Рубрику ведет Ольга ИСУПОВА   Рубрику поддерживает германский Фонд Генриха Белля в рамках большой программы "Гендерная демократия" Над этим выпуском работали Ирина Костерина и Ольга Исупова

Социальная политика в гендерном контексте

В словосочетании «социальная политика», безусловно, ключевое слово все же «политика», каждая партия претендует на то, чтобы «помогать людям», пусть и в том же самом, немного иначе, чем все остальные.

Социальная политика вся целиком и полностью «пронизана» гендером – поскольку, как было неоднократно показано в предыдущих выпусках рубрики, мужчины и женщины и в молодости, и в старости имеют во многом разные социальные проблемы.

Соответственно и характер социальной политики определяется «гендерной идеологией» ее проводников. Этим объясняется очень многое в той части социальной политики, которая более всего связана с социальными последствиями и традициями в области «основного» отличия женщин от мужчин – их способности рожать детей. При более или менее сходных взглядах на демографические цели, расхождение в мерах, выбираемых для достижения этих целей, могут быть очень значительными, причем корни этих расхождений часто уходят в различия в «гендерном мировоззрении».

Консервативно ориентированные государства с низкой рождаемостью стремятся всячески мотивировать женщин как можно дольше находиться вдали от рынка труда и растить детей дома. В этих целях применяются разные средства – и пособия, иногда довольно большие, и довольно долго, в размере полного заработка, матерям, сидящим дома с детьми (например, с 2007 по 2009 год в Литве отпуск по уходу за ребенком с такими выплатами давался каждой рожающей ребенка работающей женщине на 2 года!), и общая направленность, например, налоговой политики на семью в целом (которая получает значительные налоговые льготы, при этом доход обоих работников складывается, и дополнительные льготы полагаются в том случае, если в семье только один доход, или доход второго работника намного ниже – например, в Германии), и многие другие способы (в частности, отдаленность легального статуса законного брака от незарегистрированного).

Если же государство управляется партией демократической, считающей себя сторонницей гендерного равенства, то и налоги (как и льготы по ним) индивидуальны, и фактический брак почти приравнен к зарегистрированному (например, появляется третья, промежуточная разновидность брака – «зарегистрированное» сожительство, так сказать, «зарегистрированный незарегистрированный брак» – например, во Франции).

Но главное, что государство, озабочено ли оно повышением рождаемости или нет, не стремится поставить женщину фертильного возраста в жесткие рамки. Если она рожает, то это не связано, как в странах первого, консервативного, типа, с некими строго определенными обстоятельствами жизни (причем, с некоторой точки зрения, не важно, насколько эти обстоятельства благоприятны) – нет, у нее есть ВЫБОР. Хотя бы даже чисто теоретический – поскольку противники такого политического подхода часто утверждают, что в реальной жизни каждой отдельной женщины никакого выбора нет – отдать ребенка в доступное по цене и приемлемое по качеству воспитательное детское учреждение, причем с достаточно раннего возраста, или сидеть с ним дома хоть до школы.

Выбора в реальности нет очень у многих во всех («подверженных» социальной политике) регионах мира, поскольку практически почти везде пособия меньше (чаще намного) реальной заработной платы, у кого-то муж зарабатывает совершенно недостаточно для содержания семьи даже всего лишь с одним ребенком, даже с учетом пособий, а у кого-то и вовсе мужа нет - и это тоже бывает, и нередко, во всех вышеозначенных регионах, поскольку одинокие матери с маленькими детьми – это не только матери-одиночки, но и разведенные, получающие недостаточное (или никакое) содержание от бывшего мужа, и вдовы.

Поэтому, кстати, непонятно, как озабоченное именно демографическим ростом государство скорее может повысить хотя бы на сотые доли коэффициент суммарной рождаемости (именно о таком повышении, как о максимально возможном, говорит большая часть расчетов ученых-демографов, пытающихся оценить эффект социальной политики) – выплачивая пособия и «заставляя» женщину сидеть дома, или создавая для нее условия работать и зарабатывать, независимо от ее семейного статуса. Скорее, все-таки второе, как показывает пример Франции и Скандинавских стран, где созданы такие условия для матерей (хотя ситуация с выбором лучше всего во Франции, где и рождаемость самая высокая среди европейских стран).

Примеры Германии или, например, Норвегии, демонстрируют, что тут могут играть роль еще и национально-культурные, «исторически сложившиеся» традиции. Например, в Германии (Западной прежде всего, у Восточной была несколько другая история) многие женщины сами искренне убеждены, что важна индивидуальная ответственность и в реальности надо выбирать между тем, чтобы иметь детей – и тогда забыть о профессиональной карьере и на достаточно долгие годы посвятить детям «всю себя», ведь ребенку лучше всего именно с матерью – и тем, чтобы иметь все остальное в жизни. В результате, доля бездетных среди женщин с высшим образованием как раз в Германии максимальна и составляет около 40%. А в Норвегии, как показывает недавнее исследование¹, рост количества яслей и детских садов во многих округах был вызван именно общественной потребностью, к этому стремились сами люди, и на каждые 10% прироста доступности детских садов и яслей, с точки зрения авторов исследования, приходится рост коэффициента суммарной рождаемости чуть более чем на 0,1. Это влияние больше для тех, у кого уже есть дети, по сравнению с бездетными, поскольку вторые пока не знают, насколько много времени и сил занимает уход за детьми. То есть возникает воздействие как раз на тех, кто задумывается о рождении не первого, а второго и последующих детей, заметим пока в скобках.

Что же, в этом отношении, происходит в настоящее время в России?

¹ Rindfuss, R. R., Guilkey, D.K., Morgan, S.P., Kravdal, O., Child care availability and fertility. Доклад на Европейской конференции по народонаселению (EPC-2010) в сентябре 2010 года