Производительность труда и стоимость рабочей силы: как рождаются статистические иллюзии?

Р.И. Капелюшников¹
(Опубликовано в журнале "Вопросы экономики", 2009, №4, с. 59-79)

1. Введение

В последние годы представление о том, что в российской экономике рост издержек на рабочую силу идет с явным опережением по отношению к росту производительности труда, стало общим местом. Оно воспринимается как нечто само собой разумеющееся практически всеми – экономистами, чиновниками, политиками, руководителями компаний и даже профсоюзами и покоится на солидной доказательной базе в виде данных официальной статистики, разработок ведущих отечественных и зарубежных аналитических центров, суждений наиболее известных и авторитетных российских исследователей.

За примерами ходить недалеко. В ежемесячных "Мониторингах социально-экономического развития Российской Федерации" эксперты Министерства экономического развития РФ на протяжении уже многих лет, как мантру, повторяют мысль о непрерывно ухудшающемся соотношении между темпами прироста производительности труда и реальной заработной платы в промышленности. По их выкладкам, в 2005 г. отставание производительности от реальных заработков составляло 0,3 процентных пункта, в 2006 г. – уже 4,9, а в 2007 г. и вовсе угрожающие 8,6 процентных пункта. С ними полностью солидарны аналитики Всемирного банка. В своих докладах по России они также постоянно выражают обеспокоенность по поводу слишком вялой динамики производительности труда и слишком активной динамики реальной заработной платы. Если в 2003 г., по оценкам, разрыв между темпами прироста производительности и реальных заработков не превышал полутора раз, то в 2007 г. достиг почти трех.

Факт относительного удорожания рабочей силы не вызывает сомнения и у независимых экспертов. Так, Е. Ясин полагает, что сейчас Россия находится "в весьма незавидном положении", так как "в последние годы средняя зарплата росла быстрее производительности почти в 2 раза". К. Юдаева и Н. Иванова констатируют, что в последнее время "рост издержек оплаты труда на единицу продукции опережал рост цен производителей" и в подтверждение приводят результаты собственных расчетов, согласно которым доля этих издержек в стоимости единицы продукции ежегодно повышалась примерно на четверть. И. Николаев убежден, что только высокие цены на сырье позволяют увеличивать зарплаты без адекватного роста производительности и предупреждает, что если эта тенденция продолжится, то "экономика начнет «проедать» саму себя". По мнению Я. Лисоволика, рост реальных зарплат, который наблюдался в последние годы, "значительно превышает рост производительности труда" и "на таком уровне он не может поддерживаться". А Е. Гурвич предостерегает, что "в итоге это может привести к снижению конкурентоспособности экономики".

Высказывания экспертов затем широко тиражируются средствами массовой информации. Одна за другой выходят статьи, названия которых говорят сами за себя: "Все, что заработал, – мое: производительность труда по-прежнему растет медленнее, чем зарплата" ("Российская газета". 28 сентября 2005 г.); "Зарплата или производительность" ("Ведомости". 25 ноября 2005 г.); "Зарабатываем лучше, чем работаем: почему зарплата в России растет быстрее, чем производительность труда" ("Новые Известия" 28 февраля 2006 г.); "Опасный рост зарплат: он делает российские товары все менее конкурентоспособными" ("РБК daily". 9 марта 2007 г.); "Зарплаты впереди: производительность труда растет медленнее" ("Ведомости". 29 мая 2007 г.); "Зарплата без труда: Россия активно проедает накопленное" ("РБК daily". 4 марта 2008 г.); "Россия богатеет, вот ведь беда! Рост наших доходов – реальная угроза экономике" ("Известия". 5 марта 2008 г.); "Экономика России может «проесть» саму себя" ("Аргументы недели". 13 марта 2008 г.). А интернет-издание "Газета.ру" даже вывело общую формулу, согласно которой в России реальные заработки повышаются в три раза быстрее производительности. Такое соотношение, по уверениям "Газеты.ру", выдерживается на протяжении уже многих лет.

К сожалению, в общем хоре тонут редкие голоса тех, кто предупреждает, что сопоставления, которыми оперируют большинство российских экспертов, методологически некорректны и не могут служить доказательством тезиса о "переоцененности" рабочей силы. В настоящей работе мы намерены представить новые, более развернутые аргументы в поддержку этой "еретической" позиции и показать, что утверждения об опережающем росте затрат на оплату труда относятся не к миру реальных экономических явлений, а к миру статистических призраков. И единственное, что, наверное, можно было бы сказать в оправдание их авторов, так это то, что они не одиноки: в других странах при обсуждении сходных проблем экономисты точно так же склонны путаться в трех соснах и пытаться сравнивать несравнимое.

Сразу же стоит предупредить, что наша работа имеет узкую направленность и, строго говоря, преследует единственную цель – показать, что рассуждения о прогрессирующем удорожании российской рабочей силы являются статистической иллюзией и основываются на некорректной интерпретации официальных данных. В ней ничего не говорится про то, насколько уровень производительности труда в России отстает от уровня производительности труда в развитых странах; или про то, возможно ли его быстрое повышение; или про то, как именно этого можно было бы достичь. Повторимся: нас будет интересовать лишь один, достаточно частный и, можно сказать, почти технический вопрос – как в посткризисный период развития российской экономики менялось соотношение между динамикой производительности труда и динамикой его оплаты?

2. Почему это может быть иллюзией?

Опишем сначала то, что можно назвать "стандартным" подходом к сопоставлению производительности труда и заработной платы.

При таком подходе оценки темпов роста производительности труда либо берутся в готовом виде из официальных статистических сборников (отметим, что эти показатели начали разрабатываться и публиковаться Росстатом лишь недавно), либо рассчитываются самостоятельно путем деления индекса физического объема ВВП на индекс общей занятости. Затем – опять-таки в готовом виде – берутся официальные оценки темпов роста реальной заработной платы. Сравнив эти два ряда цифр, нельзя не прийти к выводу, к которому и приходит большинство исследователей: на протяжении всех 2000-х годов рабочая сила ускоренно дорожала, все сильнее подрывая конкурентоспособность российских предприятий. Казалось бы, с чем здесь еще спорить?

Однако при всей видимой убедительности этого умозаключения оно является ложным, причем сразу по нескольким основаниям.

Во-первых, и это, наверное, главное, в сопоставлениях, которыми оперируют российские аналитики, используется не тот показатель заработной платы, который следовало бы использовать. Похоже, многим из них неведомо различие между producer real wage ("производительской реальной заработной платой", "реальной заработной платой для производителя") и consumer real wage ("потребительской реальной заработной платой", "реальной заработной платой для потребителя"). Первая оценивается путем дефлирования номинальной заработной платы с помощью индексов цен производителей (ИЦП) или дефлятора ВВП, вторая – путем ее дефлирования с помощью индекса потребительских цен (ИПЦ). Одна отражает изменения в цене труда с точки зрения фирм, другая – изменения в покупательной способности платы за труд с точки зрения наемных работников. Поэтому в тех случаях, когда мы хотим ответить на вопрос, насколько дорого или дешево рабочая сила обходится предприятиям, оперировать следует показателями именно "производительской", а не "потребительской" реальной заработной платы.

Однако индексы реальной заработной платы, публикуемые в изданиях Росстата, строятся в "потребительском" формате. Это означает, что большинство российских экспертов пытаются сравнивать изменения в реальной величине валовой добавленной стоимости, при определении которой используется дефлятор ВВП, с изменениями в реальной заработной плате, при определении которой используется ИПЦ. Но такое сопоставление не имеет смысла, так как ничего не может сказать нам о том, что происходит с удельными издержками на рабочую силу – увеличиваются они или уменьшаются. Чтобы выяснить это, необходимо располагать данными об изменениях в "производительской" реальной заработной плате, которая оценивалась бы с использованием того же ценового индекса, что и реальная величина валовой добавленной стоимости – то есть дефлятора ВВП.

Казалось бы, на это можно возразить, что в длительном периоде различные ценовые индексы не могут сильно расходиться и что поэтому то, какой из них выбран для подсчетов реального ВВП, а какой – для подсчетов реальных заработков, не имеет большого значения. Однако опыт функционирования российской экономики говорит о другом: и в 1990-е, и 2000-е годы она проходила через целую серию эпизодов, когда динамика цен производителей далеко отрывалась от динамики потребительских цен. Последний из них пришелся как раз на 2004-2007 гг. (Таблица 1). За эти годы кумулятивное повышение ИЦП составило свыше 100%, дефлятора ВВП – почти 90%, а ИПЦ – "только" 50%. В условиях столь сильных расхождений между основными ценовыми индексами отказ от использования показателей реальной заработной платы в "производительском" формате становится явно неприемлемым.

Важно оговориться: мы не пытаемся утверждать, что дефлятор ВВП более надежен и заслуживает большего доверия, чем ИПЦ, и что поэтому при дефлировании номинальной заработной платы следует пользоваться именно им. Вопрос стоит совершенно иначе: корректно ли при определении стоимости рабочей силы для предприятий оценивать производительность и реальные заработки с использованием разных дефляторов или дефлятор должен быть одним тем же? Ответ, как представляется, очевиден.

Таблица 1. Основные ценовые индексы, 1995-2007 гг., в процентах к предыдущему году

* Декабрь к декабрю. Для 2000-2007 гг. в скобках приводятся среднегодовые значения ИПЦ.
** Декабрь к декабрю. Для 2002-2007 гг. в скобках приводятся среднегодовые значения ИЦП.
Источник: здесь и далее Росстат.

Во-вторых, нельзя забывать об особенностях самой российской статистики заработной платы. Она, как известно, формируется на основе данных только по работникам корпоративного сектора – занятым на крупных, средних, малых и прочих предприятиях (по так называемому "полному кругу"). Все то, что происходит вне этого сектора – с работниками, занятыми у ПБЮЛов, по найму у физических лиц и т.д. – не находит в ней отражения. Если бы занятость в некорпоративном секторе оставалась, как это было при прежней экономической системе, едва различимой, ею можно было бы пренебречь. Однако в 2000-е годы она росла ускоренными темпами и сейчас, по оценкам, охватывает не менее 25-30% всех занятых. Игнорирование столь обширного сегмента рабочей силы чревато серьезными искажениями, поскольку и уровни, и темпы роста заработной платы в корпоративном и в некорпоративном секторах экономики не обязательно должны совпадать.

Обратимся к данным Системы национальных счетов (СНС) об оплате труда, которые относятся ко всем наемным работникам, а не только к тем из них, кто занят в корпоративном секторе (то есть на предприятиях и в организациях со статусом юридического лица). Из них следует, что заработки в условном "корпоративном" секторе (для среднесписочных работников по полному кругу предприятий) намного превышают заработки в условном "некорпоративном" секторе (для прочих наемных работников, занятых в экономике). Причем со временем этот межсекторный разрыв только нарастал: если в 1997-2000 гг. он составлял 30-40%, то начиная с 2001 г. уже 55-70% (рис. 1). Очевидно, что в подобных условиях пользование показателями, относящимися к одному только корпоративному сектору, может преувеличивать – и подчас существенно – темпы роста заработной платы в масштабах всей экономики.

Рисунок 1. Среднемесячная номинальная заработная плата в "корпоративном" и "некорпоративном" секторах экономики, 1997-2007 гг., тыс. руб.*

В-третьих, заработная плата – главный, но далеко не единственный элемент затрат на рабочую силу. Помимо прямых издержек, связанных с оплатой труда, предприятиям приходится также нести и разнообразные косвенные издержки – в виде отчислений в социальные фонды и т.д. Конечно, если нас интересует только то, как полная стоимость рабочей силы менялась во времени, то тогда этими издержками можно пренебречь, поскольку их основную часть составляют расходы на социальное страхование работников, которые обычно определяются в виде фиксированной пропорции от начисленной заработной платы. В подобных условиях, как легко убедиться, темпы роста заработной платы будут совпадать с темпами роста полной стоимости рабочей силы с учетом "незарплатной" составляющей.

Но так будет происходить лишь до тех пор, пока законодательство, регулирующее размеры взносов предприятий в социальные фонды, остается неизменным. В России же в последние годы оно неоднократно пересматривалось. В 2001 г. эти взносы были объединены в единый социальный налог (ЕСН), причем его совокупная ставка была заметно снижена. В 2005 г. она была уменьшена вновь – более чем на 9 процентных пунктов. В результате динамика заработной платы и динамика полной стоимости рабочей силы должны были разойтись, однако в "стандартном" подходе о возможности такого расхождения даже не упоминается.

Ограниченность данных о заработной плате связана также и с тем, что они не учитывают скрытых ("теневых") выплат, значение которых в российских условиях, по общему признанию, чрезвычайно велико. Но так как "официальная" и "неофициальная" оплата труда не обязательно должны двигаться по одинаковым траекториям, оценки, опирающиеся на данные только о формально регистрируемой заработной плате, могут давать неадекватное представление о том, что на самом деле происходит в экономике..

Перейти от показателей заработной платы к показателям полной стоимости рабочей силы позволяют данные СНС, учитывающие не только "официальные" заработки, но также отчисления предприятий на социальное страхование работников и скрытую оплату труда (величина которой рассчитывается балансовым методом). Оценки, относящиеся к 1997-2007 гг., представлены в табл. 2. Из них следует, что если в начале этого периода расходы на социальное страхование работников составляли по отношению к формально регистрируемой заработной плате 30%, то в его конце уже только 20%. Что касается скрытой оплаты труда, то ее доля в полной стоимости рабочей силы была относительно устойчивой и колебалась диапазоне 22-27%. Ситуация в промышленности была сходной. Из представленных оценок хорошо видно, что альтернативные показатели оплаты труда перемещались по явно не совпадающим траекториям. Полагаться в этих условиях на данные об одной только "официальной" заработной плате значит строить анализ на недостаточно надежной основе.

Таблица 2. Среднемесячные значения номинальных показателей производительности труда и оплаты труда, 1997-2007 гг., тыс. руб. (по данным СНС)*

* 1997-2001 гг. - ОКОНХ, 2002-2007 гг. – ОКВЭД.

В-четвертых, в мировой практике оценки производительности труда для всей экономики традиционно рассматриваются как малодостоверные и используются лишь в крайних случаях: "В соответствии с практикой статистических служб большинства стран мира, анализ соотношения между реальными трудовыми расходами и производительностью проводится не для всей экономики, а только для определенных ее секторов, в которых, во-первых, высок удельный вес наемных работников, а во-вторых – выпуск рассчитывается не на основе затрат (как это имеет место, например, в общественном секторе). Обычно в качестве таких секторов фигурируют частный (предпринимательский) несельскохозяйственный сектор экономики (private (business) nonfarm sector) и обрабатывающая промышленность".

В случае российской экономики ситуация дополнительно осложняется тем, что для некоторых ведущих отраслей частного несельскохозяйственного сектора мы не располагаем надежными данными ни о стоимости выпуска, ни о величине затрат труда. Примером могут служить строительство и торговля, где широко используется труд мигрантов, но сколько-нибудь достоверная информация как об их численности, так и о получаемой ими заработной плате отсутствует. Для таких отраслей приходится делать множество досчетов и корректировок, что снижает надежность итоговых оценок. В результате единственным крупным сектором отечественной экономики, для которого могут быть получены более или менее достоверные показатели удельных издержек на рабочую силу, оказывается промышленность.

Признавая крайнюю условность оценок, получаемых для экономики в целом, мы тем не менее посчитали необходимым приводить также и их. Это будет делаться, во-первых, для полноты анализа и, во-вторых, в целях сопоставимости, поскольку именно на таких оценках строятся рассуждения подавляющего большинства российских комментаторов. Кроме того, сравнивая показатели удельных издержек на рабочую силу для всей экономики с аналогичными показателями для промышленности, можно получить наглядное представление о том, какими искажениями чреват усеченный подход, ограничивающийся рассмотрением данных на максимально агрегированном уровне.

Итак, "стандартные" сопоставления производительности труда и его оплаты: а) ошибочно используют показатель реальной "потребительской" заработной платы; б) игнорируют заработки наемных работников некорпоративного сектора; в) не учитывают отчисления предприятий в социальные фонды и скрытую оплату труда; г) как правило, оперируют оценками в масштабах всей экономики, хотя из-за присутствия в ней обширного общественного сектора такие оценки неизбежно оказываются недостаточно точными и мало информативными.

3. Что говорят альтернативные оценки?

Наш анализ будет строиться как развернутое сравнение индикаторов двух типов – характеризующих динамику оплаты труда, с одной стороны, и динамику производительности труда, с другой. Соотнеся их, мы получаем показатель, который с точки зрения обсуждаемой проблемы можно считать ключевым – индекс удельных издержек на рабочую силу (unit labor costs, или сокращенно ULC). ULC показывает, как на протяжении рассматриваемого периода менялись затраты на оплату труда в расчете на единицу продукции. В формульной записи:

ULC = 100%  (индекс реальных издержек на рабочую силу/индекс производительности труда) = 100%  [(индекс фонда оплаты труда в реальном выражении/индекс численности наемных работников) / (индекс физического объема ВВП/индекс общей численности занятых в экономике)]

В качестве нижней хронологической границы нами выбран 1997 г. – год, который предшествовал высшей точке переходного кризиса и последующему вступлению отечественной экономики в фазу подъема. (Такой выбор удобен еще и тем, что самая высокая доля оплаты труда в ВВП фиксировалась Росстатом именно в этом году.) Соответственно наши расчеты будут охватывать период 1997-2007 гг. и при оценке реальных показателей производительности и оплаты труда за базу будет приниматься уровень цен 1997 года.

Представляя полученные результаты, мы будем двигаться пошагово. Каждому шагу будет соответствовать отказ от тех или иных неявных допущений, на которых строятся "стандартные" сопоставления динамики оплаты труда и динамики производительности. Чтобы читатель не запутался в обилии альтернативных оценок, базовые версии расчета будут обозначаться цифровыми, а отдельные подварианты внутри них буквенными символами (например, 1A, 2B, 3C и т.д.).

Серия оценок-1 ("официальная")

На первом шаге мы ограничимся обсуждением официально публикуемых показателей производительности труда и реальной заработной платы, относящихся ко всей экономике. К сожалению, их полный набор имеется для очень короткого периода – 2002-2006 гг., так как для более ранних лет подсчеты производительности труда Росстатом не производились. К этим двум официальным рядам данных мы добавляем лишь один дополнительный индикатор – альтернативную оценку реальной заработной платы, при получении которой используется не ИПЦ, а дефлятор ВВП. Его введение обеспечивает переход от показателей "потребительской" к показателям "производительской" реальной заработной платы.

Первый подвариант расчета, с использованием ИПЦ, мы будем называть "официальным" и обозначать как 1A, а второй, с использованием дефлятора ВВП, "альтернативным" и обозначать как 1B. Разделив эти "зарплатные" индексы на индекс производительности труда, мы получаем два набора оценок также и для удельных издержек на рабочую силу – ULC-1A и ULC-1B. Результаты, представленные на рис. 2, наглядно демонстрируют, как радикально меняется соотношение между динамикой оплаты труда и динамикой производительности при переходе от "потребительской" к "производительской" заработной плате.

Рисунок 2. Кумулятивные приросты производительности труда, реальной заработной платы и удельных издержек на рабочую силу, 2002-2006 гг., экономика, % (серия оценок-1)

По оценкам Росстата, за период 2002-2006 гг. производительность труда в российской экономике выросла на 28,4%. Понятно, что при таком соотношении между ростом производительности труда и ростом реальных заработков рабочая сила должна была с каждым годом обходиться предприятиям все дороже. Действительно, в масштабах всей экономики ее относительное удорожание (индекс ULC-1A) составило внушительную величину – 21,9%.

Но стоит перейти от "потребительской" к "производительской" реальной заработной плате, как тезис о "переоцененности" российской рабочей силы теряет убедительность. Хотя в период 2002-2006 гг. реальная "производительская" заработная плата также активно шла вверх, кумулятивный прирост оказывается у нее вдвое меньшим, чем у реальной "потребительской" заработной платы, – -29%. Как следствие, за эти годы стоимость рабочей силы с точки зрения самих предприятий (во всяком случае, большинства из них) практически не изменилась – кумулятивный прирост индекса ULC-1B составил ничтожные 0,5%. Но и это еще не все. Официальные показатели производительности труда фактически рассчитываются в часовом формате, тогда как используемые нами показатели заработной платы – в месячном. Если же перевести в часовой формат также и их, то мы обнаружим, что даже в масштабах всей экономики удельные часовые издержки на рабочую силу в 2002-2006 гг. пусть символически, но уменьшились – на -1% (индекс ULC-1D). Как видим, вопреки уверениям большинства комментаторов, в российской экономике последних лет не наблюдалось не то что двукратного или трехкратного, а вообще никакого превышения темпов прироста стоимости рабочей силы над темпами прироста производительности труда.

Серия оценок-2 ("контрольная")

Вторую серию оценок можно рассматривать в качестве "контрольной", так как по алгоритму расчета эта версия почти совпадает с предыдущей, отличаясь от нее лишь в двух отношениях. Во-первых, она охватывает весь период 1997-2007 гг. Во-вторых, в ней используются "неофициальные" показатели производительности труда, которые рассчитывались нами как частное от деление физического объема ВВП на общую численность занятых в экономике. Учитывая близость этих вариантов расчета не удивительно, что их результаты также оказываются сходными.

Согласно второй серии оценок, на протяжении всего рассматриваемого периода за исключением "дефолтного" 1998 г. в российской экономике наблюдался интенсивный рост производительности труда – за 1997-2007 гг. ее кумулятивный прирост составил 66,8% (табл. 3).

Таблица 3. Кумулятивные приросты производительности труда, реальной заработной платы и удельных издержек на рабочую силу, % (серия оценок-2)

Динамика реальной "потребительской" заработной платы характеризовалась большей неравномерностью. В 1998-1999 гг. она испытала глубокий провал (почти на треть), за которым, однако, последовало быстрое восстановление. В итоге в 2007 г. ее уровень был уже в два с лишним раза выше, чем в исходном 1997 г. Что касается "производительской" реальной заработной платы, то первоначальный провал был у нее менее глубоким (сокращение за 1998-1999 гг. примерно на 20%), но и последующий рост не таким активным. В итоге ее кумулятивный прирост за все посткризисные годы составил чуть более 75%, то есть был примерно на четверть меньше, чем у "потребительской" реальной заработной платы.

Если судить об изменениях в удельных издержках на рабочую силу по индексу ULC-2A, то тогда в их динамике можно выделить три разных этапа: на первом (1998-1999 гг.) они резко сократились, на втором (2000-2002 гг.) столь же резко выросли, на третьем (2003-2007 гг.) хотя и продолжали расти, но уже более плавно и медленно. За весь период 1997-2007 гг. они выросли примерно на четверть, в том числе в самые последние годы – на 26% (по отношению к уровню 2003 г.).

Однако при ближайшем рассмотрении становится очевидно, что это всего лишь артефакт, связанный с использованием "неправильного" показателя реальной заработной платы. Как свидетельствует динамика альтернативного индекса ULC-2B, в настоящее время удельные издержки на рабочую силу остаются в российской экономике практически такими же, какими они были в 1997 г., – за все посткризисные годы их прирост составил скромные 5,2%, а в самые последние годы (по отношению к уровню 2003 г.) еще более скромные 0,6%. Выясняется также, что этап первоначального падения удельных издержек на рабочую силу был более продолжительным, охватив 1998-2000 гг., этап "взрывного" роста ограничился 2001-2002 гг., а во все последующие годы они продолжали удерживаться приблизительно на одной и той же отметке.

Оценки по промышленности выглядят еще более впечатляюще. За весь период 1997-2007 гг. кумулятивный прирост производительности труда составил в ней около 74% (правая секция табл. 3). В те же годы реальная "потребительская" заработная плата повышалась ускоренными темпами, почти вдвое обгоняя реальную "производительскую" заработную плату: 96% против 56%.

В результате если индикатор ULC-2A создает впечатление некоторого удорожания рабочей силы в промышленности – на +13%, то индикатор ULC-2B свидетельствует о ее фактическом удешевлении – на -10%. Интересно также отметить, что в динамике показателя ULC-2B обнаруживается не один, а два подпериода, когда удельные издержки на рабочую силу устойчиво снижались: это не только 1998-2000 гг., что вполне ожидаемо, но также и 2004-2007 гг., когда они упали более чем на четверть (Рис. 5). Этот результат полностью расходится с общепринятыми представлениями.

Серия оценок-3 ("базовая")

До сих пор наша единственная поправка к "стандартной" схеме расчетов сводилась к замене consumer real wage на producer real wage. Но, как отмечалось выше, сторонники этой схемы не ограничиваются ошибочным использованием разных ценовых индексов при измерении реальных величин валовой добавленной стоимости и заработной платы. Поэтому центральной для нашего анализа можно считать серию оценок-3, где мы идем дальше и вместо данных о номинальной начисленной заработной плате используем данные об оплате труда по СНС. Напомним, что они, во-первых, охватывают наемных работников как корпоративного, так и некорпоративного секторов, во-вторых, включают расходы на социальное страхование, и в-третьих, учитывают скрытую оплату труда.

Эти данные в зависимости от исходных определений позволяют ввести в анализ несколько альтернативных индикаторов среднемесячной оплаты труда (см. выше, табл. 2). Следуя "узкому" определению, ее можно рассчитать как частное от деления фонда заработной платы (без учета расходов на социальное страхование и скрытых выплат) на численность наемных работников и число месяцев в году (подвариант 3-B); следуя "промежуточному" определению – как частное от деления фонда оплаты труда с включением расходов на социальное страхование на численность наемных работников и число месяцев в году (подвариант 3-C); наконец, следуя "широкому" определению – как частное от деления фонда оплаты труда с включением как расходов на социальное страхование, так и скрытых выплат на численность наемных работников и число месяцев в году (подвариант 3-D). Используя дефлятор ВВП мы можем затем перейти от номинальных значений этих величин к реальным. Наконец, если взять среднемесячную оплату труда по "узкому" определению и дефлировать ее, как это обычно делают, по индексу потребительских цен, то наш набор альтернативных оценок пополнится еще одним индикатором, максимально приближенным к показателю "официальной" реальной заработной платы (подвариант 3-A). В общей сложности мы получаем четыре подварианта расчета (один в "потребительском" и три в "производительском" формате), которым соответствуют четыре альтернативных индекса удельных издержек на рабочую силу.

Обратимся сначала к оценкам для всей экономики (табл. 4). Из них следует несколько важных и интересных выводов. Во-первых, мы видим, что в 1997-2006 гг. оплата труда, дефлированная по ИПЦ, росла намного быстрее, чем дефлированная по дефлятору ВВП: разница в их кумулятивных приростах достигает 20 процентных пунктов – 61% против 41% соответственно. Таким образом, "стандартный" подход, оперирующий разными ценовыми индексами, преувеличивает рост стоимости рабочей силы с точки зрения предприятий примерно в полтора раза. Для последних лет, 2003-2006 гг., аналогичный разрыв оказывается еще сильнее – 41% против 16%.

Таблица 4. Кумулятивные приросты производительности труда, реальной заработной платы и удельных издержек на рабочую силу, % (серия оценок-3)

Во-вторых, выясняется, что индикатор реальной оплаты труда-3C увеличился за тот же период намного меньше (на 25%), чем индикатор-3B. Поскольку первый из них включает расходы на социальное страхование, а второй не включает, разность – порядка 16 процентных пунктов – дает представление о масштабах выигрыша, полученного предприятиями в 2000-е годы от снижения ставок ЕСН. (Примечательно, что примерно половина этой экономии приходится на три последних года – 2004-2006 гг.)

В-третьих, из полученных оценок следует, что в посткризисный период скрытая оплата труда росла быстрее, чем формально регистрируемая – разница в кумулятивных приростах индикаторов 3D и 3C достигает 7 процентных пунктов (32% против 25%). Впрочем, учитывая достаточно условный характер статистических измерений скрытой оплаты труда, этот результат следует воспринимать с осторожностью.

Расхождения в динамике альтернативных показателей реальной оплаты труда порождают значительную вариацию в оценках удельных издержек на рабочую силу. Так, индекс ULC-3A, казалось бы, сообщает нам, что за 1997-2006 гг. рабочая сила подорожала в относительном выражении на 4%, в том числе в самые последние годы  – на целые 17% (по отношению к уровню 2003 г.). Однако уже переход к индикатору ULC-3B ясно показывает, что в действительности найм работников стал обходиться российским предприятиям в посткризисный период намного дешевле – почти на -9% (после 2003 г. – на -4%). Еще больший выигрыш фиксирует показатель ULC-3C, учитывающий эффект от снижения ставок ЕСН: удешевление на -20% в течение 1997-2006 гг. и на -10% в течение последних лет. Динамика скрытой оплаты труда, напротив, противодействовала снижению удельных издержек на рабочую силу: индикатор ULC-3D уменьшился лишь на -15% (в том числе после 2003 г. – на -7%). Таким образом, примерно 5 процентных пунктов снижения "официальных" затрат на оплату труда были "съедены" ростом скрытых выплат.

Еще более сильное снижение удельных издержек на рабочую силу наблюдалось в промышленности (табл. 4).

Индикатор оплаты труда-3A, где в качестве дефлятора используется ИПЦ, рассказывает нам знакомую историю про резкий рост реальных заработков, на этот раз – в промышленности. Исходя из его динамики можно заключить, что в 2006 г. они были на 59% выше, чем в 1997 г., причем только за 2003-2006 гг. их увеличение составило почти 24%. Но уже при переходе к индикатору-3B, строящемуся в "производительском" формате, выясняется, что в действительности прирост реальной заработной платы с точки зрения предприятий был много меньше – 35%. Более того, после 2003 г. она резко упала – на целых -18%. Согласно индексу-3С, учитывающему изменения в расходах на социальное страхование, увеличение реальной оплаты труда в течение всех 1997-2007 гг. было значительно более слабым – +19%, а ее падение в самые последние годы, напротив, значительно более сильным – -24%. Однако из-за того, что рост скрытых выплат шел с опережением, увеличение реальной оплаты труда по "широкому" определению для всего рассматриваемого периода оказывается несколько большим (+27%), тогда как ее падение для последних лет несколько меньшим (-21%).

Но какой бы из альтернативных показателей реальной оплаты труда, базирующихся на данных СНС, мы ни взяли, темпы роста любого из них, как нетрудно убедиться, заметно отставали от темпов роста производительности труда. Даже если мы решим оперировать методологически некорректным индексом ULC-3A, строящимся с использованием ИПЦ, нам все равно придется признать, что в 2006 г. рабочая сила обходилась российским промышленным предприятиям относительно дешевле, чем она обходилась им в 1997 г. (примерно на -5%). Обращение к индикатору ULC-3B, при расчете которого используется не ИПЦ, а дефлятор ВДС, свидетельствует, что за 1997-2006 гг. рабочая сила подешевела для них на -19%, а за 2004-2006 гг. – на -31% (по отношению к уровню 2003 г.).

Другими словами, в те самые годы, когда большинство экспертов выражали беспокойство по поводу непрерывной эскалации издержек на рабочую силу, они устойчиво снижались, "отыгрывая" назад то повышение, которое имело место в 2001-2003 гг. Если же учесть еще и экономию по взносам предприятий в социальные фонды, то тогда сокращение удельных издержек на рабочую силу достигнет -29% для всего периода 1997-2006 гг. и -35% для подпериода 2004-2006 гг. (по отношению к уровню 2003 г.). Хотя учет скрытых выплат несколько сокращает величину этого выигрыша, принципиально результаты остаются теми же.

Серия оценок-4 ("отраслевая")

Можно возразить, что полученные нами оценки не обязательно должны отражать ситуацию в большей части российской экономики или хотя бы промышленности. Нельзя, например, исключить, что в "неэкспортных" отраслях ситуация складывалась иначе, чем в "экспортных", и что именно в них затраты на оплату труда могли расти намного быстрее производительности.

Это предположение можно проверить, воспользовавшись данными, аналогичными тем, которые использовались нами в предыдущем подразделе, для трех укрупненных секторов промышленности – добычи полезных ископаемых, обрабатывающих производств, производства и распределения электроэнергии, газа и воды (к сожалению, такие данные доступны только для 2002-2006 годов).

Начнем с добычи полезных ископаемых (табл. 5). За 2002-2006 гг. индикатор-4A, получаемый с использованием ИПЦ, вырос здесь на +39%, что, казалось бы, свидетельствует об ускоренном росте затрат на оплату труда. Однако все альтернативные индексы, получаемые с использованием дефлятора ВДС, в этот период, напротив, "просели" и весьма существенно – на 30-40%. Это означает, что в реальных терминах бремя оплаты труда сократилось для добывающих отраслей как минимум на треть. На это наложилась достаточно энергичная динамика производительности труда – прирост на 36%. В подобных условиях удельные издержки на рабочую силу не могли не "провалиться". Методологически корректные индикаторы (ULC-4B, ULC-4C и ULC-4D) свидетельствуют об огромном выигрыше, который достался предприятиям этого сектора: за какие-нибудь четыре года их удельные издержки на рабочую силу упали более чем вдвое!

Таблица 5. Кумулятивные приросты производительности труда, реальной заработной платы и удельных издержек на рабочую силу в секторах промышленности, 2002-2006 гг., % (серия оценок-4)

По сходному сценарию развивались события в обрабатывающих производствах. Реальная оплата труда, получаемая при использовании дефлятора ВДС, оставалась в них практически неизменной. По темпам роста производительности труда они почти не уступали добывающим (кумулятивный прирост +36%). В результате удельные издержки на рабочую силу в этом секторе тоже снизились и тоже достаточно ощутимо – примерно на четверть.

В производстве и распределении электроэнергии, газа и воды ситуация складывалась менее благоприятно. Здесь реальная оплата труда не снижалась, как в добыче полезных ископаемых, и не оставалась на месте, как в обрабатывающих производствах, а демонстрировали тенденцию к росту, хотя и достаточно умеренному – прирост за 2002-2006 гг. на +10-14%. Гораздо медленнее повышалась в этом секторе и производительность труда – +7%. Однако и этого было достаточно, чтобы обеспечить в нем стабильность удельных издержек на рабочую силу – их кумулятивное повышение составило едва заметные +2-+5%.

Итак, не только на уровне всей экономики или всей промышленности, но и на отраслевом уровне не обнаруживается каких-либо признаков "отрыва" стоимости рабочей силы от производительности труда. В период 2002-2006 гг. ни один из секторов, составляющих ядро российской экономики, не сталкивался с ростом удельных издержек на рабочую силу: в худшем случае они оставались неизменными, в лучшем стремительно падали.

4. Свидетельства предпринимательских опросов

Однако эти выводы могут быть оспорены как недостаточно общие. Вполне возможно, что удешевление рабочей силы имело место лишь для наиболее крупных и экономически наиболее успешных российских предприятий, тогда как все остальные страдали от ее резкого удорожания. Уловить такую дифференциацию высоко агрегированные данные, относящиеся ко всей экономике или всей промышленности, неспособны. Возникает вопрос: не была ли ситуация для основной массы "рядовых" российских предприятий принципиально иной? Возможно, именно им пришлось столкнуться с резким скачком удельных издержек на рабочую силу, подрывавшим их и без того невысокую конкурентоспособность?

Ответить на этот вопрос позволяют предпринимательские опросы "Российского экономического барометра" (РЭБ), в выборке которого преимущественно представлены предприятия второго-третьего эшелонов российской промышленности. Мы воспользуемся опросными данными о темпах роста производства, занятости, цен выпуска и заработной платы на предприятиях-распондентах РЭБ. Для сравнения мы будем приводить аналогичные оценки, рассчитанные по данным официальной статистики и относящиеся ко всей российской промышленности в целом. Но чтобы обеспечить их сопоставимость с оценками РЭБ, нам придется использовать несколько иную, упрощенную процедуру расчета.

Во-первых, в опросах РЭБ собирается информация не о динамике валовой добавленной стоимости, а о динамике выпуска на обследуемых предприятиях. Поэтому расчет "официальных" индексов производительности труда мы также будет производить по показателям выпуска. Во-вторых, индексы РЭБ строятся не как отношение между среднегодовыми значениями соответствующих индикаторов, а как отношение между их значениями на начало и конец обследуемого периода. Поэтому при оценке темпов роста реальной заработной платы с использованием официальных данных мы также будем оперировать не среднегодовыми, а двенадцатимесячными (декабрь к декабрю) индексами начисленной заработной платы, потребительских цен и цен производителей промышленной продукции.

На рис. 3-5 представлены траектории изменения интересующих нас показателей по опросным данным РЭБ и по официальным данным Росстата, охватывающие период 1997-2007 гг. С высокой степенью вероятности можно ожидать, что общая картина экономической динамики, вырисовывающаяся из опросных данных, будет выглядеть менее оптимистично, чем та, которую предлагает официальная статистика.

Рисунок 3. Годовые индексы производительности труда в промышленности по данным РЭБ и Росстата, 1997-2007 гг.

Источник: здесь и далее опросы РЭБ.

Рисунок 4. Годовые индексы реальной заработной платы труда в промышленности по данным РЭБ и Росстата, 1997-2007 гг.

Рисунок 5. Годовые индексы удельных издержек на рабочую силу в промышленности по данным РЭБ и Росстата, 1997-2007 гг.

Действительно, как видно из представленных графиков, кривая, описывающая динамику производительности труда исходя из официальных данных Росстата, располагается выше кривой, описывающей ее динамику исходя из опросных данных РЭБ. Тем не менее общий колебательный рисунок оказывается для них схожим. Примерно то же можно сказать о соотношении между альтернативными оценками динамики реальной заработной платы для производителя. Кривая, основанная на опросных данных, по большей части располагается под кривой, основанной на официальных данных, и отличается большей сглаженностью. Однако общий колебательный рисунок опять-таки выглядит похоже. Но наибольшая близость отмечается для кривых, описывающих динамику удельных издержек на рабочую силу. Обратимся теперь к содержательному анализу полученных результатов.

Как следует из рис. 3, в период 1997-2007 гг. единственным годом, когда на предприятиях-респондентах РЭБ отмечалось резкое снижение производительности, был "дефолтный" 1998 г. С началом подъема показатели производительности труда пошли вверх: наиболее благоприятными с этой точки зрения были 1999, 2003 и 2006-2007 годы, когда они повышались максимально быстрыми темпами. Что касается реальной заработной платы для производителя (рис. 4), то по хорошо известным причинам 1998-1999 гг. были отмечены ее стремительным падением. С 2000 г. опросы РЭБ фиксируют начало повышательного тренда в ее динамике (с этого момента темпы роста номинальной заработной платы стали опережать темпы роста цен на выпускаемую продукцию). Тем не менее, динамика "производительской" реальной заработной платы по-прежнему отставала от динамики "потребительской" реальной заработной платы, которая, по данным Росстата, в период 2000-2007 гг. увеличивалась на 10-15% в год.

Как можно заключить из рис. 5, в 1998-1999 гг. провал в показателях реальной заработной платы привел к тому, что с точки зрения предприятий рабочая сила заметно подешевела: удельный вес затрат на нее в стоимости единицы продукции уменьшился, причем значительно. В последующие годы динамика удельных издержек на рабочую силу характеризовалась крайней неустойчивостью: в 2000-2002 гг. они немного подросли, однако затем вновь стали снижаться, так что в 2007 г. рабочая сила обходилась предприятиям-респондентам РЭБ все еще дешевле, чем в 1997 г. За весь период 1997-2007 гг. их кумулятивное падение составило -8%, а том числе за 2004-2007 гг. - более -5%.

Таким образом, опросы РЭБ свидетельствуют, что заметное снижение удельных издержек на рабочую силу не было локализовано в узком сегменте экономически наиболее успешных российских предприятий. В последние годы на предприятиях второго-третьего эшелонов (хотя, конечно же, далеко не всех) они также снижалась. Иными словами, "волна" относительного удешевления рабочей силы была достаточно широкой и захватывала едва ли не все основные сегменты российской промышленности.

5. Уникален ли российский опыт?

Как показывают дискуссии по проблемам производительности труда и заработной платы в других странах, ошибочные представления об их связи широко распространены не только в России. Во всем мире экономисты точно так же склонны забывать о различиях, существующих между consumer real wage и producer real wage. Пожалуй, наиболее ярким примером могут служить США, где некорректные сопоставления динамики производительности труда и динамики заработной платы приобрели такую популярность, что председатель Бюро экономического анализа М. Фелдстайн недавно был вынужден выступить на ежегодной сессии Американской экономической ассоциации со специальным обращением под названием "Отражает ли заработная плата рост производительности?".

Как и в России, официальные ведомства США рассчитывают и публикуют только данные о реальной заработной плате, дефлированной по ИПЦ, а политики, экономисты и бизнес-аналитики некритично ими пользуются. Любопытно, что при этом ситуация в США, как ее описывает М. Фелдстайн, оказывается зеркальной по отношению к ситуации в России: если в России все говорят об ускоренном росте заработной платы, то в США, напротив, о ее замедленном росте; если в России цены производителей опережали потребительские цены, то в США они, напротив, от них отставали; если в России доля "незарплатной" составляющей в издержках на рабочую силу снижалась, то в США, напротив, возрастала; наконец, если в России наблюдатели опасаются возможного ослабления конкурентоспособности страны, то в США их тревогу вызывает то, что работники не имеют возможности в полной мере пользоваться плодами экономического роста.

М. Фелдстайн указывает на те же две главных ошибки, которые на примере российской экономики обсуждали и мы. Первая связана с тем, что при подсчетах реальных заработков используется индекс потребительских цен, а не дефляторы выпуска. Вторая заключается в том, что в этих подсчетах фигурирует узкий показатель заработной платы, не учитывающий предоставления фирмами разнообразных дополнительных выплат (fringe benefits).

В частном несельскохозяйственном секторе США в период 1970-2006 гг. производительность труда росла средними темпами 1,9% в год, тогда как средние темпы прироста реальной заработной платы, дефлировнной по ИПЦ, были намного ниже – 1,2% в год. Однако практически весь этот разрыв объясняется тем, что потребительские цены повышались намного быстрее цен производителей – 4,3% против 3,9%. М. Фелдстайн подчеркивает, что "данном контексте неправильно использовать два разных дефлятора – один для измерения производительности и другой для измерения реальной оплаты труда". Поскольку при построении ИПЦ учитываются цены на импорт и некоторые другие элементы, не относящиеся к производимым экономикой продуктам, показатель реальных заработков, получаемый при использовании индекса потребительских цен, оказывается непригодным для оценки соотношения между производительностью и оплатой труда.

Остаточное расхождение в их трендах связано с тем, что в США рост "незарплатных" издержек на рабочую силу (расходов на социальное страхование и др.) шел с устойчивым опережением по отношению к росту заработной платы. За те же десятилетия доля дополнительных выплат в общей компенсации работников увеличилась почти вдвое - с 10,6% в 1970 г. до 19,1% в 2006 г. В результате среднегодовые темпы прироста "полной" платы за труд на 0,3% превышали среднегодовые темпы прироста собственно заработной платы.

"В общем, – завершает свое обращение М. Фелдстайн, – базовая экономическая теория напоминает нам, что реальная оплата труда должна измеряться с использованием того же ценового индекса, который применяется при подсчетах производительности".

6. Заключение

Мы начали обсуждение с выявления неявных допущений, на которых базируются "стандартные" сопоставления темпов роста производительности труда и темпов роста его оплаты. Анализ показал, что все эти допущения являются неоправданными и что все они имеют значение (наибольшие искажения связаны с неправильным использованием "потребительской" реальной заработной платы вместо "производительской").

Последовательно отказываясь от них, мы представили несколько серий альтернативных оценок реальной оплаты труда и удельных издержек на рабочую силу. Наиболее предпочтительной и точнее всего описывающей реальные процессы, протекавшие в российской экономике, нам представляется серия 3С, в которой используются данные СНС об оплате труда с включением отчислений на социальное страхование, но без включения скрытых ("теневых") выплат. Подобное предпочтение объясняется достаточно условным характером любых измерений скрытой оплаты труда, причем степень условности многократно возрастает, когда мы переходим к отдельных отраслям/секторам экономики, для которых скрытую оплату труда приходится начислять пропорционально величине "официальной" заработной платы. (Трудно поверить, чтобы, например, в промышленности соотношение между формально регистрируемой заработной платой и скрытыми выплатами было таким же, как в торговле или строительстве.)

Если согласиться с этим выводом и принять в качестве базовой серию оценок 3С, то тогда можно говорить о масштабном удешевлении рабочей силы с точки зрения предприятий, имевшем место как на протяжении всего посткризисного периода, так и в самые последние годы. По нашим подсчетам, с 1997 по 2007 гг. удельные издержки на рабочую силу во всей экономике снизились на 16%, а в промышленности – на 28%. После 2003 г. кумулятивное снижение составило 6% для всей экономики и 35% (!) для промышленности. Расчеты по той же методике для отдельных секторов свидетельствуют, что за 2003-2007 гг. в добыче полезных ископаемых рабочая сила подешевела в относительном выражении на 55%, в обрабатывающих отраслях – на 25% и лишь в производстве и распределении электроэнергии, газа и воды немного подорожала – на 2%. Наконец, как показывают опросные данные РЭБ, благоприятное соотношение между производительностью труда и его оплатой наблюдалось даже у большинства "рядовых" российских промышленных предприятий, не принадлежавших к числу самых крупных и наиболее процветающих. В итоге мы получаем картину, практически ничем не напоминающую общепринятую.

Повторим еще раз: ложной является не сама по себе констатация того, что "потребительская" реальная заработная плата росла быстрее производительности труда. Неверен вывод, который отсюда делают. В логике подобная ошибка носит название non sequitur – "не следует". Из того, что в 2004-2007 гг. рост "потребительской" реальной заработной платы обгонял рост производительности труда, не следует, что рабочая сила дорожала с точки зрения предприятий; не следует, что российская экономика "проедала саму себя"; не следует, что ее конкурентоспособность от этого снижалась. Все обстояло с точностью до наоборот, так как в именно эти годы динамика "производительской" реальной заработной платы в деловом секторе российской экономики заметно отставала от динамики производительности труда, а, кроме того, из-за снижения ЕСН полные издержки предприятий на рабочую силу, включающие отчисления на социальное страхование, росли намного медленнее, чем собственно заработная плата. Как было показано со ссылкой на работу М. Фелдстайна, ошибочные умозаключения такого рода не являются исключительной "привилегией" российских экспертов: этой статистической иллюзии с легкостью поддаются также экономисты и других стран.

Если принять на веру утверждения отечественных комментаторов об опережающем росте стоимости рабочей силы, то мы попадаем в царство кривых зеркал, где некоторые ключевые тренды, характерные для периода 2004-2007 гг., предстают полностью искаженными. Переломным можно считать 2004 г., когда российская экономика вступила в новый режим функционирования. Серия положительных шоков, связанных сначала со скачком мировых цен на основные статьи российского экспорта, а затем с существенным сокращением отчислений предприятий в социальные фонды, привели к значительному падению относительной цены труда. Резкое удешевление рабочей силы стало фактором, подстегнувшим спрос на нее со стороны предприятий. И хотя это имело следствием быстрый рост реальной заработной платы, по ряду причин (продолжившееся повышение мировых цен на многие статьи российского экспорта, недостаточная конкурентность и информационная прозрачность рынка труда и т.д.) он происходил медленнее, чем росла производительность.

Благодаря уникальным ценовым соотношениям, сложившимся в этот период, российская экономика оказалась, если можно так выразиться, в лучшем из возможных миров. С одной стороны, потребительские цены росли намного медленнее номинальной заработной платы, так что реальные доходы и уровень благосостояния работников увеличивались, причем высокими темпами. С другой стороны, цены производителей росли намного быстрее номинальной заработной платы (по крайней мере, в промышленности), так что с точки зрения предприятий рабочая сила непрерывно дешевела, причем также высокими темпами. Этим уникальным стечением обстоятельств был сформирован потенциал для развертывания энергичного экономического роста.

Однако если эта реконструкция верна, то тогда подобную, достаточно парадоксальную ситуацию, скорее всего, следует считать лишь временным эпизодом. Столь значительное расхождение в трендах "потребительской" и "производительской" заработной платы не может длиться десятилетиями. С высокой степенью вероятности можно полагать, что рано или поздно реальная "производительская" заработная плата начнет наверстывать упущенное: темпы ее роста ускорятся, доля оплаты труда в валовой добавленной стоимости пойдет вверх, рабочая сила начнет дорожать. (Не исключено, что уже 2008 г. мог стать в этом отношении поворотным.) Как и в США, долговременные траектории изменения производительности труда и его оплаты, скорее всего, должны будут сблизиться.

Более того, в долгосрочной перспективе переход на такой сценарий развития представляется практически неизбежным. В силу сложившейся демографической ситуации российскую экономику уже в недалеком будущем ожидает резкое сокращение предложения труда. Когда она вступит в режим функционирования с устойчиво сокращающимся предложением труда, ей наверняка придется столкнуться с прогрессирующим удорожанием рабочей силы. Быстрый рост ее стоимости может подорвать конкурентоспособность многих российских предприятий и даже целых подотраслей и в перспективе привести к их частичному или даже полному вытеснению с рынка (как мирового, так и внутреннего).

Но все это – в будущем. Прогнозные ожидания не отменяют того факта, что диагноз, приписывающий современной российской экономике "завышенную" цену труда, является ложным. В действительности 2004-2007 гг. были не периодом стремительного удорожания, а периодом стремительного удешевления рабочей силы с точки зрения предприятий. Это удешевление, давшее дополнительные импульсы развертыванию активного экономического роста, было поразительным по своим масштабам и то, что оно прошло незамеченным для большинства российских наблюдателей, почти не поддается объяснению.

В любом случае от иллюзий нужно избавляться и, на наш взгляд, чем раньше, тем лучше, так как цена за их поддержание – не только интеллектуальная, но и реальная – может быть слишком высокой.

¹ Доктор экономических наук, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН, замдиректора ЦеТИ ГУ-ВШЭ