Свобода от выбора?
Постэлекторальные размышления

Юрий Левада
(опубликовано в журнале "Вестник общественного мнения", 2004, №2 )

Ситуация в российском обществе после выборов 2003-2004 гг. требует обстоятельного социологического анализа в нескольких аспектах. Электоральные кампании, как будто не принесшие неожиданных изменений в государственных институтах, в высшей степени интересны именно в социологическом плане, поскольку выявляют складывающиеся за последние годы механизмы функционирования и поддержки властных структур, унификации политического поля и лидерства, использования массовых ожиданий и пр., - вплоть до общественной атмосферы околополитических интриг и манипуляций. Тем более что в данном случае на передний план вышла (роковая для всех общественно политических образований отечественного ХХ в.) проблема преемственности этих механизмов и структур на перспективу, скорее всего, намного превышающую очередной избирательный цикл. Впервые почти за 20 лет как официальные установки, так и массовые ожидания концентрируются не вокруг перемен, а вокруг сохранения как будто достигнутого уровня общественной стабильности (в предыдущем цикле 1999-2000 гг. имелось в виду скорее достижение такого - по-разному понимаемого - состояния). Поэтому чем менее интересными в "количественном" плане оказались минувшие электоральные кампании, тем важнее их "качественные" стороны, атмосфера, значение, непосредственные и отдаленные последствия.

"Бегство" - от чего? Об одном банальном недоразумении. В известной книге Э.Фромм представлял готовность некоторых европейских народов в ХХ веке отказаться от демократических свобод в пользу жесткого тоталитаризма как "бегство от свободы". Подобная тема часто звучит в современных дискуссиях относительно характера общественно-политических переломов в России с конца 90-х гг. К сожалению, в содержании и тоне многих из них небезопасные банальности часто подменяют серьезный анализ происходящего. На сетования по поводу утраты (ограничения, зажима) свобод и надежд перестроечных лет как будто резонно отвечают ссылками на то, что у нас в России никогда и не было подлинных демократических институтов, свобод и прав человека, - а потому, собственно, и "бежать" не от чего, и жалеть не о чем. Подобные доводы в последнее время используются в официальных декларациях высокого уровня для отпора либеральной и западной критике при оправдании мер по "упорядочению" политического и информационного поля.

Между тем такие приемы аргументации не просто банальны. Очевидно, что ни в какие моменты своей истории российское общество не приближалось к идеалам подлинной, развитой, устойчивой и т.д. демократии с ее атрибутами. Столь же очевидно, что и любых общественных системах, имеющих давние демократические традиции, легко обнаружить множество несовершенств и отступлений от демократических принципов (что всегда давало поводы для аргументации типа "сама такая"). Когда речь идет о столь сложных и непросто прививаемых институтах как демократия со всеми ее атрибутами и производными, мало что можно объяснить или понять с помощью формул "да-да, нет-нет, прочее от лукавого". Демократия прежде всего - не состояние, а процесс утверждения и защиты определенных институтов и принципов в постоянной, не всегда юридически закрепленной, борьбе с нарушениями или отступлениями от таковых. Мы (страна, общество) не попали в царство демократии с провозглашением политических и гражданских свобод, но "только" - притом, не слишком твердо, не слишком осознанно - вступили на долгий и трудный путь формирования демократических порядков, поиска способов их укоренения на отечественной почве. Этим шагом ознаменован весь исторический - по любым меркам - поворот конца 80-х. И именно он оказывается под угрозой в условиях "упорядочения".

Здесь мы вновь попадаем в паутину тривиальных и глубоко фальшивых суждений: де, после напора всегда происходит откат, за подъемом следует спад, за переворотом - какая-то реставрация, за ускорением - замедление, за революционным хаосом - термидор, "Пиночет", наведение "порядка", - и т.д. и т.п. Подобные банальности бессодержательны, потому что аналогии с пульсарами ничего не объясняют, и опасны, потому что превращаются в оправдание, в легитимацию любого поворота вспять. Чтобы перейти от декларативных банальностей к анализу, нужно принять во внимание "структуру" происходящих событий (при каких условиях, чьими усилиями, при какой поддержке, при каком сопротивлении, с какой эффективностью и пр. осуществляются данные "накаты"и "откаты"…).

Фантом "авторитарной модернизации" стал в последнее время главным оправданием для торжествующей партии власти - за отсутствием иных идей - и главным утешением для разочарованных демократов. Отчаявшиеся в собственных силах, не видя перспективы - и не желая всерьез оценить ни собственный (страны) исторический опыт, ни современные социальные реальности - соединяют голоса в нестройном хоре надежд на твердую руку власти, которая будто бы только и способна двигать общество по желанному пути современной или европейской модернизации.

Реальные возможности "авторитарной модернизации" всегда были ограничены. Отечественный опыт 18-20 вв. показал, что властные стимулы были пригодны преимущественно для наведения современного лоска на архаичные институты и для внедрения некоторых технических элементов модернизации (ВПК, инфраструктура), - без соответствующей институциональной опоры, в том числе без обеспечения прав и без формирования интересов человека как субъекта модернизационного процесса; главным носителем ммодернизаторских стимулов неизбежно оставалась коррумпированная бюрократия. Уродливость результатов, достигаемых таким образом, наиболее наглядно демонстрирована в ходе крупнейшего по историческим масштабам, "советского" эксперимента (архаизирующей или традиционализирующей) модернизации - самой неэффективной, самой "затратной" (прежде всего в смысле расходования человеческих и моральных ресурсов общества). Об этом достаточно много и серьезно написано в последнее время.

В конкретных сегодняшних условиях лозунг авторитарной модернизации означает попытку загнать под колпак государственного регулирования едва высвободившуюся от него инициативу бизнеса, граждан, политических и региональных субъектов. На любом сложном историческом повороте отечественной истории авторитарные (а точнее - тоталитарные, архаичные, насильственные) модели изменений выступают на передний план не потому что они эффективны, и даже не потому, что за ними стоят мощные организованные силы, а потому, что они наиболее просты и "привычны" (для людей, для власти и прочих социальных институтов, т.е. и "сверху" и "снизу"). Чтобы скатываться "вниз" - во всех смыслах этого термина - требуется меньше усилий, чем для того, чтобы карабкаться "вверх", к более сложным образцам общественной организации. Вариант архаичной модернизации проще, доступнее, он как бы всегда под рукой и легко становится преобладающим, когда более сложные варианты оказываются слишком трудными и не приносят немедленных плодов.

До сих пор половина россиян (49%) полагает, что путь развития, по которому движется страна после 1985 г., ей "искусственно навязан", лишь 37% считают этот процесс "естественным и неизбежным". Как обычно, разделителем служит возрастной рубеж 40 лет и уровень высшего образования (январь 2004 г., 1600 чел.). Возврат к "брежневским" временам готовы одобрить 41%, но считают его вероятным не более 5% (март 2004 г., 1600 чел.)

Четыре ситуации - четыре типа президентских выборов. Каждая ситуация выборов президента в России (1991, 1996, 2000 и 2004 гг.), оказывалась уникальной, если принимать во внимание не просто цифры голосующих и отказывающихся это делать а характер общественно-политического выбора, надежд, явного и скрытого противостояния сил.

Первые выборы, принесшие Б.Ельцину пост президента РСФСР в составе Союза, носили преимущественно демонстративный, символический характер. Они означали не перераспределение власти, но лишь выбор между согласием и отказом поддержать еще существовавшие институциональные механизмы партийно-советского государства. В этом смысле президентские выборы 1991 г. продолжали традицию протопарламентских кампаний 1989-1990-х гг. (выборы союзного и российского Съезда депутатов). Об эмоциональной атмосфере тех дней свидетельствуют данные опроса, проходившего в июле 1991 г.: 82% выражали доверие Б.Ельцину (в том числе 56% - полное доверие), 58% (полное - 15%) - М.Горбачеву. Выбор происходил между повсеместно и шумно осуждаемой, но еще реально действующей, традицией советского прошлого и крайне расплывчатым образом некоего условно "демократического" будущего; вторая перспектива привлекала широкий спектр общественных симпатий - от либеральной ("перестроечной") номенклатуры до радикальных демократов, патриотов, национал-демократов и др. Тогда эти выборы воспринимались как самые маловажные, а возможно потому и как самые свободные; угрозы военно-политического реванша уже были обозначены, но казались далекими, как и перспективы получения российским президентом реальных властных полномочий.

Историческая уникальность этих выборов (точнее, всей электоральной "серии" 1989-1991 гг.) в том, что они выражали крушение партийно-советской государственной системы (69% признавали, что компартия дискредитировала себя) при том, что все официальные ее институты как будто сохранялись. К середине 1991 г., правда, были уже отменены цензура и пресловутая 6-я статья Конституции СССР, что оформляло гласность и политический плюрализм, но нараставший вакуум власти фактически оставался незаполненным.

Совершенно иную картину представляли тяжелейшие, вымученные вторые президентские выборы 1996 г. Формально выбор предстоял между непрочной, во многом скомпрометировавшей себя президентской властью, демонстрировавшей курс радикальных реформ и антикоммунизма, и "красным" реваншем. Массовую поддержку власть утратила из-за неспособности защитить большинство населения в ходе реформ, поддержку демократически настроенной интеллигенции - из-за все более явного "державного" уклона, чеченской войны и кровавых разборок с Верховным советом в 1993 г. Общее доверие к Б.Ельцину к моменту выборов в июне 1996 г. сохраняли 41% (полное - только 9%). Опросы февраля-марта показывали минимальную - хотя все же существовавшую - возможность действующего президента законно сохранить власть. Как позже стало известно, Б.Ельцин готовился тогда сорвать выборы, прибегнув к опасной политической провокации. Поэтому реальным был выбор между различными вариантами сохранения существующего режима.

Важнейшим фактором массового выбора оказался принцип "наименьшего" (или "более привычного") зла, давший президенту некоторый перевес уже в первом туре, в обстановке искусственно раздутой конфронтации с кандидатом коммунистов Г.Зюгановым. Во втором туре пошли в ход административный ресурс и "политтехнологические" средства (внезапное изменение симпатий татарских избирателей, интригующий "перехват" президентскими силами электората А.Лебедя). Решающим доводом для двух третей из голосовавших за Б.Ельцина послужило представление о том, что "иного выбора не существует" (июнь 1996, 1600 чел.). Предпринятая между двумя турами выборов отчаянная попытка радикально изменить окружение Б.Ельцина в пользу реформаторов (А.Чубайса) довольно скоро оказалась неудачной. До конца своего правления первый российский президент не слишком успешно балансировал между силовиками и демократами, державниками и реформаторами. В этой обстановке власть лишалась политической определенности, приобретая все более выраженный административный, "распределительный" смысл; одним из признаков такой трансформации явилось превращение президентской канцелярии (администрации) в главный институт власти. Б.Ельцин сохранил власть на второй срок, отказавшись от роли радикального демократа, которую он - скорее по карьерным, чем по идейным мотивам - должен был исполнять в конце 80-х и начале 90-х гг.

Третьи президентские выборы (первые "путинские") 2000 г. проходили при фактически полной смене политических декораций и самого смысла электорального действия. Выбирали не политический курс, не лозунги и не эмоциональные симпатии, а стиль правления. Выбирали не "наследника", а скорее "могильщика" стиля предыдущего президента. Причем выбирали практически без сопротивления, поскольку главный оппонент (стиль предыдущего правления) фактически утратил влияние до начала формальной электоральной кампании. По-военному исполнительный функционер, лишенный политического лица (или профессионально его прячущий) оказался наиболее удобным фокусом расчетов всех групп правящей бюрократии и массовых надежд. Принципиальное отсутствие собственной программы долго позволяло команде В.Путина интриговать попеременно с "левыми" и "правыми" или против тех и других, поддерживая видимость симпатии противоположным программам, точнее, массовым ожиданиям. Основной интригой тех месяцев (реализованной еще перед думскими выборами декабря 1999 г.) стал разгром, а потом и поглощение наспех созданной партией власти конкурировавшей группы Ю.Лужкова-Е.Примакова, а тем самым - устранение серьезных персональных альтернатив на президентских выборах. Тем самым впервые за постсоветские годы была реализована модель "выборов без альтернативы". Попытки сопротивления этой модели (в том числе через СМИ) оказались неудачными.

Сейчас очевидно, что одним из основных результатов первого президентского срока В.Путина явилась фактическая деполитизация политического пространства в стране. Административный стиль правления и соответствующий ему аппарат распределяет материальные и властные ресурсы, а не отстаивает какие-либо идеи; он способен подорвать основы политического плюрализма, просто отбирая идеи у "правых" и "левых", у "патриотов" и "западников", - и присваивая себе реальные или мнимые достижения в их реализации, будь то повышение пенсий, развитие отношений с Западом и т.д.

Примечательные показатели: оценивая качества, которые требуются от президента, в 2000 г. наши респонденты на первое место поставили "ум, интеллект" 66%, и только 8% отметили наличие "идейной убежденности"; в 2004 г. аналогичные показатели изменились незначительно - соответственно 69% и 11%. Рассматриваемые вне "идейности" интеллектуальные качества сводятся к тому качеству ума, которое греческие философы называли "технэ", ловкостью. (Управление "теченьем мыслей", о котором некогда писали поэты, явно не востребовано…).

Четвертые президентские выборы (вторые "путинские", 2004 г.) вывели на поверхность многие скрытые пружины и механизмы этого стиля правления. К выборам власть пришла не столько с крупными "материальными" достижениями в разных областях жизни общества (об этом - несколько позже), сколько с демонстративными успехами самого стиля и механизма административного управления страной. При достигнутом уровне консолидации правящих элит переизбранию В.Путина на следующий срок реально могла помешать лишь низкая явка избирателей (для противодействия этой угрозе в предвыборные дни были мобилизованы, как известно, все возможные ресурсы влияния на электорат). Несколько неожиданный для наблюдателей и исследователей по своим параметрам разгром "левых" (КПРФ) на думских выборах декабря 2003 г. одновременно с неудачами "правых" (демократов) явились, по сути дела, побочными результатами перемен, произошедшими на российском политическом пространстве (деполитизация, "технологизация") за последние годы. Собственно политические проблемы оказались сдвинутыми на периферию электоральных коллизий, в значительной мере сводились к серии интриг и потаенных спецопераций, смысл которых остался неизвестным ни политикам, ни избирателям (это относится к разнопорядковым по масштабу ситуациям, фигурантами которых по очереди оказывались И.Рыбкин, М.Касьянов, М.Фрадков, С.Глазьев).
Как и ожидалось, главной, "большой" интригой выборов стала сверхзадача обеспечения преемственности власти на перспективу следующего электорального цикла (к 2008 г.) или даже далее него. Известно, что ни один режим из существовавших в стране за последнее столетие не был способен с ней справиться, каждая смена "караула" на вершине выглядела как отрицание действий и деятелей непосредственно предшествующего периода. События предвыборных недель (особенно с отставкой правительства) показали доминирующую озабоченность правящих структур созданием механизма плавной, неконфронтационной преемственности. Можно полагать, что компонентами такого процесса, с которыми обществу, видимо, предстоит познакомиться в недалеком будущем, станут не только подбор подходящего "наследника", но и формирование механизма его поддержки (партии и прочих структур власти), устранение возможных конкурентов, определение неких "кондиций" верховной власти со своими спонсорами, и т.д. Но уже то, что на первый план задолго до следующего избирательного цикла выходит проблема преемственности власти, означает существование неуверенности в надежности созданного административного механизма со всеми его поддерживающими и контролирующими структурами. А так как озабоченность перспективой явно сосуществовала с текущими интригами, тревоги по поводу возможного массового неучастия в голосовании - с показной перетряской правительства, то стало очевидным отсутствие не только слаженности этого механизма, но и какой-то разработанной программы его действия.

2003-2004 гг. продемонстрировали дальнейшее развитие модели "безальтернативных выборов". Если в этом сезоне и были какие-то альтернативы, то на каком-то "подковерном", скрытом от общественного мнения уровне (возможно, с этим связаны сроки и манера перетряски правительства в разгар избирательной кампании). Как левые, так и "правые" оппоненты боролись лишь за то, чтобы обозначить свое присутствие на официальной политической сцене. Не произошло изменений в расстановке сил, управляющих страной, не появилось и новых, ранее неизвестных средств и способов их деятельности. Просто подтвердили свою значимость те механизмы власти, которые отрабатывались последние четыре года (на деле даже несколько ранее, с начала "технологической" трансформации политических процессов в середине 90-х гг.). Причем с предельной откровенностью и цинизмом, безо всякой "плюралистической" маскировки, без апелляций к демократическим традициям и т.п. Собственно, и на думских, и на президентских выборах видимость конкуренции требовалась только для соблюдения буквы закона и, возможно, для некоторого повышения активности избирателей. Это тоже одно из проявлений того же процесса деполитизации власти, перехода от политических к административно-технологическим методам управления.

Выборы показали, что этот переход сегодня не встречает фактически никакого внешнего сопротивления ни со стороны политических сил, ни со стороны общественного мнения и влиятельных СМИ. Сложился и действует механизм, обеспечивающий безальтернативность нынешних структур и носителей власти. И, наконец, этот электоральный цикл несомненно показал несравненно более очевидно и в гораздо большем масштабе по сравнению с выборами 1999-2000 гг. возможности "технологического" манипулирования всеми участниками избирательного процесса (избирателями, избранниками, организаторами, информаторами и пр.).

Социальные параметры выборов. Количественные результаты прошедших выборов нуждаются в тщательном и разностороннем рассмотрении. В данном случае ограничимся некоторыми показателями.

Таблица 1. Голосование за президента 1991-2004 гг.
Группы по возрасту

Использована шкала возрастов по опросу 1991 г.

При избрании В.Путина на второй срок молодые люди (моложе 30 лет) оказали ему заметно большую поддержку. Но так как одновременно возросла и поддержка фаворита среди старших возрастов, средний возраст избравших президента остался прежним.

С каждым электоральным циклом растет число уклоняющихся от участия в президентских выборах.

Таблица 2. Не участвовали в выборах президента
Группы по возрасту

Обнаруживается небезынтересная тенденция: заметно растет доля неголосующих среди людей старше 40-50 лет, среди более молодых она тоже несколько увеличивается. Если учесть также, что выборы победителя становятся все более "женскими" (в 2004 г. среди избирателей В.Путина было 40% мужчин и 60% женщин), то можно предположить, что эмоциональные факторы выбора - в том числе фактор привычки - играют все более важную роль.

После выборов 2000 г. 35% из голосовавших за фаворита отметили, что на их решение поддержать своего кандидата повлияли его действия в последнее время, а 50% сослались на то, что у страны "нет другого выбора". А в 2004 г., когда о действиях В.Путина избиратели знали несравненно больше, чем четыре года назад, их указывали реже (21%), а отсутствие другого выбора - чаще (53%). На первый план выходит безальтернативность как самое простое и самое универсальное оправдание лояльного варианта поведения.

Между тем, среди мотивов отказа от голосования на первое место выходят политические. В 1996 г. их упомянули 43% "отказников", в 2000 г. - 59%, а в 2004 г. - 62%. Создается впечатление, что именно неучастие в выборах (а не голосование "против всех") становится наиболее распространенным средством выражения политического недовольства в рамках электоральной кампании.

Показатели надежд. Оценить качественную сторону общественных процессов можно, только учитывая разные стороны динамики массовых надежд, - а также, конечно, сопряженных с ними сомнений и разочарований. Согласно известному суждению А.Токвиля, возмущаются прежде всего те, кто обманут в своих надеждах. Очевидное подтверждение можно найти, в частности, в перипетиях возвышения и падения М.Горбачева, Б.Ельцина. От нескончаемых конвульсий страну спасала - и спасает вновь - то обстоятельство, что сами массовые надежды могут сохраняться на невысоком и даже снижающемся уровне. (А могут и оживляться, например, в атмосфере общеполитических предвыборных и т.п. ожиданий).

Таблица 3. Достижения и неудачи В.Путина за первые 4 года

*) разность между позициями (1 )и(2).
5-9 марта 2004 г.1600 чел.

"Баланс" успехов и неудач оказывается, при самой осторожной оценке, весьма напряженным. Следует обратить внимание на то, что приведенные данные получены незадолго до дня голосования на президентских выборах, т.е. до наступления пика массовой электоральной эйфории, который, как показывает недавний опыт, наступает после выборов, точнее, после сообщений об их успешности.

В целом, накануне выборов 49% опрошенных сочли, что их надежды, связанные с приходом к власти В.Путина, оправдались (по мнению 9% - "определенно", 40% - "скорее оправдались"), 32% - что эти надежды не оправдались (категоричны здесь тоже 9%); у 14% таких надежд "не было и нет". Соотношение вариантов составляет, таким образом, 49:46. На следующий президентский срок 39% возлагают больше надежд, чем на первые четыре года, 28% - столько же, 12% - меньше, 18% не питают надежд. Как и следовало ожидать, больше всего надеются на В.Путина те, кто считает, что их надежды оправдались .

Рассматривая побудительные причины голосования на выборах 14 марта, приходится отметить, что В.Путин по-прежнему остается "президентом надежд". 30% голосовавших за него (14% от общего числа опрошенных) объяснили свое решение тем, что президент "успешно руководил страной последние четыре года", 39% (18% от всех) - надеждами на то, что за следующий срок "он может справиться с проблемами, стоящими перед страной", а 29% (13% от всех) - тем, что больше не на кого надеяться.

Тем важнее обратить внимание на рамки надежд, выраженных уже после выборов. Опрошенные следующим образом представляют себе перечень задач, на которых сосредоточит свою деятельность вновь избранный президентом В.Путин, и надежды на успешное их решение.

Таблица 4. Задачи и ожидаемые успехи деятельности
избранного президента*

В %% от числа опрошенных
*) перечислены только те позиции, которые отмечены в 2004 г. не менее чем 20% респондентов
**) вопрос не задавался
Опрашивалось по 1600 чел.

Таким образом, даже в обстановке определенного эмоционально-политического оживления, связанной с электоральной кампанией, надежды населения на решение президентом ключевых проблем страны за новый президентский срок оставались сдержанными: как в 2000 г., так и в 2004 г. не более половины из числа отметивших проблему надеялись на ее успешное решение.

Ни оценки успехов президента за предыдущие годы, ни уровень обращенных к нему новых ожиданий не могут объяснить главный феномен прошедших выборов - их безальтернативность.

"Механизм" безальтернативности. Как представляется, ключевым моментом здесь является уже упоминавшийся переход к неполитическим, административным средствам управления. Политика всегда означает конкуренцию, борьбу, выражение, отстаивание и согласование интересов определенных общественных сил на различных уровнях. В административном же управлении происходит лишь исполнение полученных указаний, а если имеют место борьба и конкуренция между исполнителями - чаще всего, скрытая, подковерная, - то лишь за более выгодное распределение ресурсов. (Конечно, в реальной общественной жизни взаимодействуют различные типы организации и управления; в данном случае речь идет о гипертрофии одного из них, который может быть эффективен в одних институциональных рамках и неэффективен в других). В соответствии с давними отечественными традициями, "зачистка" политического пространства от конкурентов - и даже от возможностей конкуренции - неизбежно приводит к тому, что политическая или хотя бы околополитическая конкуренция низводится до административной суеты и подковерной борьбе на различных этажах власти, начиная с верхнего.

Формирование административной системы в общегосударстенном масштабе, которое наблюдается после 1999 г., предполагало довольно последовательную ликвидацию разделения интересов и сфер ответственности во всех направлениях - горизонтальном (федерализм), вертикальном (уровни власти), функциональном (ветви власти). Аналогия с привычно-советским режимом очевидна, но это все же аналогия, а не воссоздание. Труднопреодолимым препятствием на пути всеобщей централизации остается достигнутая независимость хозяйствующих субъектов; отсутствует универсальный механизм партийно-государственного господства, привычки и страхи всеобщей зависимости. Тем яснее характер действия собственно административных рычагов управления.

В такой структуре для политических и персональных альтернатив просто нет места. Исключительное положение "первого лица" определяется не его собственными талантами или достижениями - реальными или приписываемыми, - а прежде всего его статусом в системе властвования. Именно этот статус, в конечном счете, обеспечивает ту персонализацию массовых ожиданий и надежд, которая отражена в социологических рейтингах. (Сколь ни велика в этом роль направленной политрекламы и СМИ, она все же вторична).

С трансформацией общественно-политического поля связана и очевидная переоценка политического плюрализма, едва обозначившегося после распада советской системы. В годы политической неустойчивости при М.Горбачеве и Б.Ельцине эмбриональный плюрализм, оппозиционность, определенная "отвязанность" СМИ и общественного мнения были нужны для поддержания демократического фасада (обращенного во-вне), а также для внутреннего маневрирования. Для конструкции "управляемой демократии" они излишни, так как обе эти функции практически изжили себя. Наглядная иллюстрация складывающейся ситуации - судьба как "левой", так и "правой" (демократической) оппозиции после 1999 г., особенно после завершения избирательного сезона 2003-2004 гг.

Утрата голосов значительной части избирателей на обоих флангах так и не сложившегося российского политического спектра, как можно полагать, связана с "функциональной" дискредитацией этих образований, т.е. с тем, что власть сначала демонстративно присвоила себе заметную часть идейного багажа своих оппонентов (лозунги заботы об уровне жизни, продолжения реформ, сближения с Западом и пр.), а затем и их электоратов. Слабо организованный, часто поверхностный протест утратил свое значение, а потому и свои позиции. Дело здесь не только в отсутствии у потенциальной оппозиции материальных или организационных ресурсов, сопоставимых с ресурсами государственной административной машины, но прежде всего в том, что оппозиция - все равно в данном случае, "правая" или "левая" - не сумела даже обозначить соответствующие современным обстоятельствам способы противостояния этой машине. Получалось как будто так, что силы оппозиции пытались бороться с современными административно-технологическими структурами - и соответствующими ресурсами - политическими средствами недавнего, но ушедшего прошлого, - тем самым заведомо, заранее обрекая себя на неудачи. Или, скажем, низводя функцию политического оппонента до функции - если не должности - советника власти.
В феврале 2004 г. респонденты следующим образом оценивали перспективы отечественной демократии после думских выборов.

Таблица 5. С каким из следующих суждений о судьбе демократии в России Вы более согласны?

Опрошено1600 чел.

Стоит обратить внимание на то, что заметная часть, четверть опрошенных, связывает демократические перспективы с новой партией или движением.

Роль политических интриг и провокационных технологий в период электоральных кампаний известна достаточно хорошо и в данном случае особого внимания не требует. После думских выборов 2003 г. большинство избирателей достаточно ясно осознавало, какую роль в успехе "Единой России" сыграл административный ресурс, в том числе прямая поддержка со стороны президента. В январе 2004 г. только 13% опрошенных сочли, что "Единая Россия" преуспела на думских выборах потому, что предложила привлекательную программу, 17% видели причину ее успеха в использовании "административного ресурса", а 60% - в прямой поддержке со стороны президента.

Главный показатель тяжелого поражения всего политического плюрализма в 2003-2004 гг. отнюдь не в том, что такие-то партии получили слишком мало голосов для того, чтобы пройти в Думу. Даже если бы голосов оказалось на этот раз достаточно, это практически не изменило бы ни характер нынешнего российского парламента, ни политический пейзаж в стране, - в этом, по всей видимости, самое существенное на сегодня и на довольно дальнюю перспективу.

Представляет несомненный интерес роль весьма специфической квази-оппозиции, которую на протяжении многих лет играет на российской политической сцене партия В.Жириновского. Только это, как будто совершенно искусственное образование еще позднесоветского времени, способно, во-первых, "упаковывать" потенциал социального протеста, превращая его в фактор лояльной поддержки власти, а во-вторых, создавать образец необузданного политического экстремизма, тем самым позволяя власти сохранять маску центристской респектабельности. Примечательно, что попытка хотя бы полусерьезно дублировать аналогичные функции в новообразовании "Родина" оказались малоудачными, даже опасными для административных управленческих структур. Впрочем, в новой думской ситуации может утратить свою востребованность и ЛДПР.

Для административного управления в его зрелом, оформленном виде "детские" игры политических махинаторов больше не нужны, здесь действуют прямые назначения, перемещения, перепоручения и т.п. аппаратные занятия, столь хорошо заметные в последнее время. Технология властвования тоже как бы деполитизируется, превращается в оперативную манипуляцию людьми или должностями и полномочиями.

Внешних (по отношению к самому механизму) ограничений для такой тенденции не видно, в том числе и со стороны сегодняшнего "безальтернативного" общественного мнения. Так, в феврале 2004 г. 77% опрошенных (!) соглашалось с тем, что администрация президента "должна контролировать деятельность Государственной Думы". В марте, уже после выборов, 68% выразило согласие с тем, что сосредоточение практически всей власти в стране в руках В.Путина "пойдет на благо России", а 54% сочло более эффективным правительство, "которое будет полностью подчинено президенту и его администрации" (32% предпочло бы правительство, "которое самостоятельно принимает решения и отвечает за свои действия").

Другой вопрос - насколько (и на какое время) может быть эффективен сам социальный механизм административного, "приказного" управления в масштабах страны, при всех сложностях ее социального, экономического, внешнеполитического развития. Сосредоточение ответственности на одном уровне власти - условном или персонализированном - означает практически низведение государственных решений до уровня аппаратных исполнителей, а политики страны - до уровня межкабинетных интриг. Очевидно также, что такие трансформации всегда стимулируют универсальную безответственность всей иерархии исполнителей. И не менее универсальную ее коррумпированность.

"Люди у власти". Исключительность позиции президента в общественном мнении, отмеченная выше, выражена в резком различии оценок - с высокими оценками высшего носителя власти соседствуют весьма критические суждения о ее институтах и исполнителях. Так, в марте 2004, полное доверие президенту выражали 61% опрошенных (при 6% совсем не доверяющих ему), правительству - 12% (против 29%), Госдуме - 9% (против 33%). (Заметим, что эти показатели относятся уже к новым, донельзя "президентским" составам парламента и правительства.

За период между двумя выборами несколько выросли показатели доверия населения к президенту В.Путину.

Таблица 6. В какой мере Вы доверяете В.Путину?

Опрашивалось по 1600 чел.

Таблица 7. Какими словами Вы могли бы выразить свое отношение к В.Путину?

Опрашивалось по 1600 чел.

Если принять во внимание, что оценки президента в общественном мнении - не эмоциональный, а прежде всего "статусный" показатель, т.е. это оценки исключительного положения высшего носителя власти в иерархии управления, становятся объяснимыми резкие различия в массовом восприятии В. Путина и всех тех, кто стоит у кормила власти.

Таблица 8. Как бы Вы расценили людей, находящихся сейчас у власти?

Февраль 2004, 1600 чел.

Наиболее частыми упреками в адрес правящей бюрократии постоянно являются ее эгоизм и коррумпированность. В январе 2004 г. 30% опрошенных указали, что за последнее время коррупции в высших органах власти стало больше, 45% - что масштабы коррупции не изменились, только 13% сочли, что они уменьшились. При этом население чаще замечает коррумпированность "в верхах" (35%), чем в низовых органах власти (11%), почти половина (48%) не видит различий в этом отношении между уровнями власти.

На таком фоне может показаться странным повсеместное укрепление позиций во всех государственных институтах "партии власти", т.е. "Единой России", которая, по мнению опрошенных (июнь 2003 г., 1600 чел.) выражает прежде всего интересы чиновников, олигархов, директорского корпуса и "силовиков". На регулярный вопрос о симпатиях к партиям, политическим силам относительно преобладающим ответом стала ссылка на "партию власти" (в начале марта 2004 г. так отвечали 21% опрошенных). Но в этом можно скорее видеть признак функциональной деградации политических сил, теряющих массовую поддержку. В условиях господства административных структур на бывшую политическую поверхность выходит организация функционеров и их клиентуры. Думские выборы 2003 г. показали, что такая организация, получив реально не больше голосов, чем ее участники ("Единство" и ОВР вместе взятые) в 1999 г., способна с помощью маневра ресурсами захватить даже конституционное большинство депутатских мест.

Заключительные замечания: опора, поддержка и реальный выбор. Предложенная попытка анализа социальных результатов выборов 2003-2004 гг. ограничена рамками изучения общественного мнения. Эти рамки неизбежно ограничены и - по мере дальнейшего укрепления административных управленческих структур - скорее всего, будут еще более деформироваться и сужаться. Представляется важным в этой связи уточнить некоторые категории исследуемых явлений.

Как показывают все данные наблюдений, существующая властная система пользуется значительной массовой поддержкой (доверием, одобрением). Однако опирается власть, как всегда, не на опросные "рейтинги", а на государственные институты, на административные структуры. Недавняя история - и не только отечественная - показала целый ряд ситуаций, когда сохранялась система власти, утратившей массовую поддержку, или когда видимая массовая поддержка исчезала сразу после институциональной катастрофы. Как известно, Б.Ельцин, лишившись массового доверия, мог еще 5-6 лет сохранять власть, поскольку действовали соответствующие опорные институты. Ранее в аналогичной ситуации, хотя и не так долго, находился М.Горбачев. Наиболее наглядным примером иной метаморфозы может служить судьба иракской диктатуры: демонстративная популярность и "всенародная любовь" к С.Хусейну - выраженная не в опросах, но в многочисленных единодушных голосованиях, - рухнула после разрушения опор власти (в данном случае я не касаюсь средств и последствий этих акций).

Видимая сегодня поддержка президентской власти не обеспечивает ей ни эффективности, ни устойчивости на перспективу. Никакие электоральные успехи, нынешние или предстоящие (в том числе, успехи в зачистке электорального пространства от политических "пережитков"), не могут определить направление и механизм движения страны на десятки лет. Правомерно предположить, что чем лучше административно организованы, чем более безальтернативны электоральные процедуры разных уровней, тем меньше зависит от них постоянно необходимый реальный выбор пути, вариантов, способов решения старых и новых проблем страны.