Rambler's Top100

№ 255 - 256
4 - 17 сентября 2006

О проекте

Электронная версия бюллетеня Население и общество
Центр демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН

первая полоса

содержание номера

читальный зал

приложения

обратная связь

доска объявлений

поиск

архив

перевод    translation

Оглавление
Глазами аналитиков 

Реалии российской деревни

Изменение социальной структуры сельского общества

Каргопольский район: прошлое, настоящее и будущее русского Севера

Современные исследования сельской России

Другая жизнь старой деревни

«Умный человек развернется и здесь». Случай Хужира

Несросшийся поселок

Типология и районирование сельского расселения


Google
Web demoscope.ru

Современные исследования сельской России

Александр Никулин
(Опубликовано в книге: Мыслящая Россия. Картография современных интеллектуальных направлений / Под редакцией В Куренного М.: "Наследие Евразии", 2006, с. 273-283)

Изучение сельской России за прошедшие полтора десятилетия прошло несколько этапов, связанных с общими процессами самопознания российского общества. Можно выделить три основных этапа на этом пути:

1. Обретение интеллектуальных аграрных традиций — как отечественных досоветских, так и мировых современных, начавшееся в конце 80-х—начале 90-х годов XX века.

2. Признание и исследование процессов глубокой сельской социально-экономической дифференциации, ярко проявившихся в период трансформационного перехода через приватизацию к рынку в 90-е годы.

3. Междисциплинарное стремление к интеграции аграрных знаний и практик.

Конечно, эти вехи не были абсолютно последовательными и автономными. В любой исторический период общественные традиция, дифференциация, интеграция сосуществуют, трансформируя доминанты своих соотношений в конкретный период времени.

Обретение традиции

Три важнейших составляющих для возвращения в Россию традиции мировой аграрной мысли привнесла с собой перестройка.

Во-первых, реабилитацию имен и идей исследователей сельской России первой трети XX века Во-вторых, признание идеи многоукладности, многовариантности аграрного развития. В-третьих, свободное общение с зарубежными аграрниками, изучение и применение их исследовательских концепций и методов.

Реабилитация российских аграрников, большинство из которых было репрессировано еще в 1930 году по делу Трудовой крестьянской партии, прошла в 1988 году, совпав со столетним юбилеем выдающегося представителя российской и мировой аграрной социально-экономической науки А.В. Чаянова. В течение ближайших нескольких лет были переизданы основные труды А.В. Чаянова, Н.Д. Кондратьева и других российских аграрников. В их работах отстаивались идеи многоукладной аграрной экономики, в которой уклад именно крестьянско-фер-мерского хозяйства являлся центральным для всего сельского хозяйства. Вместе с тем эта классическая аграрная традиция признавала важное значение и иных, например, крупных форм аграрного производства, основанных на широком применении наемного труда сельских рабочих. Главной задачей аграрной политической экономии с точки зрения ученых школы Чаянова являлось нахождение оптимальных соотношений между различными «крупными» и «мелкими», «семейными» и «наемными» хозяйственными формами.

Освоение запрещенного и забытого (со сталинских времен) аграрного наследия, казалось, пришлось как нельзя кстати в горбачевских попытках реформировать ортодоксальное советское сельское хозяйство, упершееся в тупик неэффективного и расточительного хозяйствования огосударствленного аграрно-промышленного комплекса.

От догматических приоритетов превосходства крупного казенного сельского хозяйства аграрная идеология советской перестройки попыталась вернуться к идеям многоукладности и многовариантности сельского развития.

Можно выделить три важнейших вехи в этих попытках аграрных реформ: первое — идея арендного подряда; второе — развитие сельской кооперации; третье — становление многоукладной сельской экономики, поощряющей развитие крестьянско-фермерских хозяйств.

Арендный подряд предполагал стимулирование эффективных взаимовыгодных отношений между «мелкими» семейно-родственными хозяйственными формами, инкорпорированными в «крупных» формах колхозов и совхозов.

Принятый в период перестройки Закон о кооперации (1989) относительно сельского хозяйства должен был, прежде всего, стимулировать развитие негосударственных форм собственности в виде малых и средних предприятий отраслей аграрной переработки и сельскохозяйственных промыслов, по которым существовали серьезные диспропорции в советской экономике.

Наконец, принятие законов о земельной реформе и о крестьянско-фермерском хозяйстве (1990) должно было инициировать возрождение и развитие семейной крестьянской экономики в условиях плюрализма форм собственности и хозяйств1.

Развитие идей многовариантности, многоукладности перестроечного села сопровождалось возникновением исследовательских аграрных проектов международного уровня, направленных на преодоление советского деления аграрной науки на реакционную (буржуазную) и прогрессивную (социалистическую)2.

Безусловные успехи в возвращении и развитии лучших традиций отечественной и зарубежной аграрной науки тем не менее совпали с глубоким социально-политическим и культурно-историческим кризисом, распадом советского строя, который чувствительно проявился и в российском селе.

Накануне коллапса 1991 года в советской аграрной экономике уже было обнаружено, что разумные меры развития арендного подряда, кооперации, крестьянско-фермерских хозяйств приносят в целом позитивный, но очень скромный эффект, абсолютно несопоставимый с фантастическим ростом, например, аграрного развития Китая. Исследователи подчеркивали, что мощная инерция застойных особенностей советской сельской социальной структуры заключалась, во-первых, в высокой забюрократизированности, огосударствленности советского села, проявившаяся в тотальном чиновничьем контроле над новыми формами аграрного подряда и фермерства; во-вторых, в далеко зашедших процессах «раскрестьянивания» деревни, приведших к исчезновению навыков самостоятельных экономик семейных хозяйств и деревенских общин, трансформации бывших крестьянских миров во фрагментарные, часто алкогольно-люмпенизированные механические сообщества наемных рабочих колхозов и совхозов. В этих условиях путь возвращения к традициям крестьянско-кооперативной многоукладности представлялся слишком медленным, а то и утопически невозможным.

Рост дифференциации

Для ускорения аграрных преобразований после распада СССР новая российская власть обращается к рецептам экономическо­го либерализма. В декабре 1991 года российским правительством принимается постановление о реорганизации колхозов и совхозов и порядке приватизации государственных сельскохозяйственных предприятий. К середине 90-х годов был осуществлен ряд мер экономической либерализации в отношении российского сельского хозяйства: введение ценообразования свободного рынка; свертывание государственных дотаций в сельском хозяйстве; акционирование и приватизация колхозно-совхозной собственности; поощрение шагов к введению частной собственности на землю. Это была решительная, спонтанная шоковая агротерапия, которая оказалась серьезным испытанием для села и вызвала диаметрально противоположные оценки специалистов. Например, ведущий представитель отечественного аграрного либерализма Е.В. Серова в целом позитивно оценивает этот период, подчеркивая неизбежность спада производства и социального кризиса, обусловленных предшествующим советским социально-экономическим наследием. Под руководством Е.В. Серовой было проведено оригинальное компаративистское изучение аграрных реформ в странах бывшего евразийского коммунистического блока от Восточной Германии до Вьетнама. В сводных таблицах этого исследования было показано, что в разных странах применялись различные либеральные подходы в аграрных преобразованиях. Так, в вопросах земельной собственности в одних странах обращались к реституции, где-то к акционированию и делению земли на паи, в других странах ведущей была аренда земли. В одних странах решительно разрушали бывшие крупные социалистические предприятия (госхозы, колхозы, совхозы, кооперативы); в других медленно их трансформировали. Но результат по двум группам стран за 90-е годы оказался на редкость устойчивым. Первая, самая большая группа, куда вошли все бывшие социалистические страны Восточной Европы (за исключением Албании), а также весь бывший СССР, продемонстрировала безусловный спад аграрного производства с незначительными колебаниями в ту или иную сторону. Вторая — малочисленная группа бывших коммунистических стран, состоящая из Китая, Вьетнама и Албании, наоборот, показала значительный рост сельскохозяйственного производства. Объяснение этого фундаментального и устойчивого различия, предложенное Серовой, очень просто. Аграрная экономика первой группы стран находилась на индустриально-бюрократическом уровне развития и организации сельского хозяйства, оказавшемся весьма уязвимым при вхождении в рыночную экономику. Вторая группа стран базировалась в основном на традиционной крестьянской экономике, способной гибко и продуктивно приспособиться к рынку.

Впрочем, у российских аграрных либералов оказались и суровые оппоненты, обвинившие их реформы в безграмотности, безответственности, своекорыстии, а также в попытках оправдать постсоветский аграрный кризис ссылками на фатализм объективной ситуации, подобно вышеприведенной концепции Серовой.

Так, по мнению С.А. Никольского, изначально у реформаторов не существовало четкого плана аграрных реформ, они шли по пути спонтанных, рефлекторных, противоречивых мер, в результате лишь запутывавших отношения земельной собственности, блокировавших стимулы к высокопроизводительному сельскому труду3. По мнению В.П. Данилова, волюнтаристский курс на деколлективизацию и насаждение фермерства первой половины 90-х годов сменился к концу 1990-х очередным курсом на раскрестьянивание России через создание крупных частнокапиталистических аграрных компаний, контролируемых союзом спекулятивного капитала и коррумпированного чиновничества4.

В целом за первое постсоветское десятилетие производство многих важнейших видов сельскохозяйственной продукции сократилось до уровня начала 60-х годов. Понизился уровень жизни обитателей деревни из-за резкого сокращения зарплат на селе, а то и многомесячных-многолетних денежных невыплат. Даже традиционное деревенское подворовывание из колхозов в собственные подсобные хозяйства стало во многих случаях невозможным из-за окончательной разрухи и остановки деятельности многих колхозов. С другой стороны, идеалистические либеральные надежды на то, что политически освобожденные жители села инициативно и самостоятельно обратятся к независимым фермерским формам ведения хозяйства, нигде широко не воплотились в жизнь. Хотя в начале 90-х годов и казалось, что в России набирает обороты фермерское движение, но, достигнув численности примерно в 250 тысяч фермерских хозяйств и произведя максимум 2% сельскохозяйственной продукции страны, фермерство остановилось в своем развитии, а в некоторых регионах даже пошло на спад. Новый фермер, не имея разумной государственной поддержки в виде доступных кредитов, системы реализации произведенной им продукции, эффективной кооперации со своими товарищами, остался один против трех великих недоброжелательных сил: спекулятивного рынка, бюрократического государства и местного сельского сообщества, в котором часто тон задают бедные спившиеся индивиды, завидующие умелым и зажиточным односельчанам5.

Вместе с тем надо признать, что в 90-е годы не реализовался и худший, тревожный постсоветский прогноз полного коллапса российского села, результатом которого мог стать массовый голод. Да, массовый спад сельхозпроизводства был, но за ним не воспоследовали признаки надвигающегося голода. Главная причина — с исчезновением крестьянства автоматически не исчезла сельская ментальность российского народа. Получив в начале 90-х годов широкую возможность обзаводиться собственными дачными и приусадебными участками, жители России, между прочим, являются невиданным в мире гигантским социумом мелких сельских собственников, ведущих массовое, официально почти не регистрируемое натуральное производство аграрной продукции прежде всего для самопотребления. Значению сохранения и выживания сельской ментальности мелких семейных хозяйств России был посвящен ряд специальных исследований6.

В центре большинства исследовательских проблем постсоветской сельской России оказалась перманентно возрастающая дифференциация во всех ее многообразных проявлениях - региональных, экономических, социальных. Эта дифференциация на сельские богатые и бедные регионы, предприятия, семьи имеет ряд характерных черт. Во-первых, в масштабах страны явно проявляются закономерности знаменитой модели аграрной дифференциации немецкого эконом-географа фон Тюнена, характерные для мирового сельского хозяйства еще вековой давности, что было хорошо показано в исследованиях социального географа Т. Нефедовой. Суть тюненовской модели — рыночное сельское хозяйство интенсивно развивается, прежде всего, вокруг крупных городов и на плодородных землях. По мере удаления от городов и плодородных почв рыночное хозяйство почти прямо пропорционально уменьшает свой потенциал, а в «глубинке» и вовсе сходит на нет — там выживает лишь экономика натуральных семейных хозяйств. В экономике современных развитых западных стран старинная тюненовская модель почти уже не работает. А в России решающее рыночное преимущество имеет главным образом лишь тот фермер и то предприятие, которое хозяйствует поближе к Москве, или хотя бы к областному центру, или на землях Южного Черноземья — лучше всего на Кубани7.

Но кроме роста дифференциации по местоположению, выгодному или невыгодному, происходит рост дифференциации классовой — вполне в марксистском смысле этого слова. Процессы приватизации бывшей колхозно-совхозной собственности не носили в целом столь скандальный характер, как приватизация добывающих отраслей промышленности. Местные элиты — бывшие председатели колхозов, чиновники районных и областных управлений сельским хозяйством — исподволь, с оглядкой на местных жителей, превращали в свою частную собственность землю, здания, сооружения, технику бывших советских сельхозпредприятий. В бедных регионах местные сельские элиты не слишком обогатились (в силу отсутствия того, что можно было с выгодой для себя приватизировать). Иначе обстояли дела в богатых регионах. В Центральном Черноземье, на Северном Кавказе и земля, и сельхоз-производство, сконцентрированные частными владельцами, приносят громадный доход бывшим номенклатурщикам, получившим в 90-е годы прозвище «красных помещиков». В исследованиях немецкого социального географа П. Линднера детально показаны внутренние региональные механизмы этих явлений8.

После дефолта 1998-го, когда курс рубля по отношению к иностранной валюте изменился в пользу отечественного товаропроизводителя, сельским хозяйством ринулись заниматься уже крупные финансовые структуры и сырьевые компании. В результате последние годы как грибы растут так называемые агрохолдинги — крупные капиталистические корпорации, скупающие на корню в гигантских масштабах местное сельскохозяйственное производство, ставящие под свой экономический контроль местные сельские элиты путем банкротства их предприятий или выплаты им «отступного». «Красные помещики» 90-х годов оказались под ударом «белых олигархов» начала XXI века. Аграрная пресса, например, газета «Крестьянские ведомости», уделила много внимания конфликтам между новыми и старыми агровласть-имущими, резко обострившимся это время.

Безусловно, на селе в результате постсоветских переделов собственности появились отдельные эффективные хозяева крупных аграрных предприятий, производительно и прибыльно ведущие свой бизнес. Уже несколько лет анализируется рейтинг трехсот самых успешных аграрных предприятий России исследовательским коллективом В. Узуна (ВИАПИ)9/ Как свидетельствуют эти исследования, разрыв между отдельными успешными и массой безуспешных предприятий все возрастает. Эта «трехсотка» самых прибыльных сельских предприятий в 2001 году произвела продукции на сумму, эквивалентную производству 17 тысяч бедных и нищих постколхозов России (тогда как всего в России существует около 25 тысяч сельхозпредприятий).

Кроме того, на селе резко проявляется специфически российский тип дифференциации, основанный на субъективно-личностном факторе. Среди массы бедных апатичных семейных хозяйств или полуразрушенных аграрных предприятий России иногда — вопреки тюненовской модели окологородского процветания — можно обнаружить удивительные оазисы высококультурного, высокопроизводительного сельского хозяйства. Эти оазисы могут функционировать то в виде хозяйства большой фермерской семьи, расширяющей свое подворье по соседству с множеством бессильных и безвольных семейных экономик, то в виде зажиточного традиционного колхоза или постсоветского АО, руководимого талантливым председателем-«хозяином» и резко выделяющегося на фоне большинства дышащих на ладан аграрных предприятий. Воля и талант таких отдельных семей и руководителей в постсоветский период иногда проявляют себя с невиданной, поразительной силой, в то время как на другом полюсе сельского социума усиливается массовая апатия бесперспективности своего социально-экономического существования10.

Все вышеупомянутые типы дифференциации способствуют закреплению и воспроизводству жесткого характера отдельных страт сельских социумов. В центре раздробленных сельских социально-экономических структур сформировался локальный мирок избранных новых сельских русских элит. Но на гигантской периферии сельских социально-экономических пространств России самовоспроизводится массовая хроническая бедность по типу сельских регионов стран третьего мира, отягченная специфически российским демографическим кризисом11. Как показывают исследования специалистов по сельской бедности Л. Овчинцевой и Г. Родионовой, современная российская сельская бедность имеет собственную количественную и качественную специфику в сравнении с городской. В частности, в количественном отношении населения с доходами ниже прожиточного минимума здесь в 1,5-1,3 раза превышает городской уровень, а дефицит доходов, требуемых для преодоления черты бедности, выше, чем в городах. Оплата труда в сельском хозяйстве самая низкая по отраслям, поэтому общероссийский рост средних показателей зарплаты в большей степени сокращает бедность в городах, где сконцентрированы более высокооплачиваемые рабочие места12.

Особенности интеграции

Стремление к социально-экономической и социально-полити­ческой интеграции, обнаруживающееся в российском обществе начала XXI века, начинает проявляться и в сельской России. Оно имеет несколько форм, каждая из которых поляризует оценки исследователей.

Во-первых, происходит интенсивная «интеграция сверху» аграрного производства, осуществляемая крупным агробизнесом после 1998 года. Разброс мнений современных исследователей о значении и последствиях этого процесса простирается от безусловно позитивных оценок (рост профессионального глобального агробизнеса модернизирует сельскую Россию) до в основном негативных (рост горячечной гигантомании власти и капитала в сельской России приводит к развитию и укреплению реакционных олигархических структур)13. Взвешенной позиции придерживается В. Узун, который, признавая положительный эффект от капиталистической «интеграции сверху», отмечает, что она пока так и не решила фундаментальных проблем интегрирования экономики семейных хозяйств в крупное агропромышленное производство. Не была решена проблема забюрократизированного менеджмента и стимулирования к производительному труду (без воровства) наемных сельскохозяйственных рабочих, сохраняется опасная тенденция постановки местных сельских территорий под контроль неместного бизнеса14.

Во-вторых, имеет место «интеграция снизу», проявляющаяся во встраивании формальном и неформальном структур семейных хозяйств в структуры крупного аграрного производства. В принципе эта интеграция существовала и в советское время, выживала, даже развивалась в 90-е годы. Этот эффект в основном неформального взаимодействия семейных хозяйств колхозников с колхозным промышленным сектором получил название «симбиоза крупхоза»15. Постсоветский период показал, что крупные аграрные предприятия — бывшие колхозы — можно реформировать различными рыночными путями, превращая колхозы в разные формы акционерных обществ или сельскохозяйственных кооперативов. Эффективность последующей работы таких предприятий не определяется безусловно избранной ими конкретной правовой формой. Во многом эффективность, устойчивость крупного предприятия будет определяться специфическим симбиотическим взаимодействием с отдельными семейными хозяйствами и всем местным сообществом в целом (выражаясь, например, в поддержке им социальной инфраструктуры — школы, детского сада, медицинского обслуживания).

Подобная симбиотическая интеграция во многом сохраняет черты традиционалистского уклада: здесь еще не произошло, если воспользоваться терминологией М. Вебера, отделение семьи от предприятия, позволяющее рационализировать ведение хозяйства. Крупхоз во многом продолжает оставаться большим патримониальным хозяйством местного сообщества, где часто социальное обеспечение ценнее бизнеса, а общинное выживание важнее индивидуального развития16.

В-третьих, огромное значение для сельской России приобретает интеграция региональная и локальная, связанная с трансформацией локальных территорий и ландшафтов, а также реформированием местного самоуправления. Парадоксы дезинтеграции и интеграции российского сельского пространства глубоко исследованы в работах социальных географов А. Алексеева, Т. Нефедовой, Б. Родомана. Так, по мнению Б. Родомана, 1991 год не затронул трех китов, на которых держалось социальное пространство советского населения: дешевого жилья, обширных угодий для огородов и браконьерства, дешевого проезда между пространствами городских жилищ и просторами сельских огородов.

Этот глобальный провинциально-перефирийный социально-экономический уклад в последнее время подвергается разрушительному натиску ряда государственных реформ (монетизации льгот и, соответственно, транспортных услуг). Но в целом российский культурный ландшафт продолжает изобретательно сопротивляться, сохраняя интегрирующую инерцию собственного исторического развития, обладая при этом пока еще мало востребованным уникальным эколого-рекреационным потенциалом мирового значения17.

Закон «Об общих принципах организации местного самоуправления» от 2003 года инициировал также серию критических аналитических комментариев российских ученых-аграрников о потенциальных возможностях интеграции местных территорий. Главный упрек состоял в том, что эта реформа местного самоуправления в очередной раз спускается исключительно сверху. В нем заложены старые принципы централизованного чиновничьего контроля и планирования, мало учитывающие специфику и волю местных территорий и их жителей18.

Региональная интеграция тесно связана и с исследованием проблем межнациональных, межэтнических отношений в сельской России. Не секрет, что во многих сельских регионах, где имеется сильная депопуляция коренного русского населения, наблюдается прилив сельских трудящихся-мигрантов из стран ближнего и дальнего зарубежья: китайцев и корейцев, узбеков и таджиков, дагестанцев и чеченцев19.

Наконец, существуют серьезные исследовательские проблемы интеграции российского сельского хозяйства в глобальную аграрно-экономическую сеть, в частности, в ходе запланированного вступления России в ВТО. Этому вопросу были полностью посвящены одни из последних Никоновских чтений (2003). В целом у большинства российских аграрников можно встретить настороженное отношение к идее вступления в ВТО. Они не рекомендуют форсировать сам этот процесс, а также придерживаться курса маневренного протекционизма20.


1 См.: Никонов А.А. Спираль многовековой драмы: аграрная наука и политика России. М., 1995
2 См.: Шанин Т. Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире. М., 1992.
3 3См.: Никольский С.А. «Аграрная реформа» 1991-1995 гг. и проблема модернизации российской деревни // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. М., 1996.
4 См.: Данилов В.П. Судьбы сельского хозяйства в России (1861-2001 гг.) // Osudy zemedelskeho druzstevnictvi ve 20. stoleti. Sbornik prispevku z mezinarodni konference konane ve dnech 15.-16. kvetna 2002 venovany Lubomiru Slezakovi k 70. narozeninam. Studie Slovackeho muzea, Uherske hradiste, 7/2002,107-120.
5 См.: Нефедова Т.Г. Мнимые фермеры // Политический журнал. 2005. 4 апр.
6 См.: Алексеев AM., Симагин Ю.А. Аграрный ха- рактер российского менталитета и реформы в сельской местности России // Российские регионы в новых экономических условиях. М., 1996; Нефедова Т.Г. Сельская Россия на перепутье. Географические очерки. М.: Новое издательство, 2003; Пациорковский В.В. Сельская Россия: 1991-2002 гг. М., 2003.
7 См.: Нефедова Т.Г. Сельская Россия на перепутье. Географические очерки. М.: Новое издательство, 2003.
8 8См.: Линднер П. Дифференциация продолжается: репродукционные круги богатства и бедности в сельских сообществах России // Социологические исследования. 2002. №1.
9 См.: Узун В.Я. Крупный и малый бизнес в сельском хозяйстве России: адаптация к рынку и эффективность. Вып. II. М.: ВИАПИ, ЭРД, 2004/
10 См.: Никулин A.M. Из колхоза — на ферму, в глубинку, в кооператив, в холдинг, в асьенду? //. Кто и куда стремится вести Россию? М.: МВШСЭН, 2001.
11 См.: Нефедова Т.Г. Сельская Россия на перепутье. Географические очерки. М.: Новое издательство, 2003.
12 .: Овчинцева Л.А. Особенности сельской бедности // Отечественные записки. 2004. №1.
13 См.: Никулин А.М. Новейшая гигантомания // Политический журнал. 2005. 4 апр.
14 См.: Узун В.Я. Крупный и малый бизнес в сельском хозяйстве России: адаптация к рынку и эффективность. Вып. II. М.: ВИАПИ, ЭРД, 2004.
15 См.: Фадеева О.П. Сельский труд: симбиоз формального и неформального // Россия, которую мы обретаем. Новосибирск: Наука, 2003.
16 См.: Родионова Г.А. Приватизация земли: выжить или преуспеть? // Отечественные записки. 2004. №1.
17 См.: Родоман Б.Б. Культурный ландшафт против легальной монетизации // Пути России: двадцать лет перемен. М., 2005.
18 См.: Алексеев А. Территориальное устройство рос сийского общества: районирование и админи стративное деление // Общество и государство. М., 2005; ; Кузнецова Т. Муниципальный уровень современной России: состояние и перспективы // Общество и государство. М., 2005.
19 См.: Нефедова Т.Г. Нерусское сельское хозяйство // Отечественные записки. 2004. № 2.
20 См.: Крылатых Э. Чем обернется вступление России в ВТО для сельского хозяйства страны? // Отечественные записки. 2004. №

Вернуться назад
Версия для печати Версия для печати
Вернуться в начало

demoscope@demoscope.ru  
© Демоскоп Weekly
ISSN 1726-2887

Демоскоп Weekly издается при поддержке:
Фонда ООН по народонаселению (UNFPA) - www.unfpa.org (c 2001 г.)
Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров - www.macfound.ru (с 2004 г.)
Российского гуманитарного научного фонда - www.rfh.ru (с 2004 г.)
Национального института демографических исследований (INED) - www.ined.fr (с 2004 г.)
ЮНЕСКО - portal.unesco.org (2001), Бюро ЮНЕСКО в Москве - www.unesco.ru (2005)
Института "Открытое общество" (Фонд Сороса) - www.osi.ru (2001-2002)


Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки.