Современные демографические тенденции и аналитические прогнозы, проблемы семейно-демографической политики в социальном государстве

А.И. Антонов[1]
(Опубликовано в журнале "Вестник Московского университета. Серия 18 Социология и политология". 2010, №4, с. 134-150)

Сегодня тенденция к сокращению рождаемости ниже уровня простого воспроизводства населения наблюдается во многих странах мира независимо от социально-политического устройства государства и социокультурных, в том числе национальных, этнических и религиозных, особенностей. Однако с социальным типом государства (и его разновидностями, ориентированными на благополучие большинства населения) многие ученые связывают возможность успешного разрешения острых социальных проблем, в том числе проблем семейно-демографической политики, относящихся к сверхнизкой рождаемости[2].

Тем не менее имеются и противоположные оценки социального "государства благоденствия" ("велфера"). Например, крупный американский фамилист А. Карлсон считает, что система социального обеспечения и страхования, социальной поддержки возникла и распространилась в капиталистической системе как заменитель семьи. Государство "велфера" захватило и поглотило то, что тысячелетиями выполняла семья относительно ее "зависимых членов" - детей, престарелых, инвалидов. Перехват семейных функций (прежде всего образования и воспитания подрастающих поколений) государственными институтами стал первой причиной не только упадка семьи, но и самой системы социального государства.

Кризис "системы благоденствия" в Швеции ("шведского социализма"), Великобритании и других западноевропейских странах (как и советского варианта "велфера" в СССР и странах социальной демократии) говорит о том, что социальное государство уже умирает в любой точке земли, "склоняясь под весом своих собственных противоречий"[3]. Все разновидности существующей семейно-демографической политики в Европе имеют общие корни в основах государственности, представляющих собой смесь либерализма, социализма и капитализма. Смысл этого "коктейля" заключается в разобщении единой или совместной деятельности семейных союзов и групп, в разъединении членов семей и в концентрации внимания государства на обособленном от семьи (от "семейной зависимости") индивиде - постоянном клиенте социальных и государственных служб. И в самом деле, различия между тремя видами государственной политики, выделяемыми в обзоре концепций семейной политики Р. Клика, Д. Чила, Х. Хуглэндера, А. Готайера и др. голландским ученым Ван ден Бринком, второстепенны[4].

Во всех типах семейно-демографической политики нет политики рождаемости, направленной на рост и увеличение доли семей с тремя и более детьми. Почему? Это считается "вмешательством" в частный мир семьи, якобы нарушающим право личности иметь потребность в любом числе детей, а не только в том, какое нужно государству. Противоречие между государством и рынком должно решаться в либеральной модели семейной политики (англосаксонские страны) при уменьшении роли государства до полного устранения его от оказания какой-либо помощи семье с двумя (реже с одним) работающими родителями.

В социально-демократической или эгалитарной модели (Скандинавские страны) утверждается феминистский стереотип создания "равных" возможностей для участия женщин (наряду с мужчинами) в профессиональной занятости и достижения ими своего "максимального потенциала".

В традиционной модели (Германия, Франция и некоторые другие страны) практикуется финансовая поддержка семьи в деле заботы о детях, в отличие от поддержки профессиональной занятости супругов, присущей двум вышеназванным типам. Специфической особенностью этой модели является поддержка традиционной практики, когда один из родителей остается дома, чтобы заботиться о детях.

Следует отметить, что в России в 1990-е гг. отказ от советского протекционизма и патернализма под флагом перехода к рынку и капитализму способствовал взятию курса на тот вариант либеральной модели, где фактически была устранена вообще какая-либо семейная политика. Рост смертности и падение рождаемости, сопровождавшие политические трансформации в стране, оказались столь серьезными, что заставили правительство провозгласить сначала семейную, а потом и демографическую политику государства, но в рамках описанной выше социально-демократической модели.

Внесемейное (и потому антитрадиционное либо антиконсервативное) мышление "реформаторов", увы, так и не позволило им поставить задачу построения социальной структуры, свойственной подлинному капитализму. Другими словами, такой структуры, где между противоположными классами богатых и бедных была бы значительная (и амортизационная) прослойка среднего класса, который, по сути, невозможен без однодоходных семей или семей, где мать - домашняя хозяйка. Сегодня все разговоры о необходимости создания среднего класса в стране ведутся в рамках политэкономического подхода, к сожалению, без учета семейной структуры и, если угодно, семейно-демографического критерия общественного благополучия. Доля семей, где мать посвящает себя воспитанию и образованию детей, должна быть резко увеличена, что позволит улучшить социализацию подрастающих поколений.

Для нормализации демографической, а также социальной структуры (уменьшения доли бедных и увеличения долей обеспеченных классов) требуется не просто восстановить класс семейных домохозяек, уничтоженных в советское время, а наполнить новым содержанием социальную роль матери, чтобы она смогла включать в себя функции учительницы, воспитательницы, няни и домашней хозяйки. Данная задача гораздо сложнее, чем поиск в недрах бюрократической системы всегда скудных средств на социальную помощь бедствующим не по своей вине семьям и на скромные пособия для детей. Тем не менее решение проекта нового материнства возможно при условии, если на всех уровнях властной вертикали назреет понимание губительности для судеб российской государственности сложившихся в последние десятилетия демографических тенденций.

Решающее значение в функционировании Российского государства (декларирующего свою социальную направленность на поддержку бедных, но эклектически сочетающего черты всех трех моделей политики) в текущем веке будут играть уменьшающаяся численность населения, состояние здоровья и продолжительность жизни, а также этническая структура, т.е. все те характеристики, которые являются прямым итогом функционирования общества, социальных изменений, в том числе ценностных приоритетов государства и ценностных ориентации личности. Количественный упадок населения определяется качественным (ценностным) состоянием социума, кризисной направленностью социально-экономической системы рыночного капитализма на массовость при одновременной убыли человеческой массы, т.е. потенциальных потребителей и производителей богатств.

Депопуляция как следствие сверхнизкой рождаемости в условиях рыночной экономики, неспособной создавать механизмы стимулирования рождаемости (из-за того что оплата труда не ориентирована на создание и поддержку стабильной семьи с несколькими детьми[5]), выдвигает требование резкого роста производительности труда и усиливает потребность не только в квалифицированной рабочей силе, но и в трудовых ресурсах вообще. Однако современная экономика, к сожалению, не в состоянии адекватно реагировать на убыль рабочей силы соответствующим "взрывом" производительности труда.

Поэтому в развитых странах "своего" населения хватает лишь для заполнения рабочих мест высокого качества, тогда как спрос на низкоквалифицированных работников удовлетворяется "чужими" - иммигрантами из "бедных" стран. Тем самым этническая культура, например, стран ЕС, предполагающая спонтанное иммиграционное пополнение, содержит в себе вероятность этнических столкновений и конфликтов на национальной и религиозной почве, что, собственно, и происходит во Франции, Австрии, Германии и в других странах.

Демографические процессы в России находятся в русле общемировых демографических тенденций, но имеют отечественную специфику: так, по низкой рождаемости мы на уровне "передовых" стран, а по сверхсмертности - на уровне "отсталых". При этом усиливается отток интеллектуальных сил, который не компенсируется притоком иммигрантов.

В настоящее время наблюдается перелом демографической динамики, доселе направленной на рост населения. Мир в целом оказывается на пороге тотальной депопуляции: в последней четверти XXI в. численность человечества, достигнув предельной величины примерно 8,5-9 млрд. чел., начнет уменьшаться. В 75 государствах в настоящее время суммарный коэффициент рождаемости ниже уровня простого замещения поколений (2,1 ребенка на одну женщину) - это 2,8 млрд. чел. или 40% населения мира (60 лет назад таких стран было всего 5). По среднему варианту прогноза ООН, выполненному в 2008 г., подобных малодетных стран в 2050 г. будет 147 (из 196), их население составит 76% от населения мира. По нижнему варианту прогноза ООН все страны мира станут малодетными уже в 2040 г., что фактически означает последующую депопуляцию всего мира[6].

Сегодня отрицательный прирост населения приобретает характер массовой эпидемии. Уже депопулируют 20 стран мира, а около 30 стран на подходе. Как и предсказывалось в 70-е гг. XX в. представителями научной школы пронатализма (Б.Ц. Урланисом, В.А. Борисовым, В.Н. Архангельским, А.Б. Синельниковым и их коллегами[7]), убыль населения началась в 1990-е гг. в европейской части бывшего СССР, причем с 1990 г. в Латвии, с 1991 г. в Эстонии, с 1992 г. в Литве и России, с 1993 г. в Украине, Казахстане и Армении, с 1996 г. в Белоруссии. В 2008 г. естественная убыль населения по отношению к общей численности составила 0,5% в год в Сербии и Украине, 0,4 - в Болгарии, 0,3 - в России, Латвии, Белоруссии, Венгрии, 0,2 - в Германии, Литве и Хорватии, 0,1 - в Румынии и Македонии, менее 0,1% в Японии, Эстонии, Австрии, Монако, Боснии и Герцеговине, Греции, Италии и Португалии.

Согласно среднему варианту демографического прогноза ООН 2008 г., в период между 2009 и 2050 гг. ожидается сокращение численности населения в 40 странах, причем лишь в 19 из них численность сократится на 10% и менее (важно отметить, что сюда входят 10 неевропейских государств). На 11-19% уменьшится к 2050 г. население 13 стран, причем в четырех неевропейских; наша страна попадает в эту группу с сокращением населения на 18% (до 117 млн. человек в 2050 г.). Наибольшая убыль населения (от 20 до 29%) ожидается в 9 странах: Японии (на 25%), Молдавии (на 24), Грузии (на 23), Украине (на 23), Болгарии (на 22), Латвии, Боснии и Герцеговине, Сербии (на 20%). Население Китая при суммарном коэффициенте рождаемости 1,6 будет по инерции увеличиваться до 2025 г., но после достижения 1476 млн. начнет сокращаться и в 2050 г. составит уже на 39 млн. меньше - 1437 млн. чел.[8]

Таким образом, к 2050 г., по среднему варианту прогноза ООН, кроме России депопуляцией будут охвачены западноевропейская, восточноевропейская, японская, китайская цивилизации. Это совершенно новый и практически неведомый этап в истории человечества: до сих пор все сферы жизнедеятельности заявляли о себе в условиях роста мирового населения. Как будут изменяться способы действий и образ жизни людей при спаде населения мира - неизвестно. Пока нет ответа на вопросы о неминуемых изменениях геополитической ситуации, экономической системы мира, отношений между государствами, взаимодействия развитых и развивающихся стран, наконец, неясно, как будут складываться отношения между большими и малыми народами и нациями в условиях их постепенного старения и вымирания.

Столь же неясны вопросы, связанные с функционированием государств социального типа, ибо при сокращении численности населения неизбежно повышение уровня жизни. Разумеется, появятся новые критерии бедности и новые проблемы тех слоев населения, которые будут вовлекаться в орбиты социальной поддержки. Но эти "радужные" перспективы не должны вести к забвению того, что в условиях депопуляции "запаздывающий рост" производительности труда может тормозить потребности социального обеспечения в том числе пенсионеров, доля которых будет постоянно расти, и расти быстрее темпов экономического роста.

В период между 2010-2025 гг. в России, скорее всего, произойдет обострение уже сегодня наблюдающихся негативных последствий депопуляции и сокращения рождаемости, станет заметным недостаток работников в основных отраслях промышленности и сферы обслуживания, недостаток населения для поддержания статуса России на уровне "великой державы". Очевидно также, что возрастут траты на социальные программы так называемых семейных пособий - на материальное обеспечение государством заявленных ранее и политически громких решений в области материнства и детства, которые были приняты в 2006 г., когда демографические проблемы на государственном уровне были признаны кризисными.

В первой половине XXI в. заметнее проявится тенденция, для которой уместно употребить термин "демографическая поляризация". Согласно среднему варианту прогноза ООН от 2008 г., в 2050 г. численность мира составит 9 млрд. чел., причем в менее развитых странах - 7,9 млрд. чел., а в развитых - 1,28 млрд. чел. с учетом иммиграции (1,15 млрд. чел. при нулевом сальдо миграции). Однако уменьшающийся прирост населения в менее развитом регионе будет происходить при значительном сокращении суммарного коэффициента рождаемости с нынешних 2,73 ребенка на одну женщину до 2,05 ребенка (в целом по миру этот коэффициент понизится с 2,56 до 2,02).

Между 2010 и 2050 гг. значительно увеличится численность населения в 30 странах мира, включая США (до 370 млн. чел.), причем половина всего прироста мирового населения в этот период произойдет за счет девяти стран: Индии, Китая, Пакистана, Нигерии, Эфиопии, Конго, Танзании, Бангладеш и уже упомянутых США. В то же время в 45 странах будет наблюдаться убыль населения как минимум на 10% (в эту группу попадает и наша страна).

Неравномерность демографического положения различных регионов мира, контрастность и полярность глобального демографического пространства станут источником растущей геополитической и геосоциальной напряженности и нарастания угрозы столкновения цивилизаций, особенно в период 2020-2040 гг., когда пестрота и острота демографической картины мира будет особенно очевидной.

В период демографической дезорганизации Россия - при условии отказа от активного противодействия депопуляции посредством повышения рождаемости за счет резкого повышения доли семей с тремя и более детьми в семье - может столкнуться с новыми волнами иммиграции, но не из ближнего зарубежья[9], а из Африки, Индии и других принципиально новых для России центров перемещения населения. Это чревато возникновением проблем нового культурного взаимодействия из-за трудностей адаптации новых этнических и культурных общностей к условиям и менталитету России. При этом следует отметить, что мигранты, следующие в Россию, могут исполнять в основном низкоквалифицированную работу, среди них повышена доля деклассированных элементов, склонных рассматривать нашу страну как перевалочный пункт на пути следования в более вожделенные для них страны Западной Европы. Однако уже сегодня страны Западной Европы выстраивают на пути таких мигрантов куда более строгие системы фильтров, чем Россия. Соответственно мигранты, по сути, не рассматривающие Россию в качестве желательного пункта прибытия, станут оседать в нашей стране, причем в крупных мегаполисах.

Иммиграция позволяет смягчить демографическую поляризацию и получить работников низкой квалификации для соответствующих вакантных мест в принимающих странах. Но она же порождает и серьезные коллизии межцивилизационного свойства. В Западной Европе и России растут анклавы иных цивилизаций. Среди некоторых слоев населения в принимающих странах усиливается ксенофобия, наблюдаются проявления расизма.

В некоторых странах проявляется тенденция усиления политического влияния с опорой на свою диаспору в других странах. Во Франции, Бельгии, Германии, Великобритании усиливается влияние ислама, что уже приводит к межконфессиональным противоречиям. В США, которые гордились своим "плавильным котлом", якобы сплачивающим мигрантов из разных стран в единую нацию, с тревогой прогнозируют период, когда выходцы из Европы составят меньше половины населения страны, и размышляют над последствиями этой трансформации.

Тревожные тенденции, связанные с международной миграцией, будут усиливаться в первой половине XXI в. Вполне возможны ограничения на свободный выезд из страны репродуктивных контингентов граждан в депопулирующих странах. В то же время в развивающихся странах со снижающейся до малодетности рождаемостью рано или поздно возникнут требования к депопулирующим странам по компенсации за инвестиции в человеческий капитал. Это требует научного осмысления наблюдаемых процессов и выработки международным сообществом системы мер, которые позволят смягчить связанные с неизбежным ростом миграционных потоков противоречия. Иначе возможны острые конфликты межнационального характера, государственные ограничения на свободу перемещения внутри и вне страны. И если вдуматься, все эти негативные последствия - прямой результат отказа от стимулирования рождаемости в развитых странах, нежелания проводить политику увеличения доли семей с тремя и более детьми в семье.

Названные демографические угрозы XXI в., имеющие глобальный характер (депопуляция из-за сверхнизкой рождаемости, демографическая поляризация и усиление миграционных потоков), оказались особенно опасными для России, поскольку они наложились на смену политического строя в стране. Тенденции демографической катастрофы отчетливо проявились в конце XX в., в период распада СССР как разновидности социального государства и проведения "шоковой терапии", т.е. политики радикального и резкого отказа от социального обеспечения и социальной защиты населения. Взамен постепенного и медленного приспособления масс к деятельности и жизни в условиях рыночной экономики политика рыночных реформ привела к росту цен, оставив без изменения советскую (нищенскую) оплату рабочей силы и установив уровень пенсионного обеспечения на грани личного выживания. В связи с этим социальное неравенство проявилось прежде всего в сфере здоровья и здравоохранения, в социальной дифференциации смертности (общей, детской и младенческой) на фоне распространения социальной патологии, включая наркоманию, алкоголизацию и т.п.

Рост смертности и снижение средней, ожидаемой при рождении, продолжительности жизни в 1990-е гг. (до 59 лет у мужчин и 72 лет у женщин) могли бы как-то компенсироваться увеличением рождаемости, если бы семья оказалась прочной. Но институциональный кризис семейных функций, начавшийся в 1960-е гг. и продолжающийся поныне, разумеется, никак не мог способствовать усилению репродуктивной функции, напротив, кризис семьи привел к краху рождаемости. Следует подчеркнуть, что сокращение рождаемости в России, наблюдающееся свыше 100 лет и ведущее в конечном итоге к массовой однодетности (в среднем одно рождение на женщину за всю жизнь), является следствием модернизационных процессов (радикального перелома образа жизни, культуры и экономики), но отнюдь не результатом политических трансформаций 1990-х гг.

Начиная с 1992 г., как уже отмечалось, Россия вступила в период депопуляции. Среднегодовые темпы убыли населения составили 0,34% в 1995-2000 гг. и по среднему варианту прогноза ООН увеличатся до 0,58% в 2005-2010 гг. и до 0,86% в 2045-2050 гг. В итоге доля страны в населении мира упадет с 4,1% в 1950 г. (3,5 - в 1970 г., 2,8 - в 1990 г. и 2,4 - в 2000 г.) до 1,7 - в 2020 г. и 1,1% в 2050 г. В случае отказа от политики резкого повышения доли семей с тремя и более детьми страна может потерять 45 млн. чел. к 2040 г., а ее население к 2060 г. сократиться наполовину[10]. При таком демографическом бездействии государства сложно претендовать на роль великой мировой державы. Попытки возместить демографические потери страны за счет только лишь притока иммигрантов в условиях сверхнизкой рождаемости все равно ведут к убыли населения в 2060 г. до 80 млн. чел., причем половина населения будут иммигранты и их потомки[11].

К тому же стремление компенсировать убыль населения привлечением иммигрантов, не достигая этой демографической цели, приводит к огромным экономическим затратам по трудоустройству и обеспечению жильем. При этом усложняется этнический состав страны, что чревато нарастанием межэтнических и религиозных конфликтов; существующая иммиграция сознается населением России (особенно в регионах) как проблема присутствия "чужих", что может вести к росту ксенофобии и разного рода проявлений экстремистского национализма; иммигранты не ассимилируются, а создают анклавы, часто превращающиеся в очаги влияния правительств зарубежных стран и криминала.

В 2006 г. демографические проблемы стали официально идентифицироваться государством как кризисные, что привело к принятию ряда поддерживающих материнство законов и программ. Однако сами по себе эти программы социальной политики не являются панацеей от демографических проблем, от них не следует ждать демографического результата. Они могут отчасти улучшить материальное положение семьи и тем самым увеличить на несколько процентов реализацию имеющейся у населения потребности в одном-двух детях, причем увеличение доли однодетности, сокращая пропорции рождений второй и последующих очередностей, станет, к сожалению, показателем ухудшения демографической ситуации.

Пособия на детей не ведут к росту уровня потребности семьи в детях, поскольку потребность в детях на протяжении брака остается неизменной применительно ко всем отдельным брачно-репродуктивным поколениям. По крайней мере, в период до 2025 г. они не будут играть заметной роли в решении демографических проблем, представляя собой скорее декларацию о намерениях государства.

В ближайшие годы масштабы депопуляции населения России вновь начнут увеличиваться, хотя, к сожалению, в общественном мнении и среди значительной части специалистов и правительственных чиновников нет осознания проблемы депопуляции как острейшей - мировой и национальной - на уровне, достаточном для осуществления радикальных мер в этой сфере. Это связано с широко распространенными, но ошибочными представлениями о том, что главной причиной депопуляции является высокая смертность, а не низкая рождаемость и что не надо повышать рождаемость, коли и так полно сирот и беспризорных детей, тем более что для устранения убыли населения якобы достаточно привлечь иммигрантов.

К тому же совершенно неверно истолковывается современная демографическая ситуация: временный рост коэффициентов рождаемости в 2005-2009 гг. (причем в пределах очень низкого уровня, недостаточного даже для простого воспроизводства населения), рассматривается как небывалый "успех" политики правительства в деле реализации задач, провозглашенных в Концепции демографической политики России до 2025 г. Действительно, в указанный период общий коэффициент рождаемости вырос на 15,7%, причем в 2006 г. на 1% (10,3‰) к уровню 2005 г. (10,2‰), в 2007 г. на 7,8% (11,1‰), в 2008г. на 6,3% (11,8‰)[12].

Общие коэффициенты рождений рассчитываются на 1000 человек населения и сильно зависят от половозрастной структуры населения, например от доли женщин 20-29 лет. И хотя эта доля наиболее активного в репродуктивном отношении возраста также выросла по сравнению с переписью 2002 г. с 7,6 до 8,2% на начало 2006 г. и до 8,6% на начало 2009 г., тем не менее это влияние структуры гораздо меньше влияния (свыше 90%) оценки условий жизни людьми в докризисные годы как достаточных для полной реализации имеющейся уже у населения потребности в детях. Это можно видеть по специальным возрастным коэффициентам рождаемости, которые показывают не рост потребности в детях, а лишь некоторое улучшение условий ее реализации.

Точнее об этом можно судить по незначительному росту суммарных коэффициентов рождаемости (СКР): с 1,296 в 2006 г. до 1,494 в 2008 г. (по предварительным данным, этот коэффициент составит в 2009 г. примерно 1,55). Если рассмотреть эти индексы СКР по очередности рождений, то окажется, что наибольший прирост в 2006-2008 гг. приходится на вторые рождения (0,106), в два с лишним раза меньше на первые (0,045) и третьи (0,042) рождения, и совсем мизерный прирост наблюдается по четвертым (0,010), пятым и последующим (0,005) рождениям.

Другими словами, рост СКР произошел где-то на 7% под влиянием структурных сдвигов населения и соответственно на 93% под влиянием благоприятной оценки условий реализации преобладающей у населения потребности в двух детях. Меры социальной помощи, принятые в 2006 г., содействовали в 2007 г. приросту вторых рождений (0,069), в три раза меньшему третьих рождений (0,025) и в 23 раза меньшему пятых и последующих рождений (0,003).

За счет первенцев СКР стал больше на 0,002, причем в 2008 г. прирост увеличился до 0,033, и это очень плохой показатель, так как рост однодетности (сокращающий исходную численность в два раза через 25 лет) является депопуляционным усугублением малодетности. Кстати говоря, в 2008 г. "затухающий" прирост третьих и последующих рождений сопровождал половинным в сравнении с предыдущим годом приростом СКР по вторым рождениям. На фоне прироста СКР по первенцам подобные тренды выглядят весьма удручающе, поскольку они усилятся в 2009-2015 гг. и приведут к падению СКР.

Меры социальной политики, принятые в 2006 г. (увеличение детских пособий и введение материнского капитала), нельзя считать активизацией демографической политики, поскольку они (как показывают измерения репродуктивных установок населения в 2005-2009 гг.[13]) не повысили уровень потребности в детях, а только отчасти улучшили социально-экономические условия реализации имеющейся у брачно-репродуктивного контингента России потребности всего лишь в двух детях. В дальнейшем уменьшение интенсивности деторождении будет сопровождаться негативной волной из-за вступления в брачно-репродуктивный возраст сократившихся в 1990-е гг. когорт, что приведет к падению СКР до 1,0 и миллионной убыли населения.

Демографической угрозой для России остается нарастающая естественная убыль населения, усиление последствий депопуляционной экономики, неспособной резко повысить производительность труда и потому постепенно превращающейся в перераспределительную экономику, сфокусированную на привлечении иммигрантов. Вследствие этого будет ухудшаться демографическая структура в связи с негативными изменениями половозрастной структуры: будет снижаться доля детей и увеличиваться доля старых людей, будет продолжаться постарение населения и увеличиваться рост демографической нагрузки на работающих, рост заболеваемости и смертности в пожилом возрасте, что повлечет за собой сокращение численности абитуриентов, призывников, трудовых контингентов.

Следует подчеркнуть, что резкое сокращение абитуриентов ведет к банкротству многих вузов, к снижению требований при поступлении в вузы, к ухудшению качества образования и профессиональной компетентности. При этом растущее превышение доли пенсионеров над пропорциями детей и подростков, начавшееся в 2002 г., может стать трехкратным в 2040 г. и привести к непредсказуемым последствиям для общества в целом.

Огромный разрыв в уровне жизни богатых и бедных не только выводит нашу страну за грань цивилизованности, но и является тормозом в преодолении депопуляции. В России большинство населения по международным стандартам оказывается бедным (по минимальной зарплате, по прожиточному минимуму, по доле расходов на питание, по жилищным условиям и т.п.), что характеризует невозможность материальной базы для создания полной семьи с детьми и поддержки здоровья. Сохраняющиеся десятилетиями плохие показатели здоровья населения и продолжительности жизни - прямой результат чрезвычайно низкого уровня жизни народа, неудовлетворительного быта, санитарии и гигиены, низкой организации здравоохранения. Когда у населения нет необходимых средств на профилактику здоровья через физкультуру и спорт, домашнюю гигиену и бытовой комфорт, оплату медицинских услуг, не приходится удивляться тому, что средняя ожидаемая продолжительность жизни в 1990-е гг. была у мужчин около 59 лет (119-е место в мире, т.е. нас опережали в этом отношении 64 страны из числа "развивающихся"), женщин - 72 года (85-е место, нас опережали также и страны "развивающиеся "). В последние годы, правда, наметилась тенденция к улучшению, с 2005 по 2008 г. общий коэффициент смертности понизился с 16,1 до 13,9‰, младенческая смертность снизилась до 8,5‰, средняя продолжительность жизни увеличилась на 2,6 года и составляет 67,88 года. К сожалению, остается огромным разрыв в продолжительности жизни мужчин и женщин: в 2006 г. у мужчин - 60,36 года, а у женщин - 73,22 года (в 2009 г. эти цифры составили 61,50 и 73,80 соответственно, разрыв в пределах 12-13 лет обусловлен социальными причинами).

Каковы наиболее вероятные тенденции демографических процессов в 2010-2025 гг.? Можно ли что-то сказать по этому поводу в зависимости от различных сценариев социально-политических событий и соответственно различных стратегий семейно-демографической политики с учетом, разумеется, трендов интенсивности рождений, семейной и половозрастной структуры?

Первый (либеральный) вариант прогноза социальных и демографических событий в России до 2025 г. предполагает спонтанное развитие демографической ситуации в стране, подобно тому, как это происходило в предшествующие три декады. Игнорируются предложения науки об активизации программ стимулирования рождаемости, демографическая политика сводится к снижению смертности и бюрократическому упорядочению потоков трудовой иммиграции. Сокращение суммарного коэффициента рождаемости рассматривается как составной компонент улучшения качества жизни, расширения "планирования семьи" и плюрализма форм брачно-семейных отношений. Уменьшение численности российского населения на фоне продолжающегося повышения благосостояния граждан не ведет к росту внутренней напряженности. Снижение суммарного коэффициента до 1,0 и ниже ведет к дальнейшему сокращению населения на территории России. В данном варианте прогноза описан возможный отказ правительства и общественности от активной просемейной политики и от мощного стимулирования рождаемости. Этот вариант успешной борьбы либеральных правительств с "перенаселенностью мира" в силу огромности российской территории предсказуемо ведет к распаду единой России.

Второй вариант прогноза (политика запретов). Поскольку перспектива распада весьма реальна и достаточно осознана отдельными политиками, в период 2010 - 2025 гг. вполне может возникнуть и укрепиться тенденция к сдерживанию кризисных трендов в сфере народонаселения посредством усиления государственности и федерального центра. Чем сильнее будут симпатии политической и финансовой элиты к идеологии либерализма, тем скорее избирателям станут предлагаться политтехнологии стимулирования потребительства и индивидуального благополучия. Ответная реакция оппозиционных сил может оказаться не менее мощной и тяготеющей к безудержному авторитаризму. Однако содержание авторитарной модели в области демографии предсказуемо может свестись к политике ограничений и штрафов за малодетность и разводы, за побеги из семьи и от алиментов, запрета на аборты и одновременно к активизации мер, частично улучшающих экономическое положение семей с детьми, но без усиления потребности личности в детях.

В третьем варианте прогноза (политика привлечения иммигрантов) рассматривается возможность концентрации демографической политики на проведении активной иммиграционной политики без акцента на политике повышения рождаемости. Внешняя иммиграция частично компенсирует убыль населения. Во втором варианте до 2020 г. режим воспроизводства остается депопуляционным, но внешние и внутренние события в стране на фоне увеличивающейся убыли населения создают такую политическую атмосферу, благодаря которой правительство решается на умеренное привлечение иммигрантов из ближнего и дальнего зарубежья. Полная компенсация убыли населения в этот период невозможна. Ассимиляция "пришлых" как россиян не может быть столь же успешной, как в США - стране, изначально ориентированной на рост в основном за счет иммиграции и имеющей огромный по времени и методам опыт адаптации мигрантов к новым условиям жизни. Таким образом, сведение демографической политики к иммиграционной политике, как сегодня предлагают многие либеральные эксперты, неспособно ликвидировать депопуляцию. Увеличение же норм иммиграционного притока в 3-4 раза в сравнении с принятой в данном варианте (0,5% от численности населения, т.е. около 700 тыс. чел. в год) является совершенно неподъемной проблемой в социально-экономическом отношении не только для России, но и для любой цивилизованной страны. Не говоря о том, что Россия рискует превратиться в другую страну, где две трети населения - иммигранты и их дети.

В четвертом варианте прогноза (активная семейно-демографическая политика) делается ставка на свободный выбор семей и отдельных людей в условиях, когда общество, руководствуясь демографическими критериями отрицательной оценки сложившегося режима воспроизводства населения в стране, сосредоточивается на всестороннем поощрении среднедетной семьи. Здесь предусматривается повышение престижа семьи с тремя-четырьмя детьми, среднедетного отцовства и материнства, семейного образа жизни вообще. Одновременно предлагаемая модель среднедетной семьи (как альтернатива малодетной) мощно поддерживается экономическим стимулированием в рамках программы ДНК (доходы-налоги-кредиты). Просемейная политика общества, связанная с выравниванием положения института семьи среди других социальных институтов, с переориентацией общественного мнения, экономики, социальной сферы, деятельности правительства, политических партий, средств массовой информации на трехдетную семью. Итогом реализации этого варианта может быть увеличение суммарного коэффициента рождаемости и сокращение темпов убыли населения с перспективой перехода к "нулевому росту" населения в 2040 - 2050 гг.

Пятый (интеграционный) вариант прогноза. Здесь решение демографического кризиса может быть связано с интеграцией нескольких государств на постсоветском пространстве в единый евразийский союз. Подобное объединение позволило бы снизить остроту демографической ситуации за счет более гибкого использования человеческих ресурсов. При этом для устранения депопуляции потребуется просемейная политика, подобная четвертому варианту.

В заключение еще раз следует подчеркнуть, что отказ от активной демографической политики приведет к вымиранию наций под лозунгом скорейшего перехода к "золотому миллиарду". Латентно этот вариант содержит международное соглашение между демографически разнородными лагерями уже депопулирующих стран и пока еще не депопулирующих наций. Достижение такого политического равновесия весьма проблематично и невероятно в ближайшее время, особенно в связи с ростом терроризма.

Отсутствие беспокойства "сверхдемократических" лидеров государств по поводу вымирания населения своих стран обусловливает отказ от политических мер нейтрализации убыли населения из-за сверхнизкой рождаемости, но он возможен лишь на протяжении двух-трех десятилетий, пока не станут очевидными для всех негативные последствия отрицательного естественного прироста.

Второй вариант депопуляционной политики государства очевидно будет способствовать процессу возможного распада России, тогда как в третьем варианте частичной компенсации иммигрантами убыли населения этот процесс лишь завуалирован.

Третий вариант мощной политики укрепления семейного образа жизни с тремя-четырьмя детьми вряд ли будет взят за основу при существующей в стране внесемейной атмосфере общественного мнения. Поэтому самым приемлемым окажется вариант декларативной демографической политики полумер и детских пособий, что неизбежно приведет к дальнейшему снижению рождаемости и ухудшению ситуации.

Заведомая неэффективность подобной политики и углубление депопуляции могут вести к дальнейшему ужесточению власти, балансирующей на грани государственного распада по мере приближения к 50-60-миллионной численности страны где-то в 2060 г.

В стране с самой низкой плотностью населения в мире - российская территория занимает седьмую часть суши - территориальная и государственная целостность может сохраняться лишь при наращивании военной мощи, т.е. требует эффективной экономики, недостижимой в условиях депопуляции.

[1] А.И. Антонов, докт. филос. наук, проф., зав. кафедрой социологии семьи и демографии социологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.
[2] Brink J. van den. Government and Family: influence or intrusion? A comparative study on family policies in an international perspective. 2009. Guido de Bres-Foundation, The Netherlands.
[3] Карлсон А. Общество - семья - личность / Ред. перевода А. И. Антонов. М., 2003. С. 247-248. См. также недавно переведенную книгу о крахе шведской системы благоденствия: Карлсон А. Шведский эксперимент в демографической политике. М., 2009. Следует подчеркнуть, что, разделяя взгляды А. Карлсона на перспективы гибельности "социального государства", поощряющего расширение круга клиентов социальных служб, получателей пособий (а не производителей благ), я, тем не менее считаю, что экстремистский скачок из советского "велфера" в постсоветский отказ государства от системы социального обеспечения был трагической ошибкой.
[4] См. работы: Cliquet R. Major trends affecting families in the new millennium: Western Europe and North America. N.Y., 2004; Cheal D. Families in today's world. N.Y.; L. 2008; Gauthier A. The state and the family. A comparative analysis of family policies in industrialized countries. Oxford, 1996; Esping-Andersen G. The three worlds of welfare capitalism. Cambridge, 1990.
[5] См. разделы по экономике в книгах: Карлсон А. Общество-семья-личность; Антонов А. И., Сорокин С. А. Судьба семьи в России XXI века. М., 2000.
[6] World population prospects: the 2008 revision. Highlights. N.Y. 26 February 2009 // http://www.un.org/esa/population/publication/wpp2008-highlitsrevl.pdf
[7] См.: Борисов В. А. Демографическая дезорганизация России: 1897 - 2007. М., 2007.
[8] World population prospects...
[9] Во второй половине XX в. переселение народов приобрело характер международной миграции - из стран перенаселенных и бедных в страны богатые и депопулирующие, которым из-за низкой рождаемости потребовались дополнительные рабочие руки для выполнения малоквалифицированных работ. Если в 1960 - 1964 гг. среднегодовой поток переселенцев из развивающихся стран в Северную Америку и Европу составлял 243 тыс. человек, то в 1985 - 1989 гг. - 1 млн. 66 тыс., т.е. в 4,4 раза больше; в 1990 - 2000 гг. - 2 млн. 328 тыс., в 2000 - 2010 гг. - 2 млн. 724 тыс. Распад СССР и Югославии также сопровождались временным увеличением потоков мигрантов и вынужденных переселенцев. В связи с этим в 1992 - 1994 гг. миграционный прирост в России вырос с 253 тыс. человек до 810 тыс., затем он стал снижаться, составив в 2000 г. 214 тыс., а потом упал до 93,1 тыс. в 2003 г., далее наметился некоторый рост: 2004 г. - 98,9 тыс. (прибыло 178,7 тыс., выбыло 79,8 тыс.), 2005 г. - 125,9 тыс. (прибыло 195,7 тыс., выбыло 69,8 тыс.), 2006 г. - 154,5 тыс. (прибыло 208,5 тыс., выбыло 54,1 тыс.) (Миграция и развитие: Доклады международной конференции. М., 2007. С. 82; Демографический кризис в России: Тезисы докладов. М., 2004. С. 18; Население России 2006. М., 2008. С. 232; Россия и мир: взгляд из 2017 года. М., 2007. С. 17).
[10] См.: Антонов А. И., Борисов В. А. Динамика населения России в XXI веке и приоритеты демографической политики. М., 2006. С. 83.
[11] Там же.
[12] Здесь и ниже используются данные доклада Минздрава РФ "Демографическое развитие России в условиях финансово-экономического кризиса: условия сохранения устойчивой динамики", представленные в ноябре 2009 г. на заседании Межведомственной рабочей группы по здоровью и демографической политике Совета по национальным приоритетным проектам при Президенте Российской Федерации. (Здесь следует обратить внимание читателей на то, что статья готовилась к публикации в 2009 г. - Прим. ред.)
[13] Негативная динамика установок детности выявлена в осуществленных по единой методике кафедрой социологии семьи и демографии социологического факультета МГУ исследованиях респондентов репродуктивного возраста и подростков: "Россия-2001" (опрос 1500 женщин и мужчин), "Урал-2001" (экспериментальные опросы 226 молодых людей), "ЯНАО-2004" (опрос 1700 старшеклассников и студентов); "Сельская семья-2004" (опрос 1000 семей - 2980 отцов, матерей и подростков); "Семьяивера-2006" (опрос 1100 верующих трех конфессий); "Россия-2007" (опрос 1000 женщин 18 - 40 лет по проблемам репродуктивного здоровья); "Многодетная семья-2008" (межрегиональный опрос 947 матерей); "Семья и здоровье-2009" (опрос 600 матерей с онкологически больными детьми). Результаты этих опросов опубликованы в следующих изданиях: Мониторинг демографической ситуации в Российской Федерации. М., 2008; Демографические исследования. М., 2009; Фамилистические исследования. Т. 2. М., 2009; Синельников А. Б. и др. Семья и вера в социологическом измерении (результаты межрегионального и межконфессионального исследования). М., 2009; Антонов А. И. Семейный образ жизни в сельской России. М., 2007. См. также обзор выборочных исследований рождаемости в: Архангельский В. Н. Факторы рождаемости. М., 2006; Семья и рождаемость. Основные результаты выборочного обследования. 2009 // Росстат. М., 2010.