеточного старения. От молодости ее отличают биологические маркеры, такие, как укороченные теломеры или менее интенсивный апоптоз.

Этот взгляд разъединяет старость с организменным уровнем и уровнем человечества. Уместно вспомнить критические замечания Роуза [Rose, 1997] о том, что современная биология не уделяет достаточно внимания организму как целому, в данном случае — человеку как целому [Dupre, 2002). Роуз убедительно доказывает, что биология пренебрегает итоговой, широкой картиной целостного организма, сосредотачиваясь вместо этого на клетках, генах и биохимических процессах. В рассмотренной выше литературе нет ясности, как определить человеческую природу тех, кто стареет. На непроговоренном уровне идентичность людей, их ценности и мотивации просто считаются само собой разумеющимися. Многие ученые изображают общество как персонифицированную сущность с индивидуальной волей, но в том же самом дискурсе пожилые люди редко являются конкретными живыми людьми, а зачастую просто «бесполезной сомой» — бесцельными эволюционными остатками, подвешенными в состоянии растущего одряхления, потому что их не устранило естественное хищничество. Суть старости с этой точки зрения заключается в техническом сбое. Старость — телесная функция на клеточном уровне, предотвращаемая своевременным научным вмешательством.

Избавление

В дискуссиях антивозрастных ученых есть и те, кто предостерегает от чрезмерного оптимизма. Они стараются быть сдержанно-реалистичными в обещаниях. Ведь утверждать, что можно изменить основы биологического старения, означает претендовать на уничтожение старения и создание бессмертия. Вплоть до недавнего времени все «научные» притязания на контроль над старением оказывались ложными, что не остановило многих знахарей и торговцев снадобьями от попыток продавать змеиное масло или его аналоги ради быстрой прибыли. Поэтому современная биогеронтология ограничена некоторым скептицизмом ученых в отношении к заявлениям, что старение можно контролировать. И большое внимание уделяется тому, чтобы дистанцировать биогеронтологию от множества исторических ненаучных попыток найти эликсир жизни. Неоднозначная дисциплинарная позиция самого ди Грея как биолога-самоучки и «научного консультанта» в Фонде продления жизни Алкор, где практикуют криогенику, сделали его мишенью такого рода межевых работ науки [Nuland, 2005].

Некоторые биогеронтологи действительно открыто утверждают, что в будущем удастся повернуть старение вспять или достичь бессмертия [Shostak, 2002]. Однако многие участники подобных исследований это отрицают и не замахиваются так высоко [de Grey, 2003; Turner, 2004]. Их задача-максимум — вывести современную биогеронтологию за пределы области фантастических утверждений, дискредитированных в прошлом, и ограничить ее специализированными дискуссиями, а не этической или социологической повесткой. Бессмертие — ориентир не новый. Оно оставалось неявной целью науки после эпохи Просвещения с ее стремлением усовершенствовать человеческий род путем прогресса. Оно — предмет не только размышлений биологов, но также культурных и философских дебатов. Большинство мысленных экспериментов изображает бессмертие как антиутопию [Raikhel, 2000]. В нем видят технический кошмар (загрязнение, нищета или боль от непредусмотренных последствий), эстетическую пустыню (ничего нового или ценного) или духовную пустоту (против природы или Бога): отсюда попытки изобразить «имморталистов» людьми с завышенными требованиями, выходящими за рамки легитимной науки.

Тернер [Turner, 2004] критикует авторов-биоэтиков, которые с антивозрастных вмешательств перескакивают на дежурные фразы о бессмертии [Williams, 1973]. Однако, хотя Тернер и призывает сосредоточиться на мелких шагах прогресса, он не рисует никакие препоны на пути непрерывного движения науки. Сконструированная даже из непроговоренной веры в то, что наука излечит от смерти, старость становится необязательной ношей; она возникает, потому что люди не смогли (но потенциально могут) технически контролировать биологический процесс. С точки зрения бессмертия, граница между старостью и смертью исчезает, а граница между молодостью и старостью остается проблематичной.

Культурные проблемы с разными типами антивозрастной медицины

«Очевидно, что жизненный цикл следует рассматривать как нечто большее, чем биологический факт; это продукт дискурса или воображения. Он символизирует культурные представления о жизни и старении, и поэтому служит концептуальным окном в мир больших социальных и эпистемологических порядков, из которых эти представления и берут свое значение» [Katz, 1996, р. 39].

Приняв эту точку зрения, мы можем поместить текущие анти- возрастные дебаты в культурный контекст и изучить их значение для пожилых людей. Каковы последствия притязания геронтологии на то, чтобы увеличить жизненный цикл человека? При доступной сейчас технологии наиболее эффективным способом продлить среднюю продолжительность жизни человека было бы инвестирование ресурсов в снижение младенческой смертности в развивающихся странах. Конечно, это никак не повлияло бы на жизненный цикл человека. В системе координат культуры, которая приравнивает науку к прогрессу, а господство человека над природой — к успеху, старость всегда будет забракована как неудача современной науки. Подразумевается, что нам нужно лишь еще немного подождать или выделить больше ресурсов на решение проблемы старости. Но как бы надолго не откладывалась старость, ее будут рассматривать через призму угасания тела, а не как ценный самостоятельный этап жизни.

Независимо от места в обозначенной выше классификации все биогеронтологи считают, что старение человека — это в первую очередь биологический процесс, поддающийся техническому контролю. Дилемма нового времени, связанная с конструированием природы как отдельной от человечества и подконтрольной ему, приводит к двусмысленному отношению в культуре к научно разработанному сроку жизни [Bauman, 1991]. Может ли иметь смысл жизнь без границ, без конца? Отсутствие смерти или ее отсрочка в далекое будущее обесценивает старость как эпилог жизни. Для кого-то смерть ценна как естественное событие, и моральная логика этой точки зрения заключается в том, что мы не должны вмешиваться в естественный порядок. Для других естественный порядок ниспослан Богом. Но не обязательно разделять «естественную» или «богоданную» точку зрения, чтобы сомневаться в преимуществах устранения смерти. Осмысленными наши жизни делают культурные категории, которые упорядочивают наш мир, организуют, формируют и делают его достаточно предсказуемым для жизни [Douglas, 1978]. Фундаментальные категориальные различия, такие, как мужское/женское, старость/молодость, природа/культура, и, что, возможно, важнее всего — жизнь/смерть, составляют сердцевину культуры, и поэтому без смерти жизнь теряет смысл [Baudrillard, 1993; Bauman, 1992]. Без точки, в которой жизнь приходит к концу, не может быть оценки, подведения итога, завершения — никакой ритуальной демаркации, знаменующей переход. Живи мы вечно, мы бы никогда не окончили университет жизни и остались бы вечными студентами, неудачниками, не способными осилить учебный план.

Геронтология сталкивается с кризисом, вызванным беспрецедентным пониманием биологических механизмов старения [Benecke, 2002; Fukuyama, 2002]. Но кризис этот не технический, а культурный. Он покоится на модернистских идеологиях и использовании науки как культуры. Вера в непогрешимость науки оставляет вопрос технической подготовки в стороне; она по определению предполагает, что можно продлить человеческую жизнь (и даже достичь бессмертия). Эта вера в то, что, если в наши дни наука не может резко увеличить срок жизни, то сможет в будущем. Следствием такого рода представлений является то, что в качестве культурной формы наука искажает способ понимания старости. Она ведет не к тому, что люди дорожат жизнью во всем ее многообразии, в том числе и заключительным этапом, а к ошибочной трате ресурсов на решение проблемы смерти. Фиксацией на биологической немощи закладывается культурное конструирование старости, ведущее к тому пренебрежению, которым она окружена в настоящее время. Существует не подлежащая исправлению культурная логика: если смерть — решаемая проблема, то старость будет неудачей. И только путем повторной натурализации идеи „здоровой смерти" мы можем реконструировать позитивную старость.

Многие люди с трудом видят смысл в этом выражении или неверно истолковывают его как эвфемизм для эвтаназии — тут нужно отдать должное власти биомедицинской модели старости. Однако чтобы увидеть в старости успешное завершение жизни, необходимо, чтобы в культурном отношении жизнь определялась как-то иначе, нежели как поддержание телесных функций [Vincent, 2003а]. Для нас важно не то, действительно ли современная биогеронтология претендует на увеличение жизненного цикла (до бесконечности или как-то еще), а то, что подобные стремления на протяжении истории были проблематичны с моральной и философской точек зрения и остаются таковыми. Видеть смысл смерти в биохимических процессах и бороться за все более длинные циклы жизни — значит отрицать старость как ценный финал жизненного пути.

Перевод с английского Полины Дочкиной

Библиография

• Achenbaum W.A. (1978) Old Age in a New Land: The American Experience since 1790, London: Johns Hopkins University Press.
• Barnes B., Bloor D., Henry J. (1996) Scientific Knowledge: A Sociological Analysis, London: Athlone.
• Baudrillard J. (1993) Symbolic Exchange and Death, (trans. I. Hamilton Grant), London: Sage.
• Bauman Z. (1991) Modernity and Ambivalence, Cambridge: Polity Press.
• Bauman Z. (1992) Mortality, Immortality and Other Life Strategies, Cambridge: Polity Press.
• Benecke M. (2002) The Dream of Eternal Life: Biomedicine, Aging, and Immortality (trans. R. Rubenstein), N.Y.: Columbia University Press.
• Binstock R.H. (2003) The War on Anti-Aging Medicine. The Gerontologist, 43 (l): 4-14.
• Binstock R.H. (2004) Anti-aging Medicine and Research: A Realm of Conflict and Profound Societal Implications. Journals of Gerontology Series A—Biological Sciences and Medical Sciences, 59:523-533.
• Butler R.N., Warner H.R., Williams Т.F., Austad S.N., Brody J.A., Campisi J., Cerami A., Cohen G., Cristofalo V.J., Drachman D.A., Finch C.E., Fridovich l., Harley C.B., Havlilc R.J.,. Martin G.M, Miller R.A., Olshansky S.J., Pereira-Smith O.M., Smith J.R., Sprott R.L., West M.D., Wilmoth J.R., Wright W.E. (2004) The Aging Factor in Health and Disease: The Promise of Basic Research on Aging. Aging Clinical and Experimental Research, 16 (2): 104-111.
• ColeT.R. (1992) The Journey of Life: A Cultural History of Aging in America, Cambridge: Cambridge University Press.
• De Grey A. (2003) The foreseeability of Real Anti-aging Medicine: Focusing the Debate. Experimental Gerontology, 38 (9): 927-934.
• De Grey A. (2004) Biogerontologists Duty to Discuss Timescales Publicly. Annals of the New York Academy of Sciences, 1019:542-545.
• De Grey A., Ames B.N., Andersen J.K., Bartlce A., Campisi J., Heward C.B., Mccarter R.J.M., Stock G. (2002) Time to Talk SENS: Critiquing the Immutability of Human Aging. Annals of the New York Academy of Sciences, 959:452-462.
• Douglas M. (1978) Purity and Danger: An Analysis of Concepts of Pollution and Taboo, London: Routledge and Kegan Paul.
• Doyle R. (1997) On Beyond Living: Rhetorical Transformations of the Life Sciences, Stanford, CA: Stanford University Press.
• Dupre J. (2002) Humans and Other Animals. Oxford: Clarendon Press. Estes, C.L. (1979) The Aging Enterprise, San Francisco, CA: Jossey Bass.
• Estes C.L., Gerard L.E., Sprague Zones J., Swan J. H. (1984) Political Economy, Health and Aging, Boston, MA: Little, Brown and Company.
• Estes C.L., Biggs S., Phillipson C. (2003) Social Theory, Social Policy and Ageing: A Critical Introduction, Maidenhead: Open University Press.
• Faircloth C.A. (2003) Aging Bodies: Images and Everyday Experience, Walnut Creek, CA: AltaMira.
• Foucault M. (1973) The Birth of the Clinic (trans. A. M. Sheridan), London: Routledge.
• Foucault M. (1980) Power/Knowledge: Selected Interviews and Other Writings 1972-1977, N.Y.: Pantheon Books.
• Fukuyama F. (2002) Our Posthuman Future: Consequences of the Biotechnology Revolution. N.Y.: Farrar, Straus and Giroux.
• Fuller S. (1999) The Science Wars: Who Exactly Is the Enemy?. Social Epistemology, 13 (3-4):
• Geertz C. (1973) The Interpretation of Cultures, N.Y.: Basic Books.
• Geertz C. (1983) Local Knowledge, N.Y.: Basic Books.
• Gerontological Research Group (2002) A Brief Word about Charlatans, URL (consulted Dec. 2002): http://www.grg.org/charter/charlata.html.
• Giddens A. (1991) Modernity and Self Identity, Oxford: Polity Press.
• Gieryn T.F. (1983) Boundary-Work and the Demarcation of Science from Nonscience: Strains and Interests in Professional Interests of Scientists. American Sociological Review 48 (6): 781-795.
• GierynT. F. (1999) Cultural Boundaries of Science: Credibility on the Line, Chicago, IL: University of Chicago Press.
• Habermas J. (1990) Moral Consciousness and Communicative Action, London: Polity Press. Hallam E., Hockey J., Howarth G. (1999) Beyond the Body: Death and Social Identity, London: Routledge.
• Halliwell B., Wong P. (2004) Special Section—Papers from: Asia Pacific Conference 8; Exhibition on Anti-Ageing Medicine, 2003 (8-11 September). Mechanisms of Ageing and Development, 125:283.
• Haraway D. (1991) Simians, Cyborgs and Women, N.Y.: Routledge.
• Haraway D. (1997) Modest_Witness@Second_Millennium, N.Y.: Routledge.
• Hauskeller C. (2005) The Language of Stem Cell Science. W.Bender, C.Hauskeller and A.Manzei (eds) [Grenziiberschreitungen], Crossing Borders: Ethical, Legal, Economic and Religious Views on Stem Cell Researchfrom Different Countries, p. 39-60, Munster: Agenda Verlag.
• Hayflick L. (2004) Anti-aging is an Oxymoron. Journals of Gerontology Series A — Biological Sciences and Medical Sciences, 59:573-578.
• Holliday R. (2000) Ageing Research in the Next Century. Biogerontology, 1 (2): 97-101. Holliday R. (2001) Aging and the Biochemistry of Life. Trends in Biochemical Sciences, 26 (1): 68-71.
• International Longevity Center (2002) Is There an Anti-Aging Medicine?, URL (consulted May 2003): http://www.ilcusa.org/_lib/pdf/bk_antiaging.pdf.
• Juengst E.T., Binstock R.H., Mehlman M.J., Posts.G. (2003a) Aging — Antiaging Research and the Need for Public Dialogue. Science, 299:1323.
• Juengst E.T., Binstock R.H., Mehlman M., Post S.G., Whitehouse P. (2003b) Biogerontology, Anti-aging Medicine, and the Challenges of Human Enhancement. Hastings Center Report, 33 (4): 21-31.
• KatzS. (1996) Disciplining Old Age: The Formation of Gerontological Knowledge, London: University Press of Virginia.
• Kirkwood T. (1999) Time of Our Lives: The Science of Human Ageing, London: Weidenfeld & Nicolson.
• Kirkwood T. (2004) Review of Benecke: The Dream of Eternal Life. Ageing and Society, 24 (3): 482-484.
• Lane M.A., Ingram D.K., Roth G.S. (2002) The Serious Search for an Anti-Aging Pill. Scientific American, 287:36-41.
• Lucke J.С., Hall W. (2005) Who Wants to Live Forever?. EMBO Reports, 6:98-102. Lupton D. (2000) The Social Construction of Medicine and the Body. G.L. Albrecht, R. Fitzpatrick, S. Scrimshaw (eds) Handbook of Social Studies in Health and Medicine, p. 50-63, London: Sage.
• Martin E. (1989) The Woman in the Body: A Cultural Analysis of Reproduction. Milton Keynes: Open University Press.
• Merton R. K. (1973) The Sociology of Science. Chicago, IL: University of Chicago Press.
• Moody H. (2002) Whos Afraid of Life Extension?, Generations (special edition «Anti- Aging: Are You for It or Against It?»), 25 (4): 33-37.
• Moody H.R. (ed.) (2004) The Soul of Bioethics. An electronic newsletter from the International Longevity Center, USA, 15 August.
• Nuland S. (2005) Do You Want to Live Forever? Aubrey de Grey Thinks He Knows how to Defeat Aging. He’s Brilliant, but Is He Nuts?. Technological Review, p.37-45, URL (consulted Feb. 2005): http://www.technologyreview.com/articles/05/02/issue/feature_aging. asp? trk=nl.
• Olshansky S.J., Carnes B.A. (2001) The Quest for Immortality: Science at the Frontiers of Aging, N.Y.: W.W. Norton & Co.
• Olshansky S.J., Hayflick L., Carnes B.A. (2002a) Position Statement on Human Aging. Journals of Gerontology Series A—Biological Sciences and Medical Sciences, 57 (8): B292-297.
• Olshansky S.J., Hayflick L., Carnes B. A. (2002b) No Truth to the Fountain of Youth. Scientific American 286 (6): 92-95.
• Olshansky S.J., Hayflick L., Peris L. (2004) Anti-aging Medicine: The Hype and the Reality - Parti. Journals of Gerontology Series A—Biological Sciences and Medical Sciences, 59: 513-514.
• PalmoreE. B. (1990) Ageism: Negative and Positive, N.Y.: Springer.
• Post S.G., Binstock R.H. (eds) (2004) The Fountain of Youth: Cultural, Scientific, and Ethical Perspectives on a Biomedical Goal, Oxford: Oxford University Press.
• Raikhel E. (2000) Cults of the Undying: Meditations on Quality of Life. Scientific American, 283 (3): 98-102.
• Rattans. I.S. (2004) Aging, Anti-aging, and Hormesis. Mechanisms of Ageing and Development, 125 (4): 285-289.
• Rose S. (1997) Lifelines: Biology, Freedom, Determinism, Harmondsworth: Penguin Books. Sage Crossroads (2004) Is Aging a Disease?. Broadcast 22 January, 11 a. m. EST. Video Archive, URL (consulted Mar. 2006): http://www.sagecrossroads.net/public/webcasts/ll/index, cfm.
• Scientific American (2004) The Science of Staying Young. Special ed. URL (consulted Mar. 2006): http://www.sciam.com/special/toc.cfm? issueid=23&sc=I100 390. Shilling C. (1993) The Body and Social Theory, London: Sage.
• Shostak S. (2002) Becoming Immortal: Combining Cloning and Stem-cell Therapy, Albany: State University of New York Press.
• Taylor C.A. (1996) Defining Science: A Rhetoric of Demarcation, Madison: University of Wisconsin Press.
• Thane Р. (2000) Old Age in English History: Past Experiences, Present Issues, Oxford: Oxford University Press.
• The Gerontologist (2002) Aging and Issues of End of Life. The Gerontologist 42, Special Issue.
• Turner B.S. (1984) The Body and Society: Explorations in Social Theory, Oxford: Blackwell.
• Turner L. (2004) Biotechnology, Bioethics and Anti-aging Interventions. Trends in Biotechnology, 22 (5): 219-221.
• Van Tassel D., Stearns P. N. (1986) Old Age in a Bureaucratic Society: The Elderly, the Experts, and the State in American History, Westport, CT: Greenwood Press.
• Vincent J. A. (2003a) Old Age, London: Routledge.
• Vincent J. A. (2003b) What Is at Stake in the «War» on Anti-ageing Medicine?. Ageing and Society, 23 (4): 675-684.
• Williams B. (1973) Problems of the Self: Philosophical Papers 1956-1972, Cambridge: Cambridge University Press.
• World Resources Institute (2003) Earth Trends. Agriculture and Food. URL (consulted Mar. 2006): http://earthtrends.wri.org/pdf_library/data_tables/agrl_2003.pdf.
• Wuthnow R., Hunter J.D., Bergesen A., Kurzweil E. (1984) Cultural Analysis, London: Routledge & Kegan Paul.

[1] Источник: Vincent J.A. (2006) Ageing Contested: Anti-ageing Science and the Cultural Construction of Old Age//Sociology. 40 (4): 681-698.
[2] John A. Vincent is a Honory Research Fellow at the University of Exeter. He has written on the sociology of old age, the politics of old age and cultural gerontology.
[3] Этот отрывок воспроизводится на обложке каждого номера журнала Biogerontology.
[4] Здесь и далее я перевожу «senescence» как «физиологическое старение», чтобы отличить от «ageing» (старение в биологическом и социокультурном смысле). Я отказалась от термина «дряхление» и его синонимов из-за устоявшейся традиции переводить выражение «negligible senescence» словосочетанием «пренебрежимое старение». — примеч. перев.
[5] Винсент ошибочно приписывает эту цитату Фуко. На самом деле она принадлежит Стивену Кацу [Katz, 1996, р. 41]. — примеч. перев.
[6] Определение из онлайн-словаря Мерриам-Уэбстер: «дегенерация сущ. 1: дегенеративное состояние; 2: снижение полезной производительности, жизненной силы или сущностных качеств до ослабленного и ухудшающегося состояния; 3: интеллектуальный, моральный или профессиональный упадок; 4а: прогрессирующее ухудшение физических свойств от уровня, представляющего норму для предыдущих поколений или форм; 4b: ухудшение ткани или органа, при котором слабеет его функциональность или нарушена его структура».
[7] Американская академия антивозрастной медицины и ее основатели, доктора Роберт Голдман и Рональд Клатц, судятся с Джеем Ольшански и Томасом Перлзом на $150 млн из-за высказываний, что утверждения Академии «являются самыми глупыми, вздорными, научно необоснованными или преувеличенными предположениями» [Moody, 2004].
[8] Есть внутридисциплинарные критерии, основываясь на которых, геронтологи пытаются определить границы между научным и псевдонаучным исследованием. Статья на сайте Геронтологической исследовательской группы, озаглавленная «Коротко о шарлатанах», рекомендует потребителям избегать сайтов, которые: 1) рекламируют некий продукт как быструю и эффективную панацею от разных заболеваний; 2) пестрят фразами вроде «научный прорыв», «эксклюзивный метод» или «секретный ингредиент»; 3) используют впечатляющую терминологию, чтобы замаскировать видимую нехватку научных доказательств; 4) утверждают, что правительство или другие группы вступили в заговор, чтобы утаить продукт; 5) перечисляют незадокументированные случаи, заканчивавшиеся чудесным исцелением [Gerontological Research Group, 2002].
[9] Я не собираюсь возобновлять здесь дискуссию о «научных войнах» (два подхода из обширной литературы по теме представлены у [Fuller, 1999] и [Gieryn, 1999, р. 336-62]). Цель этой статьи заключается не в оценке достоверности науки, а в том, чтобы рассмотреть, как термины, в которых заявлен «научный» смысл старости, отражают господствующий западный дискурс, создающий у живых людей проблемы со смертью и старостью.