Иммиграция в повестке дня публичной политики

И.С. Семененко¹
(Опубликовано в: Иммиграционный вызов в начале ХХI века: миграции в глобализирующемся мире. Москва: Изд-во ИВИ РАН, 2011)

На глазах находящегося сегодня в зените социальной и политической  активности поколения повестка дня публичной политики претерпела кардинальные изменения. На первый план в условиях глобализации вышли проблемы, решение которых не может сводиться к регулированию в рамках национальных границ. Экология и изменения климата, истощение ресурсов обеспечения жизнедеятельности человека, бедность за пределами ареала проживания «золотого миллиарда», демографический спад и тупики  потребительского общества в самих этих странах ярко высветили те «пределы роста», которые предсказывали авторы знаменитого одноименного доклада Римскому клубу еще в начале 1970-х гг.

Развитые страны перед вызовами интеграции инокультурных сообществ

В этом сплетении природных и цивилизационных факторов центральное место занял комплекс проблем, порожденных движением потоков людей из бедной части мира в страны с более высоким уровнем жизни. Значительная часть этого потока имеет ярко выраженный инокультурный по отношению к принимающим национально-государственным сообществам характер. Это порождает трудности во взаимодействии в публичной сфере и на уровне бытового межличностного общения. Сегодня вопросы, связанные с регулированием иммиграции и с попытками найти оптимальные для развития принимающих стран возможности «подпитки» своих экономик,  прочно удерживают лидирующие позиции в ряду тем, будоражащих население Запада -  и его политическую элиту, и государственную бюрократию, и бизнес, и простого обывателя.

Для отправляющих сообществ эмиграция уже давно стала значимым, а в ряде случаев – и жизненно важным источником обеспечения их собственного развития – будь то за счет вливаний заработанных за рубежом средств, привлечения зарубежных инвестиций или прямого лоббирования их интересов. Мигранты могут способствовать распространению демократических ценностей, привнося в отправляющие сообщества – непосредственно или опосредованно, через контакт с оставшимися на родине близкими людьми, новые модели поведения. Как показывают социологические исследования, они проявляют  большую толерантность и политическую активность в собственном поведении и оказывают влияние на модели поведения в публичной сфере окружающих их людей². Диаспоральные (в терминологии ООН – транснациональные) сообщества мигрантов могут способствовать и экономическому и социальному развитию своих стран путем передачи передовых технологий, развития местных сообществ, где живут их семьи, научных сетей и предпринимательства³.  Но для «отдающих» стран эмиграция - это и источник проблем, связанных с «утечкой мозгов» и усугублением зависимости от внешних источников развития.

В повестке дня публичной политики⁴ в принимающих странах стоит вопрос о путях регулирования притока иммигрантов, его совместимости с европейскими нормами соблюдения прав человека. Но он вплетен в комплекс проблем и противоречий, порожденных трудностями интеграции в принимающее сообщество вновь прибывших и тех, кто, даже получив статус гражданина, так и не преодолел социокультурный разрыв с принимающим сообществом. Особое место в этом ряду занимают проблемы нелегальной иммиграции. Остро стоит вопрос и о привлечении и «удержании» высоко квалифицированных специалистов тех профессий (например, в области компьютерных технологий или, в ряде стран, квалифицированного среднего медицинского персонала), потребности в которых национальные экономики в той или иной степени не удовлетворяют.

Отток квалифицированных специалистов в более привлекательные с точки зрения экономических условий и социальных гарантий страны в пределах самого развитого мира ставит отдающие страны перед новыми вызовами. Зачастую решающим фактором в мотивации выбора в пользу другой страны оказываются большие возможности для самореализации, но за ним встает  вопрос о перспективах развития страны, которая теряет привлекательность для  тех, кто имеет возможность выбирать. Ослабление значимости национальной идентичности в системе самоидентификации человека ХХI века ставит вопрос о поиске новых инструментов публичной политики в тех сферах, которые оказывают непосредственное влияние на социальное самочувствие национального сообщества, и о пересмотре самого понимания «национального». Миграция и ее политические и социокультурные последствия – в числе первых проблем в этом ряду.

Иммиграция, будучи необходимым ресурсом экономического развития, порождает такие вызовы для принимающих стран, которые сегодня рассматриваются значительной частью общественного мнения и политической элиты как угрозы их социальной стабильности и национальной идентичности. Серьезность связанных с инокультурной миграцией рисков усугубляется распространением антизападных настроений в исламском мире и ростом обеспокоенности самого Запада "исламской угрозой". Вопрос о перспективах интеграции в западные общества людей, принадлежащих иной цивилизационной традиции, превратился сегодня в один из ключевых в политической повестке дня. От успешного решения проблем регулирования иммиграции и создания эффективных механизмов интеграции мигрантов и их потомков во многом зависит обеспечение жизнеспособности западной демократии и поддержание преемственности европейской цивилизационной традиции.

Все большую значимость приобретает качество политического дискурса по комплексу проблем миграции и интеграции. Ни одна из влиятельных политических сил не может позволить себе сегодня обойти стороной такую ключевую тему, как значение иммиграции для обеспечения национального развития. Приоритеты и оптимальные пути регулирования иммиграции и интеграции мигрантов – предмет острой дискуссии в высших эшелонах власти и оппозиции во всех без исключения развитых странах. Антииммиграционные настроения доминируют на крайне правом фланге политического спектра и используются правыми как действенное средство мобилизации политической поддержки несогласных с правительственной политикой в этой сфере. То влияние на общественное мнение, которое оказывает характер отражения этой дискуссии в средствах массовой информации и в научных разработках, также не стоит недооценивать. Так, в Великобритании проблемы национальной идентичности и культурного разнообразия стали одним из магистральных направлений исследований научного и экспертного сообщества. По оценкам коллег из лондонского Института исследований публичной политики (Institute for Public Policy Research), высказанным автору в ходе обмена мнениями по проблемам иммиграции и интеграции иммигрантов в принимающее сообщество, результаты экспертно-аналитической деятельности этого научного центра широко доступны и востребованы в общественно-политической дискуссии.

Хотелось бы надеяться, что и российское научное сообщество сможет внести заметный вклад в обсуждение проблем и оценку перспектив иммиграции для России и, особенно,  в формирование направленности государственной политики в этой сфере. Тем более что Федеральная миграционная служба РФ планирует, как сообщалось весной 2010 г.,  создать особое подразделение для организации работы по интеграции иностранных мигрантов. В частности, речь идет о создании учебных центров в странах, из которых в Россию прибывают основные потоки трудовых мигрантов, и о работе по подбору для них работодателя⁵. Сама потребность в мерах по интеграции мигрантов, причем разного характера - для временно прибывающих на заработки и для тех, кто стремится остаться в России, только начинает осознаваться в российском обществе. В повестке дня публичной политики эта тема  занимает место, которое не отвечает масштабам и нынешних и, тем более, потенциальных проблем, источником которых она является. Это рост ксенофобии и бытового национализма, а также появление анклавов занятости для трудовых мигрантов из ближнего зарубежья, консолидированных по этническому признаку. Тем более важными представляются анализ накопленного в развитых странах опыта и оценка перспектив, касающихся становления моделей регулирования и направлений их корректировки.

Иммиграция с инокультурным лицом

Общая численность международных мигрантов⁶ составила в 2005 г. 191 млн. человек: 115 миллионов мигрантов проживали в развитых странах, 75 миллионов — в развивающихся странах. С 1990 по 2005 год на страны с высоким уровнем дохода (как развитые, так и развивающиеся) пришелся наибольший прирост численности международных мигрантов (41 миллион человек⁷). По оценкам экспертов ООН, к 2010 г. численность международных мигрантов подойдет к отметке 214 млн. человек⁸.

На развитые страны приходится около 60% этого числа (одна треть – на Европу). В ряду развитых стран Австралия и Северная Америка (а среди малых стран Европы – Люксембург, принимающий наибольшее число временных трудовых мигрантов, и Швейцария – лидер по доле мигрантов в постоянном населении)  прочно удерживают лидерство по объемам принимаемых миграционных потоков. В Западной Европе удельный вес мигрантов первого поколения в ее населении колеблется от 2 до 8–10%, а с учетом граждан, имеющих одного родителя-иностранца (и, соответственно, автоматически получающих гражданство), достигает 15–20%. Доля иностранцев в населении продолжает расти в большинстве западных государств.

Таблица 1. Доля иностранцев в населении развитых стран, % (данные по учтенной миграции)

¹ 1990. ² 1999. ³Доля лиц, родившихся за границей. ⁴ 1991. ⁵ 2001.

Составлено по: OECD Yearbook 2005.

Поликультурными и иммиграционными стали все развитые страны, за исключением разве что Исландии. К первой их группе относятся бывшие метрополии (Великобритания, Голландия, Франция), принимавшие на протяжении всего ХХ в. людей, прибывавших из колоний в поисках работы. Ко второй – страны традиционной трудовой иммиграции (Австрия, Бельгия, Дания, Люксембург, Германия, Швеция), ориентировавшиеся на временный прием работников-мигрантов. К третьей –  государства, сами до недавнего времени остававшиеся поставщиками дешевой рабочей силы. Так, в 80-е годы иммиграционными стали Италия, Испания, Португалия и Греция, а в следующем десятилетии – Финляндия и Ирландия. Перспектива превратиться в четвертую группу реципиентов миграции стоит перед странами ЦВЕ, но сегодня они в основном экспортируют человеческий капитал в Западную Европу. Центрами притяжения трудовой миграции давно являются и богатые страны Персидского залива, и «азиатские тигры» (лидирует Сингапур). Вместе с тем, хотя приток иностранной рабочей силы служит важным источником пополнения трудовых ресурсов развитого мира, "устойчивая динамика иммиграции свидетельствует о том, что она стала автономным, мало зависимым от хозяйственной конъюнктуры процессом"⁹.

Однако приведенные (хотя и весьма впечатляющие) цифры не дают исчерпывающего представления о масштабах и характере проблем для развитого мира. Официальная статистика обманчива. Она не учитывает не только нелегальных приезжих, но и иммигрантов второго и третьего поколения. Значительная их часть являются полноправными с точки зрения правового статуса гражданами, и их этническая принадлежность не фиксируется в переписях населения. Более реальный этнический облик государств, принимающих мигрантов, рисует социальная статистика (заключенные в тюрьмах, пациенты больниц), где таковая имеется. Но сколько-нибудь достоверная картина формирования инокультурных сообществ только начинает складываться в результате целенаправленных усилий экспертов-аналитиков. Так, в Голландии общая численность мигрантов в первом поколении и тех, у кого один из родителей – иностранного происхождения, превышает сегодня 16-17%, а в крупных городах доля инокультурного населения заметно выше этого уровня. Так, городом с инокультурным лицом уже стал, например, Роттердам. То же можно сказать и о многих районах британской столицы. Более трети (37%) жителей канадского Ванкувера, согласно данным последней переписи, – неевропейского происхождения¹⁰. Хотя общины инокультурных мигрантов компактно складывались в первую очередь в традиционных странах иммиграции и в бывших метрополиях на протяжении нескольких поколений, в последние годы проблемы интеграции таких групп приобрели особую остроту во всех развитых странах. Сказывается эффект критической массы мигрантов и беженцев, который активно обсуждается в средствах массовой информации.

Речь идет не столько о численности инокультурного слоя в составе принимающих сообществ. Проблемы, связанные с конкретными случаями нарушения мигрантами правил общежития, социальной поддержки за счет налогоплательщика или, напротив, ущемления их прав, превращаются в массовом сознании в угрожающие фантомы. В публичной политике отношения к миграции уже стало оселком политического размежевания, своего рода лакмусовой бумажкой, выявляющей идейные ориентации публичных политиков и политических партий. Так, британские выборы 2010 г. выявили особую позицию либеральных демократов. Лидер «третьей силы» британского политического ландшафта Н. Клегг во время публичных дебатов настаивал на необходимости более жесткого контроля за въездом и пребыванием в стране по временным разрешениям; система мер по ужесточению контроля была изложена в предвыборном партийном манифесте¹¹. Предложения вызвали бурную полемику и обвинения в наступлении на права человека. Но общественного консенсуса по проблеме регулирования в британском обществе нет, а поддержка крайне правой Британской национальной партии на последних выборах в Европарламент (2% голосов) свидетельствует о росте радикальных настроений вокруг иммиграционной проблемы в стране, которая традиционно была центром притяжения инокультурных иммигрантов из бывших колоний.

В основном речь идет о группах иной по сравнению с европейской христианской традицией цивилизационной принадлежности. Трудности интеграции связывают сегодня в первую очередь с притоком в развитые страны миллионов мусульман. Они образуют в крупных европейских городах компактные сообщества, консолидированные исламским вероисповеданием и предписываемым им нормами поведения,  хотя и придерживающиеся его различных толков. Ислам стал второй по числу приверженцев религией европейского континента. Численность проживающих в Европе мусульман уже превысила население таких стран, как Финляндия, Дания и Ирландия вместе взятых, и составляет, по приблизительным оценкам, 15–20 млн. Наиболее значительна их доля в населении Франции, Голландии, Германии и Австрии.

Таблица 2. Численность населения европейских стран и его  мусульманской части, тыс. человек

¹ Оценки первой половины 2000-х годов. Отсутствие точных статистических данных связано с тем, что в рамках официальных переписей соответствующие сведения не собираются, нелегальная иммиграция вносит в эту картину дополнительные коррективы.  

Источник: Dittrich M. Muslims in Europe: Addressing the Challenges of Radicalization // European Policy Centre Working Paper. 2006. № 23 (www.theepc.be).

Мусульманский мир стал основным источником трудовой и гуманитарной миграции последнего поколения. В результате в принимающих странах сформировались сообщества иной культурной и цивилизационной ориентации. Ислам для значительной части новых мигрантов – не только религия, но и другая, зачастую несовместимая с западной система ценностей. Такое конфликтное восприятие "своей" культуры в "чуждом" мире поддерживает существование закрытых общин, которые выпадают из социального и правового поля принимающего государства (даже если по формальным признакам их члены – "обычные" граждане). Именно как иная по сравнению с привычной для Европы система правовых норм, этических ориентиров и культовых практик ислам воспринимается сегодня и в западном обществе. Регламентированный образ жизни, облеченный в религиозные формы, непривычные модели поведения и незнакомое мировоззрение возводят стену непонимания и отчуждения между "большинством" и "иным" мусульманским населением и в иммиграционных странах за океаном, и, особенно, в секулярной Европе. Неудивительно поэтому, что столь устойчивым в Европе остается, например, и негативное восприятие цыган (roma)¹², в то время как расовые признаки в основном перестали, несмотря на пережитки бытового расизма, играть роль главного фактора размежевания на "своих" и "чужих". Полемика вокруг действий французских властей по возвращению цыган на «историческую родину» на основе выплаты денежных компенсаций высветила спорность избранного во Франции похода: при этом в острой публичной дискуссии, развернувшейся летом 2010 г., и сторонники, и противники такого рода «стимулирующих инициатив» апеллировали к нарушению прав человека.

Размывание ценностных и духовных ориентиров самих принимающих сообществ оказывается другим важнейшим препятствием на пути к налаживанию взаимодействия с инокультурными группами. Общечеловеческие ценности не создают достаточно прочной основы для социального сплочения национального сообщества и для реализации долгосрочного проекта его развития. Наступление информационного общества меняет не только привычные ориентиры, но и социальные и культурные механизмы поддержания идентичности. Отличительными чертами индивидуальной и (применительно к западному обществу) групповой идентичности оказываются динамизм, аморфность и неустойчивость. В результате воспроизводится состояние атомизированного социума. Тем более проблематичным становится включение в его состав инокультурных групп, имеющих устойчивые ценностные установки. Преодоление социального отчуждения оказывается необходимым условием для налаживания межкультурного диалога. Но не менее важно его ценностное наполнение: оно создает основу для диалог культур, религий и традиций.

Такой диалог предполагает взаимодействие как на межличностном уровне, так и на уровне структур гражданского общества и государства. Авторы доклада о новых иммигрантских сообществах в Великобритании, взяв за точку отсчета 1990 г. (когда в условиях окончания "холодной войны" происходили заметные изменения в географии миграционных потоков), пришли к выводу: укоренившиеся представления о происхождении, характеристиках и социально-экономическом поведении иммигрантов требуют серьезного пересмотра¹³ и соответствующей корректировки правового поля и практической политики. На территории этой и других стран Европы идет процесс консолидации и фрагментации инокультурных сообществ и групп, в первую очередь в среде иммигрантов-мусульман. Различные общины отличают  разные религиозные практики,  нормы бытового поведения,  степень открытости по отношению к принимающему сообществу и готовности взаимодействовать с ним. Кроме того, наряду с приезжими, которые стремятся остаться, в последние годы стабильно растет число тех, кто прибывает в развитые страны в поисках временной работы и вовсе не нацелен на глубокую интеграцию в принимающее сообщество. Особые трудности возникают из-за роста численности нелегальных мигрантов – тех, кто не имеет узаконенного статуса пребывания (10–15 % живущих в Европе мигрантов)¹⁴. Они выполняют низкооплачиваемую работу в строительстве, на сезонных работах и в сфере услуг, но сами практически не имеют доступа к социальным услугам, создавая очаги неблагополучия в своей среде обитания. Очень динамичную группу составляют иностранные студенты: только в ЕС численность студентов из третьих стран превышает сегодня 750 тыс. Для таких стран, как Ирландия или Новая Зеландия, обучение иностранных студентов стало важной отраслью национальной экономики.

Каждая из таких групп требует адресной политики и дифференцированного подхода к решению проблем включения в принимающее сообщество¹⁵. Хотя уровень безработицы среди приезжих и их детей стабильно и зачастую многократно превышает среднеевропейский, поток трудовой миграции не иссякает. Многие (вынужденно, но нередко - и в силу сознательного выбора) живут на социальные пособия. Это не только увеличивает давление на социальную сферу: растет опасность радикализации публичной дискуссии, взаимных обвинений в иждивенчестве и ущемлении прав на социальные гарантии государства и дискриминации в социальной сфере. В то же время показатели рождаемости в этих группах в несколько раз выше, и прирост населения в развитых странах идет в первую очередь за счет мигрантов и их потомства. Задача использовать миграцию для решения проблем национального развития становится приоритетом государственной политики многих европейских стран¹⁶.

Но на пути к этой цели встает целый комплекс новых проблем. Интеграция инокультурного населения невозможна без мобилизации ресурсов социального государства, а продвижение на этом направлении напрямую связано с решением проблем бедности. Встает вопрос о выработке механизмов социальной адаптации, в том числе к таким устойчивым политическим институтам, как гражданское и правовое сознание. Ощущается острая потребность в развитии новых форм социальной коммуникации в публичной сфере. Как такие адаптационные механизмы коррелируют с культурной идентичностью новых граждан, ориентированной на иные, характерные для традиционного общества формы взаимодействия?

Поиски путей, нацеленных не только на реализацию прав человека, но и равных возможностей независимо от расовой, этнической, религиозной и гендерной принадлежности, которые шли в Европе на исходе минувшего столетия, привели к накоплению представлявшегося неисчерпаемым потенциала толерантности. По этим показателям еще в 90-е годы лидировали Нидерланды, Дания и Швеция¹⁷, в то время как страны Южной Европы отличал заметно более низкий уровень терпимости к непривычным моделям поведения и чужим традициям. Убийство праворадикального политика П. Фортейна и режиссера Т. Ван Гога в Нидерландах и так называемый карикатурный скандал, разразившийся в мире в начале 2006 г., показали хрупкость достигнутого равновесия. В центре общественной дискуссии оказались проблемы взаимодействия с мусульманскими общинами и поиски ответов на те вызовы (реальные или мнимые), которые несет Европе быстрое распространение ислама – религии большинства принимаемых европейскими странами мигрантов. Вокруг строительства мечетей то тут, то там вспыхивают ожесточенные споры, и самые толерантные общества оказываются перед болезненным выбором дискриминации  одних или попрания права других на сохранение этнокультурного ландшафта районов и целых городов.

"Старая" Европа не выдерживает груза тех испытаний и противоречий, которые порождает зачастую бездумное применение принципов политкорректности. Упорядочение миграционной политики и выработка эффективных путей интеграции инокультурных сообществ, сложившихся в принимающих странах, стали насущными вопросами текущей политической повестки дня.

Национальное государство: опыт мультикультурного общежития

Масштабы порожденных миграцией вызовов оказались во многом непредсказуемыми, хотя вряд ли их можно назвать неожиданными. Определенный опыт разрешения этносоциальных противоречий накоплен в тех странах, где компактно проживают автохтонные этнические меньшинства. Рост этнонациональной конфликтности на протяжении последних десятилетий ХХ в. стимулировал поиски урегулирования отношений между большинством и меньшинствами, претендовавшими на политическую и культурную автономию. Создание механизмов частичной реализации таких притязаний принесло ощутимые, хотя и ограниченные результаты. К концу истекшего столетия были достигнуты политические договоренности в Северной Ирландии, сформированы институты поддержания культурной автономии вкупе с большей или меньшей степенью политического самоуправления в Шотландии и в Уэльсе, в Стране басков и в Каталонии, в бельгийских провинциях, на Корсике, в франкофонном Квебеке в Канаде. При этом важнейшим фактором политической мобилизации автохтонных меньшинств стали требования сохранения их языка и культурных традиций (особенно в Уэльсе и во французской Бретани, а также на севере Финляндии, Норвегии и Швеции – в районах проживания коренного народа саамов). Снижение накала в противостоянии "наций без государства"¹⁸- этнических меньшинств в составе национальных политических сообществ - и национального государства наблюдалось именно в последнее десятилетие, хотя этот процесс шел не без серьезных сбоев. Такой переход противостояния в фазу диалога (а конфликта – в тлеющую форму) можно рассматривать как позитивный итог межэлитных договоренностей. В результате достигнутых политических соглашений были запущены компенсаторные механизмы поддержания этнической идентичности. Их функционирование обеспечивалось на основе признания языка, культурных практик, форм социальной и политической самоорганизации различных, но принадлежавших одной цивилизационной традиции этнических сообществ.

Однако любая дестабилизация этого хрупкого равновесия вызывает новую волну конфликтности: резкое обострение политических противоречий между автохтонными сообществами в составе Бельгии и неутихающие призывы к политической независимости Каталонии и страны Басков в Испании свидетельствуют о том, что национальное государство не рассматривается как непреходящая ценность современной демократии значительной частью его граждан. Десятилетний опыт передачи полномочий Шотландии и Уэльсу повлек изменения механизмов перераспределения бюджетного финансирования  и вызвал волну общественной критики в Англии, значительная часть населения которой увидела ущемление своих прав в пользу других субъектов Соединенного Королевства. Растет поддержка идеи создания здесь отдельного органа законодательной власти, аналитики видят в этом реакцию на попытки политической элиты закрыть глаза на интересы большинства¹⁹. В публичной дискуссии от его имени выступают радикальные политические силы, в результате ощутимо растет и поддержка партий правого политического спектра.

Эти сдвиги совпали с подъемом этносоциальной напряженности, вызванной нарастанием нерешенных проблем интеграции в западные национальные общности мигрантов иной, незападной цивилизационной принадлежности. Гражданское и политическое участие тех, кто не отождествляет себя с европейской культурной традицией, сталкивается с серьезными ограничениями, укорененными и в субъективном восприятии "иных" со стороны принимающего сообщества, и в инерции самой традиции. Для одних мигрантов "кросскультурная" (то есть вбирающая элементы разных культурных традиций и "сплавляющая" их) идентичность становится сознательным выбором, формой адаптации к жизни в новой культурной среде. Но для многих других ценности западного сообщества остаются небезусловными, а нередко – и неприемлемыми, и они не только не стремятся "раствориться" в западном мире, но всячески подчеркивают намерение поддерживать собственную самобытность. Неизбежным следствием культурного обособления оказывается социальная маргинализация. Вместе с тем далеко не все иммигранты готовы мириться с положением на социальной  периферии принимающего сообщества.

Известно, что демократические институты эффективно функционируют на основе "общественного договора", важными элементами которого являются взаимное доверие и взаимные обязательства участников. И в этом смысле "вторжение в общество новых членов, въезд иммигрантов, изменение гражданского состава населения являются вызовом демократии", на который нужно срочно искать ответ. Потому что "точное содержание взаимопонимания, основы взаимодоверия и форма взаимных обязательств – все теперь подлежит пересмотру"²⁰. Вопрос о том, как преодолеть гражданскую и социальную исключенность тех, кто ориентирован на иную культурную традицию, остро встал перед современным государством в условиях фрагментации социального и культурного опыта человека и того "ослабления социального поля", которое известный французский социолог А. Турен считает "самой яркой чертой современности"²¹. Национальный вопрос (в смысле значимости ценностей нации-государства и их соотнесении с ценностями сообщества, группы, индивида) возвратился в общественный дискурс в форме дебатов об идентичности²². Само содержание национальной идентичности подвергается глубокому переосмыслению в глобализирующемся мире, где, по выражению З. Баумана, "те, кто может себе это позволить, живут исключительно во времени. Те, кто не может, обитают в пространстве. Для первых пространство не имеет значения. При этом вторые изо всех сил борются за то, чтобы сделать его значимым"²³. Сама способность больших сообществ воспринимать повестку дня национального развития оказывается под вопросом. В этих условиях размывание коллективной идентичности в ее значимых для национального сообщества измерениях становится вызовом развитию национального сообщества²⁴.

Государство в этих условиях оказывается не единственной, а зачастую и не главной референтной системой идентификации личности. В многосоставном, по А. Лейпхарту, обществе²⁵, сама нация становится многосоставной и поликультурной. В результате национальная идентификация нередко подменяется этнической, поскольку с этнической идентичностью связываются более определенные и, главное, более устойчивые культурные смыслы и символические значения. Именно категории этничности в современном мире вновь, как и на заре человеческой цивилизации, придаются "универсальные объяснительные функции"²⁶. В само понятие "национального" нередко вкладывается этническое содержание (это было характерно для периода национального строительства в СССР и перешло "по наследству" в российскую политическую лексику). Но такой подход чреват подрывом единства политической нации, которое требует четкого "разведения" национальной и этнической составляющих идентичности.

Кризис современной политической нации усугубляют неконтролируемые миграционные потоки, которые меняют состав национальных сообществ и размывают их социокультурное поле. В открытом пространстве коммуникаций этническая идентичность становится в информационный век потенциальным фактором социальной мобилизации. Складываются трансграничные пространства социальной коммуникации и обмена ресурсов, скрепленные общностью языка, культуры, религии и информационного поля. Такие ареалы появились на территории США и пограничной Мексики, в европейском Средиземноморье и странах Магриба, на той части постсоветского пространства, где активно идет обмен человеческим капиталом. Это зоны, где правовой режим национального государства оказывается во многом неэффективным и требует иных, межгосударственных договоренностей, например о статусе приграничных территорий и об особом режиме транзита людей, товаров и услуг. Не случайно вопрос о двойном и даже множественном гражданстве де факто изменяет юрисдикцию национального государства. Клубок порожденных миграцией проблем и вызовов для национального государства в его нынешних формах  ставит вопрос о формировании международного политико-правового иммиграционного режима. Такой режим включает и политику регулирования иммиграции, и интеграционную политику²⁷. Жизнеспособность самого национального государства зависит от способности адекватно ответить на эти вызовы. Но сам адекватный ответ диктует пересмотр парадигмы развития государственности.

Метаморфозы мультикультурализма

Вплоть до второй половины прошлого столетия альтернативой сегрегации этнических меньшинств в государственной политике была их последовательная ассимиляция, то есть установка на безусловное принятие членами таких групп культурных образцов и поведенческих моделей большинства. Этот подход получил политико-культурное оформление в известной метафоре американского "плавильного котла" в условиях, когда в США в начале ХХ в. активно шел процесс формирования национального государства. Предполагалось, что становление гражданской нации должно опираться на общую систему ценностей и единую культурную традицию, фундаментом которой был адаптированный и «осовремененный» под модели поведения покорителей Нового Света англосаксонский опыт. Но уже в 1920-е годы вопрос о необходимости сохранения культурного своеобразия этнических групп, проживающих в США, поднял американский философ Х.М. Каллен. Последовательный противник идеи "плавильного котла", Каллен считал, что требование "американизации" всех прибывающих в США мигрантов противоречит либеральной демократической традиции как ориентированной на защиту индивидуальных прав граждан²⁸. Однако сами  эти проблемы оставались на периферии научной мысли и публичной политики. Для демократий довоенного периода была характерна ориентация на идеал нации как сплоченного сообщества граждан. Культурные различия рассматривались как преодолимые, а вопрос об их совместимости оставался вне поля общественной дискуссии.

В процессе становления государства благосостояния в 1960-е годы уровень классового и социального размежевания внутри западных обществ стал спадать. Важным стимулом к более пристальному рассмотрению проблем культурного разнообразия стало развитие интеграционных процессов в рамках ЕС и, затем, наступление периода "евросклероза" (замедления) интеграции на пороге 1970-х годов. Высокий уровень этнонациональной конфликтности в Европе и в Канаде стал серьезным испытанием для демократии. Рост озабоченности неизжитыми проявлениями дискриминации и сегрегации привлек внимание и к проблемам коренных народов. Результатом социальных завоеваний профсоюзного и молодежного движения, кульминацией борьбы которых явились события 1968–1969 гг. во Франции и Италии, стало введение жестких правил регулирования рынка труда и системы социальных гарантий. Это открыло дорогу новой волне трудовой иммиграции, были запущены механизмы привлечения дешевой  социально незащищенной рабочей силы из стран третьего мира. Начали нарастать потоки инокультурной миграции, и проблемы расизма, сегрегации, дискриминации получили не только социокультурное, но и экономическое наполнение.

В целом вектор  общественных настроений менялся в сторону утверждения большей толерантности в публичной сфере. Широкое признание снискала идея о том, что поддержание в рамках политической нации культурного многообразия сообществ, формирующихся на основе этнокультурной и религиозной идентичности, не противоречит принципу ее единства. На проблемы положения этнических групп в составе национального государства обратил внимание еще Т. Парсонс. С его точки зрения, такое включение не требует "растворения" этнических групп в национальном сообществе, но сам этнический плюрализм является серьезным вызовом для современных демократий. Основой преодоления этнической конфликтности и изживания доминирования этнической лояльности он считал укрепление общей гражданской основы современной нации²⁹. На том, что государство вправе требовать от своих граждан политической лояльности, но ни в коем случае не культурной ассимиляции, настаивал Ю. Хабермас³⁰.

Объяснение социальных и политических трансформаций как внутри западных обществ, так и на периферии постиндустриального мира – на постсоветском пространстве или в странах Южной Азии – через призму культурных различий сплотило как адептов (таких, как С. Хантингтон), так и противников абсолютизации идеи культурной предопределенности социальных изменений. Такие понятия, как "разнообразие", "этническая идентичность", "толерантность", дихотомия "включенность–исключенность", оказались в фокусе публичной политики.

Противники либерального монизма – признания либеральных ценностей как безусловно лучших для любого человека, независимо от его культурных корней – утвердили за собой право участия не только в научной, но и в публичной дискуссии. В качестве альтернативы доктрине культурной ассимиляции появилась концепция мультикультурализма, совместившая признание как индивидуальных прав граждан, так и прав этнических сообществ на поддержание культурной идентичности. Ее теоретики Ч. Тэйлор, У. Кимличка, Б. Парекх и большая группа исследователей, изучавшая отдельные страны и регионы, исходили из взаимозависисмости культурного разнообразия (diversity) и идентичности. "Мультикультуралисты" настаивали на том, что "альтернативы совместному пользованию пространством идентичности не существует"³¹, и предлагали механизмы организации "общежития" групп разной этнокультурной ориентации в рамках политической нации.

Мультикультурализм стал одной из самых дискуссионных концепций современной политической мысли. По вопросу о содержательном наполнении самого понятия так и не сложилось единой точки зрения ни в политическом, ни в академическом сообществе. Ожесточенные споры вызвала проекция этой доктрины в мультикультурные социальные практики. Несмотря на это (а во многом и в результате таких многозначных толкований), термин широко используется в политическом и научном дискурсе. Согласно формулировке одного из самых известных теоретиков, за которым утвердился и статус авторитетного публичного политика – британца Б. Парекха, «мультикультурализм регулирует отношения межу различными культурными сообществами. Нормы, которые формируют их притязания, включая принципы справедливости, не могут основываться исключительно на одной культуре, но формируются в ходе открытого и равноправного диалога между ними… По определению мультикультурное общество состоит из нескольких культур или культурных сообществ, имеющих собственные ценностные системы и свои взгляды на мир и место человека в нем. Он не может опираться на концептуальные основания какой-либо одной политической доктрины, которая, уходя корнями в одну культурную традицию, не может воздать по заслугам иным традициям»³².

В число самых значимых характеристик индивидуальной идентичности настойчиво выдвигаются этнические и культурные составляющие. Российский исследователь В. Малахов описывает эти процессы в терминах "пересмотра традиционного идеала национального сообщества"³³. И действительно, нации-государства как политические общности требуют для своей консолидации новых институциональных "подпорок", и мультикультурализм долгое время рассматривался как один из механизмов такой консолидации на основе, вбирающей и культурные (этнические, религиозные и др.), и политические факторы.

Б. Парекх настаивает на необходимости "развести" "мультикультурность" как понятие, означающее состояние культурного разнообразия национального сообщества, и "мультикультурализм" как "нормативный ответ на наличие такого состояния". "Как и любое другое общество, общество мультикультурное нуждается в разделяемых большинством ценностях для своего поддержания. Такая культура, включающая в свой контекст множество культур, может появиться только в результате их взаимодействия и должна поддерживать и подпитывать культурные различия. Для тех, кто привык рассматривать культуру как более или менее однородное целое, идея культуры, состоящей из множества культур, может представляться непоследовательной, странной. Но в действительности такая культура и характерна для обществ, где существует культурное разнообразие"³⁴. Для теоретиков мультикультурализма эта доктрина служит укреплению института гражданской нации при сохранении этнического и культурного разнообразия внутри самой нации³⁵.

Этническая идентичность рассматривается в рамках такого подхода как категория, имманентно присущая процессу самоидентификации. Именно этнические характеристики дают возможность индивиду, согласно логике мультикультурализма, утвердить собственную индивидуальность в обществе единых стандартов потребления и обезличенных моделей поведения. Этническая группа как "недобровольное объединение людей, разделяющих общую культуру, или их потомков, которые отождествляют себя (и/или которых отождествляют другие) по принципу принадлежности к такой недобровольной группе"³⁶, консолидируется вокруг культурных характеристик и сама воспроизводит такие характеристики. В их числе – общий язык, религия, чувство причастности традиции и историческая память, общие ценности, мифы, ритуалы узнавания "своих" и "чужих".

Доктрина мультикультурализма возникла как ответ на необходимость регулирования конфликтов в государствах, в составе которых несколько этнонациональных сообществ, в том числе и коренных народов. Но ее распространение вширь стало реакцией западного сообщества на проблемы, которые порождает массовая инокультурная миграция. В самом общем плане мультикультурализм можно рассматривать как политическую доктрину и как социальную практику, нацеленную на создание и поддержание общего для национального государства пространства политической и социальной коммуникации. Причем в условиях  государства благосостояния эта ориентация оказалась в целом приемлемой для западной демократии моделью регулирования. Она опиралась на признание права меньшинств на поддержание собственной идентичности и на толерантность в публичной сфере. Такие группы могла объединять общая этническая принадлежность, религиозные убеждения или иные значимые идентификационные культурные характеристики (например, гендерные).

"Мультикультуралисты" делали акцент на позитивных политических и социальных действиях, оперируя понятиями "включенности" и "вовлеченности", "признания", "культурного плюрализма". Тем самым теория закладывала основы для социальной практики, которая, в узком смысле, и рассматривается в публичной политике как "мультикультурализм". Речь шла о налаживании механизмов совмещения разных ценностей, представлений, традиций, образов жизни в рамках гражданской нации. В числе аргументов приверженцев этой модели  – возможности обеспечения равных прав большинства и меньшинств, принимающего сообщества и его инокультурных анклавов, признание равноценности иных  культур и образов жизни. На такой основе  должна формироваться открытость по отношению к "иным", толерантность в публичной сфере, неприятие расизма и дискриминации в повседневном общении.

Само понятие мультикультурализма вошло в публичную политику в конце 1960-х – начале 1970-х годов, когда пути разрешения противоречий и организации мирного "общежития" двух общин – франкофонной и англоговорящей – искала Канада. В 1971–1972 гг. мультикультурализм был провозглашен принципом государственной политики Канады, затем – Австралии. В последующие годы он оброс политической риторикой и стал синонимом практик управления культурным разнообразием в полиэтническом обществе. При этом ни в одной из стран, даже из числа провозгласивших соответствующую ориентацию, мультикультурализм не существовал, да и не мог существовать, «в чистом виде». Везде мультикультурные практики сопровождались элементами ассимиляции или сегрегации представителей "иных" этнических сообществ или, напротив, негласным наступлением на права большинства за счет жесткого продавливания приоритетов этнических групп. Причем речь шла как о реальном перераспределении социальных расходов,  так и о шагах в сфере символической политики.  Яркий пример -  попытки «подкорректировать» религиозное содержание национальных праздников, в первую очередь Рождества Христова. А на уровне ЕС – отказ разработчиков внести в проект Конституции ЕС упоминание о христианских корнях Европы, вызвавший бурную  публичную дискуссию и обоснованные  обвинения в искажении исторических реалий развития европейской цивилизации.

Главным вызовом доктрине и практикам мультикультурализма стало забвение за счет утверждения права группы и сообщества на коллективную идентичность прав и интересов индивида. Собственно, с этих позиций мультикультурная доктрина не выдержала критики. Утверждения идентичности сегодня во многом происходит за рамками больших групп³⁷, а подвижность самих идентификационных ориентиров противоречит практикам государственного патронажа групповой идентичности. Выделение «меньшинств» и их особых прав, противопоставление большинства и групп меньшинств консервировало их социальный статус в обществе, «вело к сегрегации и взаимному непониманию» субъектов мультикультурной политики³⁸.

Поэтому публичная политика сосредотачивается на разработке оптимальных путей реализации интеграционных практик. Магистральным направлением остается экономическая, социальная и культурная адаптация и интеграция представителей инокультурных сообществ на индивидуальном уровне. Результатом начальной адаптации к жизни в принимающем сообществе должна стать функциональная интеграция, то есть овладение навыками, позволяющими обслуживать важнейшие жизненные потребности, и обеспечение работой. Успех самих мультикультурных практик может измеряться уровнем структурной интеграции этнических меньшинств – степенью их вовлеченности в образовательные и культурные инициативы, конкурентоспособности, преодоления их дискриминации на рынке труда, обеспечения им равных социальных гарантий. В ходе структурной интеграции этим меньшинствам открывается доступ к общественным ресурсам вне и помимо целевых социальных программ. Политико-правовая интеграция предполагает не только признание ими действующих правовых норм и выработку соответствующих форм социального поведения, но и вовлеченность в различные формы политического и гражданского участия. Социокультурная интеграция ориентирует на индивидуальную включенность в систему социальных отношений и в культурное поле принимающего общества. Такой уровень интеграции предполагает взаимодействие с местным сообществом, а по существу – активное участие в его повседневной жизни. В конечном счете интеграция предполагает полноправное участие во всех формах общественной жизни, но не требует отказа от собственной культурной идентичности (то есть не требует ассимиляции).

В реальной жизни различные уровни и формы интеграции сосуществуют, но не все становятся (да и не могут стать) объектом регулирования. Наиболее проблематичен результат социокультурной интеграции. Ее успех во многом зависит от настроений и установок принимающего сообщества и в не меньшей степени от готовности представителей самих инокультурных групп к взаимодействию. При отсутствии такого движения навстречу друг другу реализация таких практик оборачивается консервацией "исключенности" во имя сохранения культурной идентичности.

Такая опасность и есть, собственно, один из весомых аргументов противников мультикультурализма в научном и экспертном сообществе. Социокультурный детерминизм консервирует социальную отсталость и порождает гибельную для современного общества этническую «балканизацию». По мнению критиков мультикультурной доктрины, этот подход игнорирует социальные проблемы, подменяя необходимость их решения аргументами в пользу поддержания традиций и обычаев. Часть такого рода обычаев идет вразрез не только с привычными в Европе нормами бытового поведения, но и с укорененными там представлениями об этике и морали. Речь идет о несовместимых с правилами повседневного общежития религиозных ритуалах, о практике браков, предрешенных старшими в семье (pre-arranged), и о многоженстве, об употреблении нетрадиционных продуктов. Возникающие этические коллизии создают трудности в отношениях между людьми, усиливают чувство незащищенности и социальной напряженности для тех, кто в повседневной жизни сталкивается с чуждыми привычной культуре проявлениями.

При этом у самих членов этнического сообщества также не всегда есть право выбора культурных ориентиров, они априори рассматриваются как представители "особых" групп, как объекты социальных инициатив, направленных на поддержание такой "особости". В частности, безоговорочная поддержка традиций не может не нарушать права женщин. Конфликт между фундаментальной для западной демократии приверженностью идее гендерного равноправия и стремлением уважать обычаи этнических меньшинств, мотивируемым поддержанием культурных традиций, – серьезный вызов для демократических институтов³⁹. Во многих европейских странах из-за ложно понятого уважения к "иным" культурам регулирование поведения внутри мусульманских сообществ было отдано в полное распоряжение их самих. Такой подход, по мнению Ф. Фукуямы, отвечает "корпоративистской логике социальной организации, распространенной в Европе", и чреват серьезными последствиями для национальных сообществ демократических стран⁴⁰.

Корректная политическая риторика, приверженность постнациональным ценностям и сознательное замалчивание роли христианства в развитии европейской цивилизации, принятые в официальном политическом дискурсе, воспроизводят размытую цивилизационную идентичность принимающего сообщества. В условиях культурной фрагментации его ориентиры теряют былую привлекательность. А это – если представители инокультурных меньшинств, проявляя заинтересованность в утверждении своих ценностей, склонны отторгать ценности того общества, в котором они живут, – порождает не только мировоззренческие, но и правовые коллизии. Решения должны быть приспособлены к конкретной ситуации. Ожесточенная дискуссия вокруг проблемы головных платков во Франции и полемика вокруг появления в общественных местах женщин  с закрытым лицом лишний раз показали, с какими трудностями приходится сталкиваться на этом пути. Принятые в ряде стран (пионером стала Бельгия) законы  против таких практик сталкиваются с необходимостью внедрять жестких  механизмов правоприменения и  с неутихающими коллизиями вокруг вопроса о правах человека. Об опасности "превращения светского характера общества в принцип общественной морали" предостерегает А. Турен, предупреждая, что "в лучшем случае это может привести к конформизму, в худшем – к репрессиям"⁴¹.

Сценарии потенциальных конфликтов на этнокультурной почве активно используются в риторике праворадикального спектра политических сил. Алармистские настроения подогреваются в средствах массовой информации и снижают уровень толерантности⁴². Сама реальность мультикультурного общества оценивается, согласно данным опросов, положительно⁴³, но рост преступности и социальной напряженности нередко трактуется в терминах конфликта идентичностей, культур и цивилизаций. Характерно, что исследования общественных настроений, посвященные отношению к мультикультурализму, констатируют совпадение аргументов специалистов, его последовательных критиков, и граждан. Эти аргументы вращаются вокруг проблем угрозы социальной стабильности, национальной идентичности и безопасности⁴⁴.

В "охраняемых" этнических сообществах поддерживается питательная среда для религиозного фундаментализма. По мнению французских исследователей, причина такого радикализма – в отсутствии у групп мусульман в Европе тех социальных опор, на которых строится повседневная жизнь в исламских государствах Востока. В принимающих странах такие опоры можно воссоздать только в обособленных, "закрытых" общинах. Множественная идентичность, на которую ориентирует мультикультурализм, оказывается непосильным бременем для тех, кто выключен из системы социальных связей за пределами своей этнической группы и живет на пособие, и нежелательным раздражителем для тех, кто сознательно ищет опору исключительно в своей традиционной культуре. "Экстерриториальный ислам" как образ жизни, оторванный от своих корней, может трансформироваться в радикальный религиозный фундаментализм с ложно понятой системой символов и ориентиров. В результате широкий отклик в среде иммигрантов - мусульман находят призывы, предлагающие упрощенное толкование основ вероучения⁴⁵. Это касается в первую очередь потомков иммигрантов (тех, кто вырос в окружении европейской культуры, но для кого она так и не стала своей) и большинства временных мигрантов, стремящихся сохранить свою "особость" и прочные связи с традиционной культурой.

Целенаправленное поддержание идентичности, не соответствующей ценностям и традициям принимающего сообщества, подрывает его социальную сплоченность. Глава британской комиссии по расовому равенству Т. Филлипс (сам черный британец) констатирует, что мультикультурализм – это "дитя ушедшей эпохи. Все граждане должны ориентироваться на общую британскую идентичность"⁴⁶. Австралийский исследователь Ч. Маккензи прямо пишет об угрозах мультикультурализма как для социальных институтов современной демократии, так и для культуры большинства. Он приводит интересные данные о стоимости реализации государственных программ, обеспечивающих такую политику, для Австралии – 7.2 млрд. долл. в год (около 2% ВВП)⁴⁷.

Насколько эффективны такие социальные программы? На индивидуальном уровне мигранты из числа представителей квалифицированных профессий до сих пор в основном находили свое место в принимающем сообществе. Но вопрос в том, происходила ли такая интеграция в результате или, во многом, вопреки мультикультурным практикам. Тем более что уделом значительного числа инокультурных граждан Европы и Америки по-прежнему является социальная маргинализация.

Аргументы в пользу того, что мультикультурные инициативы могут воспроизводить культурную самобытность и на этой основе – социальную сегрегацию, активно используются в политическом дискурсе представителей не только консервативного, но и левого политического спектра. Фрагментация на языковые, этнические и религиозные общности затрудняет объединение усилий гражданских организаций, профсоюзов, социальных движений для борьбы за социальное равноправие и, как следствие, препятствует укреплению социальной солидарности⁴⁸. В результате мультикультурализм как идеология взаимодействия оказывается идеологией фрагментации и поддержания социальной исключенности. Попытка консолидировать гражданскую нацию оборачивается воспроизводством размытой политической идентичности, слабо укорененной в политической и культурной традиции принимающей нации. Волна террористических актов, прокатившаяся по США и Европе в начале нового столетия, стимулировала практически повсеместное ужесточение иммиграционного законодательства. Серьезные коррективы вносятся и в практики регулирования, здесь магистральным направлением становится многоуровневая интеграция, передача полномочий на уровень местного самоуправления и поиски путей более широкого вовлечения его заинтересованных участников. В дискуссию вовлечены не только государственные структуры и СМИ, но и ассоциации работодателей, профсоюзы и гражданские  организации (в том числе объединяющие самих мигрантов), а также органы местной власти.  

Серьезные коррективы вносит и пересмотр стратегий развития государства благосостояния. Вызванное кризисом конца нынешнего десятилетия сокращение социальных программ добавило дополнительные аргументы сторонникам  отказа от целевых программ защиты прав групп в пользу прав индивида. На уровне публичной политики широкое хождение получила концепция межкультурного диалога, ее активно продвигает Совет Европы. Речь идет,  как говорится в его документах, о «процессе  открытого и уважительного обмена мнениями между индивидами и группами различной этнической, культурой, религиозной и языковой принадлежности, на основе взаимопонимания и уважения…Межкультурный диалог вносит вклад в политическую, социальную, экономическую и культурную интеграции сплочение культурно разнообразных сообществ» и должен способствовать «осознанию общих целей» развития. ⁴⁹ Но сами авторы этого подхода признают, что это не панацея, тем более, что невозможно наладить взаимодействие с теми, кто отказывается вступать в диалог. И предлагают продвигаться одновременно на нескольких направлениях – демократического управления культурным разнообразием,  расширения гражданского участия, приобретения навыков межкультурного взаимодействия через образование и другие формы социализации и создания соответствующих площадок в публичном пространстве. ⁵⁰ Но детальная разработка «дорожной карты» и следование ей – это процесс постоянного взаимодействия, который должен вовлекать в публичную политику и общественную активность все большее число заинтересованных участников – от государственных органов, органов местного самоуправления и социальных служб  до организаций «третьего сектора», религиозных объединений, бизнеса, просто граждан – соседей, коллег по работе, родителей школьников. Вопрос о том, как поддерживать высокий тонус вовлеченности и заинтересованность сторон в кропотливой и постоянной работе, остается открытым.

ЧТО ГОТОВИТ ГРЯДУЩИЙ ДЕНЬ?

ПЕРСПЕКТИВЫ РЕГУЛИРОВАНИЯ МИГРАЦИИ И ИНТЕГРАЦИИ

Подходы к включению иммигрантов в жизнь принимающих стран заметно изменились за те последние полвека, когда трудовая миграция превратилась в жизненно важный ресурс экономического развития Запада. Принимающие государства столкнулись с необходимостью расширения государственного участия в решении комплекса проблем, связанных с приемом мигрантов. В последние годы самой заметной составляющей такой политики стало упорядочение национального миграционного законодательства с целью жесткого ограничения притока иммигрантов. Для удовлетворения потребностей национальных рынков труда практически везде был разработан диверсифицированный подход к приему трудовых мигрантов, установлены льготные квоты для специалистов высокой квалификации из третьих стран в целях реализации запросов инновационной экономики. Сами по себе эти меры вызывают, впрочем, неоднозначные оценки, поскольку нужды рынка труда отнюдь не ограничиваются такими специалистами, а вакантные рабочие места – высокотехнологичным сектором экономики. Особым приоритетом стало регулирование гуманитарной миграции – принятия лиц, ищущих политического убежища, беженцев и членов семей уже проживающих иностранных граждан.

Наиболее значимые результаты политика интеграции инокультурных сообществ принесла в странах традиционной миграции, особенно там, где она была успешно вписана в стратегии противодействия социальной дискриминации. Напротив, наименее успешно она проводилась там, где сохранялась ориентация на модель "этнической нации" или где быстрыми темпами росла не только численность инокультурных сообществ, в первую очередь мусульманских, но и шли процессы их консолидации. Одинаковые проблемы, вставшие перед иммиграционными государствами, стимулировали поиски общих подходов на уровне ЕС.

Здесь в последние годы принят ряд решений о координации национальных программ регулирования иммиграции, а в перспективе предполагается создать механизмы такой координации в отношении иммиграции из третьих стран. Разработаны и применяются общие принципы гуманитарной миграции (приема беженцев и лиц, запрашивающих политическое убежище). В рамках ЕС ведется активный мониторинг трудовой и гуманитарной миграции, созданы центры изучения проблем иммиграции и интеграции. Основная их задача – обеспечить поддержку внедрения общих для Европы принципов антидискриминационного законодательства и, в рамках этих принципов, справедливого (fair) отношения к негражданам.

Для оценки эффективности политик интеграции мигрантов в странах ЕС применяется индекс интеграции. Он рассчитывается на основе более 100 показателей  по шести ключевым направлениям, которые и определяют ключевые направления регулирования в странах – членах ЕС. Это:

• практики регулирования долговременного пребывания;
• применение антидискриминационных практик;
• воссоединение семей;
• доступ на рынок труда;
• доступ к получению гражданства;
• практики стимулирования политического участия.

Из 28 стран⁵¹, в которых эти оценки проводились, по состоянию на 2007 г. (последние доступные на момент написания этой статьи результаты) только у девяти стран эти практики по общему результату были в целом благоприятными. Это скандинавские страны, страны Бенилюкса, Великобритания. Лучшие показатели продемонстрировала Швеция. В нижнем конце списка находились страны Балтии, Восточного Средиземноморья и Центральной Европы. Наиболее низкие показатели касались практики предоставления гражданства и стимулирования политического участия иммигрантов.⁵²

Антидискриминационное законодательство стран Евросоюза создает солидную основу для развития и наращивания практик интеграции. Выбор приоритетов в проведении такой политики и модели регулирования остается за национальным государством, но в принимающих странах наметилась тенденция к сближению законодательства, регулирующего въезд мигрантов и механизмы их включения в национальный рынок труда. Все большую популярность приобретают идеи квотирования притока квалифицированной рабочей силы и, особенно, стимулирования "желаемой миграции". Вводится экзамен по языку и основам истории страны пребывания. Разрабатываются программы предоставления жилья и социальных услуг, призванные не допустить обособления мигрантов от национального  социума. Большинство европейских стран включает решение этих задач в комплексные социальные программы, ориентированные на обеспечение равных возможностей доступа на рынок труда. Поэтому особенно большие усилия предпринимаются для вовлечения детей мигрантов в систему начального и среднего образования.

Популяризируется культурное наследие мусульманского мира. Западное интеллектуальное сообщество проявляет устойчивый интерес к творчеству выходцев из исламской культурной традиции. Многие из них несут свежие идеи и становятся новыми авторитетами  в дизайне, архитектуре, кино. Элементы традиций этнических групп и сообществ из неевропейских стран стали неотъемлемой частью современного культурного ландшафта и повседневной жизни, и произошло это в первую очередь на волне миграционных потоков. Африканская культура еще в конце  ХIХ в. вдохновляла развитие пластических искусств в Старом Свете и до нынешнего дня сохраняет такое свое значение. Однако сам африканский континент остается почти исключительно объектом социальных программ. В их реализацию вовлечены через систему сетевых НКО (Oxfam и др.) миллионы граждан западных стран.

Подсчеты налоговых поступлений в бюджет от иммигрантов, проводившиеся в последние годы, свидетельствуют о неуклонном росте их вклада в национальную экономику. Как отмечается в докладе о налогах, уплачиваемых иммигрантами в казну Великобритании, "миграция может стимулировать экономическое развитие, накопление капитала и более гибкую политику на рынке труда. С другой стороны, без успешной интеграции многие иммигранты оказываются на экономической и социальной периферии принимающего сообщества. Кроме того, экономические результаты – это только часть картины масштабного влияния иммиграции на национальное сообщество, а динамизм и разнообразие, которые они приносят, не поддаются статистическим оценкам"⁵³. В ряду факторов, влияющих на уровень и качество регулирования, ключевым стало признание всеми европейскими странами своего фактического статуса стран трудовой иммиграции, а самих иммигрантов – ресурсом развития. Поэтому первостепенной задачей является разработка количественных и качественных оценок потребностей  рынка труда и институтов социальной сферы.

Исторический характер национального строительства ("политическая" vs "этническая" нация) до сих пор оказывает влияние на выбор модели регулирования иммиграции и интеграции. Страны традиционной иммиграции последовательно воплощали мечту о формировании новой культурной идентичности в "плавильном котле" гражданской нации. Значимым для выбора модели остается и опыт колониального прошлого. В разработке и применении мультикультурных стратегий просматривается преемственность с присущей имперской традиции ориентацией на полиэтничность. Такие факторы, как наличие проблемы коренных народов и уровень этнонациональной конфликтности  в принимающем сообществе, также продолжают, хотя и меньше, чем в предыдущие десятилетия, сказываться на формировании моделей интеграции. Принятие религиозного и культурного разнообразия в определенной степени зависит и от степени инстиуционализации отношений между церковью и государством. Там, где государство, как во Франции, никак не взаимодействует с традиционной религией, оно не склонно признавать и особые права иных религиозных общин. Но там, где, как в Великобритании, такое взаимодействие инстуционализировано и при этом не перегружено идейно-политическими дискуссиями, они могут получить признание и адресную поддержку.

Однако в последние годы модель мультикультурализма теряет (особенно заметно – в Европе) былую привлекательность: она во многом способствует сохранению социального иждивенчества незащищенный групп и не решает проблемы роста отчужденности сложившихся здесь закрытых инокультурных сообществ. В этом смысле серьезной проблемой остается противодействие фундаменталистским и экстремистским настроениям внутри инокультурных религиозных общин, деятельность которых организована в режиме "закрытых дверей". Так, более трети имамов во Франции не владеют французским языком, что создает по сути непреодолимые препятствия для развития межкультурного диалога. Поэтому ориентация на умеренную элиту, укорененную в социальной структуре принимающего сообщества, может серьезно способствовать развитию взаимодействия. Жизненно важной задачей становится целенаправленная поддержка институтов, придерживающихся  так называемого европейского ислама. Это умеренные варианты религиозных и культурных практик, следование которым не только не вызывает конфликта религиозной и гражданской идентичности, но и усиливает этическую мотивацию их взаимодействия⁵⁴. Значимыми оказываются и возможность преподавать школьникам - мусульманам основы религии и культуры (такую инициативу поддерживает Ватикан), и издательская деятельность, и взаимодействие с религиозными институтами в странах, ориентированных на "усредненный" ислам (таких, как Кувейт), наконец,  пропаганда повседневного опыта и жизненных стратегий тех мусульман, которые  добились успеха и укоренены в принимающем обществе. Впрочем, такие меры вызывают неоднозначную реакцию у той части мусульманского сообщества, которая жестко следует букве традиции.

В последние годы практически во всех западных странах появились институты, отстаивающие интересы мусульманской общины. Они вписаны в сложившуюся систему функционального представительства. Проблема в том, что далеко не всегда делегированные в них люди обладают безоговорочным авторитетом среди мусульманского населения. Другой путь вовлечения членов инокультурных сообществ в систему политического участия – прямое представительство этнических меньшинств в законодательных и партийных органах (как в парламенте и лейбористской партии Великобритании или в парламенте и других политических инстанциях Новой Зеландии). Всего в  парламентах европейских стран сегодня около 30 депутатов-мусульман⁵⁵. Представители мусульманского сообщества, которые в первую очередь воспринимаются как "инокультурные" в силу их религиозной "инаковости", нередко входят в такие органы как "диссиденты", несогласные с бытующими представлениями о "незыблемости культурных традиций" (например, в Голландии). Они отстаивают права членов своих этнокультурных групп с позиций западной демократии. Это встречает жесткую реакцию, вплоть до угроз расправы, со стороны религиозных фундаменталистов. Социальная адаптация и интеграция иммигрантов не снимает вопроса о противодействии экстремистским настроениям как внутри инокультурных сообществ, так и на крайне правом политическом фланге западных стран.

Кроме того, перед западными странами встает задача разработки различных подходов к разным группам иммигрантов и, соответственно, корректировки приоритетов регулирования. Как известно, целевым адресатом мультикультурных практик до сих пор были прибывавшие в страну на постоянное жительство и работу мигранты и их потомки. Проблемы беженцев, временной или нелегальной миграции требуют более дифференцированного подхода и во многом иных решений. Приоритетом в этом случае становится функциональная интеграция – освоение комплекса знаний и умений, которые позволяют вновь прибывающим в страну самостоятельно обеспечивать себя. Для стран ЕС остро стоит и проблема адаптации к новым условиям граждан, приезжающих на временную и постоянную работу из Центральной Европы, тем более актуальную в свете перспективы дальнейшего расширения Евросоюза.

Модели интеграционной политики подвергаются сегодня пересмотру или существенной корректировке во всех без исключения демократических странах, принимающих мигрантов. Общее направление эволюции – становление более целеориентированной и адресной политики регулирования в отношении конкретных групп мигрантов. Мультикультурализм сохраняет свою значимость там, где он принят на вооружение в качестве государственной политики (Канада, Австралия, бикультурализм – в Новой Зеландии). Но, независимо от того, декларируются такие установки на уровне государственной политики или реализуются в рамках конкретных социальных практик, проведение в жизнь программ адаптации и интеграции иммигрантов все в большем объеме делегируется местным сообществам. Именно через них реализация стратегии "единства в разнообразии" признается наиболее эффективной. Сотрудничество местных общественных организаций и групп граждан с представителями инокультурных религиозных и этнических групп осуществляется в рамках инициатив по пропаганде национального культурного наследия (совместные праздники, фестивали этнокультурных традиций) и на уровне институтов первичной социализации. Финансирование таких институтов используется, в том числе, и как средство контроля над их деятельностью.

В ряде европейских стран (Ирландия, Швеция, Дания, Голландия, Бельгия, Испании) иммигранты получили право голоса на выборах в местные органы власти. Политическое участие рассматривается как один из действенных способов стимулирования социокультурной интеграции. В то же время все большее понимание у представителей местной власти, добровольческих организаций, религиозных общин получает идея о том, что интеграция и поддержание культурного разнообразия – это улица с двусторонним движением⁵⁶. Представителям общин предлагается взять значительную часть заботы и ответственности за своих членов на себя и получать соответствующую поддержку от местной власти. При такой постановке вопроса право на культурную самобытность, свободу слова и самовыражения должно подкрепляться ответственным и взвешенным отношением к реализации своих прав как большинством, так и представителями этнических меньшинств. В конечном счете, интеграция как "движение навстречу друг другу" меняет и инокультурные, и принимающие сообщества. На это, в идеале, и нацеливает концепция межкультурного диалога.

У международного политико–правового иммиграционного режима еще нет сколько-нибудь ясных очертаний, однако сама проблема остро стоит в повестке дня дискуссии об управляемости глобальным развитием. Широко обсуждается вопрос о создании Всемирной организации по проблемам миграции. С декабря 2003 г. под эгидой ООН работает Глобальная комиссия по международной миграции, ее задача – создание рамочной инфраструктуры для формулирования ответа на эти проблемы. Потенциальным средством их решения остается сотрудничество со странами – донорами человеческих ресурсов. Эффективность взаимодействия определяется прежде всего  характером политического режима государства, откуда идут миграционные потоки. Активно развиваются практики взаимодействия между местными сообществами принимающих и отправляющих стран. Для многих мигрантов первого поколения возможность возвращения оставляет потенциальную свободу нового выбора жизненного пути и повышения социального статуса на родине. Поддерживаются связи с оставляемыми семьями и используются шансы приобщения выросших на Западе детей к традиционным ценностям.

На индивидуальном уровне проблема двойной идентичности, то есть укорененности ее носителей одновременно в традиционной и в принимающей культурах, сегодня не решается все же исключительно в рамках альтернативного выбора между несовместимыми жизненными стратегиями. Такая идентичность становится культурной нормой, результатом культурной диффузии эпохи информационного общества (притом, что идея синтеза приемлема далеко не для всех тех, кому приходится сталкиваться с подобной дилеммой). Развитие современных средств коммуникации формирует транснациональные пространства вне и помимо государственных границ. Возникает потребность в новых ориентирах личности, групп, национальных сообществ. Сама задача концептуализации таких сообществ – серьезный вызов для политической науки. Определение ориентиров национально-цивилизационной идентичности и долгосрочных приоритетов развития становится актуальным поэтому не только для России, но и для тех стран, которые стояли у истоков современной европейской демократии. Это один из ключевых приоритетов публичной политики. Проблема в том, сможет ли европейская политико-культурная традиция выработать эффективные механизмы цивилизационного синтеза.

Вопрос о возможности такого синтеза остается открытым. Насколько развитые страны готовы принять и интегрировать инокультурные сообщества и группы, и насколько сами такие группы, в первую очередь выходцы из исламского мира, готовы включиться в работу социальных и политических институтов Запада, обеспечившего своим гражданам наиболее высокий в мире уровень жизни? Как перспектива такой включенности соотносится с выраженным стремлением сохранить собственные ценностные и культурные ориентации? И как решается принципиальный вопрос о соотнесении групповой идентичности и свободного индивидуального выбора? Как компенсировать сопряженные с глобализацией риски, в том числе вызванные перемещением масштабных людских потоков? Оценка долгосрочных перспектив сосуществования и взаимодействия культурных полей, которые сегодня дают импульс развитию "больших регионов" мировой экономики, во многом определяет ответы на эти и другие вызовы глобализации. Сохранение и консолидация цивилизационной идентичности, ориентированной на христианскую традицию, остается основой обеспечения жизнеспособности того мира, к которому принадлежит и Россия. Но современный "мир миров", о котором писал М. Гефтер, требует постоянных и целенаправленных усилий для своего поддержания. Эти проблемы не могут быть решены только средствами политико-правового регулирования.

В конечном счете, решение возможно только на путях постоянного диалога носителей разных культурных традиций.  Уже сегодня трудно говорить о государстве и о самоидентификации его граждан  в привычных терминах «национальной» идентичности. Чтобы ответить на связанные с развитием миграционных процессов вызовы, политика адаптации и включения иммигрантов в принимающее сообщество сама должна адаптироваться к нуждам и вызовам меняющейся идентичности его граждан.

¹ д.п.н., ИМЭМО РАН.
² См. Perez-Armendaris C. And Crow D. Do Migrants Remit Democracy? - Comparative Political Studies, 2020, №1 (43), pp. 119 – 142.
³ Международная миграция и развитие. Доклад Генерального секретаря ООН. А/ 60/871. С. 81 – 82. См.: http://daccess-dds-ny.un.org/doc/UNDOC/GEN/N06/353/56/PDF/N0635356.pdf?OpenElement
⁴Политика,  ориентированная на решение значимых проблем общественного развития на путях  научной и экспертной рефлексии, общественной дискуссии, гражданской активности и соответствующего политического действия.
⁵ http://www.interfax.ru/news.asp?id=130344
⁶ Мигрантов, живущих за пределами своих стран больше года, в том числе беженцев.
⁷ Международная миграция и развитие. Доклад Генерального секретаря ООН. С. 13.
⁸ http://www.demoscope.ru/weekly/2009/0399/barom02.php
⁹ Цапенко И.П. Экономическая роль иммиграции / Социальные источники экономического развития. М., 2005. С. 76. См. также: она же. Управление миграцией: опыт развитых стран. М., Аcademia, 2009.
¹⁰ См.: Миграция во взаимосвязанном мире: новые направления деятельности. Доклад Глобальной комиссии по международной миграции. М., 2006. С. 48.
¹¹ Liberal Democrat Manifesto 2010,  рр. 75-76.
¹² См.: Pogany I. The Roma Café: Human Rights and the Plight of the Romani People. L., 2004.
¹³ См: Kyambi S. Beyond black and white. Mapping new immigrant communities. L., 2005. Р. V.
¹⁴ См: Миграция во взаимосвязанном мире… С. 87.
¹⁵ См.: Collett E. One Size for All? Tailored Integration Policies for Migrants in the EU // European Policy Centre Working Paper. 2006. № 24 (www.theepc.be).
¹⁶ См: Controlling our borders: making migration work for Britain. A five=year strategy for asylum and immigration. HMSO, L., 2005 (www.archive2.official-documents.co.uk/document/cm64/6472/6472.pdf).
¹⁷ См: World Values Survey 1990–1993 / Global Society 2001. Oxford 2001; Всемирный доклад по культуре 1998. Культура, творчество и рынок. М., ЮНЕСКО, 2001.
¹⁸ Guibernau.R. Nations without States. Political Communities in a Global World. Cambridge, 1999.
¹⁹ Curtice J.  Is an English Backlash Emerging? Reactions to Devolution Ten Years On.   L., Institute for Public Policy Research, 2010. P.8.
²⁰ Тэйлор Ч. Демократическое исключение (и "лекарство" от него?) / Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ. М., 2002. С. 22.
²¹ См.: Турен А. Способны ли мы жить вместе? / Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология (под ред. В.Л. Иноземцева). М., 1999. С. 484–485.
²² См.: Альтерматт У. Этнонационализм в Европе. М., 2000. С. 306.
²³ Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002. С. 51.
²⁴ Семененко И. С. Дилеммы национальной идентичности: политические риски и социальные приобретения – Полис, 2009, № 6, с. 10; см. также: Семененко И. С., Лапкин В. В., Пантин В. И. Идентичность в системе координат мирового развития – Полис, 2010, №3.
²⁵ См.: Лейпхарт А. Демократия в многосоставных обществах. Сравнительное исследование. М., 1997.
²⁶ См.: Бромлей Ю. Очерки теории этноса. М., 1983.
²⁷См.  Joppke C. Immigration Challenges the Nation State// Joppke C. (ed.) Immigration and the Nation-State: the United States, Germany and Great Britain. Oxford, 1999; Малахов В. С. Иммиграционные режимы в государствах Запада и в России: теоретико-политический аспект. – Полис, 2010, №№ 3, 4.
²⁸ См.: Kallen H.M. Culture and Democracy in the United States: Studies in the Group Psychology of American People. N.Y., 1924.
²⁹ См.: Parsons T. The System of Modern Societies. Englеwood Cliffs, N.Y., 1971.
³⁰ См.: Habermas J. Citizenship and National Identity / The Concept of Citizenship. L., 1994. Р. 20–35.
³¹ Тэйлор Ч. Демократическое исключение …С. 36.
³²  Parekh B. Rethinking Multiculturalism: Cultural Diversity and Political Theory. Basingstoke,Macmillan Press. Palgrave, 2000. Р. 13.
³³ Малахов В.С. Национализм как политическая идеология. М., 2005. С. 257.
³⁴ Parekh B. Rethinking Multiculturalism: Cultural Diversity and Political Theory. L., 2000. Р. 7, 219.
³⁵ См. Taylor Ch. Multiculturalism and “The Politics of Reсоgnition”. Princeton, 1992.
³⁶ Isajiw W. Definitions of Ethnicity // Occasional Papers in Ethnic and Immigration Studies. Toronto, Multicultural History Society of Ontario, 25 (цит. по: Kivisto P. Multiculturalism in a Global Society. Охford, 2000. Р. 14).
³⁷ О процессах, происходящих в Великобритании, последовательно реализовывавшей мультикультурные установки в социальной практике, см.:  Fanshawe S. And Sriskandarajah D.  “You Can’t Put Me In A Box”.  Super-diversity and the end of identity politics in Britain. L., IPPR, 2010.
³⁸ White Paper on Intercultural Dialogue. “Living Together As Equals in Dignity”. Strasbourg, 2008,  p. 18 - www.coe.int/dialogue
³⁹ См.: Okin S.M. Is Multiculturalism Bad for Women? Princeton, 1999.
⁴⁰ См.: Fukuyama F. A Year of Living Dangerously. Remember Theo Van Gogh // The Wall Street Journal. 02.11.2005 (приведено по: www.opinionjournal.com/editorial/feature.html id=110007491).
⁴¹ Турен А. Способны ли мы жить вместе?  С. 490.
⁴² Согласно данным опросов, в 2003 г. ¾  британцев считали, что поток иммиграции необходимо сократить (в 1995 г. это мнение разделяли около 2/3 опрошенных); общим местом стало и мнение о том, что иммигрантов "слишком много" и что они "получают слишком много помощи". См.: Lewis M. Asylum/Understanding  public attitudes. L., 2005. P. 2.  
⁴³ Так, мультикультурализм называют "положительным для страны явлением" (“a good thing for Britain”) 73% британцев. См.: www.mori.com/polls/2003/migration.shtml.
⁴⁴ См., например: Verkuyten  M. Everyday ways of thinking about multiculturalism  (www.etn.sagepub.com/cgi/reprint/4/1/53/). Оценки были сделаны на основании анализа данных, полученных в Голландии методом углубленных интервью.
⁴⁵ См.: Roy O. Globalized Islam: The Search for a New Ummah .N.Y, 2004.
⁴⁶ Цит. по: www.BBC.co.uk/llhi/uk_politics/4740633.stm.
⁴⁷ См.: МсКеnzie Ch. The Menace of Multiculturalism
(www.gwb.com.an/gwb/ntws/pc/multi3/htm).
⁴⁸ См.: Barry B. Culture and Equality: An Egalitarian Critique of Multiculturalism. Cambridge,
2000.
⁴⁹ White Paper on Intercultural Dialogue. “Living Together As Equals in Dignity”. Strasbourg, 2008 -www.coe.int/dialogue
⁵⁰ Там же.
⁵¹ Оценки проводились в 25 странах ЕС (не были включены Болгария и Румыния), а также в Норвегии, Канаде и Швейцарии.
⁵² Migrant Integration Policy Index. Key findings.  http://integrationindex.eu/topics/2636.html
⁵³ Sriskandarajah D., Cooley L., Reed H. Paying their way. The fiscal contribution of immigrants in the UK. L., 2005. Р. 12. В 1999-2000 гг. вклад иммигрантов в общий объем налоговых поступлений в бюджет составил 8.8%, в 2003-2004 гг. – уже 10%, а темпы роста поступлений от них превышали соответствующие показатели для англичан почти в четыре раза.
⁵⁴ См.: Ramadan T. Western Muslims and the Future of Islam. Oxford, 2004.
⁵⁵ См.: Bundeszentrale für Politishe Bildung (www.bpb.ac).
⁵⁶ См.: Commission of the European Communities. Communication on Immigration, Integration and Employment. Brussels, Com (2003) 336.