Российские академические ученые в зеркале социологии науки¹

Елена Мирская
(Опубликовано в журнале "Отечественные записки", 2002, №7)

Эмпирические исследования 1994–2001 годов

С начала реформ 1990-х годов сектор социологии науки Института истории естествознания и техники начал долговременное исследование изменений, происходящих в научных коллективах академических институтов. В 1994, 1996, 1998 и 2001 годах были проведены четыре эмпирических исследования. В центре внимания находились ведущие институты физического, химического и биологического профиля, составляющие центральное ядро фундаментальной науки.

С 1996 года все социологические обследования проводились в шести-восьми специально отобранных московских институтах РАН, по 40–50 респондентов от каждого института. Общая численность опрошенных варьировалась от 310 до 340 человек. Так, реальным объектом исследования 2001 года стали 7 элитных московских институтов РАН (2 физических, 3 химических и 2 биологических). Общее число респондентов составило 310 человек, опрошенных по стандартизированной Анкете (5 тематических разделов, около 70 вопросов). На основе проведенного анкетирования получены подробные данные о мотивации, настроениях и намерениях ученых; об их оценке состояния исследований и качества собственных работ; о финансовом обеспечении исследований и материальном положении исследователей; о мере включенности респондентов в международное сотрудничество и компьютерные телекоммуникации; об изменении характера и тематики исследований и т.п.

Сведения, приведенные в этой статье, характеризуют не усредненную ситуацию и «среднего» российского ученого. Речь идет о наиболее активных коллективах элитных московских институтов. Усредненная картина, естественно, значительно хуже.

Оценки состояния науки, настроения и намерения ученых

Во всех четырех опросах около 80 процентов респондентов выразили мнение о том, что исследования находятся на критическом рубеже. Интересно, что такая оценка относилась к положению дел в рамках Академии наук, где ситуацию сочли удовлетворительной только 7 процентов ученых, в то время как в своей научной области — до 30 процентов, а в своем подразделении — порядка 50 процентов.

Оценка качества научных работ, как известно, составляет сложную проблему, до сих пор не имеющую общепризнанного решения. Сами ученые (во всяком случае — из элитных коллективов) достаточно четко представляют себе уровень всех работ, осуществляемых в их области исследований. Поскольку естественные науки развиваются за счет интернациональных усилий и достижений, здесь существует некое интуитивное представление о среднем международном уровне, с которым и сравнивается качество работ.

В 1994 году более трех четвертей — 77 процентов — респондентов элитной выборки считали свои результаты не ниже среднего международного уровня. К сожалению, с течением времени этот процент непрерывно падал, и в 2001 году о подобном качестве своих работ заявили уже только 61 процент ученых. Неуклонно сокращается также доля тех, кто считает качество своих работ выше среднего международного уровня: с 23 процентов до 9 процентов (табл. 1).

Таблица 1. Распределение оценок учеными качества собственных работ по сравнению со средним международным уровнем в 1991–2001 годах (%)

Ощущение утраты мирового стандарта качества, поддерживать который в условиях кризиса становится все труднее, тяжело влияет на профессиональное самочувствие работников науки.

Отвечая на вопрос, что удерживает их сейчас в науке, и в 1998, и в 2001 годах более половины респондентов назвали реальную возможность продолжать исследования. Нежелание изменить свою жизненную ориентацию, бывшее основным мотивом в 1994 году, отошло на второе место. Интересно, что на третьем месте устойчиво сохраняется ничем не подкрепляемая надежда на улучшение ситуации в науке. Абсолютное большинство ученых не мыслят себя вне науки.

Ответы на прямой вопрос о дальнейших планах и намерениях не оставляют сомнений в том, что сейчас академическое сообщество в основном состоит из людей, не собирающихся менять сферу деятельности. В каждом из четырех описываемых обследований только один процент (!) ученых заявили о намерении сменить род деятельности и уйти из науки, а 80–90 процентов твердо намерены остаться, не изменяя своему призванию.

Материальное положение ученых

Как известно, в ходе российских реформ рост цен намного опережал рост бюджетных зарплат. В результате всех преобразований работники науки стали в пять-шесть, а после августовского кризиса 1998 года и в десять раз беднее, чем в начале1990-х годов. У абсолютного большинства ученых зарплата существенно меньше прожиточного минимума.

После повышения бюджетных зарплат с декабря 2001 года научные сотрудники имеют зарплату от 1000 до 1900 рублей в месяц; наличие ученой степени предполагает надбавку: за кандидатскую степень 300, за докторскую — 500 рублей; дополнительная государственная стипендия «выдающимся ученым» (не более 4–6 человек в институте) — тоже 500 рублей в месяц. Таким образом, максимальная зарплата выдающегося доктора наук не превышает 2900 рублей в месяц.

Низкий уровень оплаты труда в качестве главного фактора неудовлетворенности своей работой всегда называли большинство ученых: в 1998 году таких было 79 процентов, а в 2001 году — 73 процента. Кроме того, отсутствие возможности вести полноценные исследования вызывает чувство недовольства у нарастающего числа опрашиваемых (53 процента в 1998 году и 68 процентов в 2001 году). Более 20 процентов тяжело переживают ощущение ненужности их работы.

На фоне общего ухудшения показателей состояния научного сообщества некоторые данные свидетельствуют об относительном улучшении материального положения ряда исследователей. Речь идет о появлении выборочного (грантового) финансирования отдельных проектов, существенно расширившего разного рода совместительство в сфере науки и усилившего дифференциацию в научной среде. Действительно, в выборках 1996, 1998 и 2001 годов заметно снизилась доля ученых, не имеющих дополнительных заработков в сфере науки (9–12 процентов против 30 процентов), по сравнению с 1994 годом; примерно в два раза возросло количество ученых, обладающих отечественными грантами, и почти в три — зарубежными (табл. 2).

Таблица 2. Наличие у ученых дополнительных заработков в сфере науки в 1994–2001 годах (%)*

* Суммы в столбцах превышают 100 процентов, так как некоторые ученые выполняют одновременно несколько видов работ.

Необходимо учесть, что столь значительный рост грантовой обеспеченности исследователей обусловлен не только объективным развитием этого вида финансирования между 1994 и 1996 годами, но и возрастающей элитностью выборок. Последним объясняется и повышение доли обладателей зарубежных грантов в1998 году, хотя в реальности количество зарубежных грантов в российской академической науке после 1996 года не возросло, а существенно уменьшилось. Это четко видно по выборке 1998 года: если в 1996 году в таких грантах не участвовали менее одной трети респондентов, то в 1998 году — уже около половины (табл. 3). В 2001 году вне этой системы оказались 60 процентов ученых, хотя элитность обследованных коллективов неизменно повышалась.

Таблица 3. Вовлеченность респондентов 1998 года в работу по зарубежным грантам в 1996–1998 годах (%)*

* Суммы в столбцах превышают 100 процентов, так как некоторые ученые участвуют одновременно в нескольких грантах.

За это время интерес к нашей науке (во всяком случае — финансируемый интерес) заметно понизился, и количество иностранных денег в российских исследованиях чувствительно сократилось. Однако в тех институтах, где удалось наладить и сохранить устойчивое международное сотрудничество, зарубежные программы и гранты дают ощутимую добавку к финансированию. В отдельных институтах у ученых, обеспечивающих выполнение подобных заказов, заработки могут на порядок превышать государственную зарплату. Но таких считанные единицы.

Личные материальные запросы. Более половины респондентов удовлетворились бы доходом, превышающим сегодняшнюю оплату в два-пять раз, 34 процента — в шесть-девять раз и только 13 процентов считают необходимым десятикратный и более рост доходов. Относительно благополучным, точнее терпимым, полагают свое материальное положение ученые старшего возраста, которые помимо зарплаты получают пенсию, чаще имеют гранты и дополнительные виды работ, а главное — в основном уже решили свои бытовые проблемы. Молодым ученым, многие из которых не имеют приличного жилья и вообще должны организовывать свой быт, семью, воспитывать детей, денег требуется гораздо больше. В целом, если в семье нет других источников дохода, прожить на зарплату научного работника невозможно даже одному человеку.

Международное сотрудничество

В исследовании 1996 года была взята целевая выборка, состоящая преимущественно из участников международного сотрудничества. Мера включенности респондентов в международное сотрудничество определялась по публикациям в зарубежных изданиях, докладам на международных конференциях, участию в совместных исследованиях, получению грантов западных фондов и организаций (этому индикатору в соответствии с духом времени придавалось особое значение), использованию оперативных средств научных коммуникаций и др.

По этим показателям каждый ученый был отнесен к одной из пяти групп (А–Е) по международному сотрудничеству. Все остальные традиционно обследуемые характеристики профессиональной деятельности ученого были рассмотрены не только «в среднем по выборке», но и в распределении по отдельным группам. В результате стало очевидным, что ученые, попавшие в одну и ту же группу, во многом похожи, т. е. каждая из них имеет свое, специфическое лицо.

Так, ученые группы А оказались настоящей элитой — лидерами международного взаимодействия и наиболее продуктивными деятелями отечественной науки; группа В — очень активные специалисты по международному сотрудничеству, профессиональные успехи которых в родной среде не соответствовали ожиданиям; группа С — уверенные в себе профессионалы-исполнители, без которых невозможны научные исследования; группа D объединила ученых с весьма высоким научным потенциалом, но очень слабо включенных в международные взаимодействия и максимально неудовлетворенных; группа Е, совсем не имевшая международных контактов, продемонстрировала низкие профессиональные показатели в отечественной науке и, как это ни странно, наиболее позитивные оценки собственной деятельности (характеристика группы не обязательно относится к каждому ее члену).

Можно сказать, что эти группы разного профиля и разного уровня элитности выявили «тонкую структуру» исследовательского сообщества. Таким образом удалось уйти от представлений о «среднем ученом» (не более продуктивном, чем представление о «среднем доходе») и об аморфной массе исследователей, характеризуемой усредненными показателями: все показатели выборки были «расщеплены» по группам ученых. Например, в среднем по выборке для ученых, удовлетворенных своей научной деятельностью, — 25 процентов, не удовлетворены — 60 процентов и затруднились ответить — 15 процентов. Однако в разных группах ученых настроения заметно различались (табл. 4):

Таблица 4. Удовлетворенность ученых групп А—Е своей научной деятельностью (%)

Таблица 5. Наличие дополнительной работы в сфере науки по группам А—Е в 1996 году (%)*

* Сумма по строкам может быть более 100 процентов, т. к. ряд ученых включены одновременно в несколько видов работ.
** Ученые группы D участвовали в этих работах эпизодически или в малозначимых функциях.

Крайне важен тот общий факт, что во всех группах всякий раз оказывались минимально удовлетворены наиболее существенные и широко заявленные потребности в приборах и компьютерах. Сравнение групп показывает, что, за малым исключением, чем ниже элитность группы, тем хуже обстоят дела с удовлетворением исследовательских потребностей ее членов (например, по новым приборам— от 33 процентов у группы А до 11 процентов у группы Е, по расходным материалам для компьютеров — от 93 процентов до 20 процентов соответственно). Поскольку международное сотрудничество в целом должно расширять возможности исследователей, такая закономерность вполне логична: кто больше имеет, тому больше и дается.

Нетривиальный результат состоял в том, что группы D, Е (особенно Е), имевшие гораздо меньше дополнительных средств и, следовательно, больше нереализованных потребностей, продемонстрировали не повышенный, а пониженный спрос на многие, особенно современные, средства обеспечения научной деятельности (компьютеры, коммуникационное оборудование и т.п.). По-видимому, большинству ученых из групп D, Е все это действительно не нужно. Они не ориентированы на ведение актуальных исследований, характерных для переднего края науки.

В целом исследование подтвердило гипотезу, что в элитных группах полностью сохранена ориентация на коллективные исследования и совершенно отсутствует намерение покинуть родину. Таким образом, результаты мониторинга опровергли мнение о возможном негативном воздействии активного международного сотрудничества и зарубежных грантов.

Мифы и реальность

Положение молодых ученых. В начале 1990-х годов появились заявления об исключительно трудном и чуть ли не дискриминируемом положении молодых ученых. Затем возникла другая крайность: положение научной молодежи стали приукрашивать, рекламируя льготы, которые якобы ожидают молодых ученых, чем как бы и решили проблему. Однако ни то, ни другое не соответствовало фактам: почти половина (46 процентов) попавших во второе обследование молодых ученых получали финансовую поддержку через отечественные программы и гранты. Это значительно больше, чем в других возрастных группах, так что говорить о дискриминации невозможно. Однако и восторги по поводу особого внимания к молодым не имеют серьезного основания: принятое по этому поводу специальное решение Российской академии наук (обещавшее, в частности, среди прочего обеспечение молодых ученых квартирами) осталось на бумаге.

Кроме того, пилотажи 1996 и 1998 годов засвидетельствовали мизерную долю молодежи в элитных исследованиях. Это означает, что осуществляемые формы поддержки не стимулируют научный рост нового поколения и, следовательно, не обеспечивают перспективной смены. В практике мировой науки установлено, что профессиональная деятельность ученых в области естественных наук максимально эффективна в возрасте от 30 до 40–45 лет, а в обследованных нами коллективах с наибольшей отдачей работают представители старших возрастных групп, состоящих из людей 45–60 лет, что совершенно ненормально для устойчивого функционирования науки и создает ситуацию «выскребания дна сосуда».

Сходную ситуацию зафиксировал и Российский фонд фундаментальных исследований, в 1998 году отметивший среди своих грантополучателей недостаточную численность ученых 25–50 лет и особенно резкий дефицит молодых людей 26–32 лет («Вестник РФФИ», №2, 2000 год). И именно РФФИ предпринял единственную реальную акцию по поддержке молодых исследователей. С 2001 года он учредил специальный конкурс для ученых не старше 33 лет, уже показавших свою целеустремленность и перспективность. С тех пор около 2000 лучших молодых исследователей, рекомендованных своими наставниками, получают такие годичные гранты в размере 2500 рублей в месяц.

Заработки ученых вне науки. Порожденное безосновательным заявлением одного из высокопоставленных представителей власти, по страницам газет и журналов пошло гулять мнение о том, что отечественные ученые неплохо обеспечены, ибо у большинства из них есть дополнительная работа вне науки, а у многих — и две-три таких работы. Наши данные говорят совершенно о другом: дополнительная работа, как правило, исполняется учеными в сфере все той же науки (и соответственно доплата за нее мизерна). А половина ученых не просто не имеют заработков вне науки, но и не хотят их иметь, т.к. не считают возможным отвлекаться от основного дела; 30 процентов хотели бы подработать в других сферах деятельности, но не могут найти подходящих возможностей, и только 20 процентов действительно прирабатывают вне науки — это в подавляющем большинстве молодые ученые. Интересно, что в течение последних семи лет это процентное соотношение совершенно не изменилось.

Эмиграция и миграция. Между 1994 и 1996 годами доля желающих уехать за границу сократилась в 10 раз — с 20 процентов до 2 процентов. Два последних опроса показали, что многие ученые — 40–50 процентов — не хотят покидать Россию ни на каких условиях; уехать на определенный срок, но потом обязательно вернуться обратно хотели бы 43–45 процентов и лишь 2–3 процента высказывали желание уехать насовсем. Причем эти люди обычно сами признавали отсутствие у них реальных шансов. Эмпирические данные позволяют утверждать, что к 1996 году научная эмиграция сменилась так называемой маятниковой миграцией. К этому времени в основном были исчерпаны как зарубежные вакансии, так и круг потенциальных эмигрантов, а непосредственное знакомство с западными научными нравами вызвало заметное разочарование. Многие специалисты поняли, что за рубежом они более интересны как представители своих российских команд, ведущих на родине собственные исследования.

Кстати, как показал анализ международных взаимодействий отечественных ученых, бывшие коллеги, уехавшие за границу, в меньшей степени потеряны для своего прежнего сообщества, чем те, кто, не уезжая, сменил характер работы. За небольшим исключением даже эмигранты, навсегда закрепившиеся на новом месте, сохраняют контакты с российскими коллегами, нередко способствуют получению грантов для проведения совместных исследований и помогают развитию контактов наших НИИ с зарубежными научными центрами.

В целом численность научных кадров российских академических институтов за период реформ, конечно, сократилась, хотя и не столь значительно, как в отраслевой науке и как это принято считать. За 1990–2000 годы научные кадры академии уменьшились приблизительно на 12 000 человек, или на 18,6 процента. Численность ученых, уехавших за рубеж, оценивается в 10 процентов, но точные данные об эмиграции привести невозможно, так как многие работают по контрактам, не раз и не два пролонгируя свои долгосрочные командировки. Картина отъездов не была единообразной. Действительно, ряд биологических лабораторий в начале 1990-х годов эмигрировал почти в полном составе; в то же время из гуманитарных институтов за рубеж уехали лишь единицы; для ученых физических специальностей более характерным был переход в другие сферы деятельности на родине.

Процент людей, покинувших науку в условиях ее невостребованности, не является катастрофическим. Ущерб, наносимый науке, связан с потерей не количества, а качества. В принципе для нее было бы неплохо, если бы в другие сферы деятельности перешли еще 20–25 процентов, однако при непременном условии, что это будут «мертвые души», балласт, отчетливо заметный в каждом нашем пилотаже. К сожалению, руководство РАН не взяло на себя задачу рационального сокращение кадров, а все социально-экономические процессы идут таким образом, что стимулируют уход наиболее активных, талантливых и перспективных специалистов.

Реформирование академической науки. Мнения о том, что реформирование академической науки необходимо, придерживалось подавляющее большинство (80 процентов) исследовательского сообщества во всех обследованиях 1990-х годов. Однако, если вначале основная часть ученых считала, что нужны быстрые радикальные реформы, то с 1996 года возобладала ориентация на медленные, постепенные преобразования. Поскольку в период социально-экономических преобразований интересы и цели исследовательских коллективов и академического руководства совершенно не совпадают, предлагаемые сверху изменения абсолютно непродуктивны для ученых и только порождают разочарование в самой идее реформирования, которое постепенно превратилось из насущной проблемы в миф. Так, в 2001 году на вопрос о результатах «ожидаемой реформы академии» (в это время вообще ничего конкретного не ожидалось) только 2 процента выразили надежду, что она улучшит положение ученых и институтов; 23 процента сочли, что это положение ухудшится, а 80 процентов ответили, что «никаких существенных изменений не произойдет». Интересно, что только 2 процента респондентов заявили, что ничего не знают о намеченной реформе, хотя на самом деле о ней не знал никто. Можно сказать, что в академической среде надежда на существенную реформу с позитивными результатами утрачена.

¹ Предлагаемые результаты были получены в исследованиях, поддержанных грантами Российского гуманитарного научного фонда и Российского фонда фундаментальных исследований 1996–2002 гг.