Наступающие цивилизации, уходящие цивилизации на закате XX века. Взгляд с точки зрения демографии

Марек Окольский
(Опубликовано в книге: Мир в зеркале международной миграции. Научная серия "Международная миграция населения: Россия и современный мир" / Гл. ред. В.А. Ионцев. - М.: МАКС-Пресс, 2003. - Вып. 10. с. 175-195)

В этой статье предпринята попытка осветить наиболее фундаментальные макродемографические явления прошлого столетия. Как ни парадоксально это может звучать, демографический круговорот, сопровождаемый множеством последствий, который то же время оказался наиболее знаменательным явлением в области народонаселения в последнее столетие, не был полностью завершен на протяжении этой эпохи, он скорее создал предпосылки для радикальных перемен в долгосрочном демографическом ритме различных цивилизаций.

Несмотря на то, что XX век не изменил полностью демографический порядок на Земле, тем не менее, он несомненно заложил фундамент для широкого спектра новых демографических процессов, которые проявятся в будущих десятилетиях, а то и столетиях третьего тысячелетия.

Имеется в виду не только и не столько взрыв народонаселения вне Европы. В Европе произошел свой собственный взрыв во второй половине XIX века и в начале XX века. Население континента росло темпами, значительно превышающими темпы естественного прироста населения в других регионах. Более того, это создало большой излишек населения, который был экспортирован - причем не всегда добровольно - и внес свой вклад в ускорение роста численности населения других территорий, особенно ощутимо - Северной Америки.

Что касается долгосрочных, имеющих значение для будущего, последствий, можно назвать - помимо взрыва населения на (так называемом) Юге - два других фундаментальных демографических явления XX века, а именно: устойчиво низкие темпы роста населения на Севере (Западе) ниже уровня простого воспроизводства и широкомасштабные перемещения населения с Юга на Север. Оба эти явления, как и взрыв численности населения вне Европы, произошли во второй половине этого периода¹. Все вместе они составили единую триаду, на основе анализа которой и должен развиваться дальнейший ход мыслей.

За 300 лет, последовавших за вторжением ислама в 1683 году, западная цивилизация не сталкивалась больше с такого рода вызовами. Напротив, она постоянно бросала вызовы остальному миру. Ее техническое превосходство сопровождалось территориальными захватами и доминирующей демографической экспансией. Однако в конце XX века вышеупомянутые кардинальные перемены положили конец этой ситуации. Они привели к катастрофическому снижению демографического потенциала европейской цивилизации по сравнению с другими цивилизациями. Более того, в значительной части Европы сократилась численность коренных жителей. Одновременно произошел беспрецедентный приток населения в Европу из других регионов мира.

Без объявления войны и без применения военной силы западная цивилизация оказалась поверженной. В последней четверти минувшего века Европа и Северная Америка (а также Австралия и в самое последнее время Япония, уже достаточно вестернизированная) были мирным путем завоеваны последователями ислама и неисламским населением Африки, Азии и (в меньшей степени) Латинской Америки. Одновременно происходил быстрый рост внутреннего демографического потенциала незападных цивилизаций.

Трудно делать предположения относительно будущих политических и социально-культурных последствий этого неожиданного изменения демографического равновесия между западными и прочими цивилизациями. С одной стороны, трудно не заметить, что в странах Запада, где в последнее время это равновесие было нарушено в пользу иммигрантов (зачастую прибывших из различных отдаленных цивилизаций), это серьезно сказалось на политических и социальных отношениях. Напряженность, возникшая в этих отношениях, отражает отчуждение по отношению к этим цивилизациям, если не расовую и цивилизационную враждебность, и это говорит о насущной необходимости переоценки отношений между различными цивилизациями. Возможно ли это?

В настоящей статье не ставится цель дать ответ на этот вопрос². Он выходит за рамки демографии и ее компетенции. С другой стороны, когда я буду размышлять о трех демографических явлениях, которые - с моей точки зрения - стали причиной этой дилеммы, я не смогу обойтись без обращения к этому вопросу.

***

Для объяснения явлений народонаселения современная демография применяет - впрочем, с некоторыми оговорками - парадигму демографического перехода. Эта теория основывается на предпосылке существования глобального равновесия, зависящего среди прочего, от относительно стабильного населении в относительно стабильной среде. Это означает, что в долгосрочной перспективе определенное количество смертей уравновешивается таким же количеством рождений. Один из постулатов теории демографического перехода гласит, что в условиях модернизации, которая в значительной мере нарушает стабильность среды, неизбежным и необратимым является смена неэкономичного, "расточительного" (wasteful) режима воспроизводства населения на экономичный, "сберегающий" (conservative) режим³. Точнее говоря, высокие рождаемость и смертность заменяются низкой рождаемостью и смертностью. В первом режиме воспроизводства поддержание данной численности населения требует исключительно высокой (по отношению к человеческой плодовитости) рождаемости, в то время как во втором режиме воспроизводства требуется очень низкая рождаемость. Для продолжения человеческого рода женщина при "расточительном" режиме должна родить не менее трех-четырех девочек, а при "сберегающем" режиме достаточно лишь одной дочери.

Тот факт, что тот же демографический результат (с точки зрения численности населения) может быть достигнут при совершенно разных уровнях рождаемости, является следствием различий в ожидаемой продолжительности жизни. В условиях "расточительного" воспроизводства, до наступления демографического перехода, продолжительность жизни при рождении очень низка - примерно 25 лет, что отражает исключительно высокую смертность. Многие дети рождаются "непродуктивно": они рождаются, чтобы умереть. Они лишь создают некий общий фонд, в котором выживают только отдельные индивидуумы, достаточно сильные для того, чтобы участвовать в деторождении. Именно поэтому этот тип воспроизводства можно назвать "расточительным". При "экономичном" воспроизводстве, после завершения демографического перехода, продолжительность жизни при рождении обычно больше 75 лет, большинство людей успешно достигают старости. Благодаря эффективному контролю над смертностью молодые люди и люди среднего возраста имеют определенно высокий шанс выживания. Деторождение перестает быть "расточительным", а воспроизводство является экономичным, поскольку продолжительность жизни зависит от "генетических часов" индивидуумов, а не от прямого механизма естественного отбора.

Давайте несколько отвлечемся от темы. Увеличение продолжительности жизни среднего индивидуума является событием огромного значения в истории демографического развития. С момента появления человеческой расы на Земле ожидаемая продолжительность жизни при рождении оставалась примерно на одном уровне - около 25 лет, возможно, с максимальным отклонением на 5 лет. Большинство людей не доживали до возраста репродуктивной и социальной зрелости. В каждый момент жизни человеку угрожало множество опасностей, которые могли привести к смерти. Это положение сохранялось на продолжении тысяч лет и лишь недавно, менее чем за двести лет, оно было разрушено и преобразовано в качественно иное. В наши дни во многих странах подавляющее большинство людей проживают все физиологические и социальные фазы жизненного цикла, значительная часть входит в пожилой возраст с хорошим состоянием здоровья. Этот очевидный прогресс, однако, не связан с теми изменениями, которые произошли в XX веке, поскольку основание для него было заложено еще в XIX столетии⁴.

Согласно теории демографического перехода, когда в обществе с "расточительным" режимом воспроизводства населения происходит продолжительное снижение смертности, неизбежно наступает демографический переход. Таким образом, начало перехода связано с увеличением шансов на выживание, что является результатом модернизации. Однако не во всех странах модернизация началась одновременно. Западная цивилизация была в более выгодном положении. Впрочем, теория утверждает, что отставания в демографическом переходе выравниваются за относительно короткое время. Это происходит благодаря процессу ускоренного усвоения уже имеющегося опыта "запоздавшими странами", которые таким образом получают преимущество. Другими словами, чем позже начинается демографический переход, тем быстрее он завершается и тем интенсивнее он проходит. Утверждение о "догоняющем" ходе процесса представляется наиболее слабым положением теории, поскольку оно не принимает во внимание все аспекты процесса изменений. Несмотря на то, что позже вступающие в демографический переход страны используют опыт первопроходцев, они, когда в них начинается переход, сталкиваются с ситуацией, когда "карты уже сдали", а именно: модернизация приходит в них извне. Поэтому она идет медленно и неустойчиво.

Более того, переход от "расточительного" воспроизводства к "сберегающему" не всегда является гармоничным. Изменения смертности обычно предшествуют изменениям рождаемости. Соответственно наблюдается относительно продолжительное несоответствие между числом рождений и смертей, что приводит к увеличению темпов естественного прироста. Естественный прирост набирает темп, и после достижения пика, на заключительной стадии перехода, его уровень начинает снижаться, пока не достигнет исходного, близкого к нулю, уровня.

В действительности западным странам потребовалось около 100 лет, а некоторым даже 150 лет, для завершения демографического перехода. Процесс имел среднюю интенсивность, в пиковый период темп естественного прироста не превышал 1%. Хотя большинство стран Юга еще не завершили переход, пиковый период ими уже пройден. Для многих из них максимальный показатель достигал 3,5%. Как ожидается, полностью процесс демографического перехода будет завершен через 40-50 лет.

Широко признается, что теоретическая парадигма демографического перехода представляет собой эмпирическое отражение опыта Западной Европы. Прогнозы демографических изменений, которые базируются на этой модели, оказываются в большей или меньшей мере ошибочными, в зависимости от цивилизационной удаленности от западноевропейской модели или отличия от хода модернизации, типичного для Европы. Примером такого рода ошибочного прогноза является сохранение гораздо больших различий в темпах естественного прироста населения в течение всего периода демографического перехода во многих странах Юга по сравнению с западноевропейскими странами.

Население стран, относящихся к далеко отставшим от Запада цивилизациям, встречается с особыми препятствиями на пути демографического перехода. И это несмотря на то, что усовершенствованные средства превентивной медицины и общественной гигиены, достижение которое в Европе заняло не одно столетие, стали доступными для них почти мгновенно. Благодаря доступности этих инноваций снижение смертности и увеличение продолжительности жизни во многих незападных странах происходило быстрее и было более значительным, чем в Европе. В то же время рождаемость сопротивлялась этим изменениям (которые на самом деле были лишь бледным субститутом модернизации). В результате темп прироста населения увеличился быстрее и достиг более высокого уровня, чем на Западе. Таким образом, с высокой степенью вероятности мы можем ожидать, что в результате демографического перехода в странах, не принадлежащих к Западу, произойдет увеличение численности населения в шесть раз, в то время как на Западе население возросло лишь в четыре раза за сопоставимый период своей истории⁵.

Изменения, происходящие в ходе демографического перехода, привели к возрастанию доли стран Юга в мировом населении до 80% в 2000 году по сравнению с 68% в 1950 году. Принимая во внимание тот факт, что уровень, отмеченный в середине минувшего века, представлял собой самую низкую долю в мировом населении за современную историю (наряду с тем фактом, что в первой половине XIX века эта доля достигнет беспрецедентно высокого уровня в 90%), мы должны согласиться с тем, что вторая половина XX столетия явилась свидетелем кардинального изменения демографической ситуации на Земле.

***

В то время как на Юге рост численности населения оказался более значительным, чем предполагалось демографической наукой, на Севере (Западе) он резко замедлился. Во многих странах естественный прирост оказался отрицательным. Существенное и довольно устойчивое снижение рождаемости до уровня, гораздо ниже минимально необходимого для возмещения населения, указывает на структурный характер этого процесса.

Это явление известно как второй демографический переход. В отличие от "первого", или "правильного", перехода, второй переход не меняет установившееся долговременное демографическое равновесие. Более того, справедливо противоположное утверждение.

Появление второго перехода является на самом деле эмпирической попыткой объяснить процесс, который не попал в поле зрения теории демографического перехода, - распад семьи как института, основной функцией которого является деторождение и смена поколений.

Согласно теории демографического перехода, модернизация подразумевает установление рационального репродуктивного поведения, соответствующего растущим шансам выжить, или, выражаясь более точно, модернизация ведет к снижению деторождения до уровня, обеспечивающего достижение той же постоянной цели - рождения потомства в достаточном количестве для сохранения человеческого рода. Этот постулат выглядит несколько альтруистским, но он имеет глубокие корни почти во всех цивилизациях в форме институтов, которые стимулируют рождаемость для достижения этой цели.

Постмодернизация, которая сформировала предпосылки для второго демографического перехода, повлияла (косвенно) на опровержение ряда фундаментальных положений теории демографического перехода. Прежде всего это касается принципа нерушимости семьи, которая рассматривается как длительные отношения между мужчиной и женщиной, имеющие целью рождение и воспитание детей. Приоритет индивидуализма, свобода выбора, обоюдная независимость партнеров и сложность сочетания их персональных карьерных интересов, проблемы с совмещением социальных ролей с отцовством и материнством, высокие издержки "упущенных карьерных возможностей", в которые обходится женщине замужество и материнство, нечеткость представлений о воспитании детей, ограничение свободного выбора родителей в результате необходимости заниматься ребенком, появление осознанной бездетности и безбрачия и т.д. - все это не только значительно ослабило институт семьи, но также сильно изменило взаимоотношения между сексуальностью и деторождением, а также отношения, основанные на партнерстве и длительном брачном договоре⁶. Повзрослев, человек теперь сосредоточивается на самореализации, персональном успехе, гедонистическом удовлетворении⁷. На место прежнему альтруистическому (хотя бы до некоторой степени) воспроизводству пришел глубоко эгоистический подход. В то же время революционное развитие средств контрацепции сократило до нуля риск нежелательного зачатия. Это освободило сексуальные контакты от страха и чрезмерной ответственности.

Падение рождаемости в ходе демографического перехода пытаются объяснить разрушением семейного типа производства, который дополнял феодальный тип производства и, естественно, в то время был необходимым⁸. Сосуществование основывалось на специфическом разделении обязанностей между мужчиной и женщиной. Мужчина принимал участие в феодальном разделении труда и выполнял общественные функции, в то время как женщина вместе с детьми были частью семейного разделения труда. Обязанностью мужчины была деятельность вне семьи (военная служба, выполнение государственных и общественных функций, зарабатывание на жизнь), в то время как на женщине лежала ответственность за выполнение внутрисемейных обязанностей (рождение и воспитание детей, обслуживание других членов семьи, производство, удовлетворяющее нужды семьи).

Благодаря модернизации новый капиталистический способ производства не только отказался от поддержки со стороны семейного способа производства, но вообще поставил под вопрос его необходимость, как и ограничение семейных функций женщины вследствие рождения детей и их воспитания до 5-летнего возраста. Общественное разделение труда при капиталистическом способе производства лишило семью монополии на некоторые из ее функций (например, образование, социальная помощь) и поставило под сомнение рациональность семейного способа производства в прочих сферах (производство продуктов питания и одежды, социальная защита и т.д.). Из-за этих изменений вступление женщины в капиталистический способ производства произошло в условиях снижающейся рождаемости.

Предпосылки "первого" и второго демографического перехода резко отличаются из-за изменившихся гендерных отношений. На заре модернизации социальные роли сбалансированы: в общественном разделении труда доминирующую роль играет мужчина, в то время как женщина находится в центре семьи, что обеспечивает некое равновесие этих отношений. Однако в конце процесса модернизации наблюдается очевидная асимметрия. Положение женщины в семье из-за сокращения ее семейных функций снижается. С другой стороны, на рынке труда положение мужчины является доминирующим, в то время как женщины подвергаются дискриминации. В результате женщинам предлагается согласиться на второстепенную роль, как внутри семьи, так и вне ее. В современном обществе асимметрия ролей в гендерных взаимоотношениях вынуждает женщин вступить в борьбу за достижение равенства в разделении труда. Неопределенность и конкуренция, сопровождающие этот процесс, привели к тому, что женщины освободили себя от своих семейных функций. Это окончательно подрывает устои семьи⁹.

Этот процесс можно рассмотреть и под другим углом зрения. Речь идет о концепции различной ответственности внутри семейного разделения труда. Распределение ответственности определяется уровнем общественного богатства и производительности труда. В бедных отсталых странах семейная рабочая сила (включая детей), которая является как дешевой, так и низко производительной, жизненно необходима семье для того, чтобы выжить. По мере развития общества и роста производительности труда у мужчины (отца) появляется возможность поиска работы вне семьи, где производительность и оплата могут быть выше. Однако внутри семьи вся работа ложится на мать и детей. Постепенно механизация домашнего труда, основанная на распространяющемся использовании электричества, позволяет выполнять домашнюю работу без помощи детей. Появление свободного времени позволяет женщине заняться карьерой и удовлетворением своих интересов вне дома.

В конце концов в богатом обществе с высокой производительностью труда требования рынка труда вступают в противоречие с попытками совместить родительские обязанности с успешной карьерой. Это (меняя дух семьи или нет) и привело к падению рождаемости до уровня, близкого нулю¹⁰.

Начиная со второй половины 1960-х годов, гендерные отношения в западном обществе претерпели трансформацию. Укрепилось положение женщины вне семьи, в то время как сама семья стала слабее. Более того, это сопровождалось лавиной нарастающей сексуальной свободы, распространением партнерских отношений, основанных на эротических потребностях, расширением практики рождения и воспитания детей вне брака, тенденции быстрого расставания (включая развод), широким распространением контроля над рождаемостью¹¹. Эти явления потрясли основы западной цивилизации. Даже десять заповедей - источник и ядро западной культуры - подверглись пересмотру¹².

Непосредственным результатом этих перемен явилось неожиданно резкое падение рождаемости. Уровень рождаемости снижался во многих странах Западной Европы в течение последних 30 лет. В результате в настоящее время уровень рождаемости находится значительно ниже уровня, обеспечивающего простое воспроизводство. В некоторых странах суммарный коэффициент рождаемости (СКР, TFR¹³) находится в пределах от 1,2 до 1,8, что составляет лишь 15-45% от уровня, необходимого для простого воспроизводства (который составлял 2,1)¹⁴. Примерно в 1990 году (или несколько раньше) к западноевропейским странам присоединились восточно-европейские и неевропейские государства, находящиеся на том же уровне развития цивилизации. За удивительно короткое время Восточная и Центральная Европа стала лидером в плане ограничения рождаемости. По данным за 1998 г., в девяти странах Европы (причем только две из них - Испания и Италия - были из числа так называемого Запада) СКР был ниже, чем 1,3 (в двух из этих стран - бывшей ГДР и Латвии - ниже 1,1). Если эта тенденция сохранится, следующее поколение будет вдвое меньше по численности, чем ныне участвующее в процессе воспроизводства. В других европейских странах ситуация мало отличается. В 12 государствах СКР находится в пределах от 1,30 до 1,49; только в трех странах он выше 1,89 (но ниже, чем 2,00). Характерно, что в Европе, кроме Турции (где рождаемость также резко упала в последние годы - 2,38 в 1998 году), нет стран, где рождаемость была бы выше уровня, обеспечивающего простое воспроизводство¹⁵.

Тенденция имеет устойчивый характер и - как утверждают некоторые ученые - ее трудно преодолеть. Она также выглядит впечатляюще, если мы рассмотрим ее с точки зрения современных социальных перемен. Мы имеем дело с цивилизацией высших движущих сил Anno Domini, которая, похоже, осудила сама себя на биологическую маргинализацию. Широко распространяющееся нежелание иметь детей в условиях относительности и смешения системы ценностей, неожиданно быстрая смена авторитетов, моральных норм и социальных целей не дают оснований надеяться, что это положение скоро отойдет в прошлое. В конце концов, нельзя не принимать во внимание последствия сокращения демографических ресурсов для потенциала развития цивилизаций. Существуют убедительные примеры цивилизаций, которые из-за недостаточного воспроизводства населения разрушились и прекратили свое существование в истории¹⁶.

Если мы сопоставим эту тенденцию с противоположным ей явлением, а именно более медленным, чем предполагалось, падением рождаемости и более динамичным демографическим развитием в странах вне западной цивилизации, - мы сможем увидеть нарастающее кардинальное изменение соотношения между демографическими ресурсами существующих ныне двух огромных цивилизационных пространств и сможем понять масштаб этого изменения.

***

Явлением, которое очевидно отличает прошлое от настоящего, является миграция. Миграции оказали влияние на демографический ритм отдельных государств, они также изменили пространственное распределение мировых ресурсов населения. Уже в XVI веке человек получил возможность добраться до многих частей мира, но эта возможность была, прежде всего, рискованным мероприятием; речь не шла о массовых передвижениях. Лишь в последние десятилетия минувшего столетия произошел очевидный прорыв. Частые и ставшие доступными путешествия в отдаленные регионы Земного шара превратились в обычное явление для многих людей. Это стало возможным - среди прочего - благодаря глобализации (включая растущую открытость различных цивилизаций в отношении притока чужеземцев), быстро и далеко распространяющейся информации, революции в области телекоммуникаций, распространению сети воздушных перевозок и снижению тарифов на них (а также улучшению других видов транспорта)¹⁷.

Эта трансформация может продлить существование западной цивилизации, даже если оправдаются прогнозы, предвещающие ее демографическую маргинализацию. Вспомним, что миграционные потоки избыточного населения из Европы в последние 300 лет или около того имели своей целью слабо заселенные (с современной точки зрения) регионы мира, где прочие цивилизации оставались нетронутыми в течение столетий. Необходимо напомнить, что эти перемещения людей не всегда происходили мирным путем. Более того, эмиграция европейцев несомненно смягчала социально-экономические конфликты, происходившие в период демографического перехода (и проистекавшие из процесса модернизации и индустриализации).

В любом случае, сейчас появилась возможность вернуть долг. Сокращение численности населения Запада, которое может продолжаться на протяжении нескольких поколений, может быть компенсировано притоком иммигрантов из стран Юга, численность населения которых неожиданно возросла.

Между 1965 и 1990 годами количество иммигрантов в западноевропейских странах увеличилось с 12 до 23 миллионов человек, в Северной Америке - с 13 до 24 миллионов, в Австралии - с 2,5 до 4,4 миллионов, в Японии - с 0,6 до 1,2 миллионов¹⁸. Количество иностранцев, временно проживающих в этих странах, было еще больше, а их прирост - значительно быстрее. Кроме того, наблюдался большой приток нелегальных мигрантов.

В то же время изменился этнический и национальный состав иммигрантов. Например, в США, остающейся основной страной чистой иммиграции в мире, в первые два десятилетия XX века большинство иммигрантов (около 90%) прибывали из Европы. В 1960-е годы, однако, на первом месте оказались мексиканцы (25%), следом за ними шли две группы с относительно высокими и примерно равными долями (около 20%): европейцы с севера и запада континента и латиноамериканцы (исключая мексиканцев). На две следующие национальные группы иммигрантов также приходилась значительная доля иммиграционного притока: мигрировавшие из стран юго-западной Европы (около 15%) и Азии (12%). В 1980-х годах доля Европы в целом сократилась до 10%, Латинской Америки (включая Мексику) - до 35%, в то время как доля Азии возросла до 50%¹⁹.

С другой стороны, в Австралии в середине 1960-х годов только британцы и ирландцы составляли 55% вновь въезжающих иммигрантов, а среди семи следующих основных стран выезда иммигрантов пять были европейскими, плюс США и Новая Зеландия. В то время участие стран Юга едва (и то в редких случаях) превосходило 1%. Впрочем, в начале 1990-х годов доля британских и ирландских иммигрантов уменьшилась до 18%, и уже восемь из десяти основных стран выезда были азиатскими, включая Средний Восток, Южную Азию, Восточную Азию; при этом участие каждой страны составляло от 3 до 11%²⁰.

Наконец, неожиданно резкое увеличение числа иммигрантов из Азии и Африки произошло в Европе. В Германии, второй в мире (после США) миграционной державе, в конце 1950-х годов практически не наблюдалось притока трудовых мигрантов из Африки и Азии. А в середине 1990-х годов мигранты только из трех стран: Турции, Марокко и Туниса составляли 30% всей иностранной рабочей силы. В Нидерландах, которые до недавнего времени являлись страной с относительно небольшим количеством иммигрантов (а если они и были, то не из отдаленных территорий), в 1990 году насчитывалось 700 тысяч иммигрантов, и более половины из них составляли выходцы из Марокко и Турции. В то же время во Франции наиболее многочисленной группой иностранцев были алжирцы и значительное число иммигрантов были выходцами из Африки и Азии. Более того, и другие европейские страны, помимо упомянутых здесь, испытали массовый приток мигрантов (в значительной части нелегальных) из Южной и Восточной Азии.

Эта миграционная тенденция дает основание для следующего соображения. На исходе XX века телеологическая ткань теории демографического перехода подверглась жесткому испытанию действительностью. Похоже, что самое позднее во второй половине текущего столетия в большинстве стран будет, по-видимому, восстановлено равновесие как конечное динамическое состояние режима воспроизводства населения. С другой стороны, количество последствий демографического роста, связанных с переходом от прежнего равновесия к новому, коренным образом отличается от количества общественного богатства (материального и нематериального), накопленного за этот промежуток времени. Так, например, качество среды²¹, в которой существует население западной цивилизации, возросло в гораздо большей степени, чем качество той среды, в которой существует большинство прочих народов, в то время как демографические ресурсы Запада возросли в меньшей степени, чем демографические ресурсы иных цивилизаций. Если мы сравним относительно типичное, закрытое (то есть при самой незначительной миграции) европейское население с аналогичным африканским населением за время демографического перехода, мы увидим, что численность населения Европы возросла в 3-4 раза, а Африки в 6-8 раз, в то же время ВВП на душу населения в Европе увеличился в 10-15 раз, а в Африке - в 2-3 раза. Это отражает масштаб диспропорций, и много объясняет, когда речь идет о последствиях этих изменений.

В этом контексте можем ли мы удивляться ускорению потока людей с Юга на Запад в конце XX века? В то же время не ясно, будет ли этот поток продолжительным и устойчивым. Каждое государство самостоятельно решает, до какой степени могут его границы оставаться открытыми для жителей других государств, само выбирает, какие методы ограничения использовать, и таким образом оно контролирует приток людей из других цивилизаций. К примеру, США в течение долгого времени эффективно блокировали иммиграцию из неевропейских стран, главным образом из Азии.

***

Таким образом, западная цивилизация, которая по единому цвету лица (цвету кожи) условно называлась белой, начинает отсвечивать различными оттенками и цветами. Приезжие всех цветов кожи внедряются в новые сферы социальной и культурной жизни, такие как развлечения и спорт. Растворение в обществе кажется естественным процессом. Когда в 1998 году французская национальная сборная по футболу выиграла чемпионат мира, Франция была очень горда этим достижением и переполнена эйфорией. Тот факт, что в выигравшей команде было не так уж много игроков французской национальности и в роли лидеров выступали иммигранты (или потомки иммигрантов) из стран Магриба, не бросил тень на состояние общественного мнения. Парадоксально, что в то же самое время французы активно протестовали против притока иностранцев, а политики активно указывали на политическую подоплеку проблемы нежелательных иммигрантов.

Другим, еще более характерным примером, является Германия. Несомненно, восстановление Федеративной Республики Германии после Второй Мировой войны проходило бы гораздо болезненнее и дольше, если бы не использовалась иностранная рабочая сила. Едва ли стоит удивляться тому, что в конце 1960-х годов прибытие миллионного иммигранта (что имело символическое значение) проходило в торжественной атмосфере и при дружественном отношении местных жителей. Он получил поздравления от администрации земли, где он должен был начать работать, и радиоприемник - от местных жителей. Двухмиллионного иммигранта встречали еще более торжественно: ему подарили мотоцикл. Однако, когда в 1993 году был зарегистрирован четырехмиллионный иммигрант, настроение в Германии было совсем иным, и вместо торжественной церемонии были подожжены дома турецких иммигрантов. Более того, в конце 1990-х годов один из лидеров партии ХДС завоевал популярность благодаря провозглашенному им лозунгу "Наши собственные дети вместо иммигрантов"²². Совершенно очевидно, что к тому времени в Германии ощущение выгодности притока иностранной рабочей силы было в значительной степени вытеснено ощущением цивилизационной чуждости иммигрантов.

Подавляющее большинство западных государств сталкивается с такими же проблемами. Если иммигрантов немного, отношения между иностранцами и местным населением гармоничны. Если же количество иностранцев воспринимается как значительное и бросающееся в глаза в любой сфере общественной жизни, предел толерантности, используя выражение Франсуа Миттерана, исчерпывается. Действительно, по целому ряду причин, от экономических (сегментация рынка труда) до социальных и политических (права и обязанности, связанные с иностранным гражданством), а также культурных (язык и религия), отчуждение по отношению к иностранцам носит продолжительный характер.

С другой стороны, международные трудовые потоки представляют собой механизм, действующий как всасывающий и выталкивающий насос, перемещающий рабочих из стран, где заработная плата низка, в страны, где она относительно высока. Иными словами, это прежде всего означает поток из других цивилизаций на Запад. Если экономический механизм, который является основой этого явления, достаточно очевиден, то неэкономические препятствия, такие как культурные различия, политические принципы или правовые ограничения, регулирующие въезд иностранцев, не столь понятны и эффективны, чтобы серьезно воспрепятствовать деятельности экономического механизма. Более того, в области управления миграцией проявляется лицемерие западных государств. Несмотря на то, что они вводят правовые ограничения для того, чтобы избежать излишнего притока эмигрантов и не допустить их работу без соответствующего разрешения, они тем не менее снисходительно относятся к присутствию иммигрантов, необходимых для функционирования, если не сказать выживания, тех отраслей экономики, которые зависят от их труда.

***

Современные исследования мировой экономики (включая международную мобильность рабочей силы) находятся - в отличие от других областей научных исследований - под сильным влиянием марксистской школы. Представляется, что старая концепция Розы Люксембург вполне соответствует нынешней концепции Иммануэля Валлерстейна (Immanuel Wallerstein) или, по крайней мере, определяет то же направление исследования. В самом общем виде речь идет о создании прибавочной стоимости капиталом, который - как это было предсказано Марксом и Энгельсом в "Манифесте Коммунистической Партии" - стремится перешагнуть через государственные границы. Социальный порядок в западных богатых странах поддерживается благодаря функционированию и субординации структуры, названной Валлерстейном "капиталистическая мировая экономика". Если говорить более точно, богатые страны (наиболее развитые экономики) способны присвоить и усвоить излишки, производимые на периферии мировой системы. С недавних пор, начиная с 1980-х годов, набор средств, используемых для присвоения излишков, был расширен благодаря глобализации путем переориентации механизмов, управляющих рынком труда непосредственно в центре мировой экономики. Ключевым элементом этой переориентации явилась рабочая сила иммигрантов.

Новая фаза глобализации, импульсом которой стал экономический спад 1973-1975 годов, связана с поспешной "структурной перестройкой" западных экономик в ответ на вызов, брошенный вновь появившимися международными конкурентами, особенно динамично развивающимися азиатскими странами. Удивительно, но западные страны более широко открыли свои рынки и сделались субъектами деятельности международных рынков. Получилось так, что государство на Западе добровольно отказалось от своих прерогатив суверенности. В течение относительно короткого времени и во многих областях государство освободилось от своих внутренних регулирующих и перераспределительных функций. Это серьезно сказалось на национальных рынках труда. Кроме того, сыграло свою роль неожиданное падение целого ряда отраслей обрабатывающей промышленности в высокоразвитых западных странах. Конечно, сегментация рынка труда на Западе началась несколько раньше, уже во время продолжительного послевоенного бума. В период неожиданно активного роста промышленности (при постепенном падении сельского хозяйства) спрос на рабочую силу резко превысил местное предложение. Это создало благоприятные возможности для занятости, подняло заработные платы до высокого уровня и предоставило рабочим многие формы социального обеспечения, которых раньше не было. Вскоре импорт иностранной рабочей силы стал обычным явлением в западных странах. Работодатели получили преимущества от этого притока и воспользовались им для снижения заработных плат, тогда как значительная часть местных рабочих воспользовалась этой возможностью для того, чтобы отказаться от наиболее тяжелых физических работ и улучшить свое положение на рынке труда. Это стало возможным, поскольку мигранты не могли предъявлять каких-либо финансовых претензий или иных требований относительно условий труда, а их основной целью было вернуться домой, как только они смогут заработать достаточное количество денег. Это означало, что они согласны на самую тяжелую работу.

Германия является здесь хорошим примером. В период между 1961 годом и 1968 годом 1,1 миллион местных рабочих стали конторскими служащими и "белыми воротничками", а им на смену пришли более полутора миллионов иностранных рабочих ("синих воротничков"). Первичный сектор рынка труда - обычно включающий высококвалифицированных работников - стал устойчивым и постоянным элементом этого рынка. Его характерной чертой стала защита прав рабочих и сильные позиции профсоюзов. В то же время вторичный сектор увеличивался в меньшей степени, предлагая рабочие места в основном для работников низкой квалификации. Первый был пристанищем местных наемных рабочих, а последний - во все большей степени - иностранцев. Со временем местные рабочие стали избегать вторичный сектор, поскольку он ассоциировался с неудачей, низкой квалификацией и стал своего рода позорным клеймом. Они предпочитали - в худшем случае - оставаться безработными и жить на пособие.

Диктат всемирной конкуренции, наблюдаемый на Западе с 1980-х годов, усугубил сегментацию рынка труда неожиданным образом. Государство больше не вмешивалось в механизм рынков труда, допуская (в свете понижательной тенденции в обрабатывающей промышленности) высокую безработицу, пересмотр правил и снижение издержек социального обеспечения и уступая дорогу гибкой политике занятости. Множество молодых людей, особенно из числа вновь вступающих на рынок труда, становились временными, краткосрочными работниками, или работающими неполный рабочий день, или работниками на субконтрактах, поднайме, или самозанятыми. Некоторых нанимали при условии, что они будут выполнять работу дома. Это было удобно при найме женщин, которые все еще были привязаны к дому, поскольку их дискриминация на рынке труда имела уже прочные традиции. В этих условиях понятия стабильного трудоустройства (раз и на всю жизнь) и стандартного рабочего дня, недели или года потеряли свою ценность, равно как утратили свое значение переговоры по коллективному соглашению об оплате, коллективные трудовые договоры и деятельность профсоюзов. Все эти изменения привели к существенному сокращению реальной заработной платы во вторичном секторе наряду с ростом заработной платы в первичном секторе.

Гибкие формы занятости, естественно, больше подходят иностранным рабочим - обычно приезжающим без семьи, планирующим лишь временное пребывание и готовых жить ниже общепринятых стандартов. Более того, случившийся ранее экономический спад создал предварительную основу для получения преимуществ от использования иностранных рабочих, отводя им роль "козлов отпущения" во внутренних политических схватках. С того момента была прекращена вербовка рабочих за рубежом и ужесточено правовое регулирование въезда и трудоустройства иммигрантов. Однако все еще существовал большой спрос на иностранных рабочих, что обернулось превращением прежнего явного притока рабочих из-за границы в "невидимый" (частично нелегальный) и привело к появлению неформального (незаконного) рынка труда, где условия труда были гораздо хуже, чем те, которые предлагались иностранцам до этого. Таким образом, углубление сегментации рынка труда повлекло за собой своего рода конкуренцию за рабочие места во вторичном секторе между иностранной и местной рабочей силой. В отличие от той тенденции, которая существовала до 1973 года, приток иностранных рабочих не означал больше возможности для продвижения или реальные выгоды для местных рабочих, напротив, он даже нес в себе угрозу их положению.

Действительно, нельзя отрицать тот факт, что с недавнего времени в определенных регионах Запада местная промышленность может существовать только за счет иностранных рабочих. Это совершенно ясно в отношении физических работ, особенно временных, сезонных работ в сельском хозяйстве, строительстве, уборке улиц, офисов, квартир, также работ в гостиницах, общественном питании и транспорте, уход за больными в медицинских учреждениях, приютах, домах для престарелых, в частных домах. Существуют явные свидетельства в пользу того мнения, что отрасли западной экономики, которые выглядят сравнительно более благополучными, используют преимущественно труд иностранцев, и, естественно, дешевая иностранная рабочая сила дает Западу преимущества в конкуренции на мировом рынке.

Это можно легко показать на примере Нью-Йорка, где "в двух-трех тысячах мастерских индустрии высокой моды всегда существуют вакансии - для работы в течение 10-часового рабочего дня в безумном, диктуемом сдельной оплатой, темпе, в темноте и опасных условиях, за плату, которая в худший период, в 1980-е годах, была не более 1 доллара в час (по сравнению с федеральным минимумом заработной платы 3,35 доллара). Естественно, что матери-одиночки с несовершеннолетними детьми не могли получить такую работу, даже если они жили довольно близко и их транспортные расходы были минимальны, но нелегальные иммигранты могли"²³. Цитируемый автор выразил мнение, которое представляется хорошим заключением для вышеизложенных соображений: "Таким образом, новый мировой порядок создается на спинах скромных иммигрантов, … на их покорных плечах"²⁴.

Современные центры мировой экономики, получившие название глобальных городов, - Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лондон, Париж, Токио - в значительной степени отражают этнический состав мирового населения. В этих мегаполисах, как и в других центрах экономического роста, иммигранты создают свои анклавы и сети, становясь постепенно их постоянным элементом. Симптоматична ситуация с заводом компании Форд в Кельне, где 75% рабочих - турки, что говорит еще об одной тенденции. Работодатели не просто предпочитают нанимать иностранную рабочую силу, но - для того, чтобы снизить издержки и облегчить процесс управления, - часто они хотят, чтобы их работники составляли единую этническую группу. Это ведет к большой концентрации и "очевидности" присутствия этнических меньшинств на Западе²⁵.

Иногда стратегия транснациональных корпораций, включающая широкое применение иностранной рабочей силы в западных отделениях, приводит к ослаблению правопорядка в этих странах, несмотря на попытки правительства контролировать приток мигрантов. Возьмем, к примеру, швейную промышленность в Париже, которая в начале 1990-х годов утратила свои позиции мирового лидера²⁶. Для того, чтобы восстановить позиции этой отрасти, была с успехом применена стратегия деления крупных компаний. Эта стратегия основывалась на разделении основных стадий процесса производства, отделении их от головной компании и передаче их в сектор неформальной экономики, где рабочая сила была представлена нелегально работающими иностранцами²⁷.

***

Сегодня трудно представить себе Запад без культурной мозаики, созданной недавними волнами возросшей миграции. Или без все растущего числа иностранцев, прибывающих из более или менее отдаленных регионов Земного шара. Однако опыт последних двух десятилетий четко показывает, что приток представителей отдаленных незападных цивилизаций может сопровождаться обострением социальных отношений или конфликтов.

Во-первых, наиболее очевидной причиной возможной напряженности может быть значительная концентрация иностранцев на относительно небольших территориях в отдельных районах страны. При том, что мировая экономика не является легко предсказуемой, чувствительность Запада к ее цикличности, особенно в условиях высоких и продолжающих расти общественных затрат (в частности, на социальную защиту населения), бросающееся в глаза присутствие иностранцев делает их легкими жертвами экономических спадов в принимающих странах. Более того, многие иммигранты не находятся под прямой защитой закона, а есть и такие, чей правовой статус не урегулирован.

Другим источником потенциальных конфликтов является постепенная адаптация иностранцев к новой среде, а также их социальная мобильность. В отличие от ранних волн иммиграции, более поздние волны состояли из людей, которые не стремились в скором времени возвращаться домой. С тех пор иностранцы уже не удовлетворяются работой любого рода. Более того, иностранцы все больше сориентированы на то, чтобы найти работу в первичном секторе рынка труда, который за последние десятилетия превратился в бастион национальной рабочей силы. И надо сказать, постепенно они достигают этой цели. Это создает впечатление вытеснения местных работников и в действительности ведет к росту конкуренции. В результате реальная заработная плата местных работников часто уменьшается.

В-третьих, иностранные рабочие в гораздо большей степени, чем местные, подвергаются эксплуатации. Среди них есть жертвы несправедливости и обмана (с которыми они обычно сталкиваются на ранних этапах своего пребывания на Западе). Многие из них были вынуждены отстаивать свои права в западных судах или перед администрацией. Они склонны объединяться в ассоциации или предъявлять коллективный протест. По мере того, как профсоюзы теряют свои позиции, мигранты становятся самостоятельным инструментом вербовки новых членов и динамичным элементом организаций.

В этом пункте мы должны также указать на традиционное презрение или неуважение по отношению к новой иммиграционной волне. Это явление имеет столь глубокие корни, что его можно заметить даже в отношениях между старшими и более молодыми поколениями внутри одной и той же этнической диаспоры.

Наконец, важную роль играют некие подспудные моменты. Хорошим примером может быть политическая риторика и лицемерие по отношению к иностранцам, особенно тем, кто прибыл извне западной цивилизации. Современные нормы корректности не позволяют произносить вслух определенные заявления, выражать некоторые мнения (такие как расовое или цивилизационное превосходство) или вносить предложения об ограничении прав мигрантов по сравнению с правами местных граждан. Это не мешает, однако, членам западных обществ дискриминировать иностранцев в уничижительной манере или проявлять по отношению к ним высокомерие. В то же время замалчивается роль, которую играют иностранцы в экономике. Другим проявлением лицемерия являются такие заявления правительств, которые призваны создать впечатление, что необходимо сократить не только приток новых иностранцев, но и численность уже прижившихся иностранцев, на фоне вполне терпимого отношения на правительственном уровне к масштабному расширению производств, основывающихся на труде иммигрантов (часто незаконном). Это приводит к глубокому замешательству как среди иностранцев, так и местного населения.

***

По всей видимости, Запад еще долгое время будет испытывать потребность в иммигрантах, представляющих различные цивилизации, а Юг, вследствие высокого демографического потенциала, будет в состоянии обеспечивать эту потребность. Растущая (и уже достаточно высокая) доля иностранцев в населении западных стран, тот факт, что они уже пустили глубокие корни (если не сказать интегрировались) в этих обществах, а также их усиливающаяся политическая и экономическая экспансия приведут к необратимому изменению - цивилизационному плюрализму западного общества, которое до сих пор оставалось гомогенным. Быстрый демографический рост стран Юга и демографический упадок Запада (Севера) создали основу для кардинального изменения демографического равновесия между западной и иными цивилизациями, а также для существенной маргинализации первой. Такой сдвиг может произойти - в соответствии с моим предположением - не только во всеобщем масштабе, то есть глобально, но фактически где угодно на Земле, включая Европу и Северную Америку - на этих двух континентах ввиду описанной выше "бескровной интервенции иммигрантов".

Это явление может иметь далеко идущие последствия, выходящие за рамки демографии. Соответственно, адекватные ответные меры - совместные действия, меры приспособления, регулирования, модификации - также будут осуществляться за пределами этой сферы.

Перевод с английского И.В. Ивахнюк

1 - В свете этого главные демографические события первой половины минувшего века представляются не столь уж захватывающими. Позорный рекорд уничтожения людей обеими тоталитарными системами - сталинизмом и фашизмом - также принадлежит к этому периоду.
2 - Она является, среди прочего, вкладом в полемику между сторонниками концепции примирения, представленной Фукуямой (Fukujama, 1992) и сторонниками антагонистической концепции, представленной Хантингтоном (Huntington, 1996).
3 - Термины "расточительное" и "сберегающее" воспроизводство заимствованы у Мухсама (Muhsam, 1979).
4 - Chesnais J.C. La transition demographique. Etapes, formes, implications economiques, Presses Universitaires de France, Paris, 1986
5 - Согласно ряду публикаций ООН, в 1885 г. численность населения стран современного Севера (Запада) составляла примерно 300 млн. чел. Эта цифра отражает состояние на начало демографического перехода. Стабилизация численности населения на уровне 1150-1200 млн. чел. должна была произойти примерно в 2000 г. Население Юга в 1950 г., который можно рассматривать как начало демографического перехода во многих странах этого региона мира, было примерно 1750 млн. чел. Стабилизация на уровне около 10300 млн., по-видимому, произойдет в первой половине 21 века (UN, 1973; 1992;1999).
6 - Kaa Dirk J. van de. The Second Demographic Transition Revisited: Theories and Expectations. Symposium on Population Change and European Society, European University Institute, Florence, 7-10 December, 1988.
7 - От "гедонизм" (философское учение, признающее целью и высшим принципом жизни наслаждение) (Прим. ред.).
8 - Автором этой концепции является Колдуэлл (Caldwell, 1982).
9 - Этот процесс исследован в работе Хейнца и Обрехта (Heintz and Obrecht, 1980).
10 - Эта концепция представлена Снуксом (Snookes, 1996). Я обращаюсь к ней прежде всего из-за простоты аргументации и наглядности по сравнению с концепцией гендерной асимметрии.
11 - Этот процесс подробно рассмотрен в работе Okolski, 1999a.
12 - Ester P, Halman L., Moor R. de (eds.) The Individualizing Society. Value Change in Europe and North America, Tilburg University Press, Tilburg, 1993
13 - Здесь я исхожу из понятия суммарного коэффициента рождаемости в поперечном анализе.
14 - Нижний предел этого уровня составляет примерно 2,1.
15 - Упомянутые страны не включают Албанию, где рождаемость, по всей видимости, также снижается.
16 - Примеры такого рода можно легко найти в монографии ООН о факторах и последствиях развития населения (UN, 1973) и в книге Окольского и Пажестка (Okolski and Pajestka, 1978).
17 - Castles S., Miller M.J. The Age of Migration. International Population Movements in the Modern World, Macmillan, Houndmills, 1993; Okolski M. Migration Pressures on Europe // In: European Populations: Unity in Diversity / D. van de Kaa et al. (eds.). Kluwer Academic Publishers, Dordrecht / Boston / London, 1999
18 - UN World Population Monitoring 1997. International Migration and Development, United Nations, New York, 1998
19 - В конце 1990-х гг. из 10 основных стран выезда 9 были странами Юга: Мексика, Филиппины, Корея, Куба, Индия, Китай, Доминиканская Республика, Ямайка и Вьетнам.
20 - Здесь следует особо оговориться по поводу Японии, где 86% временно находящихся иностранцев были из Кореи, а из остальных стран только две играли заметную роль: Китай (6%) и США (3%). В 1995 г. число стран выезда существенно возросло, вследствие этого сократилась доля Кореи. Значительную роль в притоке иностранцев в Японию, помимо Китая (16%), играли Бразилия (13%), Филиппины (5%), Перу (3%), за ними следовали Таиланд, Вьетнам и Иран.
21 - Нет необходимости давать особое определение понятию "среда". Обычно оно используется как мерило общественного богатства и инструмент для превращения его во всеобщее достояние. С некоторыми оговорками для этой цели используется показатель валового внутреннего продукта на душу населения.
22 - Лозунг "Kindr staat Inder" принадлежит Ритгерсу, председателю ХДС Германской Земли Северный Рейн-Вестфалия. Слово "Inder" (индиец) появилось из-за намерения Федеративной Республики Германии импортировать определенное количество граждан Индии (ученых-компьютерщиков) в Германию.
23 - Harris N. The New Untouchables. Immigration and the New World Worker, I.B. Tauris Publishers, London / New York, 1995, р.19
24 - там же, p. 20
25 - Waldinger R.D. (1996). Still the Promised Land. African-Americans and New Immigrants in Postindustrial New York, Harvard University Press, Cambridge Mass, 1996
26 - Участие Франции в объеме мирового экспорта продукции швейной промышленности сократилась с 6,0% в 1980 г. до 3,7% в 1994 г., уступив странам Азии и Латинской Америки, где трудовые издержки значительно ниже.
27 - Iskander N. Immigrant Workers in an Irregular Situation: the Case of the Garment Industry in Paris and its Suburbs // In: Combating the Illegal Employment of Foreign Workers, OECD, Paris, 2000