Социальный капитал разнообразия: к вопросу о креативности разделенных городов

Блэр Рубл
(Опубликовано в журнале "Вестник Института Кеннана в России", 2006,
вып.9, с. 7-19)

Томас Бендер, историк из Университета Нью-Йорка, в сборнике статей, посвященном первой годовщине теракта во Всемирном торговом центре 11 сентября 2001 года, постарался разобраться, что значит Нью-Йорк для Америки и мира в целом. «Специфика Нью-Йорка очевидна, - замечает Бендер. - Если пуритан вдохновляла религия, а жителей Вирджинии манили образы плантаций и богатства, то поселенцы Нового Амстердама отличались практичностью торговцев. Если в Массачусетсе и Вирджинии первым делом возвели храмы и начали проводить регулярные богослужения, то символом раннего Нового Амстердама стала отнюдь не церковь, а здание казначейства (countinghouse) - первое солидное строение из камня, появившееся на Манхэттене. Ограничений по приему поселенцев практически не существовало, и прошлое торговых партнеров в расчет не принималось. К 40-м годам XVII века люди, жившие на территории теперешнего Нью-Йорка, говорили на 18 языках»¹. Такая особая история, по мысли Бендера, легла в основу особого понимания общества и политики, которое учитывает различия, многообразие и противоречия.

Рассел Шорто, воспевая унаследованные от голландцев терпимость и демократию, которые, по его мнению, и определили развитие Нью-Йорка, подчеркивал, что с самого начала это поселение отличалось поразительным разнообразием: «Его основали голландцы и назвали Новыми Нидерландами, но при этом половина жителей были выходцами из других стран. Столица Новых Нидерландов представляла собой нескольких грубо сколоченных домишек, притулившихся на краю бескрайней пустыни. На ее грязных узких улочках и прибрежной линии царило поистине вавилонское столпотворение. Кого там только не было - норвежцы, немцы, итальянцы, евреи, африканцы (рабы и вольные), валлийцы, цыгане и многие другие. Все эти жители задворков империи пытались найти наилучший способ совместного существования, некую золотую середину между хаосом и порядком, свободой и гнетом. Там заправляли пираты, проститутки, контрабандисты и акулы бизнеса. Иными словами, с самого начала своего существования поселение было настоящим Манхэттеном, подобного которому не было ни в североамериканских колониях, ни за их пределами»².

Изначальная разъединенность торговой элиты Нового Амстердама мешала выработать надежные критерии для определения того, кто может войти в это сообщество, а кто нет. Бендер отмечает, что «стать членом пуританской общины города или деревни в Новой Англии можно было лишь при условии, что ваша система ценностей совпадала с системой ценностей ваших соседей. Градоначальники-пуритане, вместо того чтобы принимать "чужаков" в свое сообщество, с готовностью предлагали им "свободу держаться от нас подальше"»³. Корпоративному руководству Нового Амстердама, присланному голландской Вест-Индской компанией, напротив, вменялось в обязанности принимать на жительство в свое убогое и малоизвестное поселение всех кого угодно, лишь бы это было выгодно акционерам компании, находящимся в Голландии, что было продиктовано сугубо прагматическими соображениями, а не благородными побуждениями и заботой об общественном благе.

По мере того как в Новый Амстердам стекались все новые группы людей, жаждущих славы и богатства, власть в городе становилась все более раздробленной, рассредоточенной и соперничающей. Вскоре даже Питер Стайвесант, генеральный директор колонии и ярый приверженец авторитаризма, оказался не в состоянии навязывать людям свою волю. Ни одна социальная, политическая, экономическая или этническая группа не могла полностью доминировать над другими.

Шорто отмечает: «Несомненной заслугой голландской колонии явилось то, что Манхэттен стал местом, где процветали гласность и свободная торговля»⁴. Ситуация не изменилась и после установления британского владычества в 1664 году. Хитрый Стайвесант, который до этого вел ожесточенную борьбу с местными бюргерами, выступая против признания прав и привилегий на самоуправление, убедил британские власти признать эти самые права и привилегии. Реализовать любые личные или групповые интересы можно было, только выйдя из игры с нулевой суммой, где кто-то оказывается победителем, а кто-то побежденным, и объединившись с другими для достижения совместно разделяемых целей.

Торговые порты, такие, как Нью-Йорк и его прародитель Амстердам, основаны на объединении своего многообразного населения в частных интересах. Почти с самого начала этим городам было присуще то, что Марио Полиз (Mario Polese), Квебекский университет, Монреаль, и Ричард Стрен (Richard Stren), Торонтский университет, называли социальной устойчивостью городов (urban social sustainability). Для Полиза и Стрена социальная устойчивость городов - это «политика и институты, обеспечивающие интеграцию различных групп и культур в соответствии с принципами разума и справедливости»⁵. Нью-Йорк, Амстердам и подобные им города демонстрируют удивительную способность десятилетиями, а то и столетиями накапливать многообразие. История развития этих городов далеко не безоблачна. Принцип «разума и справедливости», о котором говорят Полиз и Стрен, зачастую был выше понимания местных жителей. Однако им просто ничего не оставалось, как вбирать в себя всевозможные различия, реализуя тем самым на практике принципы прагматического плюрализма. Другими словами, это города с большим запасом социального капитала разнообразия.

В начале XXI века социальный капитал разнообразия превратился в особо ценный ресурс. Наше время характеризуется быстрым и масштабным перемещением людей. Легальная и нелегальная миграция стала большой проблемой как для промышленно развитых, так и для развивающихся государств, при­чем это в равной мере касается посылающих и принимающих стран. Мигранты оказывают огромное воздействие практически на все крупнейшие города мира, поскольку именно сюда, а также в метрополитенские регионы устремляются людские потоки, заставляя учитывать плюрализм интересов, идентичностей, сообществ и индивидуальностей. Так как же городские сообщества приспосабливаются к этим новым реалиям?

На первый взгляд кажется, что ответ на этот вопрос можно найти, обратившись к опыту таких торговых центров, как Нью-Йорк и Амстердам, преуспевших в накоплении социального капитала разнообразия. Однако здесь мы сталкиваемся с определенной тавтологией: Нью-Йорк вместил в себя огромное многообразие жителей, поскольку изначально, с момента своего основания в начале XVII века, отличался людским многообразием. Подобное соображение, хотя и объясняет причину процветания современных Нью-Йорка и Амстердама, однако не позволяет городам с менее толерантным населением понять механизм создания социального капитала разнообразия.

Мне хотелось бы показать, как можно повысить уровень социальной устойчивости городов на примере исторически разделенных сообществ, которые начали накапливать новый социальный капитал разнообразия лишь в последние десятилетия. Монреаль, Вашингтон и Киев идеально подходят для такого анализа. В Монреале и Киеве определяющим фактором культурной, социальной и политической жизни являлся языковой конфликт: в первом случае - между французским и английским, во втором - между украинским и русским языками. Что касается Вашингтона, то, с тех пор как правительство Соединенных Штатов решило учредить столицу страны на месте рабовладельческих плантаций в Вирджинии и Мериленде, главным для него являлся расовый вопрос.

Монреаль: от «двух одиночеств» ко «множеству одиночеств»

Канадский писатель Хьюг МакЛеннан в своем знаменитом романе «Два одиночества», написанном в 1945 году, говорил о французской и английской Канаде как о двух параллельно существующих и настороженно относящихся друг к другу мирах, раскинувшихся вдоль реки Святого Лаврентия, которую одни называли «Сен-Лоран», а другие - «Сент-Лоуренс». «Но ниже по течению, у холма Монреаль, - начинает автор свой рассказ о разобщенности, - две древние расы и религии встречаются и живут бок о бок своей обособленной жизнью»⁶.

Монреаль, на протяжении двух веков являвшийся самым крупным канадским городом (в 70-х годах XX века первенство перешло к Торонто), населенным представителями обеих языковых групп, и по сей день остается местом, где эти группы пытаются договориться друг с другом. Политолог Гарольд Каплан отметил эту главную особенность жизни Монреаля в своем монументальном труде «Реформы, планирование и городская политика: Монреаль, Виннипег, Торонто». Он пишет, что Монреаль «был ареной развития франко-английских отношений в Канаде и продолжения как долголетней, так и недавно возникшей вражды... Есть враги, и есть друзья, среднего - не дано»⁷.

Сложность исторического развития языка, религии и этничности в Монреале в значительной мере обусловлена тем, что завоеватели-англичане разрешили французам, жившим в Верхней Канаде, сохранить свои основные институты, такие, как католическая церковь, учебные заведения и гражданский кодекс. Французские канадцы переместились в небольшие приходы и сельскую местность. Монреаль был отдан на откуп колониальной администрации и ее торговым партнерам. В начале XIX века это был в основном англоговорящий город. В середине XX столетия миграция сельского населения в города, которая сопровождалась модернизацией экономики и секуляризацией культурной жизни, получившими название квебекской «тихой революции», способствовала очередному превращению Монреаля во франкоговорящий город.

Вплоть до середины 60-х годов XX века потомки англичан-протестантов сохраняли за собой высшие руководящие посты, особенно в частном секторе. Франкоязычный средний класс, все более укреплявший свои позиции, и примкнувшие к нему представители интеллигенции с высшим образованием требовали предоставить им возможность карьерного продвижения. Язык служил тем ратным полем, на котором монреальские и квебекские представители французских сообществ пытались утвердить свою гражданскую идентичность и получить доступ к местному общественному богатству.

Была подготовлена почва для появления мощного политического движения, выступавшего за суверенность провинции Квебек. Началась кампания по «повторному завоеванию городской метрополии», целью которой было превращение Монреаля снова во франкоговорящий город. Мигранты из-за рубежа попали в самый водоворот растянувшегося на полвека соперничества, сказавшегося на политике, экономике и культуре Монреаля, на его пространственном и физическом развитии.

Так уж повелось, что бульвар Сент-Лоуренс, он же бульвар Сен-Лоран, стал той демаркационной линией, той сейсмической трещиной, которая разделила два параллельно существующих сообщества. Соседствующие друг с другом кварталы Монреаля «звучали» по-разному, поскольку окружающая среда формировалась под влиянием двух разных языков, и выглядели по-разному, благодаря тому, что разные этнические группы стремились обустроить свою жизнь в Канаде по опыту и подобию своих предков.

В последней четверти XX века языковые границы Монреаля стали неуклонно разрушаться под воздействием следующих трех факторов: притока новых мигрантов извне Североатлантического региона, расширения Монреаля за счет обширных территорий пригородной зоны (что характерно для всех крупных североамериканских городов) и, наконец, появления закона №101, обязующего иммигрантов отдавать детей в школы с французским языком, в результате чего центром этнической ассимиляции становились не англо-, а франкоязычные городские учреждения.

Анник Жермен и Дамари Розе отмечают, что «серьезные преобразования в социокультурном пространстве, начавшиеся в 1960-х годах и подстегиваемые волнами иммиграции, приводят к смене имиджа Монреаля: вместо города "двух одиночеств" возникает мультикультурный город»⁸. Это один из возможных вариантов создания социального капитала разнообразия.

Монреальцы хвастливо утверждают, что парад в честь Святого Патрика стал проводиться у них раньше, чем в других городах, и является самым грандиозным. Ежегодно 17 марта на улицы Монреаля выходят до 650 тысяч человек. Канадские французы и канадские англичане, католики и протестанты, евреи, мусульмане, латиноамериканцы и африканцы, вьетнамцы и американские индейцы превратили этот праздник в день прославления своего космополитичного и многообразного города, который сумел преобразиться благодаря усилиям десятков тысяч жителей, прибывших туда из разных мест.

В прошлом королевами парада уже становились и полуирландка-полуитальянка, и полуирландка-полуфранцуженка канадского происхождения, и полуирландка-полуинуитка. В 2004 году впервые за 180 лет этот титул был присужден представительнице небелой расы Таре Хекшер, дочери ирландца и уроженки Нигерии. На церемонии коронации представитель Союза ирландских общин Джольон Диттон заявил корреспондентам: «Мне кажется, это здорово. Монреаль - город смешанных культур... Думаю, это пойдет ему на пользу»⁹.

Поистине удивительное политическое развитие города, начиная с 60-х годов прошлого, века отражает происходящие в нем глубокие социальные, экономические и культурные изменения, которые институциализируются в политической и общественной практике. В ряде случаев социальный капитал разнообразия способствовал формированию новых норм поведения. Так, разнузданные высказывания премьера Партии Квебека Жака Паризо в адрес так называемых «этносов» после поражения на референдуме о суверенности Квебека в октябре 1995 года вызвали сильнейшее возмущение жителей. Другим примером новых институциональных возможностей по адаптации различных сообществ является реструктуризация местного правительства в период с 2001 по 2005 год. Разительные перемены в жизни Монреаля свидетельствуют о том, что даже в самой враждебной обстановке сообщества мегаполиса способны изыскать новые возможности для адаптации различных социальных групп. Города могут преобразовать себя и стать местом накопления социального капитала разнообразия.

Вашингтон: от «шоколадного города и ванильных пригородов» к «Роки Роудс»

Примерно в то же время, когда выходцы из Франции стали осваивать северную часть долины реки Святого Лаврентия, выходцы из Европы, главным образом с Британских островов, с помощью своих чернокожих рабов занялись фермерством на берегах Потомака. Они появились в этих местах в 30-х годах XVII века, вознамерившись превратить обширную равнину, простиравшуюся вдоль реки, в плантации, сулящие неплохие доходы. Возникновение оживленных портовых городов, центров табачного бизнеса, таких, как Александрия в Вирджинии, Джорджтаун и всеми забытый теперь Бладенсбург в Мэриленде, свидетельствовало о том, что дела у них шли успешно. В XVIII веке отпрыск одной из таких семей стал великим американским генералом и первым президентом Соединенных Штатов.

Именно этот землевладелец с берегов Потомака по имени Джордж Вашингтон председательствовал на шумных дебатах, где после ожесточенных споров между делегатами Конгресса с Севера и Юга было принято решение придать территории, находящейся в одном дне пути от плантации Вашингтона в Маунт Верноне, статус столицы страны. Место, выбранное для города, отнюдь не являлось «чистым листом бумаги», на котором планировщики и политики могли осуществлять свои мечты. В течение полутора столетий здесь жили выходцы из Европы и их африканские рабы (не говоря уж о коренных жителях Америки, которые населяли эти места испокон веков, задолго до прихода белых и чернокожих).

Несмотря на многочисленные восстания и протесты, работорговля в округе Колумбия велась вплоть до достижения Компромисса 1850 года. 1774 афроамериканца, жителя Вашингтона, продолжали оставаться рабами в течение последующих десяти лет, до 1861 года, когда войска повстанцев в Чарлстоне, Южная Каролина, открыли огонь по Форту Самтер, развязав тем самым Гражданскую войну. Но даже став свободными, афроамериканские жители Вашингтона еще сто лет были лишены права заниматься определенными видами бизнеса, получать некоторые профессии и жить во многих районах своего города.

Эдвард П. Джоунс (впоследствии лауреат Пулитцеровской премии) в рассказе «Магазин» запечатлел внешне незаметную, но почти непреодолимую расовую разграниченность города. Дело происходит в 60-е годы XX века. Главный герой едет из района улиц «О» и 6-й на северо-западе столицы в Джорджтаун, до которого всего несколько миль. «На следующей неделе, - повествует герой Джоунса, - я сел на автобус №Г-2, проехал по улице "П", пересек 16-ю улицу и попал на территорию белых людей. Я не воспользовался собственной машиной, поскольку помнил предостережения отца о том, что белым людям не нравится, когда за рулем автомобиля, даже такого допотопного, как мой "форд", сидит негр»¹⁰. Подобно Монреалю, Вашингтон был городом разъединенных сообществ. В приведенном примере границей служил коридор парк Рок Крик - 16-я улица северо-запада. Эти отдельные миры если и соприкасались друг с другом, то с большим недоверием.

Облик нового Вашингтона начал прорисовываться к 1950 году, когда из города средних размеров, с сильно выраженными культурными традициями Юга, он стал стремительно превращаться в метрополитенский регион мирового масштаба. Число его жителей возросло с 1 млн. человек в 1940 году до 7 млн. человек в 2000 году (с учетом населения близлежащего Балтимора). Этот новый урбанизированный регион дает пристанище все увеличивающемуся количеству мигрантов, причем ни одна этническая группа не является в нем доминирующей.

На сегодняшний день в округе Колумбия число транснациональных мигрантов выросло почти в пять раз по сравнению с 1970 годом. Если в 1970 году общее количество жителей города, родившихся за рубежом, составляло 4,4%, то в 1990 году - 9,7%, а в 2000 году - почти 13%¹¹. В основном это были выходцы из стран Центральной и Южной Америки, Карибского бассейна, Юго-Восточной Азии и Африки.

Новые вашингтонцы селились в центральных районах города, таких, как Адаме-Морган и Маунт Плезант, а также в примыкающих к ним районах Колумбиа Хайте и Кардозо Шоу. Около трети населения, проживающего в Калорама Хайте/Адаме Морган, Колумбиа Хайтс/Маунт Плезант, родилось за рубежом, причем в подокругах районов Адаме Морган и Маунт Плезант этот показатель еще выше. По оценке вашингтонского Совета латиноамериканских агентств, в настоящее время в районах Адамс-Морган и Маунт Плезант «мультикультурная идентичность сообществ поддерживается благодаря существованию целой сети многонациональных и мультиязыковых услуг и мероприятий»¹².

Аналогичная ситуация складывается и за пределами округа Колумбия. Транснациональные мигранты, как и их соседи, родившиеся в США, все больше и больше рассредоточиваются по территории вашингтонского метрополитенского региона. Согласно переписи населения 2000 года, наибольший прирост латиноамериканского населения в 90-х годах XX века наблюдался в таких отдаленных местах, как графство Лоудон, штат Вирджиния, (37% прироста) и округ Фредерик, штат Мэриленд (17%). К 2000 году иммигранты, проживавшие в округе Колумбия, были беднее иммигрантов, поселившихся в других частях региона (однако не беднее коренного населения округа). Подобная тенденция отражает ситуацию но стране в целом в 90-х годах XX века, когда происходило небывало стремительное освоение пригородов мигрантами.

В 1970-е годы соотношение рас в Вашингтоне можно было наглядно представить в виде рожка с мороженым, в который сначала кладут ложку шоколада, а затем заполняют все остальное пространство ванильным мороженым. Сейчас этот образ безнадежно устарел. На территории разросшегося метрополитенского региона можно встретить колонии и скопления людей самых разных национальностей, поэтому он становится все больше похож на «Роки Ро-удс»¹³. Вашингтонцам удалось создать новый социальный капитал разнообразия не только в своем городе, но и во всем метрополитенском регионе, который ранее «славился» расовой разграниченностью и неприязнью.

Эта перемена произошла в тот момент, когда упрочивший свои позиции прагматизм стал видоизменять местную политику, особенно в округе Колумбия. В середине 1990-х годов голоса приверженцев традиционной, характерной для предшествующей четверти века политики, в центре которой находился расовый вопрос, начали постепенно затихать. Им на смену приходили люди, которых интересовали в первую очередь проблемы корректировки бюджета и упрощения системы муниципального управления, а отнюдь не глобальные задачи достижения социальной и расовой справедливости. Появление политиков, в предвыборных платформах которых преобладали практические вопросы городской жизни, способствовало формированию доселе не существовавшего политического пространства для транснациональных мигрантов.

В частности, это позволило наметить пути решения проблемы латинос. То, что некоторые вашингтонские политики начали воспринимать их в качестве динамичной экономической, а в перспективе и основной политической силы города, укрепляло систему местных альянсов, которая способствовала развитию муниципального прагматизма. Латинос выдвигали на повестку дня новые и новые вопросы, большие и малые; и официальные лица округа Колумбия признавали их легитимными. В результате латинос стали проявлять интерес к современной муниципальной политике. Так, решая одну проблему за другой, латинос и другие вашингтонцы неамериканского происхождения постепенно занимали все более обширное пространство между миром белых и миром черных.

Реакция нынешних городских чиновников на проблемы транснациональных мигрантов - прямое тому подтверждение. Вашингтонцы, родившиеся за рубежом, впервые заявляют о своем участии в политической жизни округа Колумбия, оказывая непосредственное влияние на политические события и решения правительства.

После 1998 года в Совете округа стала активно обсуждаться возможность предоставления мультиязыковых услуг населению, поскольку мэр Уильямс уделял этому вопросу гораздо больше внимания, нежели его предшественники. В начале 2004 года был принят закон, обязавший более 20 городских учреждений оказывать услуги населению на амхарском, корейском, испанском и вьетнамском языках, а также на мандаринском наречии китайского.

В 2002 году, во время своей перевыборной кампании в мэры, Уильямс предложил предоставить лицам, не являющимся американскими гражданами, право голоса на местных выборах, продемонстрировав тем самым, насколько далеко округ Колумбия продвинулся в своем развитии. Это было достаточно необычно, хотя кое-где на территории США (включая пять муниципалитетов соседнего штата Мэриленд) лица, не имеющие американского гражданства, все же получили право участвовать в выборах.

Комментаторы консервативного толка обрушились с нападками на предложение Уильямса. По мнению Пола М. Вейрича, это может привести к тому, что в ближайшем будущем миллионы нелегальных мигрантов, наводнивших страну, станут побеждать на выборах, оставляя за бортом полноправных американских граждан. «Эту идею необходимо зарубить на корню, причем немедленно, - писал Вейрич. - Плохо уже то, что разные штаты предоставляют нелегальным иностранцам всевозможные льготы, за которые вынуждены расплачиваться наши налогоплательщики. Дать им право голоса - это уж слишком»¹⁴.

Инициативе Уильямса вряд ли суждено обрести силу закона, учитывая, что округ Колумбия находится под юрисдикцией Конгресса, обе палаты которого контролируются республиканцами.

Так, например, Конгресс одобрил бюджет федерального округа на 2005 год лишь с условием, что жители, не имеющие американского гражданства, не получат право голоса. Однако уже то, что подобное предложение было доведено до сведения электората Вашингтона, говорит о том, что транснациональные мигранты имеют возможность расширить поле своей деятельности в становящемся все более прагматичным муниципалитете округа Колумбия.

В середине 2003 года этот прагматизм привел и к другим переменам в его политике и практике. В связи с усилением мер по защите национальной безопасности после терактов 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне федеральные власти настойчиво добивались того, чтобы местная полиция наряду со своими обычными обязанностями взяла на себя дополнительную функцию по проверке выполнения иммиграционных законов. Это привело к обострению и без того непростых отношений между полицией и сообществами мигрантов. В июле 2003 года шеф полиции Чарльз X. Рамсей несколько успокоил мигрантское сообщество, заявив в присутствии члена Совета округа Колумбия Грэма о том, что отныне во время обычных полицейских проверок полицейские не будут интересоваться официальным местом проживания людей.

Действия Рамсея, наряду с предложением Уильямса об избирательном праве и дебатами в Совете о предоставлении мультиязыковых услуг населению, показывают, насколько изменилась политика округа Колумбия в попытке найти прагматический ответ на появление в США тысяч новых жителей, рожденных за пределами страны. Эта политика уже не вписывается в черно-белые рамки. Новоприбывшие жители, которых никогда не удавалось рассортировать по этим двум полярным категориям, вынуждают местных политиков и граждан считаться с тем промежуточным пространством, которое сформировалось в последние 50-60 лет и оказывает влияние на все сферы жизни округа.

В настоящее время обозреватели говорят о Монреале как о мультикультурном городе, уходящем корнями во франкоязычную среду. Но никто пока не говорит о Вашингтоне как о мультикультурном городе, уходящем корнями в афроамериканскую среду. Правда, сегодня подобное утверждение уже не кажется столь невероятным, как лет десять назад. Возможности округа Колумбия и метрополитенского региона Вашингтона по вмещению разнообразия сильно возросли. Возник новый социальный капитал разнообразия.

Сорок лет назад сестры Келли и Мейз Тесфей приехали в Вашингтон из Аддис-Абебы, чтобы изучать биологию и бизнес. Из-за нестабильной политической обстановки в их родной Эфиопии несколько лет учебы растянулись на десятилетия жизни в столице США. За 15 лет работы в разных низкооплачиваемых должностях Келли и Мейз сумели накопить небольшие сбережения и вложили их в покупку ресторанчика в доме №5516 на Колорадо Авеню, в северо-западном районе города, к востоку от парка Рок Крик, традиционно служившего пограничной зоной, отделявшей жителей одной расы от другой.

Сестрам очень нравилась публика в джаз-кафе, где они когда-то трудились. Узнав как можно больше об этом музыкальном жанре, они решили превратить свое заведение в джаз-клуб. Из этой скромной затеи родилось два лучших джазовых клуба города - «Твинс Лоундж» на Колорадо Авеню, северо-запад, и «Твинс Джаз», появившийся уже в новом тысячелетии на верхнем этаже старого здания в возрождающейся зоне развлечений (район улиц 14-я и «У», северо-запад).

«Твинс Лоундж» открылся 29 августа 1987 года, в период обострения расовой напряженности, спровоцированной арестом, судом и тюремным заключением мэра Мэриона Барри. Казалось, у ресторанчика, ютящегося в угловом доме, на каждом окне и двери которого стояли решетки, шансы на успех равнялись нулю. Однако сестры не позволили событиям, происходившим на улицах города, разрушить их мечту. Вместе с присоединившимся к ним Джозефом Бисли, который был в этом заведении одновременно и фотографом, и барменом, и приветливым хозяином, Келли и Мейз Тесфей сумели сделать так, чтобы в их ресторане всем было хорошо: черным и белым, азиатам и латиноамериканцам, молодым и старым, богатым и бедным, истинным ценителям джаза и людям, которые только открывали для себя эту музыку.

Сюда отовсюду стекались любители и исполнители джаза. Обладатели премии Грэмми, которые обычно играли в престижном «Блюз Аллей» в Джорджтауне, искали случая выступить «в своей части города» - в «Твинс». Жаркой летней ночью жители района могли встретить там и школьных учителей, и советников Белого дома, собравшихся послушать того или иного исполнителя. В «Твинс» была настоящая музыка, неподдельное веселье, чувство локтя и хорошая эфиопская еда, приготовленная сестрами Тесфей. Им удалось создать не просто редкий, но редчайший оазис столицы, в котором расовая принадлежность не имела значения. Каждый вечер в течение 20 лет Келли, Мейз и Джозеф неустанно накапливали социальный капитал разнообразия для города, ставшего для них родным.

Проявления мультикультурализма, пока еще такого хрупкого, заметны в Монреале и Вашингтоне повсюду. Мигранты, представляющие разные культуры, продолжают коренным образом изменять жизнь этих городов, успешно создавая промежуточное пространство, которого раньше не существовало. Пересекать бульвар Сент-Лоуренс, он же Сен-Лоран, в Монреале и границу между парком Рок Крик и 16-й улицей на северо-западе Вашингтона уже не опасно. Вашингтон и Монреаль преумножили свой социальный капитал разнообразия.

Киев: границы, которых нет ни на одной карте

Киев только начинает примиряться с новой для него реальностью - присутствием транснациональных мигрантов. Украинская столица приступает к созданию социального капитала разнообразия.

История языкового и религиозного разделения Киева относится к глубокой древности, когда еще не существовало ни Монреаля, ни Вашингтона. В отличие от этих двух городов на карте Киева нельзя увидеть границу, разделяющую украиноязычное и русскоязычное сообщества. Однако эти границы реально существуют в сердцах и умах десятков тысяч жителей города.

Последняя перепись населения, проведенная в Советском Союзе в 1989 году, дает некоторое представление о сложности определения идентичности современного Киева. Согласно официальным данным, 71,4% жителей города являлись этническими украинцами, 20,9% - этническими русскими, 3,9% - этническими евреями. Кроме того, были зарегистрированы небольшие группы белорусов, поляков и представителей других наций. Около 40% коренных жителей города, более половины приехавших сюда из других городов и около 20% киевлян, родившихся в сельской местности, назвали русский своим родным языком, хотя подавляющее число киевлян заявило о том, что они одинаково владеют украинским и русским языками. Таким образом, этническая и языковая идентичности не совпадали. В зависимости от того, какой индикатор выбирался в качестве основного (принадлежность к определенной этнической группе или родной язык, не говоря уже о религии), образ города, впрочем, как и всей Украины, менялся.

В Киеве сложились благоприятные условия для накопления социального капитала разнообразия. Так, например, мигранты, проживающие в городе, сохраняют положительное отношение к Киеву и Украине в целом. Почти все они говорят по-русски, многие выучили украинский язык. Большинство из них отдают своих детей в местные школы, тем самым демонстрируя сопричастность к жизни украинской столицы.

Эти настроения подтверждаются в исследовании мигрантских общин Киева, проведенном местным офисом Института Кеннана в середине 2001 года. Результаты исследования показывают, что преобладающее большинство транснациональных мигрантов придает особо важное значение тому, что Киев не втянут ни в какие военные действия. Ради мирной жизни они готовы терпеть многие неудобства. Подавляющая часть респондентов (за исключением мигрантов из Африки) заявила о том, что они все равно приехали бы в Киев, даже если бы знали заранее о том, что их здесь ожидает. Такой ответ дали в ходе опроса 89% вьетнамцев, 65% арабов, 58% курдов, 48% пакистанцев и 46% афганцев.

Более сложная картина возникает, когда мигрантам задают вопрос, хотят ли они остаться на Украине, или собираются уехать. Свыше 70% опрошенных африканцев и афганцев заявляют о своем желании когда-нибудь отсюда уехать. К ним присоединяется большинство китайских и пакистанских респондентов (в отличие от вьетнамцев, арабов и курдов, среди которых желание уехать выразило менее половины опрошенных). Почти половина мигрантов, заявивших о своем желании покинуть Киев, хотели бы переехать на Запад. Но при этом менее 10% опрошенных афганцев, вьетнамцев, африканцев и пакистанцев намеривались уехать в следующем году (к ним следует добавить 16% арабов и курдов, а также 26% китайцев, участвовавших в опросе).

То, что число людей, которые хотят сменить место жительства, отличается от числа тех, кто имеет конкретные планы относительно переезда, частично объясняется тем, что большинство афганских, арабских и курдских мигрантов высказало желание получить украинское гражданство. Даже среди живущих в Киеве африканцев, которые выражают недовольство своей жизнью и жалуются на расовую дискриминацию и враждебное отношение, большинство заявило о том, что они хотели бы получить украинские паспорта.

Основные проблемы киевских мигрантов, а также требования, предъявляемые ими к местным властям, носят безотлагательный и прагматический характер. Суверенность Украины принимается транснациональными мигрантами как данность, поскольку страна обрела независимость еще до прибытия туда большинства из них. Они доказали, что являются автономными экономическими акторами, которые способны обеспечить себя и своих близких жильем и материальными благами, работая в основном вне сферы официальной экономики государства. И все-таки мигранты не полностью самодостаточны. Им неминуемо приходится прибегать к помощи государственных служащих и учреждений, когда дело касается здравоохранения, образования и полицейской защиты.

Возможно, что в Киеве, как, впрочем, и в Монреале и Вашингтоне, именно школа является тем микрокосмом, где наиболее четко отражается происходящее в обществе в целом. Параллельно с изучением грамматики и спряжений глаголов школьники постигают правила, зачастую неформальные, необходимые для общения и установления взаимоотношений с представителями других сегментов общества. Эта «лаборатория жизни» крайне важна для детей мигрантов, поскольку здесь они могут - и должны - на практике усваивать крайне запутанные языковые и общественные нормы.

Увеличивающийся приток приезжих вынудил власти расширить рамки школьной системы образования, с тем чтобы не только давать ученикам академические знания, но и подготавливать их к жизни в обществе. Для общения с родными и друзьями дети мигрантов чаще всего используют свой родной или русский язык. При этом родители предпочитают отдавать их не в русские, а в украинские школы (от 42 до 58%). Это объясняется тем, что, по оценкам родителей, качество образования в украинских школах Киева выше, чем в русских.

Школьное образование для некоторых семей транснациональных мигрантов продолжает оставаться проблематичным, в основном по экономическим причинам. Хотя формально начальное и среднее образование на Украине является бесплатным, сопутствующие расходы (покупка формы, книг, «добровольные» пожертвования на ремонт школы) быстро растут. Нежелание родителей отдавать детей в школу может быть также связано с плохим знанием языка или с тем, что семья не планирует надолго задерживаться в Киеве. Кроме того, многие родители ошибочно полагают, что при поступлении в школу необходимо предъявлять официальное свидетельство о регистрации. По украинским законам, школы обязаны принять ребенка, если родители могут предоставить документ с указанием его имени и года рождения. Однако остается неясным, насколько эти правила выполняются на практике.

В Киеве, как и в других городах, где проживает много мигрантов, семьи приезжих концентрируются в нескольких районах. Школы с наибольшим числом учеников-мигрантов расположены поблизости от больших рынков, таких, как Троещина. В условиях финансового и административного кризиса на Украине учителя и директора этих школ жалуются на недостаток человеческих и финансовых ресурсов, необходимых для решения проблем, вызванных притоком новых учеников. Однако отчеты о неспособности местных школ адаптироваться к такому количеству детей-мигрантов с лихвой окунаются данными о высокой восприимчивости к знаниям этой категории учащихся. Учителя, школьная администрация и родители отмечают, что, за исключением детей выходцев из Африки, академическая успеваемость детей-мигрантов в целом сопоставима с успеваемостью коренных украинцев. Родители вьетнамцев, китайцев, арабов, курдов и пакистанцев принимают активное участие в жизни школ - по крайней мере, они регулярно приходят на собрания и охотно общаются с преподавателями. Посещаемость школы африканскими, вьетнамскими, китайскими, арабскими и курдскими детьми сопоставима, а иногда и выше, чем у коренных киевлян.

Опыт пребывания детей мигрантов в киевских школах свидетельствует о способности города аккумулировать новый социальный капитал разнообразия. Согласно проведенным за последние 15 лет социологическим исследованиям, украинцы в целом и киевляне в частности проявляли достаточно высокую степень толерантности. Жители столицы в целом положительно воспринимают факт проживания в их городе различных этнических и религиозных групп. Особенно это касается мигрантов из бывших республик СССР. Пока еще сложно говорить об отношении украинцев к немногочисленным мигрантам, не являющимся выходцами из постсоветских стран. Однако можно отметить, что с повышением уровня образования растет уровень благожелательности ко всем группам мигрантов. Такая тенденция была характерна для всего периода 90-х годов, несмотря на участившиеся случаи проявления нетерпимости, вызванные экономическим спадом, последовавшим за обретением страной независимости.

Хотя общий уровень принятия мигрантов населением падает, когда встают вопросы конкретных взаимоотношений (например, отношение респондентов к тому, что их соседями, коллегами по работе, соучениками, членами семей и т.д. станут представители определенных этнических, конфессиональных или языковых групп), следует отметить, что первой реакцией типичного киевлянина на людей, чем-то отличающихся от него, является молчаливое признание. Этот скрытый резерв доброй воли может сделать Киев еще более лояльным по отношению к транснациональным мигрантским общинам.

История жизни Махмуда, поселившегося в Киеве, - третий пример существования мигранта в разделенном городе. Этот афганец бежал с семьей из родной страны в 1993 году в возрасте 30 лет. До прибытия на Украину они почти год скитались по Пакистану и Казахстану. Из Украины Махмуд собирался уехать в Европу и совсем не рассчитывал на то, что задержится в Киеве на десять лет.

В 1998 году за взятку в размере 450 долларов Махмуду, его жене и дочери удалось получить статус официальных беженцев. Их семья обосновалась в квартире около огромного рынка «Троещина». У них родилась еще одна дочка, и они начали обживаться в Киеве. Семья, почти не получавшая поддержки от украинских властей и довольствовавшаяся лишь минимальной помощью международных организаций беженцев, всего добивалась сама. Обе дочери ходят в украинские школы, и Махмуд вместе с женой периодически участвуют в родительских собраниях. Он имеет прочные связи с организациями афганского землячества и ежедневно посещает местную мечеть. Он говорит на русском и украинском языках, но ни на одном из них не может писать. Махмуд - диабетик, к тому же у него изуродована правая рука. Необходимую медицинскую помощь он получает по различным каналам. Заработок Махмуда на рынке «Троещина» позволяет ему обеспечивать семью и получать значительно больше, чем он мог бы заработать в Афганистане или Казахстане.

История Махмуда и его семьи показывает, что Киев, как и Украина в целом, становится вторым домом для тысяч транснациональных мигрантов, прошедших аналогичный путь. К 2003 году на Украину приехало столько «Махмудов», что впервые после обретения независимости число подавших заявку на получение украинского гражданства, превысило число коренных украинцев, официально выехавших из страны. Своими скромными достижениями Махмуд и его семья, а также множество подобных им людей вносят свой вклад с создание промежуточного пространства в стране и городе, которые исторически разделены на русскую и украинскую культурно-языковые группы.

Чему учат новые примеры

Современные Монреаль, Вашингтон и Киев мало напоминают те города, какими они были совсем недавно. Они смогли лучше приспособиться к разнообразию и имеют больше возможностей для его восприятия - как формальных, связанных с деятельностью официальных институтов, так и неформальных, появляющихся вследствие изменения моделей общественных отношений. Эти три города накопили солидный социальный капитал разнообразия.

Прибывшие в них транснациональные мигранты стали заполнять собой то промежуточное пространство, которое пролегало между двумя лагерями жителей, разделенных по языковому или расовому принципу, причем в Монреале и Вашингтоне это разделение было буквальным. Четкие границы, такие, как бульвар Сент-Лоуренс/Сен-Лоран в Монреале и коридор парк Рок Крик - 16-я улица северо-запада Вашингтона, начали размываться, по мере того как выходцы из Азии и Центральной Америки заселяли районы Кот де Неж, Нотр-Дам де Грае, Адаме Морган, Маунт Плезант и Троещина. Место работы и школьный кабинет стали площадкой, на которой встречались, далеко не всегда мирно, представители различных культур, религий, языков, рас и этносов.

Вспомним королеву Дня Св. Патрика Тару Хекшер, джазовых антрепренеров Келли и Мейз Тесфей и бесстрашного Махмуда из Киева. Все они являются олицетворением тех глубинных социальных перемен, которые происходят в городах, ставших для них родными.

Монреаль, Вашингтон и Киев вряд ли можно считать уникальным явлением XXI века. Все вышесказанное можно с успехом отнести к метрополитенским регионам разных стран, которые издавна тяготятся состоянием разделенности.

Транснациональные мигранты изменили - и продолжают изменять - японо-корейские отношения в Осаке, франко-фламандские отношения в Брюсселе и каталоно-кастильские отношения в Барселоне.

Монреаль, Вашингтон и Киев - прекрасные иллюстрации того, как масштабные процессы, способствующие глобальному ускорению обращения капитала и людей, повседневно влияют на городскую реальность. История этих городов доказывает их способность проникнуться новой жизнью, измениться и обеспечить новые возможности для постоянных и временных жителей. Это примеры того, как наряду с поисками путей упрочения своей социальной устойчивости можно добиться наращивания социального капитала разнообразия.

В наше время обеспокоенность ростом терроризма заставляет людей с большей подозрительностью относиться к транснациональным мигрантам. Немудрено, что людям проще забиться в кокон однородности, чем пропагандировать преимущества многообразия. Современные Монреаль, Вашингтон и Киев предлагают альтернативный вариант преодоления превратностей окружающего нас опасного мира. Несмотря на все недостатки и трагические моменты в жизни этих трех городов, их прочное положение позволяет надеяться на то, что им удалось выработать стратегию формирования и накопления социального капитала разнообразия.

При подготовке статьи использованы материалы книги:
Blair A. Ruble «Creating Diversity Capital: Transnational Migrants in Montreal, Washington, and Kyiv» (Washington, D.C., Baltimore, 2005)

Перевод с английского Галины ЛЕВИНОЙ

¹ Bender T. The Unfinished City. New York and the Metropolitan Idea. New York: The New Press, 2002. P. 192.
² Shorto R. The Island at the Center of the World. The Epic Story of Dutch Manhattan and the Forgotten Colony That Shaped America. New York: Doubleday, 2004. P. 2.
³ Bender T. Op. cit. P. 187.
⁴ Shorto R. Op. cit. P. 310.
⁵ Stren R., Polese M. Understanding the New Sociocultural Dynamics of Cities: Comparative Urban Policy in a Global Context // Stren R., Polese M. (eds.) The Social Sustainability of Cities: Diversity and the Management of Change. Toronto: University of Toronto Press, 2000. P. 3-38.
⁶ MacLennan H. Two Solitudes. Markham, Ontario: Fitzhenry & Whiteside, 1996. P. 3.
⁷ Kaplan H. Reform, Planning and City Politics: Montreal, Winnipeg, Toronto. Toronto: University of Toronto Press, 1982. P. 315, 322.
⁸ Germain A., Rose D. Montreal. The Quest for a Metropolis. New York: John Wiley & Sons Let., 2000. P. 214.
⁹ Bruemmer R. Irish Eyes to Smile on First Black Parade Queen // Montreal Gazette. 2004. February 9.
¹⁰ Jones E. P. The Store //Jones E. P. Lost in the City. New York: Harper Perennial, 1992. P. 109-110.
¹¹ Manning R.D. Washington, D.C.: The Changing Social Landscape of the International Capital City // Pedraza S., Rumbaut R. G. Origins and Destinies. Immigration, Race, and Ethnicity in America. New York: Wadsworth Publishing Company, 1996. P. 373-389: 384; U.S. Bureau of the Census [http://factfinder.census.gov]. 2002. December 26.
¹² Executive Summary, Council of Latino Agencies/Consejo de Agencias Latinas, The State of Latinos in the District of Columbia. Washington, D.C.: CLA/CAL, 20002. P. 5.
¹³ Роки Роудс - вафельная трубочка, наполненная мороженым ассорти, с прослойкой из орехов и фруктов, разгороженных шоколадными перемычками (прим. пер.).
¹⁴ Weyrich P. M. Making Non-citizens Voters: The Latest Scheme From Washington. Free Congress Foundation Website [www.freecongress.org/commentaries/021008PW.asp]. 2002. October 8.