Теория демографического развития: институциональная перспектива

М.А. Клупт
(Опубликовано в журнале "Общественные науки и современность", №2, 2005, с. 139-149)

В истекшую четверть столетия "основное русло" современной демографии формировалось преимущественно теориями демографического перехода (ТДП)¹. Данные теории, генетически связанные с концепциями вестернизации, модернизации и постмодернизации включают перспективы демографического развития в более общую систему взглядов на то, в каком направлении движется современный мир. В силу широкой известности среди обществоведов, да и просто образованной публики, ТДП играют значительную роль и в российском политико-демографическом дискурсе - споре о том, как относиться к демографическим проблемам России и как браться за их решение.

Между тем накопление фактов, противоречащих ТДП, не просто вызывает потребность в ином, более современном концептуальном осмыслении демографического развития, но и ставит вопрос о новой методологии его изучения. Важнейшими ее компонентами, на мой взгляд, могут стать такие научные направления как синергетика, регионоведение, а также институциональный анализ. Возможностям последнего в исследовании новейших феноменов мирового демографического развития и посвящена данная статья.

Бифуркации демографического развития в последней четверти XX столетия

Бифуркации демографического развития представляют собой ситуации, в которых его конвергентный характер сменяется дивергентным. ТДП хорошо объясняют только один тип таких бифуркаций - при котором в одних странах (регионах) демографический переход (снижение смертности и/или рождаемости) уже начался, а в других еще нет. Между тем новейшие бифуркации демографического развития, как правило, не относятся к данному типу, вследствие чего их объяснение на основе теорий перехода оказывается невозможным. В то же время эти бифуркации вполне можно интерпретировать посредством институционального подхода. Вот некоторые характерные примеры.

Рождаемость в постиндустриальном мире (США, Западная Европа и Италия). В середине 1970-х годов уровни рождаемости в "старом" и "новом" свете практически совпадали (см. рисунок 1). Однонаправленными были и изменения институционального контроля над сферой сексуальности и деторождения. Острие молодежных волнений второй половины 1960-х годов по обе стороны Атлантики было не в последнюю очередь направлено против неприемлемых для нового поколения форм такого контроля. Хотя "майская революция" 1968 года в Париже закончилась, как тогда казалось, поражением молодежи, бунтовавшей против "системы", спустя всего несколько лет и в Европе, и в США началась существенная либерализация семейного и репродуктивного законодательства. Отчасти это произошло потому, что в термоядерную эру "демографическое соревнование" великих держав утратило военно-политическую актуальность, отчасти - в силу повсеместно начавшегося пересмотра функций государства.

Рисунок 1. Суммарный коэффициент рождаемости в США, Северной и Западной Европе, и Италии

Законодательные акты, легализующие аборт, были приняты: в Англии в 1967 году, Дании и США - в 1973 году, Швеции - в 1974 году, Франции - в 1975-1979 годах, ФРГ - в 1976 году². В Италии на референдумах 1974 и 1978 гг. большинство избирателей высказались против отмены законов, разрешивших разводы и легализовавших аборт. События складывались в столь согласованную картину триумфа либеральных ценностей, что впору было говорить о "конце истории" за десятилетие до того, как об этом (в более широком контексте) написал Ф. Фукуяма. Неожиданно эта картина начала распадаться. Сформировались три уровня рождаемости:

• наиболее высокий, близкий к уровню простого воспроизводства - в США;
  
• относительно низкий - западноевропейский;
  
• сверхнизкий - южноевропейский (наиболее ярко выражен в Италии).

Почти одновременно с расхождением тенденций рождаемости начали проявляться различия в тенденциях институционального контроля над сферой сексуальности и деторождения. По мере того, как отношение европейских политиков и общественности к абортам, внебрачным сожительствам и однополым бракам становилось все более либеральным, в США набирали силу консервативные тенденции.

"Первой ласточкой" стал отказ в 1984 году администрации Р. Рейгана - непримиримого противника абортов - финансировать иностранные организации, способствующие их проведению. В 2003 году Дж. Буш-младший подписал указ, запрещающий аборты на поздних сроках беременности, а год спустя - акт о защите нерожденных жертв насилия³. В феврале 2004 года он также выступил с предложением внести в Конституцию США поправку, исключающую возможность юридической регистрации однополых браков. Эти инициативы обосновывались соображениями морали и основополагающим значением христианских ценностей для американской нации.

Вообще, различия в отношении американцев и европейцев к религии все более увеличиваются. Так, недавние сравнительные исследования показали: в жизни 59% жителей США религия играет очень важную роль. Это намного больше, чем в Великобритании (33%), Италии (27%), Германии (21%), России (14%), Франции (11%)⁴. В американском обществе усиливаются позиции противников абортов. Если в середине 1990-х годов, судя по опросам Института Геллапа, определяли свою позицию как pro-life (в защиту жизни, против абортов) 33% опрошенных американцев, a pro-choice (за свободу выбора, против запрета абортов) - 56%, то в 2000 году эти показатели составили, соответственно, 45% и 47%⁵. Инициированные республиканской администрацией изменения в репродуктивном законодательстве поддерживаются подавляющим большинством консервативно настроенных избирателей-христиан - более 90% из них, как показали недавние опросы, одобрили деятельность Буша-младшего на посту президента⁶.

На протяжении последних десятилетий среди населения США были по-прежнему широко распространены консервативные модели демографического поведения. Коэффициент суммарной рождаемости⁷ белых жительниц страны нелатиноамериканского происхождения составляет 1,9, что заметно выше, чем в подавляющем большинстве стран Европы. К 2002 году 40,4% американок упомянутой категории в возрасте 40-44 лет, состоящих (или ранее состоявших) в браке, уже родили двоих детей, еще 20,1% - троих, а 8,7% - четверых и более детей. Экономически неактивны (то есть не работают и не ищут работу или не готовы приступить к ней) 45% американских женщин в возрасте от 15 до 44 лет, имеющих детей⁸. Можно, таким образом, говорить о широкой распространенности в США "консервативно-демографического" синдрома, включающего взаимосвязанные консервативные модели не только политического и электорального, но и демографического поведения.

Необходимо отметить и ряд других факторов, положительно влияющих на рождаемость в США. Это - быстрый рост заработной платы американских женщин, позволивший многим из них рожать детей "без оглядки" на не слишком надежных партнеров; бурный рост рынка услуг по уходу за детьми; достаточно щедрое субсидирование расходов родителей на оплату таких услуг из федеральных фондов. Кроме того, структурные изменения рынка труда повлекли за собой расширение числа рабочих мест с частичной занятостью (на них трудятся 32% работающих женщин в возрасте от 15 до 44 лет, имеющих детей). Наконец, следует упомянуть быстрый рост численности выходцев из Латинской Америки (в настоящий момент около 13% всех жителей США), для которых характерна несколько более высокая, чем для остального населения страны, рождаемость (значения суммарного коэффициента рождаемости составляли в 2000 году, соответственно, 3,1 и 2,1)⁹.

С начала 1980-х годов стали расходиться и тенденции рождаемости в странах Западной Европы. Если в последних произошла стабилизация суммарного коэффициента рождаемости на уровне (в среднем по региону) 1,6-1,7 при быстром росте доли внебрачных рождений, то в Италии суммарный коэффициент рождаемости упал до небывало низких (около 1,2) отметок, тогда как доля внебрачных рождений росла гораздо медленнее.

Корни данного феномена лежат в характерных для Италии специфических отношениях между такими институтами, как государство, церковь, семья и брак. Крепость семейных уз и семейное предпринимательство издавна компенсировали в Италии слабость и неэффективность государства. Подобная организация общества резко усиливает зависимость индивида от семьи и накладывает на старших членов семьи особые обязанности перед младшими, ибо без родственной протекции найти достойное место в жизни весьма сложно.

В Италии брак по-прежнему имеет безусловный моральный приоритет перед внебрачным союзом. Отношение к институту брака остается достаточно серьезным - в возрастной группе 20-24 лет этот институт представляется устаревшим лишь 11,6% женщин и 15,3% мужчин. Кроме того, процедура развода все еще остается достаточно сложной. В результате люди не вступают в брак, потому что это слишком ответственно, и не создают внебрачного союза ввиду его предосудительности. Если в Северной и Западной Европе внебрачная рождаемость вносит значительный вклад в общее число рождений, то на юге Европы этого не происходит¹⁰.

Низким оказывается и уровень брачной рождаемости. Итальянцам по-прежнему хотелось бы, чтобы в их семьях было двое-трое детей¹¹. Однако нормы итальянского фамилизма (familismo), то есть семейственности, оказывают понижающее влияние на рождаемость, ибо требуют от родителей ревностной заботы об образовании и профессиональной карьере детей, а это - весьма дорогостоящие предприятия¹². Вдобавок рынок труда в Италии предлагает меньшие по сравнению с другими экономически развитыми странами возможности для гибкой занятости женщин. В результате молодые люди до последней возможности откладывают вступление в брак, что неблагоприятно сказывается на уровне брачной рождаемости. Поздней брачности способствуют также многовековые традиции совместного проживания родителей и детей в ряде областей Италии, дороговизна арендуемого жилья, высокий, хотя и имеющий тенденцию к снижению, уровень молодежной безработицы. Многое из вышесказанного характерно и для Испании, где рождаемость также заметно ниже западноевропейской¹³.

Смертность в странах с переходной экономикой: различия в глубине и сроках выхода из кризиса. СССР и страны Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) с середины 1960-х годов столкнулись со стагнацией или снижением продолжительности жизни. Трансформационный спад повсеместно ухудшил ситуацию. Доклад ООН в этой связи называет потери человеческих жизней, связанные со снижением продолжительности жизни мужчин молодого и среднего в возраста в ряде стран ЦВЕ (особенно в России), наиболее тяжелой "человеческой ценой" перехода от одной социально-экономической системы к другой¹⁴. Тем не менее величина такого снижения и последующая динамика показателей на востоке и западе рассматриваемого региона были различны (см. рисунок 2).

Рисунок. 2. Средняя ожидаемая продолжительность жизни в России, Польше, Украине и Чехии.

Первыми вышли из спада продолжительности жизни Чехия и Словакия (в 1991 году), Польша (в 1992 году), Венгрия (в 1994 году), вслед за ними - Румыния, Болгария и Молдавия (соответственно, в 1997, 1998 и 1999 годах). В России, Белоруссии и Украине устойчивый рост продолжительности жизни не начался до настоящего времени.

Глубина кризиса продолжительности жизни в различных странах региона и сроки выхода из него определялись характером взаимодействия институтов различного типа и уровня: правоохранительных и здравоохранительных институтов; прав собственности; постоянных способов мышления и действия, ставших привычкой и обычаем. Быстрее и с меньшими потерями из кризиса - как социально-экономического, так и демографического - вышли страны, в которых: характер социально-экономических преобразований соответствовал умонастроениям большинства населения; институты охраны правопорядка и здравоохранения легче поддавались реформированию; алкогольная субкультура оказывала меньшую роль на экономическую, политическую и повседневную жизнь; уровень жизни до трансформационного спада был относительно высоким; существовали благоприятные политические и экономические условия для иностранных инвестиций. Об этом, в частности, свидетельствуют значения парных коэффициентов корреляции (r) для 11 стран ЦВЕ между:

1. среднедушевым ВВП в 1993 году в паритетах покупательной способности валют: r₁₂ = 0,73;
   
2. темпом динамики ВВП (1996 год в % к 1989 году): г₁₃ = 0,81;
   
3. изменением средней продолжительности жизни за тот же период: г₂₃ = 0,79.

Индия и Китай. В 1970-х-1980-х годах правительства двух наиболее населенных государств мира резко активизировали демографическую политику. Ее мероприятия в обеих странах имели общие черты; они были связаны с резким усилением институционального (в том числе прямого административного) контроля за рождаемостью и вступали в противоречие с традициями многодетности. Однако результаты такой политики в Индии и Китае оказались различными.

В Индии практика массовых добровольных, а часто и "добровольно-принудительных" стерилизаций (в 1974-1975 годах - 1,4 млн. операций; год спустя - 8,3 млн.¹⁵ вызвала широкое недовольство населения. Существование в стране неправительственных организаций, оппозиционных партий, парламентской системы правления позволили канализировать это недовольство в легальное политическое русло. Требование отмены политики принудительного регулирования рождаемости стало одним из основных лозунгов оппозиции на парламентских выборах в марте 1977 года, закончившихся поражением правящей партии Индийский национальный конгресс и победой оппозиционной Джаната парти. В апреле 1977 года программа планирования семьи была преобразована в программу повышения благосостояния семьи.

Демографическая политика КНР, осуществляемая с 1980-х годов под лозунгом "одна семья - один ребенок", на разных этапах своего проведения включала: крупные штрафы за нарушение "квот на детей"; обязательное предбрачное медицинское обследование, по результатам которого регистрация брака могла быть отложена; в "генетически сомнительных" случаях на деторождение и вовсе налагался запрет¹⁶. Тем не менее политических протестов, подобных тем, что в свое время имели место в Индии, демографическая политика в КНР не вызывает. По мнению ряда западных исследователей, это не в последнюю очередь связано как с характером политического строя, так и с тем, что вмешательство "сверху" в частную жизнь граждан укладывается в традиционные рамки отношений между властями и населением¹⁷.

Различия в политических, религиозных и бытовых институтах Индии и Китая не только обусловили различия в характере демографической политики, проводимой ими, но и повлекли за собой существенные расхождения в траекториях демографического развития этих государств. В Китае суммарный коэффициент рождаемости снизился с 4,8 в начале 1970-х годов до 1,7 в 2003 году. В Индии, где рождаемость оставалась заметно более высокой, соответственно, с 5,4 до 3,1. Судя по прогнозам, во второй четверти XXI века Индия, обогнав КНР по численности населения, станет самой многонаселенной страной планеты¹⁸.

Страны Африки южнее Сахары. Хотя в большинстве государств "третьего мира" продолжительность жизни быстро росла, в 21 стране Африки, где эпидемия СПИДа приняла наиболее тяжелые формы, данный показатель с 1994 по 2001 год снизился в среднем с 49 до 44 лет. На вопрос о том, почему эпидемия получила наибольшее распространение именно в Африке южнее Сахары, где сосредоточено около двух третей ВИЧ-инфицированных или уже больных СПИДом, до сих пор нет однозначного ответа. Очевидно, однако, что эпидемии способствовали институциональные факторы. Несовершенство политических институтов и экономическая слаборазвитость сформировали порочный круг, выйти из которого пока не удается. Играет негативную роль и ряд обычаев, регулирующих сферу семьи и сексуальности, - гендерная дискриминация, множественное параллельное партнерство, левират, отсутствие традиций обсуждения супругами вопросов безопасного секса¹⁹.

Институциональный анализ как методология исследования демографического развития

ТДП не в состоянии объяснить рассмотренные выше бифуркации демографического развития. Правда, теория второго демографического перехода вполне обоснованно видит причину возникновения новой модели демографического поведения жителей Северной и Западной Европы в нарастающем неприятии ими традиционных форм институционального контроля за сферой сексуальности и репродукции. Однако связать очевидный рост "пролайфистских" настроений в США, явно имеющий религиозную основу, и сверхнизкую рождаемость в Южной Европе эта теория не может. Наконец, ни одна из ТДП не в состоянии объяснить стагнацию и снижение продолжительности жизни в ряде стран ЦВЕ или в Африке южнее Сахары²⁰. Поэтому, сталкиваясь с подобными явлениями, последовательные сторонники теорий перехода относят их к числу "артефактов", или называют подобный ход событий "странным", или зачисляют его в разряд исключений²¹.

Названные провалы ТДП, связанные с рядом их фундаментальных особенностей, вполне могут быть преодолены в рамках альтернативного теоретического представления о мировом демографическом развитии. Одним из методологических оснований такого представления может послужить институциональный подход (см. таблицу 1).

Таблица 1. Два теоретических представления о мировом демографическом развитии

Обратимся к методологической рефлексии и попытаемся отыскать причины, по которым институциональный подход часто преуспевает там, где не работают ТДП. Наиболее общая из таких причин заключается в том, что ТДП содержат ряд "встроенных" ограничений, не позволяющих им объяснять определенные классы ситуации, возникающих в ходе демографического развития. Однако наука, как и природа, не терпит пустоты. Свободную территорию заполняют иные методологические подходы, среди которых важную роль играет институциональный анализ²².

"Встроенные ограничения" ТДП обусловлены их близким родством с теориями модернизации и вестернизации, для которых направление истории абсолютно очевидно: от традиционного общества - к современному, от более религиозного - к менее религиозному, от индивида, опутанного общинными узами, - к свободной личности и т.д. В результате теории перехода плохо объясняют исторические изменения, в которых названные оппозиции не играют решающей роли, а также сдвиги, происходящие в направлении, обратном названному.

В основе же институционализма лежит иная версия детерминизма. Постоянным предметом институционального анализа является взаимодействие различных институтов друг с другом и внешней средой, изобилующее синергетическими эффектами и петлями обратных связей. Понятно, что итог такого взаимодействия носит стохастический характер. Поэтому для институционализма нехарактерно использование априорных гипотез о том, куда движется история.

Еще одно "встроенное ограничение" теорий перехода - изначально заданный, "канонический" список детерминантов демографического развития. В классической версии ТДП в него входят урбанизация, секуляризация, рост образованности населения, изменение положения женщин в обществе и т.д. Поскольку в этот список не попадают экономические факторы, последовательные сторонники упомянутых теорий обычно игнорируют их роль.

Институциональный подход, действуя "в связке" с синергетикой, напротив, оставляет необходимый простор для изучения взаимодействия экономических и демографических изменений. С точки зрения базовых принципов такого подхода нет ничего удивительного в том, что влияние экономических факторов на демографическое развитие не является постоянным во времени: оно то ослабевает, то резко усиливается. В последнем случае роль катализатора могут играть факторы, не имеющие отношения к экономике²³. Так, в контексте институционального подхода, например, неожиданно сильное повышение рождаемости, наблюдавшееся в 1980-х годах в СССР, а до этого - в Венгрии и Чехословакии после введения различных "семейных" и "детских" пособий, объясняется тем, что экономические меры соответствовали традициям "льготоориентированного" поведения, весьма сильными в экономиках распределительного типа. Противоположный по направленности синергетический эффект имел место в этих же странах в 1990-е годы, когда экономические трудности наложились на дискредитацию формальных и неформальных институтов, регулировавших рождаемость на протяжении предшествующих десятилетий.

Далее, ТДП заимствовали из социальной антропологии прошлого "изучение истории по географическому срезу" (reading history sideways), основанное на предположении о том, что "сегодня" одних стран - это "завтра" других и вчера - "третьих"²⁴. Применение подобного подхода к "южноевропейскому феномену" заводит в тупик, ибо отсутствуют основания говорить о том, что сегодняшняя южноевропейская рождаемость - это "вчерашняя" или "завтрашняя" рождаемость в Северной Европе или США.

Институционализм, напротив, стимулирует интерес к исследованию "тропы наследования" (path dependency), определяющей зависимость современных социальных институтов, присущих какому-либо региону, от их прошлых состояний. Например, изучение феномена сверхнизкой рождаемости в современной Южной Европе происходит на стыке социологии, социальной антропологии, демографии и статистики, в традициях, заложенных еще Ф. Ле Пле. Исследуется, в частности, наличие соответствий между пространственными локализациями очагов гражданских конфликтов 1930-х-1940-х годов и нынешней сверхнизкой рождаемостью, связующим звеном между которыми предполагается послевоенная аномия, парадоксальная роль итальянского фамилизма - института, ведущего родословную еще из феодальных времен²⁵.

Наконец, ТДП не рассматривают влияние моральных факторов, оказавших значительное влияние на демографическую динамику в годы реформ. Институциональный подход, напротив, представляет собой методологию, содержащую понятийный аппарат, необходимый для изучения моральных факторов демографического развития. Такой аппарат включает, в частности, разработанные Э. Дюркгеймом и Р. Мертоном понятия "солидарности" и "аномии". С институциональной точки зрения вполне очевидно, что демографический кризис в России во многом обусловлен высоким уровнем аномии и низким уровнем солидарности. Этим, в частности, объясняется значительное число преждевременных смертей лиц, оказывающихся в кризисных жизненных ситуациях без поддержки семьи и/или негосударственных ассоциаций, высокий уровень смертности от убийств и самоубийств. Можно также предположить, что дефицит солидарности - одно из причин сверхнизкой рождаемости в России, ибо ситуация, при которой жена не может положиться на мужа, дети - на родителей, а родители - на детей, вряд ли способствует нормальному демографическому воспроизводству.

Методология институционального анализа также ориентирует исследователя на анализ причин, по которым неэффективные с точки зрения демографии и откровенно деструктивные институты оказываются весьма жизнеспособными²⁶. Причиной подобных институциональных ловушек часто выступает эффект деструктивной институционализации: возникнув однажды, негативный феномен увеличивается как снежный ком, закрепляясь в поведенческих стереотипах населения и обрастая группами влияния, заинтересованными в его сохранении. Характерный пример - алкогольная субкультура в России, оказывающая колоссальное влияние на российскую смертность. К разряду институциональных ловушек, похоже, относится и сверхнизкая рождаемость в современной России - возникнув первоначально как совместный эффект, связанный с резким изменением важнейших социальных институтов, аномией и материальными тяготами начального периода реформ, новая российская модель рождаемости превратилась в достаточно устойчивый социальный феномен²⁷.

Различными являются и политически ориентированные картины демографического развития, рисуемые ТДП и институционализмом. Картина, вытекающая из теорий перехода, окрашена в контрастные тона. Тенденции демографии a priori делятся на "модернизационные" (их надо поощрять) и "контрмодернизационные" (их следует блокировать). Поскольку в авангарде модернизации движется Запад, критерием для характеристики тех или иных явлений и тенденций является их присутствие или отсутствие на "Западе", точнее - в его идеальной модели, не обязательно совпадающей с реальным прототипом. Таким образом, события в отдельно взятой стране оцениваются, исходя из глобальных критериев, а особенности незападных обществ в большинстве случаев рассматриваются как досадные ограничения на пути модернизации.

В отличие от теорий перехода, институциональный подход менее идеологизирован и не содержит критерия, позволяющего однозначно относить те или иные тенденции к модернизационным либо контрмодернизационным. Поэтому институциональный анализ, трактуя политику как "искусство возможного", нацеливает скорее на ситуативный, чем на идеологический подход к принятию решений. Кроме того, институционализм предполагает более глубокое, чем в ТДП, изучение локальных институтов и их эволюции, в том числе под воздействием глобальных изменений. Условно говоря, если ТДП предлагают лицам, принимающим решения, карту мира, на которой, вследствие ее малого масштаба, не видны региональные детали, то институциональный подход - атлас крупномасштабных карт отдельных регионов.

Итак, "классическая" ТДП оказалась малопродуктивной в интерпретации снижения продолжительности жизни, наблюдаемого в последние десятилетия в ряде стран, включая Россию, и феномена сверхнизкой рождаемости. Объяснительная сила теории второго демографического перехода ослабевает по мере удаления от Северной и Западной Европы. В этих условиях одни ученые открыто заявляют о том, что совокупность теорий среднего уровня, специализированных для каждого региона, обладает большей объясняющей способностью, чем общая теория демографического перехода. Другие, возможно, не готовы отказаться от ставшего каноническим термина "переход", предпочитая вводить все новые и новые региональные его варианты и временные фазы²⁸. Третьи, не вступая в теоретические баталии, снимают "табу", накладываемые ТДП, "явочным путем" - в ходе эмпирического исследования конкретных проблем²⁹. Во всех трех случаях речь, по существу, идет о замене теорий демографического перехода, конечная точка которого предполагается известной и общей для всех регионов мира, теорией демографических изменений, направление которых может варьироваться во времени и пространстве.

Теории среднего уровня, описывающие подобные изменения, специализированы для отдельных регионов и исторических периодов. Тем не менее их построение требует "сквозных" методологических подходов, одним из которых и является институциональный анализ. В этом смысле у "институциональной демографии" столь же хорошие научные перспективы, как и у институциональной социологии и институциональной экономики.

Что же вытекает из всего сказанного для изучения демографического развития России? Простая формула - не слишком доверяться концепциям, претендующим на универсальность, и развивать теории среднего уровня, лучше адаптированные к специфике российской почвы.

1 - К ним относятся теория демографического перехода, иногда называемая также теорией демографической революции [Landry, 1934; Notestein, 1945] (одна из версий этой теории разработана А. Вишневским; математическая модель ТДП построена С. Капицей [Вишневский, 1982; Капица, 1999]), а также теория второго демографического перехода [Lesthaeghe, Kaa 1986; Каа, 2002].
2 - Одновременно в большинстве из перечисленных стран лица моложе 18 лет получили право получать контрацептивы без согласия родителей и сохранять это в тайне от последних.
3 - Согласно этому акту, насильственные действия в отношении беременной женщины являются преступлением не только против нее, но и против эмбриона. Косвенно это означает, что он получает независимый от вынашивающей его женщины юридический статус и потенциально право на юридическую защиту от нее самой.
4 - Among Wealthy Nations U.S. Stands Alone in its Embrace of Religion. Released. 2002. December 19 // people-press.org/reports/display.php3.; Bruni F. Secular Drift Pulls Europe Away from U.S. // International Herald Tribune. 2003. October 14.
5 - Cornell B. Are Bush's Pro-Life Views Extremist? // www.equityfeminism.com/articles/2001/000010.html.
6 - For God's Sake//Guardian. 2004. April 23.
7 - Среднее число детей, рожденных женщиной за всю ее жизнь, рассчитанное при определенных предположениях.
8 - Downs B. Fertility of American Women: June 2002. Current Population Reports. Washington (D.C.), 2003, p.7
9 - Women are Having More Children. New Report Shows Teen Births Continue to Decline. 2002. // www.cdc.gov/nchc/releases/02news/womanbirth.htm.
10 - Rosina A. "Questa unioneinformale non s'ha da fare". Matrimonio e famiglia: un binomio indissoluble in Italia? // Workshop "La bassa fecondita italiana tra costrizioni economiche e cambio di valori". Firenze, 2001 (www.ds.unifi.it/ricerca/interessi/demografia/bassaecondita
/workshop/paper/rosina_unioni_infonnali.doc); Fertility and Family Surveys in Countries of the ECE Region. Standard Country Report. Italy. UN. New York-Geneva, 2000.
11 - Среднее желаемое число детей в Италии по данным обследования 2000 года составляло 2,17 [Gesano G., Menniti A., Misiti M., Palomba R., Cerbara L. Le intenzioni, i desideri e le scelte delle donne italiane in tema di fecondita // www.irpps.cnr.it/irp_it/download/wp 1_00.pdf.).
12 - Dalla Zuanna G. The banquet of Aeolus: A Eamilistic Interpretation of Italy's Lowest Low Fertility // Demographic Research. 2001. Vol. 4. Article 5 (www.demographic-research.org).
13 - Cocchi D., Crivellaro D., Dalla Zuanna G., Rettaroli R. Nuzalita, famiglia e sistema agricola negli anni 80 del XIX secolo // Genus. 1996. Vol. LII. № 1-2; Kohler H.-P., Billari F., Ortega J. The Emergence of Lowes-Low Fertility in Europe during the 1990s//Population and Development Review. 2002. December. Vol. 28. №4; Miret-Gamundi P. Nuptiality Patterns in Spain in the Eighties // Genus. 1996. № 3-4.
14 - Human Development Report for Central and Eastern Europe and the CIS 1999, р.5 // www.un-dp.org/rbec/pubs/hdr99/chapterl.pdf.
15 - Вяткин А.Р. Демографическая политика в развивающихся странах // Демографическая политика в современном мире. М., 1989, с. 156
16 - Емельянова Т.В. Китай: женщина и общество // Человек и труд. 2001. № 9.
17 - Riley N., Gardner R. China's Population: A Review of Literature. 1997. р.78
18 - 2003 World Population Data Sheet//www.prb.org.
19 - Осколкова О. СПИД в Африке: угроза социально-экономическому и демографическому развитию // Мировая экономика и международные отношения. 2002. № 9.
20 - По прогнозам международных организаций, опубликованных в 1995 году, прогнозируемая на 2025 год численность населении стран Южной Африки составляла 83 млн. человек. Та же прогнозная оценка, сделанная в 2003 году с учетом ожидаемой смертности от СПИДа, дает вдвое меньший результат - 41 млн. человек [Все страны мира // Население и общество. 1995. № 7; 2003. № 74]. Методология прогнозирования, основанная на ТДП, дала в данном случае очевидный сбой.
21 - Вишневский А.Г. Подъем смертности в 90-е годы: факт или артефакт // Население и общество. 2000. № 45; Caselli G., Mesle F., Vallin J. Epidemiologic Transition Theory Exceptions. 2001 // First Seminar of the 1USSP Committee on Emerging Health Threats: Determinants of Diverging Trends in Mortality (www.demogr.mpg.de/020619_paper40.pdf)
22 - Обзор зарубежных работ по проблемам рождаемости, выполненных в рамках институционального направления, приведен в [Kaa D. van de. Anchored Narratives. The Story and Findings of a Half a Century of Research into the Determinants of Fertility // Population Studies. 1996. Vol. 50. № 3.]. Кроме того, институциональный подход широко, хотя и не всегда осознанно и последовательно, применяется во многих эмпирических исследованиях, прямо или косвенно затрагивающих демографическую проблематику.
23 - Клупт М.А. Изменение научных представлений о мире и развитие демографической теории // Российский демографический журнал. 2002. № 1 (6).
24 - Thornton A. The Developmental Paradigm, Reading History Sideways and Family Change // Demography. 2001. Vol. 38. № 4.
25 - Micheli G. New Patterns of Family Formation in Italy. Which Tools for which Interpretation // Genus. 1996. № 1-2; Dalla Zuanna G. The banquet of Aeolus: A Eamilistic Interpretation of Italy's Lowest Low Fertility // Demographic Research. 2001. Vol.4. Article 5 (www.demographic-research.org); Rosina A. "Questa unioneinformale non s'ha da fare". Matrimonio e famiglia: un binomio indissoluble in Italia? // Workshop "La bassa fecondita italiana tra costrizioni economiche e cambio di valori". Firenze, 2001 (www.ds.unifi.it/ricerca/interessi/demografia/bassaecondita/
workshop/paper/rosina_unioni_infonnali.doc).
26 - Применительно к экономической истории этот вопрос сформулировал Д. Норт: "Можно объяснить существование неэффективных институтов, но почему же давление конкуренции не ведет к их отмиранию?" [Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997, с. 23].
27 - В 2002 году суммарный коэффициент рождаемости в России составлял 1,32 - значение, близкое показателям в странах ЦВЕ и Южной Европы, но заметно более низкое по сравнению со странами Северной и Западной Европы (1,6) и тем более США (2,0).
28 - Примеры подобного подхода - предложения о "ревизии" первоначальной версии теории эпидемиологического перехода [Омран А. Эпидемиологический аспект теории естественного движения населения // Проблемы народонаселения. О демографических проблемах стран Запада. М., 1977], родственной ТДП. Говорится, в частности, о новой, пятой фазе эпидемиологического перехода - "возврате" старых и появлении новых инфекций (обзор см. [Early Life. Changes. Transition in Pregnancy and Birth Outcome in South India. Groningen, 2003]).
29 - McDonald P. Theory Pertaining to Low Fertility International Union for the Scientific Study of Population // Working Group on Low Fertility International Perspectives on Low Fertility: Trends, Theories and Policies. Tokyo, 2001 (eprints.anu.edu.au/archive/00001271/lowMcDonald.pdf.