Демографический туман и национальные перспективы

Денис Драгунский
(опубликовано на сайте "Государство и антропоток", адрес: http://antropotok.archipelag.ru/text/a293.htm)

Рубежи цивилизаций пролегают не только на карте или на местности, украшенной пограничными столбами. Гораздо чаще границы официально не обозначены, но ощущаются вполне явственно. Например, между "хорошим" (безопасным) и "плохим" (опасным) районами города.

Границы реализуются в виде двойных стандартов. Бывает, что отношения между работодателями и работниками весьма сильно обусловлены цивилизационной, мягко выражаясь, принадлежностью действующих лиц.

Впрочем, уже в самом понятии "цивилизация" заложено представление о границе. Ведь любая цивилизация - это всего лишь "мы", живущие несколько иначе, но безусловно лучше, чем "они". Лучше - значит, правильнее, честнее, разумнее. Цвет кожи, язык, религия, бытовой навык - всего лишь маркеры жизненного устройства: рационального и гуманного - "у нас", бессмысленного и бесчеловечного - "у них".

Эти границы создает и актуализирует миграция, точнее, иммиграция из неблагополучных стран в благополучные, из неевропейских в европейские и подобные им (к сожалению, передвижение больших масс беженцев по Африканскому континенту находится вне либерального дискурса об иммигрантах).

В рамках указанного дискурса проблему иммиграции принято рассматривать примерно так.

Во-первых, все дело в экономической необходимости. Если в одном месте возникает предложение дешевой рабочей силы, а в другом - платежеспособный спрос на нее, то все остальное происходит как бы само собой. Запрещать иммиграцию из бедных стран в богатые - все равно, что запрещать воде течь под уклон.

Во-вторых, иммиграция затыкает демографические дыры. Дело не только в том, что бизнесу просто понадобились дешевые рабочие руки. В этом случае производство легче разместить в многонаселенных бедных странах, что, собственно, делается сплошь и рядом. Нет, эти руки нужны именно в Европе, и в России в том числе, где население перестает рожать детей, стареет и вдобавок не желает трудиться на тяжелых и грязных работах. Таким образом, иммигранты в каком-то смысле являются спасителями стран-реципиентов от полного запустения.

В-третьих, принимать иммигрантов из бедных стран - своего рода моральный долг богатых государств. Этот долг накопился за столетия колониализма и отдавать его тоже придется веками. (Для России - это долг Москвы перед бывшими союзными республиками.) Тем более что, по странному стечению обстоятельств, почти во всех бедных странах свирепствуют либо гражданские войны, либо диктаторские режимы, в то время как все богатые государства Европы - демократичны и благополучны. Поэтому любая трудовая миграция из бедных стран в богатые имеет вполне естественную политическую окраску.

Поэтому, в-четвертых, отстаивание своего права на этнокультурную идентичность, на ее институциональное оформление (школы, религиозные организации, официальный статус языка и т.п.) рассматривается как законное или, как минимум, морально оправданное требование иммигрантов. Принято считать, что страна-реципиент только выигрывает от цивилизационного разнообразия.

И, наконец, в-пятых, враждебное отношение к иммигрантам - это почти исключительно результат деятельности профессиональных националистов. Именно националисты и ксенофобы посредством средств массовой информации навязывают свои этнические и конфессиональные предубеждения остальным гражданам, которые изначально великодушны, терпимы и благодарны.

Этноклассы. Европейский урок

Все эти тезисы в общем и целом справедливы, кроме, наверное, последнего - по поводу того, что ксенофобия не свойственна широким народным массам. Впрочем, согласно закону Барта, если этносы не конкурируют за ресурсы, то тогда они действительно могут демонстрировать поразительную взаимную толерантность. Другое дело, что отсутствие такой конкуренции в принципе достижимо двумя способами: либо речь идет о весьма архаичном симбиозе племен, где одно племя занимается скотоводством, другое - охотой, третье - плетением корзин и т.д., либо перед нами общество с жесткой иерархией "наций, народностей, национальных групп", с системой ограничений и поощрений по этническому признаку, с квотами для меньшинств, которые запрещается превышать, но нельзя не заполнять. В таком обществе может ненадолго воцариться почти искренняя "дружба братских народов".

Но к современной Европе и странам европейского ареала, включая Россию, не имеют отношения ни архаическая благодать, ни советская национальная политика. А в условиях постоянного миграционного притока конкуренция за ресурсы - в широком смысле слова - присутствует постоянно. Соответственно, столь же постоянно воспроизводится межэтническая напряженность.

Но вопрос, собственно, в другом. Либеральному дискурсу об иммиграции, при всех его рыночных и гуманитарных достоинствах, свойственен один существенный недостаток. Иммиграция рассматривается односторонне - как естественный инструмент решения экономических и демографических проблем. А возникающие сложности воспринимаются как результат непросвещенности масс, находящихся под влиянием националистов.

Представляется, однако, что иммиграция создает не меньше проблем, чем решает или помогает решить. При этом решаемые проблемы относятся скорее к сиюминутным (заполнение вакансий в промышленности и коммунальном хозяйстве), а возникающие - к долгосрочным и более масштабным.

Например, послевоенная Европа приложила немало усилий для достижения своего рода классового мира. В странах со свободной экономикой "социальная фигура" обычно представляет собой ромб. В верхнем острие - самые богатые, в нижнем - самые бедные, а основное пространство занимает средний класс. Европа долго и прилежно срезала острия, особенно нижнее. Европейские стремления так или иначе были замешаны на социалистических идеалах, поэтому целью был треугольник с тупой вершиной и широко расставленными сторонами. Эта цель была почти достигнута. В Европе практически не осталось нищего пролетариата, этой протоплазмы социальных потрясений.

Но в 1960-1970-е годы европейский сюжет делает драматический поворот. Иммиграция из стран "третьего мира" создает новые классы, точнее, этноклассы. Она создает новых пролетариев, причем не только по экономическому статусу, но и по этнической принадлежности. Этноклассы несут в себе новый заряд революционности, в котором социальные требования смешаны с этнокультурными и конфессиональными.

Известно, что этнические группы стремятся занять определенные социальные ниши. Но в полной мере эта закономерность свойственна доиндустриальным обществам. Чем сильнее общество модернизировано- политически и экономически - тем слабее выражена тенденция к распределению этносов по роду занятий и уровню доходов. Неожиданное для современности появление в европейских странах большого количества "черных людей на черной работе" - это уже другая национальная конструкция и, соответственно, другая перспектива национального развития.

Трудно представить, что иммигрантские общины смогут (или для начала захотят) интегрироваться в европейские гражданские нации. Потенциал взаимного раздражения слишком велик.

Честно говоря, Европа поступила с иммигрантами не слишком нравственно и весьма недальновидно. Пригласить к себе многие миллионы выходцев из стран "третьего мира". Выстроить для них настоящие гетто, со своими магазинами, больницами, школами, детскими садами (как во Франции), или не препятствовать их компактному поселению по этническому признаку (как в Англии). Дать им самую грязную, тяжелую, низкооплачиваемую работу. Направлять на такую же работу детей, выросших в этих гетто или "плохих" районах. И думать, что иммигранты, особенно их дети и внуки, должны быть счастливы, потому что у себя на родине они бы погибли от голода, болезней, войн.

Естественно, второе и третье поколения, выросшие в "плохих" районах, возмутились расовой предопределенностью своей судьбы. Агрессивное, этнокультурно и религиозно окрашенное неприятие европейских ценностей выплеснулось из бетонных колодцев иммигрантских гетто. Трудно избавиться от мысли, что так называемый "исламский фундаментализм" зародился именно здесь, в иммигрантских сообществах, удерживаемых Европой и одновременно отвергаемых ею. Ближневосточные магнаты, которые строят в Европе мечети, лишь подкладывают дрова в костер, разожженный европейцами.

Раскол политического класса всегда происходит по поводу некоего третьего субъекта - будь то крепостные крестьяне, рабочий класс или население колоний. Наметился раскол и по поводу иммигрантов. Политкорректным поборникам особых этнокультурных прав для выходцев из стран "третьего мира" противостоят сторонники правовой унификации, которая на деле оборачивается правовыми ограничениями для тех, кто не ассимилирован. Обе стороны апеллируют к праву: одна - к его высоким принципам, другая - к действующему закону. Однако обе позиции равно непродуктивны и направлены скорее против политических оппонентов, чем на решение проблемы. Необходима реалистичная политика, в которой были бы сбалансированы европейские правовые ценности и сохранение европейской же цивилизационной идентичности. В настоящее время контуры такой политики не просматриваются. Возможно, из-за того, что проект интеграции иноцивилизационных иммигрантских общин в европейское общество, разрушения сложившихся этноклассов - не менее долгосрочный и дорогостоящий, чем проект Единой Европы, и при этом весьма рискованный в плане сиюминутной политики. Однако пренебрегать этим еще более рискованно. Европа, интегрированная политически и экономически, может оказаться расколотой на этноклассы. Это вряд ли будет способствовать национальному, а тем более наднациональному единству.

Впрочем, Европа, надо надеяться, справится со своими проблемами сама. Нам лишь важно учесть, что латание демографических дыр путем иммиграции заставляет через одно-два поколения заново решать проблему национального единства, которая, казалось бы, уже была решена в ходе индустриальной модернизации. Тем более это важно для России, в которой модернизация не завершена, а национальное единство проблематично.

Механизм торможения

Мифологизированное представление о нации как о едином теле¹ делает нас особенно чувствительными к демографическим данным. Даже тогда, когда речь идет о таких совершенно безличных явлениях, как третья и четвертая волны отдаленных последствий войны, общественное сознание бывает взбудоражено мыслью о "вымирании нации". Уменьшение количества населения воспринимается как национальная катастрофа и преподносится некоторыми лидерами общественного мнения как нечто сходное с войной.

Необходимо оговориться. Резкое повышение смертности и снижение средней продолжительности жизни, зафиксированные общероссийской переписью 2002 года, - это, без преувеличения, позорное явление для развитой демократической страны, каковой является Россия. Однако преодоление этой тенденции ничего не изменит по существу, поскольку воспроизводство населения происходит все же путем повышения рождаемости, а не снижения смертности, хотя в настоящее время эта задача наиболее актуальна. Но если за счет концентрации государственных и общественных усилий на здравоохранении и социальной сфере можно заметно и достаточно быстро сократить смертность от болезней и травм, то заставить женщин рожать детей больше, чем они рожают в данном цивилизационном контексте, - задача невыполнимая.

Итак, в обществе немедленно ставится вопрос о замещении демографических недостач, причем "консерваторы" требуют обязать каждую семью иметь по семеро детей, а "либералы" призывают широко открыть границы для иммиграции.

Ни тот, ни другой подход нельзя признать резонным, поскольку оба они основаны на одном и том же мифе - представлении о национальном могуществе как о численном, "телесном" превосходстве, унаследованном от эпохи массового неквалифицированного труда в промышленности, от эпохи больших пехотных соединений в армии.

А какая беда в том, что численность населения становится все ниже и ниже? Разумеется, приходится создавать автоматизированные малолюдные производства, но это - не беда, а стимул для развития технологий и, в перспективе, для развития экономики. Такие производства менее уязвимы социально в случае экономических кризисов: о миллионах безработных речь уже не пойдет. Перенос производств за рубеж, туда, где рабочей силы достаточно, позволяет хоть ненамного, хоть в отдельных точках планеты, но сократить разрывы в качестве жизни между развитыми и малоразвитыми странами, особенно остро ощущаемые из-за глобализации. А основу обороны в развитых странах уже давно составляют не бесчисленные рати рекрутов, а ядерные силы, высокоточное оружие и спецназ.

Все это давно известно. О чем, собственно, речь? Вернемся к первому тезису либерального дискурса об иммиграции, к ее экономическому обоснованию. "На Дальнем Востоке много вакансий во вредных и тяжелых производствах с высоким удельным весом ручного труда. А именно работники невысокой квалификации с низким образовательным уровнем в избытке в соседнем Китае"². Казалось бы, проще некуда - есть спрос, есть предложение, осталось только напечатать нужное количество видов на жительство. Однако использование столь примитивного рыночного механизма идет во вред прежде всего экономике. В России индустриальная модернизация не завершена. По экспертным оценкам, не менее трети рабочих мест в нашей промышленности требуют ручного неквалифицированного труда (именно ручного, поскольку основу классического "фордовского" индустриализма составляет тоже неквалифицированный, но машинный труд). К чему может привести иммиграционная подпитка промышленности Дальнего Востока? Производства так и останутся вредными, тяжелыми и с высокой долей ручного труда. Иммиграция может стать тормозом для модернизации российской экономики, и не только на Дальнем Востоке. Излишне говорить, насколько важен этот вопрос для нашего будущего.

К сожалению, бизнес часто бывает эгоистичен и недальновиден. Рабочие руки нужны здесь и сейчас, сегодня, сию минуту - и заплатить за них хочется поменьше. Беда настает, когда политика идет вслед за экономикой - не только поощряя въезд малоквалифицированных работников, но и обращаясь с ними так же, как подмосковный прораб с нелегальными иммигрантами из бывшей советской Средней Азии.

Люди и рубежи

Филип Мэйсон начинает свою книгу "Структуры доминирования" замечательной историей. Африканский царек, показывая британскому офицеру свое ружье, выстрелил с веранды, где они сидели, прямо в идущего мимо мужчину. "Боже! - воскликнул британец. - Вы убили человека!" "Это не человек, - объяснил тот. - Это слуга". Мы не знаем, принадлежал ли несчастный слуга, ставший живой мишенью, к тому же племени, что и сам царек. Но вот Леваника, король Баротце (на территории нынешней Замбии), оправдывал перед белым миссионером свои набеги на соседние племена тем, что они, в сущности, не люди³ [Mason 1970]. Дегуманизация - главный инструмент цивилизационного отторжения.

Иммигранты - как любые чужаки - дегуманизированы в глазах большинства коренных жителей. Их воспринимают не как полноправных граждан и, разумеется, не как ближних в христианском смысле слова, а как средство производства или источник повышенной опасности (часто и то, и другое одновременно). В Москве названия одних этносов стали синонимами дешевой, безотказной и практически бесправной рабочей силы, названия других - синонимами неправедно нажитого богатства. Названия третьих обозначают угрозу жизни и собственности местных жителей. Все это не только не способствует складыванию общероссийской гражданской нации, но и дает все новые и новые импульсы для этнизации политической жизни и дегуманизации отношений по всем социальным азимутам. Потому что, перефразируя известный тезис, не может быть гуманным народ, дегуманизирующий другие народы.

Иммиграция - уже сложившаяся данность. Не может быть и речи о том, чтобы ее отныне и навсегда запретить, иммигрантов в течение года интегрировать, а не согласных или не сумевших интегрироваться - депортировать. Равно непродуктивной представляется отмена всех квот и ограничений. От проблем, которые несет с собой иммиграция, нельзя укрыться за риторикой - либеральной или националистической. Главной задачей является обеспечение законных прав иммигрантов - в этом, в конечном итоге, гарантия их лояльности и дальнейшей интеграции.

Рубежи цивилизаций, проходящие по нашим городам, в обозримом будущем сохранятся. Национальная перспектива любой европейской страны, включая Россию, будет определяться тем, как она выстроит свою иммиграционную политику и отношения с уже сложившимися иноцивилизационными общинами.

1 - см. подробнее об этом: Драгунский Д. Прогулки вокруг Армагеддона // "Космополис", № 1(3) 2003.
2 - Савенков Ю. "Антикитайский синдром" // "Новое время", № 31, 03.08. 2003
3 - Mason P. 1970. Patterns of Dominance. L.