Мой путь в науку

Вот! Дожила до весьма солидного юбилея, и приходится отдавать дань традиции - писать о себе. А это трудно. С одной, стороны ты будто бы все о себе знаешь, с другой - как отобрать то, что может быть интересно другим? Сначала попробую рассказать о том, как девчонка из простой семьи оказалась в науке. Может быть, это прибавит смелости и решительности робким мечтателям.

3-й курс, 1958 год

Я родилась и выросла в Полтаве - тихом, уютном городе с богатой культурной историей, окруженном плотно заселенной сельской местностью. Полтавско-киевский диалект лежит в основе украинского литературного языка. Я помню прекрасную, чистую, певучую украинскую речь (еще без мата!), на которой разговаривали в селе. Я и сама окончила украинскую школу. Моя родительская семья была самая обыкновенная: мама работала в торговле, отец погиб на войне, отчим, тоже воевавший, был бухгалтером¹. Однако и мама, и отчим часто жалели о том, что голод 1933 года и война не дали им выучиться, как хотелось. Они были отличниками в школе, но мама успела до голода окончить только 6 классов, а отчим, хотя и окончил 10-летку, но вечерне, поступил в институт, тоже на вечернее отделение, учебу прервала война. Возможно, именно родительские сетования сформировали у меня убеждение, что учиться надо как следует и долго, тогда и жизнь будет интересной.

Училась я легко, без усилий. Но чтобы попасть из провинции в науку, нужен случай, внешний толчок.

Таким толчком стала для меня школьная экскурсия в Москву в 1954 году для учеников 8-9-х классов. И тех, и других в школе было по 3 класса, примерно по 50 человек в каждом. Из этого количества нашлось всего 5 учеников, кому родители дали деньги на поездку - трудное было время. Среди счастливчиков была и я. Нас повезла школьная библиотекарша. Это была моя первая дальняя железнодорожная поездка.

Нас всех уже ошеломил только что отстроенный после войны харьковский вокзал. Мы бегали по его мраморным лестницам, не переставая удивляться высоте и блеску вокзальных залов, люстрам, кафельным облицовкам. Нам, детям войны, это казалось верхом роскоши.

Что уж говорить о Москве! Особенно о только что открытом Московском университете, сияющем всеми своими разноцветными мраморами, бархатом и шелком, скоростными лифтами, в которых сердце обрывалось и падало вниз, контрастировавшей с этими шиком и лоском строгостью аудиторий и рекреаций, уютом, удобством и тишиной библиотек. Я сразу решила, что получу золотую медаль и приеду сюда учиться. А чтобы не было пути к отступлению, объявила об этом всей группе, которая дружно обозвала меня задавакой. Я и родителям по приезде сказала о своем решении, но поскольку впереди были еще 2 года школы, мама спокойно резюмировала: "Видно будет".

Однако мое решение было твердым. Когда по окончании школы родители спросили, куда я хочу поступать, я искренне удивилась: "Как куда? В Московский университет!" Мама стала возражать: "Хотя бы поступить в Полтаве!". Конкурсы в то время были бешеными. Мой ответ был дерзким: "Если мне не дадите денег на дорогу, я, конечно, никуда не уеду, но знайте, что я всегда буду упрекать вас в том, что вы не дали мне выучиться там, где я хотела!". "Бог с тобой", - сказала мама и расплакалась. До сих пор мне стыдно за эти ее слезы.

На октябрьской демонстрации, 1956 год (1 курс)

Тем не менее, в 1956 году я оказалась студенткой географического факультета МГУ. Праздник в душе, удивление, что все получилось и мечты сбылись, продолжались недолго. Разница с москвичами почувствовалась скоро, пришлось заниматься много. Многих слов из лекций я никогда не слышала, и первая книга, которую я купила, был "Словарь иностранных слов", 1955 года издания. Такой же словарь я послала в подарок своей закадычной подружке в Харьков, где она поступила в политехнический. Она потом спросила: "Откуда ты знала?". Откуда я знала…

Московский университет тех лет - это не только учеба, но и насыщенная интересная жизнь круглый год, огромные возможности для отдыха. Интереснейшие экспедиции - только выбирай. У меня это Памир - 3-х месячная работа в экспедиции Международного геофизического года на 4-х километровой высоте, на стыке границ СССР, Китая и Афганистана. До сих пор этот маршрут - от Оша до Мургаба и дальше - часто зримо разворачивает передо мной свою контрастную пейзажную ленту. Столько с тех пор езжено еще дальше, видено мест гораздо живописней, а поди ж ты, впечатления от этой поездки ничто не перебило. Как и память о ней. Кажется, помню каждый поворот, каждый перевал, каждую реку. Много позже у меня была возможность повторить этот путь, но я побоялась - вдруг дубль окажется лишь бледным подобием. Памирская экспедиция была после 2-го курса.

Памир, машина не заводится, 1958 год	Озеро Кару-Куль (Памир), утро, восход, 1958 год
Наш лагерь на Памире, 1958 год

Затем Сибирь - Новосибирск, Красноярск, Минусинская котловина - ее города и поселки: разные организации, рудники, колхозы, совхозы. И везде ты один и постоянная боязнь попасть впросак, и… ножками, ножками. Встречалось на этом пути много интереснейших людей, и сокрытые страницы недавней истории собственной страны обрушивались на тебя трагическим грохотом - Сибирь недаром была исконным местом ссылки, а помилованные к тому времени узники 1937 года были рассеяны всюду - только поинтересуйся и слушай.

В створе будущей плотины Красноярской ГЭС, 1959 год. М.Я. Сонин, Ж.А., В.Я. Чураков, В.И. Переведенцев

За это непосредственное знакомство с жизнью должна благодарить Льва Всеволодовича Стародубского, заведовавшего сектором трудовых ресурсов недавно тогда открытого Института экономики и организации промышленного производства в Новосибирске, где я и несколько моих сокурсников проходили практику. Мы должны были составлять балансы трудовых ресурсов городов и сельских районов. Кредо Льва Всеволодовича было отправлять студентов в одиночку, только тогда, он полагал, они научатся самостоятельности. Студенты были рассеяны не слишком далеко друг от друга, но в разных местах, и каждый отвечал за свой "объект". Во всяком случае, полученного тогда опыта работы без опеки, включая необходимость отвечать самому за каждую цифру отчета (а приемщик он был строгий!), хватило на всю жизнь.

После первого выступления на конференции. Красноярск, 1959 (4 курс) Ж.А. Зайончковская, Л.В. Стародубский, В.Я. Чураков

Вначале я не очень ясно представляла, кем могу работать после окончания университета. Учитель - ясно, другое (тем более наука!) - весьма смутно.

Первым моим учителем, пробудившим интерес к научному анализу, а попутно к миграции, был мой будущий муж - Виктор Иванович Переведенцев. Он был первым, кто "открыл" миграционные статистические таблицы (форму 1). В ходе дипломной практики, изучая на Алтае результаты переселений на целинные земли, в Барнауле он случайно наткнулся на эти таблицы и, что называется, "загорелся". Потом в Москве Виктор Иванович выписал их прорву, по всем областям Западной Сибири за несколько лет. И я, второкурсница, помогала ему их обсчитывать для дипломной работы. Его научный руководитель Сергей Александрович Ковалев с сомнением отнесся к итоговому результату диплома - о том, что из Сибири народ уезжает - и отдал работу в спецхран.

1958, с В.И. Переведенцевым, набережная Москвы-реки

Я училась тогда на кафедре климатологии. В.И. же считал, что ничего нет интереснее человека - почему он живет там, где живет, почему так живет и занимается именно тем, чем занимается и т.п. Под его постоянным напором я сменила кафедру, перейдя на экономическую географию СССР и избрав специализацией географию населения. Поэтому Сергей Александрович был и моим учителем - внимательным, педантичным, лично читающим каждую строчку студенческих опусов, часто казавшийся скучным, но как загорались его глаза и озарялось лицо, когда он натыкался на что-то интересное: "ну, молодец! ну, молодец!" И ты был уверен, что-то там удалось. Сергей Александрович и дальше следил за моей работой, и если при встрече он говорил: "Интересно, интересно", - невидимые крылышки за спиной начинали шевелиться. Памятуя это окрыляющее воздействие залуженной похвалы (а незаслуженная была не в правилах С.А.), и я стараюсь в отзывах прежде всего отмечать удачи, и ради них готова закрыть глаза на многие недочеты.

Среди главных своих учителей мне посчастливилось иметь Михаила Яковлевича Сонина - самого известного в СССР специалиста по трудовым ресурсам, у которого был большой опыт работы в Госплане СССР. Михаил Яковлевич был смелым, открытым человеком, отстаивал реальный, трезвый взгляд на действительность. У нас он читал лишь короткий факультатив. Говорил, например: "Ты что же думаешь, у нас и в самом деле нет безработицы? Она есть, ее необходимо признать, и социализм здесь ни при чем". В середине 50-х как раз горячо обсуждался проект Н.С. Хрущева догнать и перегнать Америку за 20 лет. М.Я. скептически относился к проекту, но, естественно, выражал свое отношение осторожно. Меня, под видом своей секретарши и с наказом ни в коем случае не открывать рот, М.Я. несколько раз брал на узкие обсуждения хрущевского проекта в отделе труда Госплана. Эти 2 или 3 заседания, на которых мне повезло побывать и где о ситуации в стране говорилось без обиняков, вне надоевшего контекста о превосходстве социализма над капитализмом, стали для меня настоящей академией, резко расширив представления не только об истинном положении в стране, но и о правильных векторах его анализа. Кроме того, я, что называется, лицом к лицу увидела важных государственных людей и поняла, что не боги горшки обжигают. И это тоже был весьма поучительный урок.

Все мои самостоятельные студенческие работы были по миграции, т.к. я уже знала, что такое статистика и как ее обрабатывать. Курсовая 3-го курса была по Москве и тоже попала в спецхран, т.к. обнаружилось, что недавно принятые меры по ограничению прописки в городе не дали ожидаемого эффекта - через год поток людей в столицу возобновился в еще больших размерах.

Работа 4-го курса представляла практически монографическое исследование формирования населения молодого, изолированно расположенного поселка при молибденовом комбинате в Хакасии.

Та еще школа! Первыми рабочими в этом поселке были зеки и условно освобожденные, затем к ним прибавились "бандеровцы". К 1959 году, когда я собирала свой материал, уже все утихомирилось, комбинат был в передовиках, работал в полную мощь. Едва ли не главным потоком оказалось движение реабилитированных "бандеровцев" сначала на Западную Украину, а затем обратно в поселок! И потоки были равновелики. Как рассказывали люди, на родине остались только те, кто смог заплатить, бедным же не нашлось там места. Они предпочли вернуться назад, в Сибирь, где у них уже были какой-никакой домишко и хозяйство.

С В.И. Переведенцевым, 1959 год, в тайге под Красноярском

Дипломная работа была посвящена подробному анализу миграции населения Красноярского края, в разрезе городов и районов. Впоследствии, в 1964 году, она была опубликована почти в первозданном виде в Новосибирске совместно с В.И. Переведенцевым, который более опытной рукой навел на нее некоторый глянец.

И здесь не обошлось без своеобразных уроков. Руководителем управления переселения в Красноярском крайисполкоме оказался человек с пятым (!) номером комсомольского билета, Иван Илларионович Штромило. Мы с ним очень подружились, несмотря на его уже весьма пожилой возраст, - марка Московского университета значила тогда очень много! Уж он мне и порассказал! История его жизни очень симптоматична. Самоучка, обученный внуком декабриста. В 1917 году участвовал в штурме Зимнего, член первой комсомольской ячейки. Не стал делать политическую карьеру, а вернулся в Сибирь - горел желанием поработать в знаменитых архивах красноярских острогов и написать историю Сибири. За это и поплатился, отмотав полный срок по 1937 году. Рукопись книги, написанная вместе с новосибирским профессором, была изъята и уничтожена, заодно уничтожены и некоторые архивы в острогах, профессор расстрелян. Я была потрясена уже этой историей, но еще более тем, что первая комсомольская организация была почти полностью разгромлена в 1937 году. Уцелел только Иван Илларионович и его товарищ с третьим номером билета, тоже отсидевший по полной. Иван Илларионович был откровенно рад, что кто-то заинтересовался миграцией населения Красноярского края и, демонстрируя широту своей натуры, зажег мне зеленый свет - мне без проволочек давали все материалы, которые я просила. Впоследствии книжку по Красноярскому краю я отнесла ему домой. Он уже не работал, плохо владел собой, плакал, как говорил, от радости…

МГУ я окончила с рекомендацией в аспирантуру. Однако я твердо решила - этому не бывать, и порвала эту "рекомендацию", никому не показав. Аспиранты казались мне какими-то заморенными, вялыми, изнуренными. Я относила это на счет утомительной учебы, а то, что у многих из них уже есть дети и семейные заботы, мне и в голову не приходило. Во всяком случае, у меня не было никакого желания пополнять унылое аспирантское племя. За эту недальновидность и наивность (не помогли и увещевания В.И.) пришлось потом поплатиться потерянным временем. Ведь сразу после МГУ я играючи могла бы сдать в Новосибирске кандидатские экзамены, а спустя 2 года и родив дочку, уже многое подзабыла.

В итоге: по окончании университета я ощущала себя весьма уверенно - сложившимся специалистом, навсегда отравившимся научной аналитикой, пусть и несколько амбициозным, самоуверенным. Но ведь молодость без этих атрибутов редко обходится. Не скажу, что путь в науку был тернист, но точно - потрясающе интересен.

Формально университет был окончен, но трудовые университеты были впереди. Об этом в следующий раз.

1 - Воспоминания о детстве Ж.А. см.: Блики войны (Полтавская область, Рыбцы и Полтава) / Оккупированное детство: Воспоминания тех, кто в годы войны еще не умел писать / cост. Н. Поболь, П. Полян; - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. с. 117-148