… о Лондоне и централизации в Великобритании

Шотландский референдум и его итоги привлекли внимание к некоторым фундаментальным аспектам политического устройства Великобритании. Референдум оказался интересным не только в контексте роста сепаратистских настроений в Европе, но и в контексте попыток радикального пересмотра политической географии страны. В последние несколько лет на повестку дня британской политики встал вопрос о статусе столицы, возможности ее переноса на новое место или, во всяком случае, перемещении важных политических функций за пределы Лондона и прилегающих к нему графств. При этом авторы таких предложений больше не относятся к числу откровенных маргиналов. В дискуссию вступили известные политики, ученые и архитекторы. Великобритания присоединяется к клубу развитых стран, в которых активно обсуждается возможность смены столицы, – в него уже входят Япония, Южная Корея и Тайвань.
Британский памфлетист Уильям Коббет еще в начале XIX века назвал Лондон «большой опухолью». Имя закрепилось и сегодня приобрело новую актуальность, в том числе и в связи с шотландским референдумом, который многие политические обозреватели рассматривают не столько как «шотландскую проблему», сколько как проблему столицы страны. Именно отрыв Лондона от остальных регионов в плане богатства и возможностей постоянно подпитывает как сепаратистские настроения, так и недоверие к правительству. Много говорится о том, что в политике Великобритании, в том числе в макроэкономической политике, доминируют столичные предубеждения и предрассудки, далекие от приоритетов большинства жителей страны. По мнению критиков, правительство живет в ином государстве, не в том, которым управляет. Поэтому Нил О'Брайен, консервативный публицист и советник канцлера казначейства Джорджа Осборна, назвал главную болезнь Великобритании «лондонитом», то есть доминированием Лондона во всех жизненно важных сферах страны. По словам Алекса Салмонда, первого министра Шотландии и одного из инициаторов шотландского референдума, Лондон представляет собой «темную звезду британской экономики, высасывающую из страны ресурсы, людей и энергию».
Проблема гиперцентрализации жизни в Лондоне отнюдь не нова. Хотя в Средние века значимость Лондона как-то уравновешивалась купеческими городами Норвичем и Бристолем, уже с XVII века роль Лондона для Англии росла быстрее, чем роли других европейских столиц в своих странах. Так, если население Парижа (350 тысяч человек) было лишь в 3–4 раза больше, чем население следующих по величине городов Франции, Руана и Лиона, то Лондон с его пятьюстами тысячами жителей превосходил население следующих пятидесяти английских городов, вместе взятых.
Тем не менее к XIX веку индустриальная революция позволила достичь определенного экономического баланса. Промышленность развивалась в основном на севере и на западе страны, богатство этих регионов росло. Центром и мотором английской промышленной революции стал Манчестер, а не Лондон. Однако уже в XX веке в связи с упадком промышленного производства Великобритании Лондон вновь стал прирастать за счет остальной страны. Если в 70–80-е годы прошлого столетия культурными столицами Англии справедливо считались Манчестер и Ливерпуль, то начиная с 90-х годов Лондон вернул себе лидерство. Он становится мировым финансовым центром, потеснив Нью-Йорк. Финансы выходят на передний план во многом в ущерб другим отраслям городского хозяйства.
С конца 90-х годов, вопреки обещаниям политиков, разрыв с остальной страной углублялся – в плане уровня доходов, среднего уровня образования, общего уровня богатства, динамики создания новых рабочих мест, стоимости домов и недвижимости. Эти процессы интенсифицируются в XXI веке, диспропорции растут, и столица Великобритании все больше теряет связь со страной и становится скорее частью федерации глобальных городов. В связи с этим один из обозревателей назвал Лондон «первоклассной столицей второсортной страны». Однако эта ремарка оказалась скорее остроумной, чем точной. Рост города вывел на новый уровень проблему поляризации доходов в самом Лондоне, где стоимость недвижимости и ренты становились все менее доступными для среднего класса.
Все это привело к появлению предложений о переносе столицы Великобритании. Если раньше подобные предложения исходили от членов достаточно маргинальных партий (так, в 2003 году Адам Прайс, член парламента от партии левоцентристских валлийских националистов Plaid Cymru, предложил перенести столицу в «англо-кельтский» Ливерпуль), то сегодня тема вошла в мейнстрим, и в дискуссию включились видные представители партий всего политического спектра. Лорд Адонис, лейборист, историк по образованию, предложил перенести палату лордов на север страны. Члены партии евроскептиков Ukip, близкой к тори, предложили перенести функции департамента культуры, медиа и спорта из Лондона в Манчестер. Член парламента от лейбористской партии Грэхам Стрингер выдвинул Манчестер на роль новой столицы. Его соратник по партии Джон Манн еще в 2012 году предложил перевести штаб-квартиры большинства правительственных департаментов в различные города за пределами Лондона. Некоторые сторонники единства Великобритании предложили перенести столицу в Глазго в качестве альтернативы шотландской независимости. Однако большинство участников дебатов не были столь радикальными и выбрали в качестве своих кандидатов города, расположенные в географическом или демографическом центре страны. Среди популярных кандидатов на эту роль – Бирмингем, Миддлсборо, Личфилд, Ньюкастл и Ноттингем.  
С аналогичными идеями выступили также английский архитектор Джеймс Даннет и оксфордский профессор географии Дэнни Дорлинг. 
Мотивы подобных инициатив не исчерпываются целями достижения регионального баланса сил, политическими маневрами (север – традиционная база поддержки лейбористов) и реинтеграцией Шотландии. Некоторые британские политики считают необходимым создать более сильную идентичность для собственно англичан, которая оказалась растворенной в общебританской культуре. Они выдвигают кандидатуру одного из центральных графств Англии на роль собственно английской столицы. В некоторых случаях план строительства новой столицы сопрягается с концепцией федерализации Великобритании и созданием новой федеративной столицы, отделенной от экономического центра страны, в духе других англо-саксонских стран – США, Канады, Австралии и Новой Зеландии. Практически во всех случаях акцентируется необходимость возрождения промышленного севера и запада страны. Таким образом, в противоположность многим другим странам, которые предлагают построить новую столицу на неосвоенных территориях в чистом поле, в Англии речь идет чаще о возрождении старых промышленных центров. Целью всех этих предложений также является освобождение страны от гегемонии Лондона и освобождение самого Лондона от результатов собственной гегемонии.
Дополнительные резоны сторонников этих планов опираются на тезис о необходимости создания «профессиональной столицы» и решения социальных проблем, связанных с дальнейшей поляризацией государства, – как в контексте отношений между регионами, так и внутри самого Лондона. Они считают, что эти проблемы порождаются и воспроизводятся доминированием старой столицы. Одна из таких проблем, безусловно, – рост недоверия правительству. Сторонники концепции новой столицы выражают надежду на то, что их идеи будут также способствовать окончательному освобождению от пережитков, связанных с аристократией и жесткой классовой структурой, исторически характерных для Великобритании. 
Полуаварийное состояние Вестминстерского дворца, где размещается английский парламент, также вплетается в дискуссию. Ремонт здания, возможно, займет не менее пяти лет, и сторонники переноса столицы на север считают это хорошим внешним поводом для перевода парламента в другой город, но на постоянной основе.
Альтернативные рекомендации по разрешению ситуации включают в себя программы стимулирования регионального развития, уплотнение Лондона, строительство новых районов и постепенное урезание зеленого пояса вокруг города. Однако эти меры не внушают энтузиазма, так как некоторые из них уже неоднократно и безрезультатно предлагались различными правительственными кабинетами. Тони Блэр в 1997 году сделал одним из важнейших пунктов своей избирательной программы преодоление дисбаланса между югом и севером страны. Но с тех пор разрыв между двумя частями страны по некоторым показателям почти удвоился. Ежегодный прирост населения Лондона на 100 тысяч человек создает серьезные вызовы для урбанистической инфраструктуры и, возможно, требует более радикальных подходов. 
Два вопроса оказываются тут наиболее принципиальными. Является ли нынешний статус Лондона результатом стихийных обстоятельств или же результатом сознательного политического выбора? В какой мере тип отношений между столицей и регионами поддается описанию в категориях игры с нулевой суммой? Ведь полемисты более консервативного толка настаивают на том, что богатство и высокая производительность труда Лондона субсидируют жителей отстающих регионов Великобритании, бенефициаров самого важного глобального города мира. Тем не менее сторонники более радикальных мер склонны считать, что благополучие и рост Лондона во многом происходят как раз за счет других регионов. 
До сих пор дело ограничивалось лишь переводом различных вторичных ведомств в провинциальные города (например, отделов лицензирования средств транспорта, некоторых отделов Министерства здравоохранения и налоговых ведомств, а также сотрудников BBC). Но нельзя исключить, что мы застанем конец тысячелетней истории Лондона в качестве бессменной столицы Англии. 
Здесь невольно напрашиваются аналогии с Москвой, но это тема особого разговора.

Вадим РОССМАН. «Slon.ru», 10 ноября 2014 года