Занятость женщин во Франции и в России: роль детей и гендерных установок¹

А. Пайе², О. Синявская³
(Опубликовано в: Эволюция семьи в Европе: Восток-Запад / Под научной редакций С.В. Захарова, Л.М. Прокофьевой, О.В. Синявской; -М.: НИСП, 2010. с. 304-352)

ВВЕДЕНИЕ

В большинстве промышленно развитых стран появление детей прерывает занятость женщин. Несмотря на то, что в последние десятилетия уровень экономической активности женщин вырос и стал более стабильным на протяжении жизни, он все равно сокращается по мере увеличения количества детей⁴ и/или когда появляются маленькие дети⁵. Более того, в ряде стран матери заняты на работе меньшее количество часов, чем бездетные женщины⁶.

Степень отрицательного влияния наличия детей на экономическую активность женщин различается по странам. Например, в странах Европы в 2003 г. уровень занятости женщин в возрасте 20–49 лет, чей младший ребенок моложе 3-х лет, варьирует от 10% в Венгрии до более чем 80% в Швеции⁷. Указанные межстрановые различия связаны, прежде всего, с государственной политикой поддержки занятости матерей. Политические меры, направленные на смягчение конфликта между работой и семьей, особенно субсидируемый государством уход за детьми, увеличивают предложение труда женщин⁸.

Еще одно объяснение межстрановых различий лежит в плоскости культуры и традиций. Решение женщины, работать ей или нет, зачастую определяется сложившимися в обществе представлениями о гендерных ролях⁹. На индивидуальные установки в отношении работы могут влиять представления женщины и/или ее супруга о социальных нормах в отношении ролей мужчины и женщины¹⁰. Давление общественного мнения особенно сильно в отношении матерей с детьми дошкольного возраста: ответственность за воспитание детей возлагается на матерей, что обусловливает распределение труда между супругами¹¹.

Цель данного исследования — изучить, каким образом семейная политика и представления о ролях мужчин и женщин влияют на женскую занятость. Мы использовали сравнительный анализ, чтобы оценить, во-первых, роль институциональных факторов, и, во-вторых, влияние гендерных установок. Для анализа мы выбрали две страны с разными моделями социальной политики и потенциально различными установками в отношении гендерных ролей — Россию и Францию. Мы изучаем, как экономическая активность женщин в этих странах зависит от различий в гендерных установках, с одной стороны, и в уровне образования и доходов, с другой. Мы постараемся дать ответы на следующие вопросы: в какой степени наличие детей влияет на предложение труда женщин в России и во Франции? Как количество и возраст детей сказываются на экономической занятости женщин? Насколько межстрановые различия обусловлены различиями в политике поддержки занятости и гендерных установках населения этих стран?

Эмпирический анализ, посвященный сравнению детерминант индивидуального предложения труда женщинами, основан на данных первой волны международного обследования «Поколения и гендер» (Generations and Gender Survey — GGS), проведенного в обеих странах. Мы начинаем с описания семейной политики и ситуации на рынках труда в обеих странах с точки зрения гендерного подхода. Затем обсуждаются теоретические подходы к изучению предложения труда женщинами и эмпирические исследования влияния гендерных установок на активность женщин на рынке труда. После описания данных и представления некоторых дескриптивных характеристик, мы анализируем результаты эмпирического исследования.

1. Семейная политика и политика занятости в России и Франции

Для обеих рассматриваемых в исследовании стран характерен высокий уровень образования и занятости женщин (табл. 1). Во Франции женщины массово вышли на рынок труда в конце 1960-х гг., а в 2005 г. уровень экономической активности женщин 15–64 лет составлял 63,8%, а мужчин — 74,5%. Советская Россия имела еще более продолжительную традицию практически всеобщей женской занятости¹², объяснявшуюся действием экономических и связанных с социалистической системой идеологических факторов¹³. После распада СССР, когда занятость стала добровольной, большинство женщин по-прежнему остались занятыми. Уровень экономической активности российских женщин 15–72 лет составлял 63,6% в 1992 г. и 60,8% в 2004 г., а мужчин этого же возраста и в эти же годы — 77,6% и 70,4% соответственно. Впоследствии экономическая активность женщин продолжала расти в связи с ростом экономики, и в 2007 г. была ненамного ниже, чем в 1992.

Таблица 1. Уровни экономической активности и безработицы среди женщин, в %

Примечания: * — население 50–59 лет, ** — население 15–59 лет. (К сожалению, публикуемая статистика в России и во Франции содержит разные группировки по возрасту, которые не всегда возможно корректно сопоставить.)

Источники: INSEE; расчеты авторов на основе данных Росстата.

Несмотря на то что формально законодательство и России, и Франции поддерживает гендерное равенство, можно привести немало примеров гендерного неравенства на рынках труда обеих стран. Так, во Франции наблюдается гендерная сегрегация профессиональной и отраслевой структуры с преобладанием женщин в здравоохранении и образовании [INSEE, Обследования занятости, 2004]. Женщины чаще оказываются служащими («белыми воротничками») низшего и среднего уровня, тогда как мужчины — квалифицированными рабочими, специалистами высшего уровня квалификации и самозанятыми. С 1980-х гг. во Франции сохраняются высокие уровни безработицы, причем среди женщин безработица неизменно выше, чем среди мужчин (даже среди более молодых когорт). Более того, несмотря на множество законов против гендерной дискриминации на работе, в частном секторе заработки женщин в среднем на 19% ниже, чем мужчин. Даже при учете опыта работы, продолжительности и организации рабочего времени и других возможных детерминант различий в оплате труда, необъясненный разрыв в заработках составляет 15% [INSEE, Обследования занятости, 2004].

И в России, несмотря на официально провозглашенное равенство мужчин и женщин, различные проявления гендерного неравенства существуют еще с советских времен. Изучение гендерных аспектов занятости в СССР доказало устойчивую профессионально-отраслевую сегрегацию по полу¹⁴ и зафиксировало гендерный разрыв в оплате труда от 35–40% при сравнении среднемесячной заработной платы до порядка 30% в почасовых ставках¹⁵. Согласно исследованию М. Сваффорда (1978), разрыв в оплате труда между мужчинами и женщинами, даже при условии учета образовательных, профессионально-квалификационных и отраслевых различий, составлял около 28%¹⁶. Если принять во внимание недостаточно развитый сектор услуг и низкую долю «белых воротничков» в советской экономике, неудивительно, что порядка около 2/3 женщин были заняты физическим трудом¹⁷. Вместе с тем женщины доминировали среди специалистов высшей квалификации в здравоохранении, образовании, науке и на других рабочих местах бюджетного сектора, которые оплачивались хуже, но предоставляли более гибкий график работы. Последнее было особенно важно, учитывая, что на долю неполной занятости на советском рынке труда приходилось лишь 0,5% всех рабочих мест.

С началом экономических реформ безработица, официально побежденная в СССР, появилась вновь. Но поскольку выплаты по безработице были слишком малы, официальная, зарегистрированная, безработица, предоставлявшая доступ к пособиям, была неизменно ниже безработицы, измеряемой в соответствии с методологией МОТ. В различные периоды разрыв достигал 2–6 раз. Тем не менее, даже уровни общей (по МОТ) безработицы в России были не настолько высоки, как во многих бывших социалистических странах, поскольку основным источником адаптации рынка труда к падению экономики выступали резко сократившиеся заработки¹⁸. Более того, различия между мужчинами и женщинами по уровню безработицы практически отсутствуют. Женщины, как правило, демонстрируют более низкие уровни открытой безработицы, измеряемой в соответствии с рекомендациями МОТ, но они склонны чаще регистрироваться в качестве безработных в службах занятости, а также имеют более продолжительные периоды безработицы. Часть женщин в конце концов отчаивается найти работу, поэтому они также чаще представлены среди экономически неактивного населения.

На протяжении значительного периода экономической трансформации в России действовал советский Кодекс законов о труде, принятый еще в 1971 г. В результате регулирование рынка труда было достаточно жестким даже по сравнению со многими европейскими странами: трудовое законодательство отдавало приоритет постоянной занятости¹⁹ и возлагало на работодателей большие издержки по увольнению. Однако работодатели достаточно просто обходили это избыточное регулирование, в силу отсутствия надлежащего контроля над исполнением законодательства²⁰. Вследствие этого работники, особенно занятые в частном секторе и на небольших предприятиях, не были защищены от нарушений своих трудовых прав. Риски незащищенности для мужчин были выше, чем для женщин, поскольку последние чаще были заняты в бюджетном секторе экономики на основе трудового договора на неопределенный срок, тогда как мужчины преобладали среди работников частного сектора, неформально занятых и самозанятых. С 2002 г. действует новый Трудовой кодекс, который расширил возможности применения на предприятиях срочных трудовых договоров и договоров на выполнение конкретных работ и оказание услуг. Однако основные гарантии занятости, особенно работников с детьми, остались прежними. Анализ трудовых отношений год спустя после принятия Трудового кодекса показал, что существенных изменений в отношениях работников и работодателей не произошло, за исключением более легкой практики заключения срочных трудовых договоров²¹.

Дефицит рабочих мест с гибкой и неполной занятостью или возможностью работать на дому существовал еще в советской России²², и немногое изменилось с тех пор. По-прежнему преобладает занятость на условиях полного рабочего дня: в 2006 г. средняя продолжительность фактически отработанного рабочего времени в неделю составила 39,8 часов у мужчин и 37,6 часов у женщин. Лишь около 7% всех женщин в возрасте 15–72 лет и 4% в возрасте 20–59 лет работали менее 31 часа в неделю. Напротив, во Франции неполная занятость более распространена: 30% женщин 15 лет и старше работали менее 30 часов в неделю.

Среднемесячная зарплата российских женщин составляет около 2/3 среднемесячной зарплаты мужчин²³. Как правило, объясняют это неравенство гендерной асимметрией в структуре занятости²⁴. В России, так же, как и во Франции, женщины преобладают в менее оплачиваемых секторах и профессиях. Они чаще оказываются неквалифицированными рабочими, служащими, специалистами среднего и высокого уровня квалификации, особенно в сфере образования и здравоохранения. Мужчины преобладают среди рабочих средней и высокой квалификации, управленцев и чиновников. Они чаще заняты в промышленности, строительстве, транспорте и сельском хозяйстве, тогда как женщины — в торговле, образовании, науке, культуре и здравоохранении. Однако даже в рамках одной отрасли или одной профессиональной группы женщины зачастую получают меньше, чем мужчины. Доля необъясненных гендерных различий в оплате труда достигает 15–18% средней заработной платы мужчин²⁵. Кроме того, имеются свидетельства существования «стеклянного потолка» для российских женщин²⁶, а также «штрафа» за материнство, т.е. более низкой оплаты труда матерей по сравнению с бездетными женщинами²⁷.

В России, как и во Франции, лица с семейными обязанностями имеют множество гарантий занятости. Тем не менее, подходы в семейной политике и к поддержке совмещения родительства и занятости в этих двух странах различны.

Во Франции существует длительная традиция государственного участия в ранней социализации детей. Государство стремится замещать семью в воспитании детей для достижения большей социальной справедливости и стимулирования рождаемости. Французская семейная политика представляет — это своего рода компромисс между задачами поддержки института семьи и поддержки женской занятости для достижения баланса между семьей и работой. Даже если политика не направлена на предоставление женщинам возможностей совмещать материнство и оплачиваемый труд, де-факто она помогает матерям в сочетании этих видов деятельности. Государственные и частные институты по уходу за детьми до 3-х лет развивались начиная с 1980-х гг.²⁸. Этот тип ухода доступен семьям сразу же по окончании отпуска по уходу за ребенком, т.е. спустя 2–3 месяца после родов; он характеризуется продолжительными часами работы: по будням с 7–8 утра до 6–7 вечера. Однако в 1994 г. произошел поворот во французской семейной политике к мерам, стимулирующим наемных работников покидать рынок труда. Действие закона о пособиях по уходу за детьми (Allocation parentale d’éducation — APE), принятого еще в 1985 г. в условиях высокой безработицы, в июле 1994 г. было распространено на вторых детей. Пособие позволяет одному из родителей (на практике матери) полностью посвятить себя уходу за ребенком вплоть до достижения им 3-х лет. Исследования показывают, что этот тип пособий побудил многих женщин, особенно малообразованных, покинуть рынок труда. Так, недавнее обследование организации ухода за детьми показало, что по будням 61% детей до 3-х лет воспитывается преимущественно своими родителями, 21% — нянями, чей труд субсидируется государством, 10% — в яслях, 7% — бабушками и дедушками или другими членами семьи, 1% — частными нянями²⁹.

Процесс социализации во Франции начинается достаточно рано. Дети начинают ходить в так называемую материнскую школу (écoles maternelles — аналог российского детского сада) посещали 37% детей 2-х лет и 97% детей 3-х лет, хотя это и не обязательно в столь раннем возрасте³⁰. Заявленная цель этой формы социализации детей состоит в обеспечении равных возможностей развития всем детям независимо от их социальной принадлежности, в соответствии со светскими традициями Французской республики. Услуги этих образовательных учреждений бесплатны и отличаются высоким качеством. Занятия для детей 3–12 лет начинаются с 8:30 и заканчиваются в 16:30, но дети могут находиться в школе с 7:00 до и до 18–19:00 (этой возможностью пользуются 17% детей 2–6 лет). Во время обеденного перерыва дети имеют возможность поесть в школьной столовой. По средам в детских садах и начальных школах выходной, но для присмотра за детьми существуют  центры отдыха. Семейная политика адресована исключительно матерям, поскольку совмещение работы и семьи рассматривается как женское дело³¹. Задача гендерного равенства в семье, не ставившаяся до недавнего времени, реализована в форме установленных законом отцовских отпусков, существующих с 1 января 2002 г. Эта весьма скромная мера (максимальная продолжительность такого отпуска составляет 11 дней и может быть увеличена до 18 дней в случае рождения сразу нескольких детей) имела успех: с момента введения правом на отпуск воспользовались 60% отцов.

В советской России семья рассматривалась как поставщик будущей рабочей силы в условиях постоянно растущего на нее спроса. Прямая материальная поддержка семей никогда не была щедрой, даже в сравнении с социалистическими странами Восточной и Центральной Европы (например, ГДР, Венгрия или Польша). В основном она состояла в частичном покрытии прямых затрат на детей потенциально уязвимым категориям населения (многодетным семьям, одиноким матерям или малообеспеченным семьям). Работающие женщины получали право на некоторые дополнительные выплаты и услуги на предприятиях. До середины 1950-х гг. основным элементом демографической политики выступал запрет на аборты. Отпуск по беременности и родам был непродолжительным (9 недель в 1930-е гг. и 11 — в 1940-е гг.), а регулярная финансовая помощь предоставлялась лишь многодетным и одиноким матерям. В ответ на возросшую занятость женщин во второй половине 1950-х гг. государство ввело ряд мер, направленных на облегчение совмещения материнства и оплачиваемого труда. В 1956 г. отпуск по беременности и родам был расширен с 11 до 16 недель (8 недель до родов и 8 после). В 1959 г. в дополнение к расширению доступности детских садов для детей 3–7 лет были созданы ясли для детей от 2-х месяцев до 3-х лет. Вплоть до середины 1960-х гг. все эти социальные программы и услуги предоставлялись только рабочим и служащим. Женщины-колхозницы получили право на отпуск лишь с 1965 г. В 1974 г. были введены пособия малообеспеченным семьям. Риск относительного дефицита рабочей силы, обозначившийся в 1970–1980-е гг., заставил власти обратить большее внимание на вопросы народонаселения и поддержки семей. В 1981–1982 гг. были введены новые меры семейной политики, которые включали единовременные выплаты семьям с детьми, начиная с первого рождения и дифференцированные по порядку рождения, отпуска по уходу за ребенком, выплачиваемые по единой ставке³² работающим матерям, имевшим не менее 1 года трудового стажа, или студенткам очной формы обучения до достижения ребенком 1 года, а также неоплачиваемые отпуска по уходу за ребенком до достижения им 1,5 лет. Была расширена поддержка многодетных (начиная с 3-х детей) семей. Кроме того, работающие женщины получили право на дополнительные дни к ежегодным отпускам и право на бесплатные субсидии от предприятий. В 1989–1992 гг. была увеличена продолжительность отпусков: отпуска по беременности и родам до 140 дней (10 недель до родов и 10 недель после), оплачиваемого отпуска по уходу за ребенком до достижения им 1,5 лет, а неоплачиваемого — до 3-х лет. В начале 1990-х гг. государство стало поддерживать неработающих матерей и семьи с детьми старше 1,5 лет. Демографическая оценка эффекта всех этих мер свидетельствует о том, что завершенная рождаемость реальных поколений возросла незначительно, тогда как календарь рождений существенно изменился в сторону более ранних первых рождений и меньшего интервала между первым и вторым рождениями³³. Вследствие данной семейной политики многие женщины покинули образовательную систему или рынок труда на несколько лет.

Ситуация полностью изменилась с началом экономических реформ. Формально все существовавшие гарантии, особенно те, что имели отношение к регулированию труда матерей, были сохранены, и де-юре политика была направлена на частичную компенсацию издержек по рождению ребенка и облегчение совмещения материнства и женской занятости. В первой половине 1990-х гг. были введены новые пособия для семей с детьми. В основе всех этих мер лежала идея поддержания финансовой доступности рождения детей в контексте существования традиционных гендерных ролей в семье. Однако де-факто государственная поддержка семей с детьми сокращалась на протяжении всего переходного периода, в то время как затраты, связанные с рождением и воспитанием детей, существенно выросли. Несмотря на введение новых семейных и материнских пособий их доля в общем объеме социальных платежей сократилась с 77,3% в 1991 г. до 32,4% в 2003 г.³⁴. По различным оценкам, семейные и материнские пособия составляли порядка 0,5–1,5% всех денежных доходов населения в начале 1990-х гг. и 0,1–0,5% в начале 2000-х³⁵. Государственная поддержка семей была слабо дифференцирована по числу детей и практически никак не связана с размером доходов домохозяйств, средней заработной платой в стране или величиной прожиточного минимума. Размеры пособий не отражали ни динамику инфляции, ни рост реальных расходов на детей. Реальная доступность отпусков по беременности и родам и уходу за детьми зависела от предприятия, на котором работала женщина. В бюджетном секторе эти отпуска, как правило, предоставлялись в соответствии с законодательством, тогда как в частном секторе и особенно на малых предприятиях права женщин на эти отпуска часто нарушались. Таким образом, на протяжении 15 лет экономических преобразований российская семейная политика не справлялась с задачей компенсации семьям какой-либо значительной части их затрат на детей. Несмотря на то что материальная поддержка семей с детьми неуклонно снижалась и в советское время³⁶, прямые затраты семей на рождение и воспитание детей тогда были намного меньше, чем в период реформ.

Начиная с конца 1950-х гг., детские дошкольные учреждения принимали детей с 2-х месяцев до 7 лет, имея достаточно продолжительные часы работы — 10–12 часов в день с 7–8 утра по будням. Кроме того, в настоящее время порядка 6% всех дошкольных образовательных учреждений работает на основе 6-дневной рабочей недели, 5,7% учреждений (в которых находится 1,9% всех детей, посещающих дошкольные учреждения) работают круглосуточно³⁷. Однако фактическая доступность детских садов и особенно яслей была всегда ограничена, за исключением короткого периода в 1990-е гг., когда число детей дошкольного возраста было очень небольшим. В 1960 г. дошкольные учреждения посещали 13% всех детей в возрасте от 1 до 6 лет³⁸. В 1977 г. охват ими вырос до 40% детей дошкольного возраста³⁹. Поскольку строительство новых дошкольных учреждений продолжалось в 1980-е гг., в 1990 г. 66,4% детей 1–6 лет были их воспитанниками. Но начиная с этого времени число дошкольных учреждений и мест в них неуклонно сокращалось. В результате в 2003 г. дошкольные учреждения посещали 57,6% детей 1–6 лет, в том числе лишь 16% детей моложе 3-х лет⁴⁰. Число детей, стоящих в очереди на устройство в дошкольные учреждения, выросло со 192,9 тыс. в 1999 г. до 1237,9 тыс. в 2006 г., т.е. более чем в 6 раз⁴¹.

Школы в России доступны для детей, начиная с 6 лет, при этом школьное образование обязательно для детей до 15 лет. Обязательное среднее образование занимает 11 лет, включая 4 класса начальной школы, 5 лет основной школы и 2 класса средней школы. Часы работы школы намного короче часов работы детских садов. Дети посещают школу 5–6 дней в неделю в течение 31 учебной недели. Средняя продолжительность учебного времени для детей 7–8 лет составляет 24 часа в неделю, для детей 9–11 лет — 29 часов, 12–14 лет — 35 часов, а для детей 15–16 лет — 36 часов в неделю⁴². Обычно занятия начинаются между 8–9 часами утра и заканчиваются в 12–15:00. Около половины школ предлагают группы продленного дня, открытые до 5–6 часов вечера, в которых дети могут делать домашние задания и играть. Однако доступность такого рода групп ограничена. Большинство детей выполняет домашние задания после школы дома. Следовательно, по крайней мере, пока дети находятся в младшем школьном возрасте, особенно в крупных городах, где школы могут быть расположены не очень близко от дома, взрослые должны забирать детей из школы после обеда и по возможности проводить с ними вторую половину дня. Таким образом, семейная политика не особенно способствовала облегчению сочетания функций ухода за детьми и оплачиваемой занятости и, по крайней мере до 2007 г., покрывала лишь небольшую часть семейных затрат на детей.

В этих условиях российские семьи были вынуждены опираться на межпоколенную поддержку в уходе за детьми. Как показывают данные российского обследования RusGGS (называвшегося в России «Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе» — РиДМиЖ) 2004 г., более трети российских домохозяйств с детьми до 14 лет получали помощь в уходе за детьми от людей, для которых уход за детьми не являлся их профессией или основным занятием⁴³. Бабушки играют огромную роль в воспитании внуков⁴⁴. Вместе с тем межпоколенная помощь в уходе за детьми доступна только, если представители нескольких поколений семьи живут вместе в одном жилище или хотя бы близко друг от друга. Данные RusGGS показывают, что немногим более 40% россиян в возрасте 18–59 лет, чьи родители еще живы, живут вместе с ними или на расстоянии 15 минут друг от друга, и лишь 40% из тех, кто живет отдельно от родителей, видят их по меньшей мере раз в неделю⁴⁵.

2. ГЕНДЕРНЫЕ УСТАНОВКИ И ПРЕДЛОЖЕНИЕ ТРУДА ЖЕНЩИН

2.1. Теоретические подходы

Экономическая и социологическая литература предлагает различные подходы к анализу предложения труда женщин. Согласно стандартной модели неоклассической экономической теории, женщины будут работать за плату, если альтернативные издержки работы на рынке труда превышают альтернативные издержки работы по дому⁴⁶. Предложение труда зависит от опыта работы, уровня образования, значимости финансового вклада от женской занятости для бюджета семьи, уровня ресурсов партнера и т.п. Важную роль играет наличие детей, причем влияние наличия детей на предложение труда, как правило, изучается с точки зрения женщины⁴⁷: считается, что женщины обладают сравнительными преимуществами в воспитании детей, хотя бы потому, что обычно их потенциальные заработки ниже заработков мужчин. Предполагается, что наличие детей может снижать экономическую активность женщин: во-первых, дети увеличивают ценность женского времени дома, во-вторых, чистая заработная плата женщин, за вычетом затрат на детей, снижается. В то же время число детей может оказывать разнонаправленное воздействие: с одной стороны, время, затрачиваемое на уход за детьми, растет с их количеством, и производительность домашнего труда женщин возрастает. С другой стороны, финансовые потребности семьи с числом детей тоже увеличиваются, что повышает спрос на доходы женщин от занятости. Не меньшее значение имеет возраст детей: по мере вырастания дети требуют меньше ухода, но больше материальных затрат, что уменьшает ценность пребывания женщины дома.

Недавние и приобретающие популярность подходы к изучению предложения труда женщин отходят от описанной выше модели человеческого капитала. Новые экономические модели анализируют предложение труда, рассматривая его как результат решения домохозяйства, включающего стратегическое взаимодействие между супругами⁴⁸. В рамках такого подхода каждый супруг максимизирует свою индивидуальную полезность, тогда как в предыдущей модели существует единственная функция благосостояния домохозяйства. Соответственно, каждый супруг, принимая решение о занятости, учитывает текущие и будущие переговорные позиции — свою и партнера. Социальные нормы, анализ которых имеет давнюю традицию в социологической литературе, лишь недавно стали приниматься во внимание экономистами. Индивидуальные установки все чаще используются для контроля неоднородности индивидов. Результаты некоторых исследований показывают, что различия в установках оказывают влияние на гендерный разрыв в оплате труда⁴⁹ или на количество часов работы⁵⁰.

Социологическая литература подчеркивает роль норм и представлений о гендерных ролях, объясняя распределение домашних обязанностей между супругами (партнерами). Утверждается, что, несмотря на массовый выход женщин на рынок труда, мужчины и женщины продолжают играть различные роли в партнерстве. Например, в соответствии с подходом создания гендерной идентичности («doing gender»)⁵¹, важнейшее значение занятости женщин домашним трудом, а мужчин — на рынке труда состоит в утверждении их гендерных идентичностей⁵². Мужчины играют роль добытчика, предпочитая инвестировать свое время и силы в оплачиваемую занятость, тогда как женщины исполняют роль заботливой хозяйки⁵³, отдавая приоритет работе по дому. Такого рода отношения взаимозависимости супругов соотносятся с нормативными ожиданиями. Сильное социальное давление, закрепляющее воспитание детей за женщиной и не одобряющее женскую занятость, объясняет отрицательное влияние наличия детей на предложение труда женщин⁵⁴. Теория гендерных ролей объясняет специализацию женщин в уходе за детьми значительным общественным признанием, которое они получают от материнства, тогда как отцовство ценится намного меньше⁵⁵. Конечно, женщины имеют различные представления о гендерных ролях. Хаким⁵⁶ подчеркивает, что во всех странах женщины неоднородны по своим установкам в отношении семьи и работы: «Некоторые женщины предпочитают концентрироваться на доме, рассматривая работу как побочную деятельность. Другие выбирают карьеру, отодвигая домашние дела на второй план». Женщины, отличающиеся более традиционными представлениями о гендерных ролях, с большей вероятностью покинут рынок труда после рождения ребенка. Эти связи с гендерными установками могут, конечно же, варьировать в зависимости от социально-экономической структуры страны, а распространение новых гендерных образцов и идентичностей — медленный процесс.

2.2. Эмпирические исследования

Несмотря на то что огромное количество публикаций фокусируется на влиянии наличия детей на предложение труда женщин, лишь немногие изучают роль ценностей, рассматривая установки в отношении гендерных ролей как на национальном, так и на индивидуальном уровнях. Некоторые исследователи, как, например, Энксо и коллеги⁵⁷ для измерения гендерных различий в бюджетах времени прибегают к сравнительному межстрановому анализу. Изучая страны, характеризующиеся различным институциональным контекстом и значительно расходящиеся в семейной политике и социальных нормах, они приходят к выводу, что социальные нормы и устройство семейной политики играют огромную роль в объяснении значительных и устойчивых гендерных различий в использовании времени. Другие исследователи прямо оценивают влияние гендерных установок на экономическую активность женщин. Так, например, Унк с коллегами⁵⁸, моделируя изменение количества часов оплачиваемой занятости после рождения ребенка, использует переменные, характеризующие доступность формальных услуг по уходу за детьми и гендерные установки в странах. Их шкала гендерных установок построена на основе ответов на два вопроса обследования Европейских ценностей (European values survey), измеряющих установки в отношении занятости матерей и организации ухода за детьми (волны 1990 и 1999 гг.). Используя многоуровневый анализ и панельные данные обследования Европейских сообществ (European Community Panel Survey), они находят, что эгалитарные гендерные установки влияют на предложение труда женщин после рождения ребенка. Однако этот эффект слабее воздействия институциональной поддержки женской занятости в форме дошкольных учреждений.

Еще одна группа работ рассматривает влияние индивидуальных различий в представлениях о гендерных ролях на занятость женщин. Фортин⁵⁹ анализирует эту связь по 25 странам — членам ОЭСР. Рассматривается три характеристики гендерных установок, отражающие традиционные представления, антиэгалитарные и представления о внутреннем конфликте. Каждое измерение соответствует отдельному вопросу Всемирного обследования ценностей (World Value Survey)⁶⁰. Результаты свидетельствуют о том, что традиционные ценности оказывают сильное негативное воздействие на занятость женщин, но не влияют на занятость мужчин.

Наконец, гендерные установки могут быть измерены косвенно через религиозность и участие в церковных обрядах. Торнтон⁶¹ с коллегами и Велла [Vella, 1994] обнаружили, что религиозность способствует сохранению традиционных представлений о ролях мужчин и женщин. Ряд исследований, оценивающих воздействие религиозности на экономическую активность, свидетельствует о том, что регулярное посещение женщинами церкви снижает вероятность их занятости⁶².

В России и Франции сложились разные модели социального государства, подходы к регулированию рынка труда и семейной политике, в частности поддержке совмещения семейных обязанностей и занятости. Это позволяет предположить, что страны различаются и в том, что касается гендерного неравенства на рынке труда и представлений населения о ролях мужчин и женщин. Действительно, в рейтинге стран по индексу гендерного развития (Gender-related Development Index — GDI), измеряющему неравенство в достижениях мужчин и женщин, Франция занимает 7-е место, тогда как Россия — 58-е. Аналогично рейтинг по показателю гендерного равенства (Gender Empowerment Measure — GEM), направленному на оценку степени участия женщин и мужчин в экономической, политической жизни и принятии решений, ставит Францию на 18-ю позицию, тогда как Россию — на 71-ю⁶³. Соответственно, можно предположить, что гендерные установки и состав домохозяйства (включая число и возраст детей) будут по-разному влиять на мужскую и женскую занятость в России и во Франции.

3. ДАННЫЕ И НЕКОТОРЫЕ ВЫБОРОЧНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ

Настоящее исследование опирается на данные первой волны обследования «Поколения и гендер» (Generations and Gender Surveys — GGS), проведенного в России в 2004 г. и во Франции в 2005 г. и охватившего респондентов 18–79 лет. Обследование направлено на изучение факторов индивидуального демографического поведения, с особым фокусом на межпоколенные и гендерные отношения. Будучи междисциплинарным, оно охватывает экономические, социологические и психологические факторы⁶⁴, что является его неоспоримым достоинством. Обследование сочетает ретроспективный и проспективный подходы к изучению поведения, и по этой причине должно включать три панельные волны. Вопросник был разработан группой международных экспертов и предполагается, что он будет использоваться всеми странами, участвующими в программе⁶⁵.

Вопросник обследования GGS (российского обследования РиДМиЖ) содержит информацию о занятости респондента и его/ее партнера, установках в отношении гендерных ролей, религиозности, детях, социально-экономических характеристиках респондента, партнера и домохозяйства, а также сведения об образовании и прежней занятости родителей респондента, что может быть использовано при конструировании стартового социально-экономического положения респондента.

Так как нас интересовало влияние гендерных ценностей на женскую занятость, мы ограничили выборку трудоспособными женщинами 20–54 лет⁶⁶. Кроме того, мы исключили студенток, инвалидов и пенсионерок, поскольку их трудовое и репродуктивное поведение может значительно отличаться от поведения остальных женщин. Мы предположили, что и гендерные ценности, и семейная политика могут по-разному влиять на женщин с партнером и без него, и включили обе эти группы в анализ. Размер определенной таким образом выборки составил 3941 женщину в России и 3308 — во Франции, включая 2579 и 2168 женщин с партнером и 1360 и 1140 — одиноких (без партнера в домохозяйстве) в России и Франции, соответственно.

3.1. Женская занятость в России и во Франции

Мы считали, что женщина имеет работу, если в качестве ее основного занятия была названа оплачиваемая занятость или предпринимательство (самозанятость) или если она находилась в отпуске по беременности и родам. В состав незанятых включались безработные и неактивные. Определение безработицы в нашем исследовании не совпадает с методологией МОТ и основано на ответах респондентов об основном занятии в момент проведения интервью. В состав неактивных попали домохозяйки, а также те, кто находится в оплачиваемом или неоплачиваемом отпуске по уходу за ребенком.

Обе рассматриваемые страны, Россия и Франция, очень схожи по базовым характеристикам статуса женщин на рынке труда. Большинство женщин в нашем исследовании заняты (табл. 2), хотя во Франции немного больше безработных и неактивных по сравнению с Россией. В обеих странах существуют различия в трудовом статусе женщины в зависимости от ее партнерского статуса. Женщины без партнера в домохозяйстве чаще оказываются занятыми, и особенно выражена эта тенденция в России. Соответственно, женщины с партнером в домохозяйстве чаще не имеют работы и оказываются домохозяйками либо находятся в отпуске по уходу за ребенком. Таким образом, по крайней мере, на первый взгляд, неактивность связана с совместным проживанием партнеров и браком.

Таблица 2. Статус женщин на рынке труда в России и во Франции в зависимости от партнерского статуса, числа и возраста детей, в % по строке

Источники: здесь и для последующих таблиц и рисунков FraGGS, 2005; RusGGS, 2004.

Однако эта связь может отражать действие других факторов, среди которых наиболее важным является наличие детей. Направление влияния числа детей на положение женщины на рынке труда в обеих рассматриваемых странах одинаково: каждый последующий ребенок уменьшает занятость и увеличивает неактивность. Если судить по простым распределениям, то в России различия в долях занятых между женщинами без детей и с одним ребенком более заметны, чем во Франции. Снижение удельного веса занятых женщин при переходе от одного ребенка к двум детям также более заметно в России. Напротив, женщины с тремя и более детьми во Франции реже заняты, хотя справедливости ради следует заметить, что в России эта категория семей очень не многочисленна.

Главный фактор, отличающий поведение женщин на рынке труда в двух странах, — возраст младшего ребенка. Работают лишь четверть россиянок и более половины француженок с ребенком моложе 3-х лет. Если проанализировать женскую занятость в зависимости от возраста ребенка еще более детально, можно увидеть, что единицы российских женщин работают до тех пор, пока их ребенку не исполнится 1,5 года. Однако многие возвращаются на рынок труда после достижения ребенком 3-х лет. Это позволяет предположить, что оплачиваемые и неоплачиваемые отпуска, предоставляемые российским законодательством, действительно имеют значение. Другой возможный фактор, влияющий на масштабы женской занятости, по крайней мере в России, — недостаточная доступность дошкольных учреждений, особенно для детей младше 3-х лет. Наконец, матери с детьми 6 лет и старше чаще заняты в России, чем во Франции.

Но как много работают женщины с детьми? Когда женщины возвращаются на рынок труда после рождения ребенка, работают ли они полное или неполное время? С этой точки зрения ситуация в рассматриваемых странах принципиально различается. Продолжительность рабочей недели в России в среднем выше, чем во Франции. Согласно нашим данным, французские женщины в среднем работают 35 часов в неделю, тогда как российские — 41 час. В то время как во Франции неполная занятость — весьма распространенное среди женщин (в отличие от мужчин) явление, в России и женщины, и мужчины, как правило, работают на полную ставку. Даже если мы скорректируем ответы о неполной занятости на продолжительность рабочей недели, неполная занятость будет охватывать меньшую долю женщин в России по сравнению с Францией (табл. 3). Более того, в то время как во Франции масштабы занятости неполное рабочее время существенно зависят от числа детей, в России такой вариации не наблюдается. Безусловно, не вся неполная занятость является результатом добровольного решения: имеются свидетельства, что некоторые женщины хотели бы работать на условиях полной занятости⁶⁷. Тем не менее справедливо и то, что неполная ставка и сокращенные часы работы позволяют матерям лучше комбинировать воспитание детей и заработки.

Таблица 3. Полная и неполная занятость французских и российских женщин

Примечание: в данном исследовании неполная занятость во Франции и согласно первому подходу в России определяется на основе ответов респондентов на прямой вопрос: «Вы работаете на полную ставку и больше или на неполную ставку?». При использовании второго подхода к определению неполной занятости в России помимо тех, кто на прямой вопрос ответил, что работает на неполную ставку, в эту категорию включили также тех, кто работает 30 часов в неделю или меньше, даже если они ответили, что заняты на полную ставку. (По законодательству нормальная продолжительность полной рабочей недели в России составляет 40 часов, однако работники некоторых возрастных групп и занятые на определенных рабочих местах имеют право на сокращенную рабочую неделю продолжительностью 36, 30 или даже 24 часа. Официальная продолжительность работы на полставки составляет 16 часов в неделю. Росстат использует следующую группировку продолжительности рабочего времени в неделю: менее 9 часов, 9–15 часов, 16–20, 21–30, 31–40, 41–50, 51 час и более. Согласно данным статистики, в 2004 г. 81,4% российских женщин работали 31–40 часов в неделю. Соответственно, в данном исследовании мы решили использовать порог в 30 часов в неделю и менее как индикатор неполной занятости.)

Чтобы совмещать воспитание детей и работу, женщинам требуется определенная гибкость в организации рабочего времени. Спрос на гибкие формы занятости меняется в зависимости от возраста ребенка. Анализ показывает, что неполная занятость и распространенность гибких форм ее организации больше распространены во Франции, нежели в России (рис. 1). Во Франции гибкая организация рабочего времени по личным причинам и работа неполное время чаще востребованы у матерей с детьми от 3-х до 5 лет, обучающихся в детском саду, поскольку дети этого возраста не ходят в школу по средам. Напротив, в России эти формы занятости характерны в большей степени для женщин с детьми до 3-х лет. Такое положение дел может быть следствием использования особых гарантий занятости для работников с маленькими детьми, существующих в российском трудовом законодательстве, либо недостаточной доступности дошкольных учреждений для детей младше 3-х лет.

Рисунок 1. Женщины, имеющие возможность гибко организовывать рабочее время в связи с личными обстоятельствами, только наемные работники, в %

Таким образом, изучение простых распределений показало, что характеристики занятости французских и российских женщин существенно различаются в зависимости от числа и возраста детей. Большинство россиянок не работает, пока их ребенку не исполнится 3 года, однако затем многие из них возвращаются на работу на неполный рабочий день. Напротив, во Франции больше женщин работает, даже когда их дети совсем маленькие, однако эта занятость намного чаще оказывается неполной или гибкой, и такие формы занятости получают большее распространение по мере увеличения числа детей.

3.2. Установки в отношении гендерных ролей и религиозность

Мы предполагаем, что влияние наличия детей на женскую занятость различается в зависимости от ценностных ориентаций женщины. Чтобы проверить эту гипотезу, мы построили два индекса — индекс установок в отношении ролей мужчин и женщин в обществе и семье и показатель религиозности, отражающий консерватизм респондентки. Оба индикатора были построены по единой методологии в двух странах. Опрашиваемых просили выразить отношение (согласие/несогласие) с определенными утверждениями, из которых для данного исследования мы выбрали следующие:

• утверждения, измеряющие гендерные роли в парах: 1) для пары лучше, когда мужчина старше женщины; 2) если женщина зарабатывает больше своего партнера, это плохо сказывается на их отношениях; 3) женщины должны иметь право сами распоряжаться деньгами, которые они заработали, а не спрашивать разрешения партнера;
• утверждения, описывающие гендерные роли в семье: 4) когда родители нуждаются в помощи, дочери должны брать на себя бόльшую ответственность за это, чем сыновья; 5) для ребенка дошкольного возраста обычно плохо, если его мать работает; 6) для детей обычно плохо, если их отцы слишком сосредоточены на своей работе; 7) в случае развода для ребенка лучше остаться с матерью, чем с отцом.
• утверждения, касающиеся гендерных ролей в обществе: 8) из мужчин, как правило, получаются лучшие политические лидеры, чем из женщин; 9) когда рабочих мест недостаточно, у мужчин должно быть больше прав получить работу, чем у женщин.

Ответы на все указанные вопросы были перекодированы таким образом, чтобы минимальные значения (0) соответствовали наиболее традиционным представлениям о ролях мужчин и женщин, тогда как максимальные значения (4) — эгалитарным представлениям, а затем суммированы. Из-за высокой корреляции в ответах на вопросы 5) и 6) они рассматривались вместе и были перекодированы, чтобы минимальное значение (0) описывало согласие с тем, что для ребенка плохо только, если его мать (а не отец) работает. Построенный таким образом индекс гендерных установок состоял из 8 переменных, каждая из которых могла принимать значения от 0 до 8, а в сумме — давать значения от 0 до 32.

Во Франции индекс принимает значения от 2 до 32 по ответам женщин и от 3 до 32 — по ответам мужчин, тогда как в России — от 3 до 28 и от 3 до 27 по ответам женщин и мужчин соответственно (табл. 4). Среднее значение индекса составило во Франции 22,4 у женщин и 22,0 у мужчин, а в России — лишь 15,7 и 14,9 у женщин и мужчин соответственно. Поскольку нижние значения индекса соответствуют консервативным, традиционным представлениям о ролях мужчины и женщины, то можно утверждать, что в среднем россиянки более традиционны в установках по сравнению с француженками.

Таблица 4. Описательные характеристики индекса гендерных установок в зависимости от брачного статуса, возраста и занятости женщин

Чем моложе француженка, тем более эгалитарные представления о ролях мужчин и женщин она имеет. Среднее значение индекса гендерных установок равно 22,6 для 20–29-летних женщин и 21,8 для 50–54-летних. В России наивысших значений (16 баллов) индекс достигает в когорте 30–39-летних, тогда как в группе 20–29-летних он ниже — 15,8, а самыми консервативными (15,3) оказываются женщины старших возрастов — 50–54 лет. Работающие женщины в обеих странах оказываются сторонницами более равноправных отношений, тогда как женщины, состоящие в зарегистрированном браке, напротив, придерживаются более традиционных установок.

Различия в гендерных установках населения двух стран становятся более очевидными, если сопоставить процентное распределение индекса (табл. 5). Поскольку индексы в обоих случаях построены по единой схеме, можно сказать, что наиболее традиционная квартиль француженок придерживается даже более эгалитарных установок, чем наиболее эгалитарная и прогрессивная квартиль россиянок.

Таблица 5. Децили и квартили индекса гендерных установок для мужчин и женщин в России и во Франции

Сопоставление установок в отношении ролей мужчин и женщин на рынке труда и в семье по вопросам, наиболее тесно связанным с тематикой данной статьи, еще лучше проясняет картину. Следуя подходу, предложенному Фортин⁶⁸, рассматрим три измерения гендерных установок, описывающие антиэгалитарные установки, внутренний конфликт и традиционные семейные ценности (табл. 6). Любопытно, что французы выражают практически столь же традиционные установки, что и россияне, когда они говорят о возможности реализовать себя в заботах о семье и доме. Напротив, внутренний конфликт между ролями матери и работницы более выражен в России, где более 67% опрошенных мужчин и женщин соглашаются с тем, что для ребенка дошкольного возраста обычно плохо, если его мать работает⁶⁹. Наиболее разделяющим (по странам и полу опрошенных) оказывается вопрос о правах мужчин и женщин на рабочие места в условиях их ограниченного количества. Женщины чаще выступают за равенство мужчин и женщин в этом вопросе в обеих странах, однако в России ответы мужчин и женщин диаметрально противоположны. Менее 30% россиянок согласны с утверждением, что у мужчин должно быть больше прав получить работу, и всего 30% российских мужчин не согласны с этим. И даже в этом вопросе представления россиянок намного менее эгалитарны, по сравнению с ответами француженок.

Чтобы сопоставить опрошенных двух стран по степени их религиозности, мы измерили частоту посещения религиозных учреждений. Мы предположили, что человека можно назвать религиозным, если он/она посещает религиозные службы не менее 12 раз в году. По этому показателю население обеих стран достаточно похоже, хотя религиозность теснее связана с положением на рынке труда во Франции, чем в России (рис. 2). В то же время следует отметить, что, по крайней мере в России, использованный нами индикатор религиозности исключает исламских женщин, которые обычно или совсем не ходят в мечеть, или посещают ее достаточно редко.

Таблица 6. Распределение ответов мужчин и женщин на некоторые вопросы относительно гендерных ролей, в % по столбцу

Рисунок 2. Женщины, посещающие религиозные службы не менее 12 раз в году, в зависимости от их положения на рынке труда, в %

4. МЕТОДОЛОГИЯ АНАЛИЗА И РЕЗУЛЬТАТЫ

4.1. Методология

Чтобы оценить относительную вероятность женщины быть занятой или безработной относительно вероятности быть экономически неактивной, контролируя влияние различных индивидуальных характеристик, мы использовали мультиноминальную логистическую регрессию. В качестве социально-демографических объясняющих переменных были взяты:

• возраст женщины и квадрат возраста⁷⁰;
• брачно-партнерский статус (в браке, в неформальном союзе, без партнера в домохозяйстве);
• уровень образования⁷¹;
• статус иммигранта⁷²;
• число детей определенного возраста (младше 3-х, от 3-х до 5, от 6 до 13, 14 лет и старше);
• тип поселения (столица, крупный город, малый город, сельская местность);
• уровень безработицы в регионе, где живет респондент;
• индикатор того, работала ли мать респондентки в то время, когда ей исполнилось 15 лет, — косвенная характеристика семейного социального капитала (мы предположили, что статус занятости матери косвенно влияет на трудовые решения дочери).

Кроме того, мы добавили в модель характеристики потенциальной помощи в уходе за детьми: число других взрослых в домохозяйстве и бинарную переменную, указывающую на то, что мать респондентки живет на доступном расстоянии (менее 60 минут пути).

В модели 2 мы тестируем влияние индивидуальных гендерных установок на активность женщин на рынке труда, добавляя в нее индекс гендерных установок, описанный выше. Индекс вводится как категориальная переменная, где 4 категории соответствуют 25-процентным группам. Женщины, принадлежащие к первому квартилю по индексу, отличаются наиболее традиционными представлениями о ролях мужчин и женщин. Те же, кто относится к наивысшему квартилю, демонстрируют наиболее эгалитарные гендерные установки. Также была добавлена описанная ранее переменная религиозности.

Нельзя не учитывать причинно-следственные связи между индивидуальными гендерными установками и положением на рынке труда. Так, женщины, решившие не работать, демонстрирют более традиционные представления о ролях мужчин и женщин. Чтобы решить эту проблему пострационализации, нам потребовалось бы ввести показатели установок, взятые с определенным лагом из панельных данных (что возможно только после проведения второй волны обследования). Не имея панели в момент проведения данного исследования, мы, следуя Фортин⁷³, полагаемся на результаты исследований, которые свидетельствуют о том, что традиционные гендерные установки формируются в основном в детстве⁷⁴ и не зависят от положения женщины на рынке труда. Тем не менее, не имея возможности полностью справиться с эндогенностью, мы будем интерпретировать полученные для гендерных установок коэффициенты в терминах корреляции с трудовым статусом, а не в терминах причинно-следственной связи.

В модель 3, включающую только женщин с партнером, мы добавили переменные, характеризующие их относительные ресурсы, по сравнению с партнером: разницу в возрасте (возраст мужчины минус возраст женщины) и разрыв в уровнях образования (уровень образования женщины выше⁷⁵/партнеры имеют одинаковый уровень образования/уровень образования мужчины выше). Наконец, мы добавили переменную, характеризующую положение партнера на рынке труда (занят/безработный/неактивный). Все эти переменные позволяют нам проверить гипотезу о роли властных ресурсов (power resource) в объяснении женской активности на рынке труда.

Чтобы изучить влияние наличия у женщины детей, мы использовали четыре различные спецификации. Базовая спецификация (число детей разного возраста) приведена в первых таблицах. В спецификации А учитывается только влияние числа детей (нет детей/1 ребенок/2 детей/3 и более детей). Далее мы попытались развести влияние числа детей и их возраста: в спецификацию Б была добавлена переменная «возраст младшего ребенка» (младше 3-х/от 3-х до 5/от 6 до 13/от 14 до 19). Наконец, в спецификации В учитывается эффект разницы в возрасте между детьми — переменная (менее 3-х лет/от 3-х до 4-х/от 5 до 6/более 6 лет или единственный ребенок).

Эти модели были оценены вначале для всех женщин (за исключением модели 3), а затем по отдельности для женщин с партнером и без него.

4.2. Результаты

Результаты моделирования представлены в таблицах 1–6 Приложения к настоящей статье. Поскольку результаты для контрольных переменных (возраст женщины, ее образование, статус мигранта, тип поселения и региональные характеристики) получились очень стандартными и ожидаемыми, мы не будем останавливаться на них. В целом, следует отметить, что в моделях для женщин с партнером большее число переменных статистически значимы, по сравнению с моделями для одиноких женщин (табл. 2, 3 Приложения), возможно, из-за недостаточного числа наблюдений в последнем случае. Вместе с тем на российских данных само качество моделей оказывается лучше для одиноких женщин (больше доля правильно предсказанных исходов). Иными словами, в России трудовое поведение женщин с партнером в большей мере, чем одиноких женщин, определяется неучтенными в модели факторами. Кроме того, в обеих странах использованные в моделях переменные лучше объясняют вероятность быть занятой, чем безработной (табл. 1–3 Приложения). Очевидно, что различия в рисках быть безработной детерминированы факторами, лежащими в области спроса на труд, которые не могут быть учтены в настоящем исследовании.

Начнем с анализа того, какое влияние оказывает наличие детей на предложение труда женщин. Результаты трех спецификаций оценки возможного эффекта детей (А, Б, В) представлены в таблицах 4–6 Приложения. Мы подтвердили, что наличие и большее число детей снижают вероятность занятости и безработицы в обеих странах, причем влияние на занятость сильнее, чем на безработицу. Масштабы этого влияния во многом зависят от возраста ребенка. Сильнее всего вероятность и занятости, и безработицы снижается, когда ребенок младше 3-х лет, причем в России этот эффект намного значительнее, чем во Франции. Различия между странами могут объясняться меньшей доступностью дошкольных учреждений для детей этого возраста и более сильным нормативным давлением, оказываемым на матерей маленьких детей, в России. Напротив, отрицательная связь детей более старших возрастов с экономической активностью матерей в России выражена намного слабее, что может отражать финансовые ограничения — недостаточный размер материнских и семейных пособий, заставляющие женщин возвращаться на рынок труда.

Если контролировать возможный эффект детей только их числом, тогда наличие одного ребенка в семье снижает вероятность экономической активности россиянок сильнее, чем француженок. Особенно это относится к одиноким женщинам. Влияние наличия двух детей в обеих странах очень похоже. Однако женщина с тремя и более детьми вряд ли окажется занятой во Франции, тогда как в России вероятность ее участия на рынке труда будет выше. Одна из причин наблюдаемых различий состоит в том, что женщины с тремя детьми во Франции намного активнее используют отпуска по уходу за ребенком. Кроме того, в условиях неравноправного распределения обязанностей по дому и уходу за детьми между супругами женщины чаще становятся экономически неактивными, чтобы заниматься воспитанием и образованием своих детей⁷⁶. Стоит также подчеркнуть, что в России намного меньше матерей с тремя и более детьми, чем во Франции.

Сходство между двумя странами исчезает, как только мы добавляем в модель возраст младшего ребенка (спецификация Б). В этих условиях в России число детей само по себе перестает оказывать статистически значимое влияние на предложение труда женщин. Однако негативное влияние возраста младшего ребенка, особенно когда ему нет еще 3-х лет, становится даже более значительным, чем если мы просто учитываем в модели число детей разных возрастов (ср. табл. 1 и 4 Приложения). Напротив, во Франции значимым остается лишь роль наличия ребенка до 3-х лет (с меньшим коэффициентом, чем в России), но одновременно сохраняется отрицательный эффект наличия в семье 2 и более детей. Возраст 3-х лет во Франции совпадает с окончанием отпуска по уходу за ребенком и началом школьного образования («école maternelle»). Полученный результат согласуется с выводами предыдущих исследований, подтверждающих, что влияние возраста младшего ребенка особенно важно в странах с ярко выраженной моделью неравноправных гендерных отношений («мужчина-кормилец») (см. обсуждение этого вопроса в: de Henau et al, 2006).

Наконец, дальнейшее расширение модели за счет учета в ней интервала между рождением младшего и предыдущего ребенка (спецификация В) показывает, что в обеих странах, когда разница в возрасте детей менее 3-х лет, вероятность занятости существенно снижается, тогда как падение вероятности безработицы статистически незначимо. При этом вклад возраста младшего ребенка в сокращение экономической активности и во Франции, и в России еще увеличивается. Очевидно, что бремя родительских обязанностей тяжелее, когда в семье двое близких по возрасту маленьких детей, поэтому совмещать трудовые и семейные обязанности для женщины становится еще сложнее.

Дети в большей степени определяют трудовое поведение одиноких матерей, чем женщин с партнером. Это справедливо для обеих стран, но во Франции эффект выражен сильнее (табл. 2, 3, 4, 6 Приложения). В России отношение шансов наблюдать одинокую женщину работающей или безработной, если у нее есть ребенок до 3-х лет, близко к нулю (табл. 5 Приложения). Одно из объяснений такого результата состоит в эффекте выборки: при небольшом в целом числе одиноких женщин среди них еще меньше тех, у кого есть дети, особенно несколько детей. Содержательная интерпретация полученных результатов может относиться к трудностям, с которыми сталкиваются одинокие женщины с детьми в поиске работы. Это может быть справедливо, по крайней мере, для Франции, где уровень безработицы выше для одиноких женщин (даже при условии учета образования), которые в среднем менее образованны⁷⁷. Более выраженный негативный эффект маленьких детей на вероятность экономической активности матери без партнера во Франции может объясняться действием специального пособия для одиноких матерей с детьми до 3-х лет⁷⁸.

Ограничения возможностей женской занятости из-за наличия детей могут, по крайней мере отчасти, быть компенсированы помощью других родственников, особенно бабушек (матерей или свекровей респонденток). Наличие потенциальной бабушки значимо положительно связано с занятостью женщин в обеих странах, особенно тех из них, которые имеют партнера. Эта связь сильнее в России, чем во Франции, что может отражать как меньшую доступность дошкольных учреждений, так и традиционно активное участие российских бабушек в воспитании детей.

Напротив, и гендерные установки, и религиозность во Франции, по сравнению с Россией, играют более заметную роль в объяснении экономической активности женщин (табл. 7–9). Так, консервативные гендерные установки в большей степени снижают вероятность и занятости, и безработицы во Франции, нежели в России. Однако в России значимое положительное влияние на женскую занятость оказывают эгалитарные гендерные установки. Косвенно влияние ценностей проявляется через статистическую значимость показателя социального происхождения респондентки, измеряемого через статус занятости ее матери. Женщины, чьи матери не работали, имеют меньшую вероятность оказаться занятыми или безработными по сравнению с вероятностью быть неактивными (например, домохозяйками). Этот результат, по-видимому, свидетельствует о том, что установки в отношении занятости передаются от одного поколения к другому. Учитывая обязательный характер занятости в СССР, в нашей выборке меньше случаев неработавших матерей респонденток в России, чем во Франции, однако влияние этого показателя на российских данных даже сильнее, что может отражать приверженность сильно выраженным традиционным установкам в отношении роли женщины в семье. Французские данные свидетельствуют о значимом негативном влиянии официально зарегистрированного брака на занятость женщины, что также может выступать косвенным индикатором традиционных представлений.

В России вероятность экономической активности женщин ниже среди тех, кто живет вместе с партнером (независимо от брачного статуса этого партнерского союза) (табл. 7). Скорее всего, эта переменная отражает влияние ненаблюдаемой заработной платы партнера, которую женщины рассматривают как часть их нетрудового дохода. По-видимому, доход партнера для этих женщин в достаточной мере покрывает расходы домохозяйства. Соотношение человеческих ресурсов партнеров важнее для объяснения моделей предложения труда французских женщин (табл. 9). Во Франции вероятность женской занятости ниже в парах, где мужчина старше или образованнее. Рассматривая этот результат вместе с отрицательным влиянием брачного статуса, можно сделать вывод о значимом негативном воздействии ресурсов мужчины на занятость женщины. Напротив, в России разрыв в образовании не играет существенной роли в предсказании того, будет ли женщина работать. Различия в возрасте сказываются примерно, как во Франции: там, где мужчина заметно старше женщины, меньше шансов, что она будет работать. Таким образом, в парах, где переговорные позиции женщин слабее в силу более низких человеческих ресурсов, во Франции больше, чем в России, распространены традиционные гендерные роли — работающий мужчина и женщина-домохозяйка.

Тем не менее статус занятости партнера оказывается важнее в России. Россиянки, чьи партнеры безработные, значительно чаще сами оказываются либо занятыми, либо безработными (а не домохозяйками). Первая связь может быть объяснена в терминах компенсаторного эффекта, при котором женщины с безработными партнерами берут на себя функции основного кормильца в семье. Вторая же указывает на концентрацию рисков в определенных парах, когда оба партнера не имеют доступа к рынку труда в силу структурных проблем на локальных рынках труда (например, в сельской местности). Причем концентрация рисков незанятости в парах наблюдается не только в России, но и во Франции.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, мы представили результаты исследования, оценивающего влияние наличия детей, а также индивидуальных гендерных установок на экономическую активность женщин в двух странах, различающихся социальными нормами в отношении ролей мужчин и женщин и моделями социальной политики — России и Франции.

Результаты свидетельствуют о том, что в России основным фактором, негативно влияющим на женскую занятость, выступает возраст младшего ребенка. Роль гендерных установок менее выражена, возможно, вследствие большей однородности мнений российских женщин в данном вопросе. Религиозность же, по крайней мере, в том виде, в котором она измерена в данном исследовании, не оказывает влияния на женскую занятость. Тем не менее сильно выраженные традиционные установки в отношении семьи и занятости, по-видимому, транслируются через поколения, поскольку женщины, матери которых не работали, скорее всего, сами также будут неактивными. Наличие у женщины партнера снижает вероятность того, что она будет работать, однако влияние относительных ресурсов партнера не значимо.

Во Франции влияние наличия детей на занятость матерей происходит по нескольким направлениям. Реже работают женщины, у которых трое и более детей, младшему ребенку меньше 3-х лет или интервал между рождениями детей очень маленький. Так же, как и в России, наблюдается передача установок в отношении семьи и занятости от матери к дочери. Однако, в отличие от России, значителен вклад официально зарегистрированного брака, гендерных установок самой женщины и степени ее религиозности. Чем более традиционных представлений о ролях мужчин и женщин придерживается респондентка, тем меньше шансов, что она будет работать. Кроме того, значение имеют и относительные человеческие и, соответственно, экономические и властные ресурсы партнеров: женщины, которые старше или имеют более высокий уровень образования, чем их партнеры, чаще работают.

Можно предложить несколько объяснений полученным результатам. В России социальная норма, возлагающая уход за маленьким ребенком (по крайней мере, до 3-х лет) на его мать, распространена в самых различных слоях общества (даже среди людей с высшим образованием). Эта норма подкрепляется ограниченным предложением услуг по уходу за маленькими детьми и установленной законодательством продолжительностью отпусков по уходу за ребенком. Тем не менее низкие доходы и бедность заставляют женщин возвращаться на рынок труда. Из-за ограниченного количества рабочих мест с неполной занятостью они вынуждены работать на условиях полной рабочей недели. При этом семья для них важнее работы для самореализации, что порождает внутренний конфликт между представлениями и реальным поведением.

Во Франции такое общественное неприятие образа работающей матери отсутствует, скорее можно говорить о сложившейся социальной норме работающей матери. Работа является ключевым элементом выстраивания индивидуальной идентичности. Реальное поведение женщин на рынке труда более неоднородно: некоторые женщины полностью используют отпуск по уходу за ребенком, другие возвращаются на работу, прибегая к институциональным услугам по уходу за детьми. Доступность пособий для детей старше 3-х лет — дополнительный инструмент семейной политики, позволяющий женщинам решать, работать или нет. Этот выбор, как показало настоящее исследование, зависит от их взглядов на роли мужчин и женщин.

В России же роль гендерных установок не так важна, поскольку женщины попросту лишены возможности выбирать модель трудового поведения. Недостаток услуг по уходу за детьми до 3-х лет не позволяет работать тем женщинам, которые хотели бы этого. Низкие доходы заставляют работать тех, кто, возможно, предпочел бы остаться дома и воспитывать детей. Во Франции женщины имеют больше возможностей выбирать между формами ухода за детьми, семейными пособиями, организацией рабочего времени, а также благодаря более активной помощи со стороны отцов (несмотря на то что до сих пор существует гендерное неравенство в выполнении домашних дел). Отсюда большая неоднородность трудового поведения француженок в зависимости от их гендерных установок.

Таким образом, женщины во Франции имеют более широкие возможности совмещать работу и семью, чем в России. Они сталкиваются с меньшими ограничениями в институциональных услугах по уходу за детьми и в доходах, что позволяет им лучше реализовывать их репродуктивные установки по сравнению с россиянками, которых отсутствие выбора в сфере занятости часто толкает на откладывание последующих рождений.

Приложение

Таблица 1. Вероятность быть занятой или безработной для всех женщин 20–54 лет (базовая категория — неактивные), отношение шансов

Примечание: здесь и в нижеследующих таблицах *** — отношение шансов значимо на уровне 1%, ** — на уровне 5%, * — на уровне 10%.

Таблица 2. Вероятность быть занятой или безработной для женщин 20–54 лет без партнера в домохозяйстве (базовая категория — неактивные), отношение шансов

Примечание: *** — отношение шансов значимо на уровне 1%, ** — на уровне 5%, * — на уровне 10%.

Таблица 3. Вероятность быть занятой или безработной для женщин 20–54 лет с партнером в домохозяйстве (базовая категория — неактивные), отношение шансов

Примечание: *** — отношение шансов значимо на уровне 1%, ** — на уровне 5%, * — на уровне 10%.

Таблица 4. Влияние детей (различные спецификации) на женскую занятость и безработицу, все женщины 20–54 лет (базовая категория — неактивные), модель 1, отношение шансов

Примечания: *** — отношение шансов значимо на уровне 1%, ** — на уровне 5%, * — на уровне 10%.

Также контролируются возраст, образование, партнерский статус, характеристики домохозяйства, социального происхождения, тип поселения и региональные характеристики.

Таблица 5. Влияние детей (различные спецификации) на женскую занятость и безработицу, женщины 20–54 лет без партнера в домохозяйстве (базовая категория — неактивные), модель 1, отношение шансов

Примечания: *** — отношение шансов значимо на уровне 1%, ** — на уровне 5%, * — на уровне 10%.

Также контролируются возраст, образование, партнерский статус, характеристики домохозяйства, социального происхождения, тип поселения и региональные характеристики.

Таблица 6. Влияние детей (различные спецификации) на женскую занятость и безработицу, женщины 20–54 лет с партнером в домохозяйстве (базовая категория — неактивные), модель 1, отношение шансов

Примечания: *** — отношение шансов значимо на уровне 1%, ** — на уровне 5%, * — на уровне 10%.

Также контролируются возраст, образование, партнерский статус, характеристики домохозяйства, социального происхождения, тип поселения и региональные характеристики.

¹ Pailhé A., Sinyavskaya O. Le travail des femmes en France et en Russie : l’effet des enfants et des valeurs de genre // Revue d’études comparatives Est-Ouest — RECEO. 2009. Vol. 40. № 3–4. Septembre-Décembre. P. 273–314. Перевод И.А. Троицкой.
² Пайе Арьян — научный сотрудник Национального института демо­графических исследований (INED)
³ Синявская Оксана Вячеславовна — заместитель директора Независимого института социальной политики (НИСП)
⁴ McCulloch A., Dex S. Married women’s employment patterns in Britain // H.-P. Blossfeld, S. Drobnic (eds.). Careers of Couples in Contemporary Society: From male breadwineer to dual- earner families. — Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 175–200; Robert P., Bukodi E., Luijkx R. Employment patterns in Hungarian couples // H.-P. Blossfeld, S. Drobnic (eds.). Careers of Couples in Contemporary Society: From male breadwineer to dual-earner families. — Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 307–331.
⁵ См., например: Leth-Sørensen S., Rohwer G. Work Careers of Married Women in Denmark // H.-P. Blossfeld, S. Drobnič (eds.). Carrers of Couples in Contemporary Societies. — Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 261–279. Blossfeld H.-P., Drobnic S. Careers of Couples in Contemporary Society: From male breadwineer to dual-earner families. — Oxford: Oxford University Press, 2001; Grimm M., Bonneuil N. Labour Market Participation of French women over the Life cycle, 1935–1990 // European Journal of Population. 2001. Vol. 17. № 3. Р. 235–260; Drobnic S., Fratczak E. Employment Patterns of Married Women in Poland” // H.-P. Blossfeld, S. Drobnic (eds.). Careers of Couples in Contemporary Society: From male breadwinner to dual-earner families. — Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 281–306; Matysiak A., Vignoli D. Fertility and women’s employment: a meta-analysis // European Journal of Population. 2008. Vol. 4. № 4. Р. 363–384; Gonzales-Lopez M.J. Spouses’ employment careers in Spain // H.-P. Blossfeld, S. Drobnic (eds.). Careers of Couples in Contemporary Society: From male breadwinner to dual-earner families. — Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 146–174.
⁶ Joshi H., Macran S., Dex S. Employment after childbearing and women's subsequent labour force participation: Evidence from the British 1958 birth cohort // Journal of Population Economics. 1996. Vol. 9. P. 325–348; Gornick J.C. Women, employment and part-time work: A comparative study of the United States, the United Kingdom, Canada and Australia. — Cambridge, M.A.: Harvard University, 1994; Thévenon O. Labour force participation of women with children: disparities and developments in Europe since the 1990s // Working paper. 2007. Available at: http://www.iza.org/conference_files/BaFaLi_2007/thevenon_o3797.pdf
⁷ Aliaga C. Gender gaps in the reconciliation between work and family life // Statistics in Focus, Population and Social conditions. Eurostat. 4/2005.
⁸ Del Boca D., Pasqua S., Pronzato C. Employment and Fertility in Italy, France and the UK // Labour. 2005. № 4.
⁹ Uunk W., Kalmijn M., Muffels R. The Impact of Young Children on Women’s Labour Supply // Acta Sociologica. 2005. Vol. 48. № 1. Р. 41–62; Fortin N.M. Gender Role Attitudes and the Labour-Market Outcomes of Women Across OECD Countries // Oxford Review of Economic Policy. 2005. Vol. 21. № 3. P. 416–438.
¹⁰ Hochschild A.R. The Second Shift: Working parents and the revolution at home. —  New York: Avon, 1989; Potuchek J.B. Who Supports the Family? Gender and Breadwinning in Dual-Earner marriages. — Standford: Stanford University Press, 1997.
¹¹ Shelton B., John D. The division of household labour // Annual Review of Sociology. 1996. Vol. 22. P. 299–322.
¹² Если сравнивать участие в рабочей силе советских женщин в 1950 и 1970 гг., то ее уровень возрос для возраста 15–54 лет с 70,2% до 80,9%, а для возраста 20–54 лет — с 69,4% до 89,4% [Ofer, Vinokur, 1985]. Как отмечают в своей статье Г. Офер и А. Винокур [Ibid., c. 339], «за более чем 40-летний период с конца 1930-х гг. уровни участия на рынке труда замужних женщин наиболее трудоспособных возрастов выросли с 50–60 до 93%...».
¹³ Sacks M.P. Women, Work and Family in the Soviet Union // M.P. Sacks, J.G. Pankhurst. Understanding Soviet Society. Taylor & Francis. 1988. P. 71–96; Ofer G., Vinokur A. Work and Family Roles of Soviet Women: Historical Trends and Cross-Section Analysis // Journal of Labor Economics. 1985. Vol. 3. № 1. Part 2: Trends in Women’s Work, Education and Family Building. S328–S354
¹⁴ Sacks M.P. Women, Work and Family in the Soviet Union // M.P. Sacks, J.G. Pankhurst. Understanding Soviet Society. Taylor & Francis. 1988. P. 71–96.
¹⁵ Ofer G., Vinokur A. Work and Family Roles of Soviet Women: Historical Trends and Cross-Section Analysis // Journal of Labor Economics. 1985. Vol. 3. № 1. Part 2: Trends in Women’s Work, Education and Family Building. S328–S354
¹⁶ Цит по: Sacks M.P. Women, Work and Family in the Soviet Union // M.P. Sacks, J.G. Pankhurst. Understanding Soviet Society. Taylor & Francis. 1988. P. 81.
¹⁷ Ofer G., Vinokur A. Work and Family Roles of Soviet Women: Historical Trends and Cross-Section Analysis // Journal of Labor Economics. 1985. Vol. 3. № 1. Part 2: Trends in Women’s Work, Education and Family Building. S328–S354
¹⁸ Капелюшников Р.И. Российский рынок труда: адаптация без реструктуризации. — М.: Изд-во Высшей школы экономики, 2001.
¹⁹ По российскому законодательству работника с бессрочным (на неопределенный срок) трудовым договором намного сложнее уволить. В случае увольнения по сокращению штатов работодатель обязан предупредить об этом работника не менее чем за 2 месяца до даты увольнения. Но даже в этом случае увольнение может быть ограничено коллективными договорами или профсоюзами. И те и другие чаще представлены на крупных предприятиях, а также в бюджетном секторе.
²⁰ Капелюшников Р.И. Российский рынок труда: адаптация без реструктуризации. — М.: Изд-во Высшей школы экономики, 2001.
²¹ Капелюшников Р.И., Гимпельсон В.Е. Трудовой кодекс: изменил ли он поведение предприятий? WP3/2004/03. — М.: ГУ-ВШЭ, 2004.
²² Эволюция семьи и семейная политика в СССР / Отв. ред. А.Г. Вишневский. — М.: Наука, 1992.
²³ Brainerd E. Women in Transition: Changes in Gender Wage Differentials in Eastern Europe and the Former Soviet Union // Industrial and Labor Relations Review. 2000. Vol. 54. № 1. Р. 138–162; Росстат. Социальное положение и уровень жизни населения России: Стат. сб. — М., 2007.
²⁴ Ogloblin C. The gender earnings differential in the Russian transition economy // Industrial Labour Relations Review. 1999. July. Vol. 52. Iss. 4. Р. 602–627; Рощин С.Ю., Горелкина О.А. Гендерные различия в заработной плате: микроэкономический анализ факторов и тенденций // Гендерное неравенство в современной России сквозь призму статистики. — М.: Едиториал УРСС, 2004; Ощепков А.Ю. Гендерные различия в оплате труда в России: Препринт WP3/2006/08. — М.: ГУ-ВШЭ, 2006. Серия WP3 «Проблемы рынка труда».
²⁵ Brainerd E. Women in Transition: Changes in Gender Wage Differentials in Eastern Europe and the Former Soviet Union // Industrial and Labor Relations Review. 2000. Vol. 54. № 1. Р. 138–162; Ощепков А.Ю. Гендерные различия в оплате труда в России: Препринт WP3/2006/08. — М.: ГУ-ВШЭ, 2006. Серия WP3 «Проблемы рынка труда».
²⁶ Ощепков А.Ю. Гендерные различия в оплате труда в России: Препринт WP3/2006/08. — М.: ГУ-ВШЭ, 2006. Серия WP3 «Проблемы рынка труда»; Рощин С.Ю., Солнцев С.А. Кто преодолевает «стеклянный потолок»: вертикальная гендерная сегрегация в российской экономике: Препринт WP4/2006/03. — М.: ГУ-ВШЭ, 2006. Серия WP4 «Социология рынков».
²⁷ Ниворожкина Л.И., Арженовский С.В., Ниворожкин А.М. Материнство и заработная плата: почему женщины с детьми зарабатывают меньше? // Социальная политика: реалии XXI века. Вып. 3: GP3/2007. Независимый институт социальной политики. — М.: НИСП, 2007. С. 72–126.
²⁸ Toulemon L., Pailhé A., Rossier C. France: High and stable fertility // Demographic Research. 2008. Vol. 19. № 16. Special Collection 7: Childbearing Trends and Policies in Europe. Р. 503–556.
²⁹ Blanpain N. Scolarisation et modes de garde des enfants âgés de 2 à 6 ans // Etudes et résultats. DREES. 2006. № 497; http://www.sante.gouv.fr/drees/etude-resultat/er497/er497.pdf; Ruault M., Daniel A. Les modes d’accueil des enfants de moins de 6 ans: premiers résultats de l’enquête réalisée en 2002 // Etudes et résultats. 2003. № 235; аvailable at http://www.sante.gouv.fr/drees/etude-resultat/er235/er235.pdf
³⁰ Blanpain N. Scolarisation et modes de garde des enfants âgés de 2 à 6 ans // Etudes et résultats. DREES. 2006. № 497; http://www.sante.gouv.fr/drees/etude-resultat/er497/er497.pdf
31
³² Размер отпуска составлял 35 рублей в месяц для всех матерей (50 рублей для жительниц регионов Дальнего Востока, Крайнего Севера и Северо-запада России).
³³ Захаров С.В. Демографический анализ эффекта мер семейной политики в России 1980-х гг. // Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе. Вып. 1. / Под науч. ред. Т.М. Малевой, О.В. Синявской; Независимый институт социальной политики. — М.: НИСП, 2007. С. 267–312.
³⁴ Овчарова Л.Н., Попова Д.О. Детская бедность в России. Доклад ЮНИСЕФ. — М.: НИСП, ЮНИСЕФ, 2005.
³⁵ Елизаров В.В. Демографическая ситуация и демографическая политика в Российской Федерации. Материалы семинара «Стратегия развития» от 14 ноября 2005 г. — М.: Институт комплексных стратегических исследований, 2005. С.10–43; Овчарова Л.Н., Попова Д.О. Детская бедность в России. Доклад ЮНИСЕФ. — М.: НИСП, ЮНИСЕФ, 2005
³⁶ Эволюция семьи и семейная политика в СССР / Отв. ред. А.Г. Вишневский. — М.: Наука, 1992.
³⁷ Данные получены из: http://stat.edu.ru/smi/tabl1.shtml
³⁸ Sacks M.P. Women, Work and Family in the Soviet Union // M.P. Sacks, J.G. Pankhurst. Understanding Soviet Society. Taylor & Francis. 1988. P. 71–96.
³⁹ Кваша А.Я. Демографическая политика в СССР. — М.: Финансы и статистика, 1981
⁴⁰ Расчеты авторов по данным статистики [Госкомстат. Численность населения Российской Федерации по полу и возрасту. На 1 января 2003 года (без учета итогов Всероссийской переписи населения 2002 года): Статистический бюллетень. — М., 2003; Госкомстат. Социальное положение и уровень жизни населения России: Стат. сб. — М., 2004.].
⁴¹ Госкомстат. Социальное положение и уровень жизни населения России: Стат. сб. — М., 1999; Росстат. Социальное положение и уровень жизни населения России: Стат. сб. — М., 2007.
⁴² Источник: Образование в России в 2004 г. (http://stat.edu.ru/doc/eng_education.pdf).
⁴³ Синявская О.В., Гладникова Е.В. Взрослые дети и их родители: интенсивность контактов между поколениями // Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе. Вып. 1 / Под науч. ред. Т.М. Малевой, О.В. Синявской; Независимый институт социальной политики. — М.: НИСП, 2007. С. 517–544.
⁴⁴ См. также статью С. Лефевр, Л. Прокофьевой, И. Корчагиной, В. Станкунене, М. Гедвилайте, И. Бадурашвили и М. Сибирладзе, публикуемую в настоящем сборнике.
⁴⁵ Синявская О.В., Гладникова Е.В. Потребление услуг по уходу за детьми российскими домохозяйствами // Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе. Вып. 1 / Под науч. ред. Т.М. Малевой, О.В. Синявской; Независимый институт социальной политики. — М.: НИСП, 2007. С. 345–376.
⁴⁶ Becker G.S. A Theory of the Allocation of Time // Economic Journal. 1965. Vol. 75. P. 493–517.
⁴⁷ Killingsworth M.R., Heckman J.J. Female Labour Supply: A Survey // O. Ashenfelter, P.R.G. Layard (eds.). Handbook of Labour Economics. —Amsterdam: North Holland, 1986. Vol. 1. P. 103–204.
⁴⁸ Chiappori P.-A.Rational household labour supply // Econometrica. 1988. Vol. 56. P. 63–90.
⁴⁹ Fortin N.M. Greed, altruism and the gender wage gap // Working paper. 2006; available at http://www.econ.ubc.ca/nfortin/research.html
⁵⁰ Uunk W., Kalmijn M., Muffels R. The Impact of Young Children on Women’s Labour Supply // Acta Sociologica. 2005. Vol. 48. № 1. Р. 41–62.
⁵¹ Это понятие было введено в научный оборот Кандас Уэст и Доном Зиммерманом в статье «Создавая гендер», опубликованной в 1987 г. [West C.,. Zimmerman D.H., 1987]. Doing gender // Gender and Society. Vol. 1. № 2. June. P. 125–151). Русский перевод статьи см.: Уэст К., Зиммерман Д. Создание гендера: (DOING GENDER) / Пер. Е. А. Здравомысловой // Гендерные тетради. — СПб., 1997. Вып. 1. (Прим. пер.)
⁵² Goffman E. The arrangement between the sexes // Theory and society. 1977. Vol. 4. P. 301–331.
⁵³ Английский термин «carer» трудно перевести, поскольку он описывает деятельность, связанную с ведением домашнего хозяйства и организацией семейной жизни, как, например, воспитание детей, уход за другими иждивенцами в семье, — словом, все то, что относится к обслуживанию «интересов других».
⁵⁴ Shelton B., John D. The division of household labour // Annual Review of Sociology. 1996. Vol. 22. P. 299–322.
⁵⁵ van der Lippe T. Spouses and their Division of Labour // Kyklos. 1994. Vol. 30. № 1. Р. 43–62.
⁵⁶ Hakim C. The Sexual Division of Labour and Women’s Heterogeneity // The British Journal of Sociology. 1996. Vol. 47. № 1. Р. 178–188.
⁵⁷ Anxo D., Flood L., Mencarini L. et al. Time Allocation between Work and Family Over the Life-Cycle: A Comparative Gender Analysis of Italy, France, Sweden and the United States // IZA Discussion Paper 3193. 2007.
⁵⁸ Uunk W., Kalmijn M., Muffels R. The Impact of Young Children on Women’s Labour Supply // Acta Sociologica. 2005. Vol. 48. № 1. Р. 41–62.
⁵⁹ Fortin N.M. Gender Role Attitudes and the Labour-Market Outcomes of Women Across OECD Countries // Oxford Review of Economic Policy. 2005. Vol. 21. № 3. P. 416–438.
⁶⁰ Респондентов просили ответить, насколько они согласны со следующими утверждениями: «В заботах о доме и семье можно так же реализовать себя, как и в работе»; «Когда рабочих мест недостаточно, у мужчин должно быть больше прав получить работу, чем у женщин»; «Работающая мать может установить настолько же сердечные и прочные отношения со своими детьми, как и неработающая»
⁶¹ Thornton A., Alwin D.F., Camburn D. Causes and consequences of sex-role attitudes and attitude change // American sociological review. 1983. Vol. 48. P. 211–227.
⁶² Heineck. Does religion influence the labour supply of married women in Germany? // Journal of Socio-Economics. 2004. Vol. 33. № 3. Р. 307–328.
⁶³ Оба индекса разработаны ООН. Верхние значения соответствуют странам с большим гендерным равенством.
⁶⁴ Vikat A., Spéder Z., Beets G. et al. Generations and Gender Survey: Towards a Better Understanding of Relationships and Processes in the Life Course // Demographic Research. 2007. Vol. 17. № 14. P. 389–440.
⁶⁵ Текст вопросника и инструкции интервьюера доступны на сайте Отдела народонаселения Европейской экономической комиссии ООН: http://www.unece.org/ead/pau/ggp/ggs_quest.htm
⁶⁶ Указанные возрастные рамки были выбраны по следующим причинам. Во-первых, мы стремились иметь одни и те же ограничения выборки в обеих странах. В России общеустановленный пенсионный возраст женщин составляет 55 лет. Поэтому мы исключили женщин старше 54 лет из анализа. Во-вторых, уровни занятости женщин моложе 20 лет в обеих странах очень низкие. В нашей выборке в России работали лишь 22% 18–19-летних женщин и 42% 20–24-летних женщин. Во Франции в 2006 г. уровень занятости женщин 15–19 лет составлял 7,1%, а 20–24 лет — 44,9%. Учитывая, что медианный возраст начала работы у женщин 1975–1984 годов рождения был равен 20,2 годам в России и 21,0 году во Франции, мы ограничили нашу выборку женщинами 20 лет и старше.
⁶⁷ Ulrich V., Zilberman S. Six figures du travail à temps partiel // Premières informations, premières synthèses. 2007. № 39.3. Septembre.
⁶⁸ Fortin N.M. Greed, altruism and the gender wage gap // Working paper. 2006; available at http://www.econ.ubc.ca/nfortin/research.html
⁶⁹ Внутренний конфликт между трудовыми и семейными ценностями подтверждается и советскими исследованиями. В СССР в 1970-е гг. семья была главным источником удовлетворенности жизнью, а семейные ценности у замужних женщин полностью доминировали над всеми другими [Голофаст В.Б. Социология семьи. Статьи разных лет. — СПб.: Алетейя, 2006]. Обследование вероятных направлений использования свободного времени молодыми работниками, проведенное в 1960 г., показало, что почти 42% из них хотели бы проводить время с семьей, 23% — потратить его на образование, только 8% — на работу на производстве и 6% — на приработок [Здравомыслов А.Г., Ядов В.А. Человек и его работа в СССР и после: Учеб. пос. для вузов. 2-е изд., испр. и доп. — М.: Аспект-Пресс, 2003. C. 408]. Наконец, согласно обследованию семей в крупном российском городе в 1979 г., большинство родителей полагали, что «лучше всего для детей до 3-х лет воспитываться дома» [Sacks M.P. Women, Work and Family in the Soviet Union // M.P. Sacks, J.G. Pankhurst. Understanding Soviet Society. Taylor & Francis. 1988. P. 71–96. P. 87].
⁷⁰ Квадрат возраста был введен в модель, чтобы проверить предположение о том, что риск безработицы сокращается быстрее по мере старения женщины.
⁷¹ Из-за существенных различий в системах образования двух рассматриваемых стран мы использовали различные группировки уровня образования. Во Франции: начальное профессиональное образование (CAP, BEP) и ниже, средняя школа (французский бакалавриат — baccalauréat); до 2-х лет высшего образования; 2 и более лет вуза. В России: основное общее образование и ниже, средняя школа, начальное профессиональное, среднее специальное, высшее (включая незавершенное и послевузовское).
⁷² Статус иммигранта в данном исследовании был также определен по-разному для двух стран. Для французской модели все люди, рожденные за пределами Франции, считались мигрантами. Применить такой же подход в России невозможно, поскольку многие люди, рожденные за пределами России, могли происходить из других республик СССР и переехать в Россию до распада СССР, тем самым автоматически получив впоследствии российское гражданство. Поэтому мы определили мигрантов как людей, родившихся не в России и переехавших в нее, начиная с 1992 г.
⁷³ Fortin N.M. Gender Role Attitudes and the Labour-Market Outcomes of Women Across OECD Countries // Oxford Review of Economic Policy. 2005. Vol. 21. № 3. P. 416–438.
⁷⁴ Thornton A., Alwin D.F., Camburn D. Causes and consequences of sex-role attitudes and attitude change // American sociological review. 1983. Vol. 48. P. 211–227.
⁷⁵ Учитываются различия не менее чем в две образовательные ступени.
⁷⁶ Leturcq M., Wierink M. Temps de travail et bien-être des mères de famille nombreuse // A. Pailhé, A. Solaz (eds.). Entre famille et travail : des arrangements de couple aux pratiques des employeurs. — Paris: La Découverte, 2009. P. 99–120.
⁷⁷ Chardon O., Daguet F., Vivas É. Les familles monoparentales. Des difficultés à travailler et à se loger // Insee Première. 2008. N°1195 — juin.
⁷⁸ Пособие одиноким родителям («allocation pour parent isolé»), помимо всего, выплачивается матерям-одиночкам. Его размер, который в 2009 г. составлял 681,95 евро в месяц, может быть увеличен при наличии ребенка до 3-х лет.