Трансформация семейных ценностей и второй демографический переход в России: кто в авангарде?

Попова Д.О.¹
(Опубликовано в книге: Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе / Под науч. ред. С.В. Захарова, Т.М. Малеевой, О.В. Синявской; Независимый институт социальной политики. -М.: НИСП, 2009. с. 163-184)

Введение

Социально-экономические трансформации и резкое изменение условий жизни в России обусловили серьезные изменения в сфере брака и семьи. Середина 1990-х гг. стала поворотным пунктом трансформации традиционных моделей брачно-семейного поведения². Люди, родившиеся в 1970-х гг., чаше начинают семейную жизнь не с брака, а с совместного проживания, реже вступают в брак. Развод стал нормой, в том числе и при наличии детей в семье, однако он все чаще сопровождается вступлением родителей в повторный союз (зачастую неформальный). Дети чаще появляются на свет вне брака, их рождение откладывается на более позднее время. Снижается среднее число детей, рожденных одной женщиной. Трансформация брачно-семейных отношений оказывает мощное воздействие на структуру российских семей: уменьшается среднее число детей в семье и растет доля неполных семей. Данные изменения характерны не только для России, но и для большинства стран Восточной Европы, при этом в Западной Европе они начались значительно раньше — в конце 1960-х — начале 1970-х гг.³.

Что послужило причиной трансформации моделей демографического поведения населения? По мнению западных ученых, основная причина заключается в модернизации норм, ценностей и социальных установок населения в отношении семейной жизни, рождения и воспитания детей. Прежде всего, возросла степень общественного принятия интимных отношений между людьми, не состоящими в зарегистрированном браке. Хотя рождение ребенка одинокой матерью все еще считается нежелательным, появление ребенка на свет вне брака, особенно в стабильном партнерском союзе, во многих странах Северной и Западной Европы стало социальной нормой. Несмотря на то, что семья остается универсальной ценностью, а отцовство/материнство по-прежнему находится на вершине жизненных приоритетов большинства людей, отношение людей к семье и родительству изменилось. Рождение детей все реже воспринимается как неизбежная необходимость или общественный долг, следование традиции, а все чаще является результатом взвешенного решения пары, которая в процессе его принятия учитывает возможное позитивное и негативное влияние данного события на свои взаимоотношения, образ жизни и материальное благополучие. Именно эти идеологические изменения вместе с революцией в области контрацепции считаются движущей силой наблюдаемых нами изменений в демографическом поведении населения. Этот процесс называют вторым демографическим переходом⁴.

В свою очередь возникает закономерный вопрос — почему стали меняться социальные нормы и установки в отношении семьи и брака? Многочисленные эмпирические исследования свидетельствуют о том, что природа второго демографического перехода, начавшегося в конце 1960-х гг. в западноевропейских странах и наблюдаемого с середины 1990-х гг. в странах Восточной Европы и России, различна⁵. В первом случае культурные и ценностные изменения были спровоцированы ростом экономического благосостояния населения. Трансформация социальных установок в отношении семейного поведения происходила в рамках широкомасштабного процесса распространения ценностей индивидуализма и повышения значимости личностной самореализации. Источником распространения этих ценностей стали наиболее образованные и материально обеспеченные представители общества, иными словами, представители средних классов. В бывших социалистических странах Восточной Европы, долгое время защищенных от влияния западных ценностей «железным занавесом», события разворачивались по другому сценарию. Носителями инновационных норм брачно-семейного поведения, ассоциирующихся с демографическим переходом (таких как совместное проживание и рождение детей вне брака, высокая нестабильность партнерств и т.д.) изначально стали представители менее образованных и менее обеспеченных слоев населения. Парадокс заключается в том, что эти группы, как правило, разделяют традиционные ценности, а толчком к распространению новых форм семейно-брачного поведения стали произошедшие в обществе структурные изменения, связанные с трансформацией экономической модели в начале 1990-х гг. Впоследствии новые формы семейного поведения распространились на другие социальные страты, что, в свою очередь, привело к началу изменений в социальных установках в отношении данных форм поведения.

То, что проявления второго демографического перехода с середины 1990-х гг. наблюдаются в России, — факт, который достаточно сложно опровергнуть. По многим показателям России еще только предстоит догнать страны Европы (например, по среднему возрасту матери при рождении ребенка), по другим она уже мало от них отличается (уровень рождаемости), а по некоторым давно лидирует (вероятность развода)⁶. Данное исследование стремится ответить на вопрос о том, правомерно ли говорить, что Россия действительно вошла в стадию второго демографического перехода, опираясь на количественный анализ семейных ценностей населения. Важно охарактеризовать природу этого процесса с точки зрения социальной стратификации, другими словами, понять, существуют ли различия между семейными ценностями мужчин и женщин, сельских и городских жителей, представителей разных возрастных групп и, главное, различных социальных слоев, и если да, то насколько велик разрыв. Это позволит сделать вывод о том, по какому из описанных в литературе сценариев второго демографического перехода — «западноевропейскому» или «восточноевропейскому» — развиваются события в России. Информационной базой настоящего исследования стали данные второй волны лонгитюдного обследования «Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе», проведенного в 2007 г. (далее — РиДМиЖ—2007). На данный момент это обследование является единственным источником репрезентативных данных о моделях поведения, ценностях и установках российского населения в области семьи и брака.

Основные модели семейных ценностей

В программу обследования РиДМиЖ — 2007 включен большой блок вопросов, который позволяет оценить представления и ценностные ориентации российского населения в отношении брака, семьи и воспитания детей. Из этого блока нами было отобрано 27 утверждений с пятью возможными вариантами ответа, выражающими степень согласия респондентов с этими утверждениями (шкала Лайкерта): «полностью не согласен», «не согласен», «и да, и нет», «согласен», «полностью согласен». Эти переменные были включены в факторный анализ, который позволил выделить основные характеристики (проявляющиеся как латентные факторы) в области представлений населения о семье и ее функциях, и проследить их выраженность в различных социальных стратах.

В таблице 1 представлены результаты проведенного факторного анализа (метод главных компонент, вращение варимакс). Всего было выделено 8 факторов, объясняющих 54,6% совокупной дисперсии. В зависимости от переменных, входящих в состав фактора с максимальной нагрузкой (в таблице они выделены жирным шрифтом), выявленные факторы были интерпретированы следующим образом.

Таблица 1. Модель факторного анализа семейных ценностей российского населения, РиДМиЖ - 2007

Источник: здесь и далее — если не указано иное, использованы данные РиДМиЖ-2007.

Первый фактор, информативность которого составляет 8,9%, образуется пятью утверждениями: «брак — это отношения на всю жизнь, их никогда не следует разрывать», «для полной самореализации у женщины должны быть дети», «для полной самореализации у мужчины должны быть дети», «чтобы ребенок рос счастливым, ему нужен дом, где есть отец и мать», «каждая женщина к 25 годам должна стремиться выйти замуж и родить ребенка». Правомерно считать, что согласие сданными утверждениями характеризует приверженность респондентов консервативным представлениям о семье, браке и воспитании детей.

Основными составляющими второго фактора, объясняющего 8,4% дисперсии, являются следующие утверждения: «дети должны брать на себя ответственность за заботу о престарелых родителях, когда те нуждаются в помощи», «дети должны организовать свою работу так, чтобы она не мешала им заботиться о престарелых родителях», «дети должны оказывать денежную помощь родителям, когда у родителей возникают финансовые проблемы», «дети должны жить вместе с престарелыми родителями, когда те уже не могут сами ухаживать за собой». Этот фактор характеризует приверженность патернализму в семейных отношениях, вектор которого направлен от взрослых детей к родителям.

Другую направленность имеет вектор третьего фактора (объясня­ющего 7,9% дисперсии), с которым связаны следующие утверждения: «бабушки и дедушки должны заботиться о своих внуках, если их родители не могут этого сделать», «родители должны оказывать денежную помощь своим взрослым детям, если у тех возникают финансовые проблемы», «если взрослые дети оказываются в затруднительном положении, родители должны изменить свою жизнь так, чтобы помочь детям». Этот фактор также характеризует приверженность патернализму в семейных отношениях, вектор которого направлен от родителей к взрослым детям.

Четвертый фактор, объясняющий 7,4% дисперсии, ассоциируется с четырьмя утверждениями: «это нормально, когда неженатая пара живет вместе, даже если они не планируют пожениться», «если пара несчастлива в браке, развод вполне допустим, даже если в семье есть дети», «женщина вполне может родить ребенка, даже если она не собирается вступать в постоянные отношения с мужчиной», «женщины должны иметь право сами распоряжаться деньгами, которые они заработали, а не спрашивать разрешения партнера». Согласие с данными утверждениями свидетельствует об инновационно-прагматичном подходе респондентов к семье, браку и воспитанию детей. Отметим, что данный фактор может служить своего рода маркером второго демографического перехода.

С пятым фактором, объясняющим 6,3% дисперсии, связаны три утверждения: «в заботах о доме, о семье можно так же реализовать себя, как и на работе», «для ребенка дошкольного возраста обычно плохо, если его мать работает», «для детей обычно плохо, если их отцы сосредоточены на своей работе». В сущности, этот спектр показателей характеризует конфликт семейных и трудовых ролей, который решается в пользу семьи.

В рамках шестого фактора (5,3% дисперсии) наибольшие удельные веса имеют три следующих утверждения: «брак — это устаревший вид отношений», «в 18)20 лет дети должны начать жить самостоятельно», «у однополых пар должны быть те же права, что и у разнополых». По нашему мнению, согласие с данными утверждениями говорит о том, что респондент поддерживает разрушение традиционных ценностей в отношении семьи, брака и воспитания детей.

Седьмой фактор образован двумя утверждениями: «когда родители нуждаются в помощи, дочери должны брать на себя большую ответственность за это, чем сыновья», «в случае развода для ребенка лучше остаться с матерью, чем с отцом». Данный фактор характеризуют такое гендерное распределение ролей в семье, согласно которому большая ответственность за семью и детей лежит на женщине.

Наконец, последний восьмой фактор, объясняющий 5,2% дисперсии, образован двумя утверждениями: «для пары лучше, когда мужчина старше женщины» и «если женщина зарабатывает больше своего партнера, это плохо сказывается на их отношениях». Данный фактор, также как и предыдущий, характеризуют гендерное распределение ролей в семье. Согласие с данными утверждениями, по нашему мнению, сви­детельствует о приверженности семейному патриархату.

Социально-демографические факторы семейных ценностей

Демографические и поселенческие различия

Выделив восемь латентных факторов, отражающих признаки приверженности респондентов тем или иным семейным ценностям, протестируем, существуют ли различия по этим критериям между респондентами разного пола и возраста, а также проживающих в разных типах поселений.

На рис. 1 представлены средние значения факторов для респондентов мужчин и женщин. Положительное значение фактора свидетельствует о приверженности респондентов данной стратегии, отрицательное значение, соответственно, об обратном. Чем выше значение фактора, тем более значим он для данной группы, и наоборот, чем ниже значение, тем он менее значим.

Рисунок 1. Средние значения факторов, отражающих семейные ценности, для респондентов — мужчин и женщин

Значимые гендерные различия в приверженности тем или иным семейным ценностям наблюдаются по четырем из восьми выделенных нами факторов. Интересно, что представления мужчин и женщин о межпоколенных отношениях, равно как и их восприятие важности детей для самореализации мужчин и женщин (фиксируемое отчасти в рамках консервативного подхода к семье и браку) практически не различаются. Но в отличие от мужчин, женщины отличаются большей приверженностью инновационно-прагматическому подходу к семье, браку и рождению детей, как бы оправдывая складывающиеся в обществе модели отношений. С другой стороны, мужчины чаще поддерживают разрушение традиционных ценностей в сфере семьи и брака, легче признавая, что брак является устаревшим видом отношений, а у однополых пар должны быть равные права с разнополыми. Ответы женщин также свидетельствуют о том, что они чаще готовы отказаться от карьеры в пользу семейной жизни и готовы брать на себя большую ответственность за семью.

Степень приверженности тем или иным семейным ценностям достаточно сильно дифференцирована в зависимости от возраста респондента, причем ответы подчиняются практически линейной зависимости (рис. 2). Если самые молодые респонденты (в возрасте 18—29 лет) поддерживают какую-либо стратегию поведения в сфере семейных отношений, то респонденты в возрасте 30—39 лет также будут ее поддерживать, но в меньшей степени. С другой стороны, у самых старших респондентов (в возрасте 69 лет и старше) мы будем наблюдать высокое отрицательное среднее значение данного показателя, а у респондентов в возрасте 50—59 лет его значение также будет отрицательным, но более низким. Реакция респондентов в возрасте 40—49 лет почти всегда является нейтральной, но вектор реакции, как правило, такой же, как у более молодых респондентов.

Рисунок 2. Средние значения факторов, отражающих семейные ценности, для респондентов разного возраста

Итак, чем моложе респондент, тем реже он является приверженцем консервативного подхода в вопросах семьи, брака и воспитания детей, и соответственно, чем старше респондент, тем меньше он поддерживает инновационно-прагматический подход в этих вопросах. Вместе с тем среди самых молодых и самых пожилых людей находится, соответственно, большинство сторонников и большинство противников разрушения традиционных ценностей брака и семьи. Люди в возрасте 30-59 лет в этом вопросе занимают нейтральную позицию. В отношении направленности межпоколенческих трансфертов молодые люди поддерживают идею о том, что взрослые дети должны заботиться о престарелых родителях, но не согласны с тем, что родители должны помогать взрослым детям. Люди старшего поколения по этому вопросу придерживаются противоположного мнения. Эти различия в установках могут быть связаны не столько с межпоколенческим сдвигом в системе ценностей, сколько с особенностями экономической ситуации в России: по сравнению с сегодняшним поколением пенсионеров молодые люди имеют и более высокий уровень образования, и зачастую более высокие доходы. В отличие от респондентов старшего возраста, молодежь не готова решать конфликт между работой и семьей в пользу последней. Они не склонны считать, что семья является зоной большей ответственности женщин, но и не поддерживают идею семейного патриархата.

Важным представляется тот факт, что межпоколенческие различия в установках в отношении любых других вопросов не так велики, как в вопросе приверженности инновационно-прагматическому подходу к браку и семье. Есть основания говорить о межпоколенческом сломе в установках, проходящем по поколению тех, кому сейчас 40-49 лет⁷. Последние в этом вопросе склонны достаточно активно поддерживать мнение более молодых респондентов, хотя по другим вопросам это не всегда так. Таким образом, в обществе на данный момент сосуществуют две модели отношения к браку и семье: поколение тех, кому за 50, разделяет традиционные установки, считая неприемлемыми неформальные союзы и рождение детей вне брака, тогда как те, кому менее 50 лет, смотрят на эти вопросы более прагматично, что подтверждает правомерность теории второго демографического перехода для России.

Важно проанализировать поселенческие различия в приверженности населения тем или иным ценностям в сфере семейного поведения (рис. 3). Как правило, инновации движутся из больших городов на периферию — в малые города и сельскую местность. Наш анализ подтверждает такую траекторию. В основном инновационные установки в области семейного поведения, распространенные среди жителей региональных центров, не находят поддержки у сельских жителей, а реакция городских жителей чаще является нейтральной.

Рисунок 3. Средние значения факторов, отражающих семейные ценности, для респондентов, проживающих в разных типах поселения

Респонденты в крупных городах чаще поддерживают инновационно- прагматический подход к браку и семейным отношениям, тогда как респонденты из сельской местности чаше выступают противниками данного подхода. Городское население, не проживающее в региональных Центрах, в этом вопросе нейтрально. В то же время обращает на себя внимание тот факт, что, в отличие от горожан, сельское население реже поддерживает и консервативный подход к браку и семье. Напротив, среди последних чаще встречаются сторонники разрушения традиционного подхода к браку и семье. Это может быть проявлением неудовлетворенности респондентов низким качеством браков на селе и собственным негативным опытом брачной жизни, обусловленным меньшей стабильностью материального положения и более низким «качеством» брачных партнеров, особенно мужчин. Как известно, неформальные союзы, особенно среди повторных союзов, всегда были достаточно широко распространены в сельской местности. Но поскольку на уровне нормативных взглядов сельские жители не одобряют ни возможность совместной жизни без регистрации брака, ни допустимость развода, очевидно, что такое распространение неформальных союзов на селе является в какой-то мере вынужденным шагом.

В вопросе о семейном патернализме установки городских и сельских жителей противоположны. Первые поддерживают идею о том, что взрослые дети должны брать на себя заботу о престарелых родителях, и не согласны с тем, что родители обязаны помогать своим взрослым детям. На различия в этих установках, скорее всего, оказывает влияние экономический фактор. В отличие от ситуации в городах, где пенсионеры часто характеризуются более высокими рисками бедности, в сельской местности пенсионеры нередко являются самой обеспеченной группой населения, получающей стабильный денежный доход, поэтому выражают готовность оказывать поддержку взрослым детям, которые сталкиваются с низкооплачиваемой занятостью и безработицей. В отличие от городских жителей, респонденты, проживающие в сельской местности, чаще готовы отдать предпочтение семье в случае конфликта между работой и семейной жизнью. При этом они значительно чаще считают семью зоной большей ответственности женщин, а идея о том, что мужчина должен доминировать в семье, не находит у них такой поддержки, как у жителей региональных центров. Два последние наблюдения, очевидно, отражают тот факт, что человеческий капитал мужчин, проживающих в сельской местности, гораздо ниже, и женщины часто вынуждены и кормить семью, и воспитывать детей, и ухаживать за больными родственниками.

Различия между социальными группами

После того как мы выявили гендерную, возрастную и поселенче­скую вариацию в установках населения в области семейного поведения, нам предстоит ответить на ключевой для нашего исследования вопрос: существуют ли различия в этих установках между социальными стратами. Для того чтобы охарактеризовать классовую структуру современного российского общества, мы прибегли к стратификационной шкале, разработанной НИСП в рамках исследования средних классов⁸. Шкала построена по принципу многокритериальной оценки принадлежности к страте, учитывающей материально-имущественный и социально-профессиональный статус респондентов, а также характеристики их социального самочувствия. Итоговая шкала классов включает пять основных групп: низший класс, периферия бедности, класс ниже среднего, периферия среднего класса и средний класс. Средний класс замыкает стратификационную пирамиду, поскольку данные РиДМиЖ-2007, как и данные других опросов населения, смещены в сторону бедных слоев и не репрезентируют высший класс. В составе среднего класса дополнительно выделены две подгруппы — ядро и полуядро (последнее отличается менее выраженной концентрацией признаков среднего класса).

На рис. 4 представлены средние значения выделенных нами факторов, связанных с семейным поведением, в разрезе социальных страт. Поскольку возрастная структура групп, находящихся внизу социальной иерархии, как правило, смещена в сторону старших возрастов, и поскольку социальные установки людей старшего возраста сильно отличаются от установок более молодых респондентов, нами было принято решение ввести ограничения по возрасту. В окончательную выборку были включены респонденты в возрасте 18—49 лет, поскольку, как показал предыдущий анализ, вектор ответов этих групп совпадает. Теперь, когда мы будем сравнивать различия в социальных установках респондентов в отношении брака и семьи в зависимости от принадлежности к той или иной социальной страте, мы можем быть уверены в том, что эти различия не связаны с возрастом респондентов.

Полученные нами результаты могут служить подтверждением обеих гипотез о причинах начала процесса трансформации социальных установок в отношении семьи, брака и воспитания детей. Как показывает наш анализ, самыми активными сторонниками инновационно-прагматического подхода к браку являются наиболее образованные и обеспеченные респонденты, входящие в средний класс и особенно в его ядро. Тем не менее высокий уровень поддержки стратегии инновационно-прагматического поведения в сфере брачно-семейных отношений выражают и респонденты, находящиеся на самом дне социальной пирамиды. Представители низшего класса также являются наиболее активными сторонниками разрушения традиционных ценностей в сфере брака и семьи и вместе с респондентами, находящимися на периферии бедности, гораздо реже являются сторонниками консервативного подхода к браку и семье, чем представители среднего класса.

С другой стороны, когда речь идет о взглядах респондентов на семейный патернализм, позиции высших и низших слоев расходятся кардинально. Степень поддержки утверждения о том, что взрослые дети должны помогать своим престарелым родителям, минимальна для представителей низшего класса и увеличивается по мере роста социально-экономического статуса респондента. При этом степень поддержки утверждения о том, что родители должны помогать своим взрослым детям, максимальна для низшего класса и снижается по мере роста статуса респондента. Это еще раз подтверждает наше предположение, что позиция респондентов в вопросе направленности межпоколенческих трансфертов объясняется уровнем их экономической успешности. Неудивительно, что состоявшиеся представители среднего класса готовы помогать родителям-пенсионерам, которые занимают не самые высокие позиции в стратификационной шкале, а менее успешные респонденты низшего класса ожидают помощи от своих родителей.

Аналогичные различия между высшими и низшими классами наблюдаются, когда речь идет о гендерных ролях в семье. Полученные результаты свидетельствуют о наличии обратной линейной зависимости между статусом респондента и степенью поддержки утверждения о том, что семья является зоной большей ответственности женщин. Чем беднее домохозяйство, тем чаще женщинам приходится брать власть в свои руки, ухаживая за родственниками и за детьми в случае развода. Что касается установок респондентов в вопросах значимости семейных и трудовых ролей, ядро среднего класса выступает единственной группой, не поддерживающей идею о том, что семья важнее карьеры. Наконец, что любопытно, в вопросе отношения к семейному патриархату, различий между стратификационными группами не наблюдается.

Рисунок 4. Средние значения факторов, отражающих семейные ценности для респондентов, принадлежащих к разным социальным группам

Помимо показателей, включенных нами в факторный анализ, в обследовании РиДМиЖ-2007 имеется еще несколько вопросов, характеризующих установки населения в отношении семьи. В частности, респондентов, у которых были супруги/партнеры, проживающие с ними в одном домохозяйстве, просили ответить, кто в семье в основном принимает решения: о повседневных покупках для домохозяйства; о покупке редких, более дорогих вещей для домохозяйства; о том, где хранить сбережения; обращаться ли за кредитом; работать или не работать респонденту и его партнеру; как растить детей; как проводить досуг, общаться с другими людьми. Совместив эти показатели, мы можем охарактеризовать доминирующий тип принятия решений в семьях респондентов, принадлежащих к разным социальным стратам⁹ (табл. 2).

Таблица 2. Тип принятия решений в домохозяйстве в разных социальных стратах

Результаты этого анализа свидетельствуют: чем выше социальный статус респондентов, тем выше вероятность того, что решения, связанные с жизнью семьи, принимаются совместно респондентом и его супругом/партнером. Например, в вопросе о том, как воспитывать детей, у 22,5% опрошенных низшего класса решения в семье принимаются только одним членом семьи, тогда как у представителей среднего класса этот показатель составляет 13,2%. Более того, в низших стратах человек, который принимает решения в отношении организации семейной жизни, — как правило, женщина. Это согласуется с ранее полученными результатами о том, что согласно нормативным представлениям представителей низших классов семья является зоной большей ответственности женщин.

Поскольку в основе теории второго демографического перехода лежит гипотеза о том, что изменения моделей демографического поведения в конечном итоге являются следствием идеологических изменений, отражающих долговременную тенденцию роста личностной автономии и скептицизма по отношению к государственным институтам и институтам вообще¹⁰, важным маркером второго демографического перехода могут служить мнения российских респондентов о том, какую ответственность должна нести семья и общество по отношению к группам населения, требующим социальной поддержки. Респондентам предлагалось ответить на ряд подобных вопросов, выбрав один из пяти вариантов ответов: 1 — «преимущественно общество», 2 — «скорее общество, чем семья», 3 — «и общество и семья в равной степени», 4 — «скорее семья, чем общество», 5 — «преимущественно семья». В таблице 3 представлены средние значения для каждого вопроса, рассчитанные на основе ответов представителей разных социальных страт. Чем выше среднее значение показателя, тем больше фокус ответственности смещается в пользу семьи, и наоборот, чем оно ниже — тем большая ответственность, по мнению респондентов, лежит на обществе. Относительно первых трех групп, требующих социальной поддержки, мнения представителей разных социальных страт консолидированы. Забота о престарелых, которым нужен уход на дому, и школьниках, когда они находятся в школе, считается зоной ответственности семьи и общества в равной степени, а забота о детях дошкольного возраста — скорее прерогативой семьи. Однако когда речь идет о помощи молодым семьям с детьми и пожилым людям, живущим очень бедно, респонденты в целом смещают фокус в сторону большей ответственности общества, и тем сильнее, чем ниже их собственный социальный статус. В этом случае наблюдаемые средние значения показателей для представителей обобщенного среднего класса и особенно его ядра гораздо выше средних по выборке. Этот результат подтверждает результаты, полученные входе факторного анализа, которые говорят о том, что установки представителей среднего класса смещены в сторону индивидуализма, а не патернализма.

Таблица 3. Средние значения по стратам при ответе на вопрос о том, кто должен нести ответственность за категории населения, нуждающиеся в социальной поддержке (шкала от 1 — «преимущественно общество» до 5 — «преимущественно семья»)

Примечание: различия между группами статистически значимые.

Заключение

Подведем основные итоги проведенного нами анализа. Наблюдаемые межпоколенческие и поселенческие различия в отношении респондентов к традиционным и инновационным моделям семейного поведения могут служить эмпирическим подтверждением гипотезы о том, что в России начались идеологические изменения, характерные для эпохи второго демографического перехода. Тем не менее мы не можем однозначно ответить на вопрос о том, какая из социальных групп является источником распространения инновационных установок в отношении семьи и брака в России. Можно лишь с уверенностью говорить о том, что основными акторами в этом процессе являются наиболее образованные и обеспеченные группы (средний класс, особенно его ядро), с одной стороны, и наименее образованные и обеспеченные группы (низший класс), с другой. Позиции этих групп, находящихся на полюсах социальной иерархии, совпадают в том, что они являются активными сторонниками инновационно-прагматического подхода к браку, семье и воспитанию детей, то есть толерантно относятся к совместному проживанию без регистрации брака, рождению детей вне брака и разводу. По другим вопросам их позиции, как правило, противоположны.

Представители низших классов чаще выступают за разрушение традиционных ценностей в сфере брака и семьи и вместе с респондентами, находящимися на периферии бедности, гораздо реже являются сторонниками консервативного подхода к браку и семье, чем представители средних классов. В силу своей успешности последние поддерживают идею о том, что взрослые дети должны брать на себя заботу о престарелых родителях, и не согласны с тем, что родители обязаны помогать своим взрослым детям, тогда как установки низших слоев в этом отношении прямо противоположны.

Представители низших слоев чаще готовы отдать предпочтение семье в случае конфликта между трудовыми и семейными ролями и значительно чаще считают семью зоной большей ответственности женщин, что для среднего класса нехарактерно. В семьях представителей среднего класса решения чаше принимаются коллегиально. Наконец, представители высших страт гораздо чаще уверены в том, что помощь людям, нуждающимся в социальной поддержке, является прерогативой семьи, а не общества. Это также свидетельствует о большей приверженности личной автономии, которая является характерной чертой второго демографического перехода.

Важно отметить, что, согласно оценкам НИСП, доля среднего класса невелика — не более пятой части населения страны, а доля низшего класса — менее 10%. Все, кто находится между ними (а это почти три четверти населения), не выразили значимой поддержки инновационным моделям поведения в сфере брачно-семейных отношений. Это дает нам основания считать, что для завершения второго демографического перехода в России потребуется еще достаточно много времени.

¹ Попова Дарья Олеговна – к.э.н., в.н.с. НИСП
² Avdeev A., Monnier A. La nuptialité russe: une complexité méconnue // Population. 1999. Vol. 54. №4-5. P. 635-676; Захаров С. В. Трансформация брачно-партнерских отношений в России: «золотой век» традиционного брака близится к закату?» // Родители и дети мужчины и женщины в семье и обществе. — М.: НИСП, 2007. — 640 с; Население России — 2003—2004: 11—12-й ежегодный демографический до­клад / Под ред. А.Г. Вишневского. — М.: Наука, 2006. — 356 с.; Население России — 2005: 13-й ежегодный демографический доклад / Отв. ред. А.Г. Вишневский / ГУ—Высшая школа экономики. — М.: Изд. дом ГУ - ВШЭ, 2007.-245 с.
³ Ноеm J. M. et al. The second demographic transition in selected countries in Central and Eastern Europe: Union Formation as a Demographic Manifestation // MPIDR Working Paper 2007—026. —Rostock (Germany): Max Plank Institute for Demographic Research, 2008; Zakharov S. (2008) Russian Federation: From the First to the Second Demographic Transition// Demographic Research. 2008. Vol. 19. Art. 24. P. 907-972.
⁴ Lesthaeghe R. (1998) On Theory Development: Application to the Study of Family Formation // Population and Development Review. 1998. Vol. 24. P. 1—14; Van de Kaa D.J. The Idea of a Second Demographic Transition in Industrialized Countries // Paper presented at the Sixth Welfare Policy Seminar of the National Institute of Population and Social Security. — Tokyo (Japan), 2002; Van de Kaa D.J. Europe's Second Demographic Transition // Population Bulletin. 1987. Vol.42. P. 3-57; Frejka Т. et at. Summary and Conclusions: Childbearing Trends and Policies in Europe // Demographic Research. 2008. Vol. 19. Art. 2. P. 5-14.
⁵ Perelli-Harris В., Gerber T.P. Non-marital Child-bearing in Russia: Second Demographic Transition or Pattern of Disadvantage? // Max Plank Institute for Demographic Research Working Paper 2009-007. 2009; Sobotka T. The Diverse Faces of the Second Demographic Transition in Europe // Demographic Research. 2008. Vol. 19. Art. 8. P. 171-224.
⁶ Breton D., Popova D., Prioux F. La séparation des parents en France et en Russie: situation et évolution des risques du point de vue des enfants [The separation of parents in France and Russia: the situation and evolution from the point of view of children] // Revue d'Etudes Comparatives Est-Ouest [в печати].
⁷ Похожие тенденции обнаруживает в исследовании нормативных взглядов на семью у россиян и французов B.C. Магун в статье, публикуемой в настоящем сборнике. Респонденты, которым в 2007 г. исполнилось 40-49 лет, родились в 1958-1967 гг. и, соответственно, их молодость отчасти пришлась на период перестройки и связанных с ней резких социокультурных изменений, повлиявших на установки этого поколения. - Прим. ред.
⁸ Средние классы в России..., 2008.
⁹ Из анализа были исключены респонденты, затруднившиеся с ответом на этот вопрос, или ответившие, что решение принимает кто-либо другой внутри или вне домохозяйства.
¹⁰ Lesthaeghe R. (1998) On Theory Development: Application to the Study of Family Formation // Population and Development Review. 1998. Vol. 24. P. 1—14.