А.Г. Вишневский. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР.
10 лет со дня выхода в свет

10 лет - небольшой срок, об этом маленьком юбилее можно было бы и не вспоминать, тем более что и без того книгу можно найти в "Читальном зале" Демоскопа. Но события последнего времени делают нелишним обращение к размышлениям десятилетней давности. Утратили ли они свою актуальность? Об этом - судить читателям, которым мы предлагаем текст последней главки этой книги под названием "Евразийский союз?".

Евразийский союз?

И империалистские, и, как ни странно, изоляционистские проекты несут в себе опасность крупномасштабных сдвигов в соотношении мировых сил, нарушения и без того хрупкого глобального равновесия. Осознание такой опасности подталкивает к своеобразному геополитическому консерватизму, к поискам путей реабилитации, восстановления целостности и самостоятельности постимперского, постсоветского, "евразийского" геополитического пространства - но таких путей, какие не вели бы к резкому нарушению глобального status quo, а напротив, способствовали его сохранению либо постепенной мирной эволюции.

Если исходить из общего движения мира к многополярности и в то же время не идеализировать без меры международные отношения будущего столетия, то наиболее естественным представляется сохранение за всем постсоветским пространством - а не только за Россией - роли одного из нескольких крупных региональных полюсов, конструктивно участвующих в поддержании мирового геополитического равновесия и в то же время не забывающих о своих собственных интересах. Речь идет о системе коллективной безопасности постсоветского пространства, черпающего силу внутри самого себя, а не в дестабилизирующих союзах с другими геополитическими структурами. При определенных условиях подобное решение может быть выгодно не только наследникам бывшего СССР, но и его главным стратегическим противникам, отнюдь не заинтересованным в превращении одной шестой части земной суши в геополитическую воронку, способную в XXI веке поставить на грань исчезновения человеческую цивилизацию. В этом таятся глубинные основания их отношения к России. Слабая Россия, не способная нести свою долю ответственности за поддержание мирового баланса сил, не нужна никому. Но и сильная Россия нужна миру не всякая. Сильная, но агрессивная, авторитарная Россия, продолжающая настаивать на своих великодержавных амбициях, пытающаяся диктовать свою волю на просторах бывшего СССР, опасна для всех - и ближних, и дальних, она способна только распугать своих вчерашних друзей и союзников. Демократическая и либеральная Россия, отказавшаяся от былых имперских притязаний, но добившаяся внутренних успехов, обладающая сильной экономикой и развитыми демократическими институтами, напротив, способна стать естественным центром притяжения для всего региона, главным поборником переустройства всей системы отношений на посттоталитарных просторах бывшего СССР.

Снова "центр"? Нет ли в самом этом слове намека на нашаривание нового образа того, что уже существовало, на хотя бы частичное воссоздание прошлого, пусть и с приставкой "нео": российского неоколониализма, неоимпериализма и т. д.? Трудный вопрос. Стоит ли делать вид, что огромное неравенство между Россией и другими бывшими республиками СССР в территории, населении, экономическом или военном потенциалах и т. д. - несущественно и никогда не будет играть роли? Да и психологическая инерция "первой среди равных" долго будет еще давать себя знать. Так что какие-то "нео"- посягательства, скорее всего, неизбежны, и, при желании, их всегда можно будет оправдать именно объективной "центральностью" России. А если кто-нибудь об этом забудет, то ему всегда напомнят что нужно российские имперские "геополитики".

Идея создания на месте СССР Евразийского союза звучала еще у Горбачева и у Сахарова (хотя понимали его они, скорее всего, по-разному). Провозглашенный, но малоэффективный пока СНГ можно было бы рассматривать как зародыш такого союза, связывать с ним поиски нового, неимперского компромисса между геополитическими соседями в постсоветском пространстве. Но коль скоро сам такой компромисс есть часть общего реформаторского, либерального проекта, связанных с ним поисков "откpытого общества", неимпеpских и неконфpонтационных стpатегий во внешней политике, в том числе и в отношениях с "ближним зарубежьем", он не воспринимается антиpефоpматоpскими силами, оказавшимися в оппозиции внутpи стpаны и ищущими централистского, имперского реванша. Идеологизированные "геополитики" намеренно демонстрируют великодержавное высокомерие и крайнюю агрессивность по отношению к "ближнему зарубежью", старательно разрушают идею неимперского союза.

"Нечто под названием СНГ на протяжении непродолжительной истории своего существования последовательно доказывает свою бесполезность, недееспособность и, во многих отношениях, вредность для нашей страны… Единственно разумным стало бы решение о неучастии России в СНГ и переходе на построение системы двухсторонних связей нашей страны со всеми бывшими союзными республиками… Сейчас интересам России отвечало бы максимальное дистанцирование от этих "друзей"… Объявление некоторого района мира сферой интересов России должно повлечь за собой поддержание порядка на ней собственными внутренними ресурсами и силами. Особенно, если речь идет о жизненных интересах России в отношении территории стран СНГ. Если нет возможности здесь столкнуть между собой конкурирующие национальные элиты, то следует без промедления нанести превентивный ядерный удар по силам и базам конкретной антирусской группировки, либо их зарубежных подстрекателей… К примеру, возможен вариант точечного уничтожения литовского парламента во время его заседания нейтронным зарядом"¹. Со сладострастным смакованием перечисляются разные варианты мести республикам-отступникам. Предлагается, например, ликвидировать Казахстан, разделив его территорию с Китаем, "отдавая должное геополитическим интересам последнего в его продвижении на Запад"; "великодушно вернуть" Азербайджан Ирану, поскольку до 1825 г.² он принадлежал Персидской империи; способствовать отчленению от Грузии Абхазии и Южной Осетии³ и т. д. - подобными текстами исписываются десятки страниц.

Следствием столь жесткой имперской позиции русских "патриотов" и в самой России (в какой-то, пусть пока и ограниченной мере, она влияет и на официальную политику Москвы), а тем более за ее пределами может быть только ослабление сторонников либеральной постсоветской интеграции по европейскому образцу при одновременном сближении и укреплении всех сил, противостоящих такой интеграции. В самом деле, зачем соседям России снова рисковать своею независимостью, вступая в новый союз с открытым претендентом на региональное господство, создавая вместе с ним систему коллективной безопасности и т. д.?

И все же разрушительную силу, пусть и немалую, риторики сторонников имперского реванша и даже их некоторых действий не следует переоценивать. Стремление держаться подальше от России - не единственный рефлекс, который вызвало в бывших республиках СССР их внезапное превращение в независимые государства. На то есть свои и геополитические, и внутриполитические резоны.

Оттого, что СССР прекратил свое существование, проблемы взаимодействия его бывших частей с сопредельными геополитическими метаструктурами не исчезли, а такое взаимодействие не всегда бывает мирным. Именно на границах Больших пространств нередко возникают зоны особенно сильных военно-политических напряжений. Странно было бы думать, что государства, образовавшиеся после распада СССР, окажутся в мире, лишенном противостояния и вражды, и не столкнутся с попытками экономической, политической и даже военной экспансии со стороны более сильных соседей. На первый взгляд кажется, что это - уже не проблема целостного "Евразийского пространства", нередко прямо отождествляемого с распавшейся империей, - большинство новых государств только и думают о том, как бы скорее его покинуть. Но так ли это? Геополитические пространства - историческая и географическая данность, покинуть свое пространство не так просто.

Выйдя из состава СССР, его бывшие республики не сменили своего географического места на планете и не лишились оснований искать наилучших условий существования в той геополитической среде, которая их окружает. Сейчас чувство региональной общности экономических, культурных или военно-политических интересов ослаблено. По понятным причинам, распад СССР сопровождается усилением центробежных тенденций, на первый план выходит то, что разделяет отдельные части бывшего Союза, а не то, что их объединяет. Но это вовсе не значит, что напрочь исчезли объективные интересы, подталкивающие ко взаимодействию и компромиссу, - они лишь ищут новой формы воплощения.

Вернемся еще раз ко взаимоотношениям России с теперь уже независимыми государствами Центральной Азии (Казахстаном, Узбекистаном, Киргизией, Таджикистаном и Туркменией). Их обособление во многом было обусловлено политической конъюнктурой, сложившейся в СССР к началу 90-х годов: ослаблением центральной власти, демонстрационным эффектом успехов прибалтийского сепаратизма, выходом на свободу в самой Центральной Азии националистических и религиозных настроений, может быть и не очень массовых, но, в силу длительного бескомпромиссного противодействия властей, приобретших энергию туго сжатой пружины. Действовали, однако, и другие факторы, не столь конъюнктурные. Важнейшим среди них была, пожалуй, менявшаяся позиция самой России, ослабление ее заинтересованности в сохранении государственного единства с Центральной Азией.

Положение России в ее pоли имперской метрополии по отношению к республикам Центральной Азии к этому времени стало достаточно сложным. С одной стороны, их отпадение от СССР грозило России серьезными экономическими, внутриполитическими, геополитическими и прочими осложнениями, которые - поскольку этот вариант осуществился - не замедлили дать о себе знать. Здесь и pазpыв хозяйственных связей, и потеpя важных источников сырья, немалой части промышленного потенциала, десятилетиями создававшегося за счет "центpализованных капиталовложений", и судьба миллионов "pусскоязычных", живущих в этих pеспубликах, да и местной пpоpоссийски оpиентиpованной элиты, и pезкое сокpащение демогpафического потенциала, и неизбежное усиление позиций мусульманских стpан на южной гpанице России пpи веpоят-ном обостpении отношений с ними.

Но если бы pеспублики Центральной Азии остались в составе импеpии и СССР сохpанился бы в той или иной фоpме, пеpспективы России были бы еще более тpевож-ными. Опиpаясь на свой pастущий демогpафический потенциал, постепенно модеpнизиpуясь, эти республики изнутри добивались бы все нового и нового пеpеpаспpеделения влияния и pесуpсов в свою пользу. Не случайно, например, в последние годы существования СССР не раз высказывалась возникшая намного раньше идея пеpеноса столицы Союза из Москвы на Волгу. Возрождались и другие идеи евразийцев, призывавших Россию к переориентации на Восток. В конце XX века все это означало бы для России не только сохранение огромного экономического бремени, но и нарастание политического и социокультурного давления на нее. Она продвинулась намного дальше Центральной Азии по пути "инструментальной" модернизации и подошла к осознанию новых для себя задач модернизации социальной: перехода к рыночной экономике, правовому государству, гражданскому обществу. В Центральной Азии настоятельность этих задач ощущалась гораздо слабее. Если бы Россия и Центральная Азия оставались в составе одного государства, Россия из последних сил тянула бы Центральную Азию вперед, а та, может быть с не меньшей энергией, тянула бы Россию назад, что долго бы еще тормозило общее движение. Так что в Беловежских соглашениях, при всей их небесспорности и внешней легковесности, несомненно нашел отражение и инстинкт самосохранения России, отпечатались ее глубинные современные интересы. По-видимому, установление новой дистанции между Россией и Центральной Азией исторически назрело.

Но стал ли 1991 год концом их совместной истории? Сколь бы противоречивыми ни были цивилизаторская миссия империи и ее результаты в Центральной Азии, отделившись от России, центральноазиатские страны лишились мощного локомотива развития. Что ждет их теперь? Как сложится судьба модернизации - главной оси, вокруг которой в любом случае будет вращаться вся проблематика развития региона в ближайшие десятилетия? Торможение модернизации, а в худшем случае, ее приостановка, сопровождающаяся жесткой антимодернистской реакцией, вполне возможны. Нельзя исключить даже крайнего варианта развития событий: прихода к власти традиционалистских элит и полной смены стратегии: стопроцентной "деколонизации" ценой отказа от модернизации и вообще всех "западных" ценностей, возврата в прошлое, закрытости общества и пр. Но этот вариант маловероятен, а как долговременный - и вовсе невероятен. На деле, скорее всего, появятся (похоже, уже появляются) новые разновидности все той же консервативной модернизации, различные смешанные варианты, комбинации разной степени прагматического инструментального модернизма с коммунистическим, религиозным, этническим или каким-либо иным фундаментализмом и опирающимся на него политическим авторитаризмом.

Опыт СССР показал, насколько труден этот путь, не будет он простым и в постсоветской Центральной Азии. Она все еще бедна, а средние слои слишком слабы, чтобы служить надежной опорой для модернизированной политической элиты, способной уверенно вести свои государства по пути экономических и политических реформ. Не имея достаточной социальной базы внутри своих стран, испытывая постоянный дефицит материальных и интеллектуальных ресурсов, она может оставаться у власти только при наличии внешней поддержки и почти естественным образом будет вынуждена искать ее прежде всего в бывшей метрополии. Разумеется, можно попытаться найти другую метрополию, например, переориентироваться на Турцию или Иран, но характер отношений с ними не будет иным, а модернизаторский потенциал Турции или Ирана несравним с российским. Немалого стоят и общая история последнего столетия, довольно широкое распространение русского языка и русской культуры, даже остатки советского менталитета - совместного с Россией наследия недавнего прошлого.
Таким образом, объективные интересы модернизации подталкивают и будут подталкивать страны Центральной Азии к востановлению - в той или иной мере, конечно, прежних отношений с Россией, несмотря на их противоречивость, на свойственный им налет колониализма. Свой долговременный интерес есть здесь и у России: одно дело иметь на своих южных границах современные цивилизованные государства, другое непредсказуемые средневековые автократии.

Центральная Азия - это пять из пятнадцати бывших республик СССР. Но объективная заинтересованность в более тесном взаимодействии с Россией и между собой есть не только у них. Уже отмечалось, что, входя в состав СССР и все больше испытывая гнетущее влияние его устаревшей экономической и политической системы, тяготясь давлением безграничного московского централизма, бывшие республики тем не менее были сособственниками беспредельных просторов и огромных ресурсов Союза. Общим достоянием была и его военная мощь - отдельные части ее и думать забыли о безопасности своих внешних границ. Совершенно естественно, что все бывшие республики (включая и Россию), стремясь избавиться от нежелательных сторон их прежних взаимоотношений, были бы непрочь хотя бы частично сохранить положительные стороны былого "братства". Теперь Украина, Узбекистан или Грузия не могут смотреть на Сибирь как на свою собственность, но все же полная переориентация Сибири, скажем, на Японию или Китай больно задела бы их интересы. То же можно сказать, к примеру, и об интересах России в Средней Азии или на Украине. Есть очень много экономических, социокультурных, военно-политических и прочих оснований для того, чтобы принадлежность к геополитическому субрегиону и особые права внутри него воспринимались всеми его частями как серьезные ценности. А это естественным образом означает заинтересованность в сохранении целостности геополитического пространства и его относительной отделенности от других таких же пространств - разумеется, без той жесткой закрытости, которую создавал "железный занавес".

Все это говорится не для того, чтобы подвести читателя к выводу о необходимости восстановления прежнего СССР. Но важно осознать, что сейчас, как и прежде, на просторах бывшей империи действуют не только центробежные, но и центростремительные силы. Пренебрегать не следует ни теми, ни другими, их равновесие устанавливается в ходе самоорганизации всей геополитической системы и не так уж сильно зависит от мнений и поступков отдельных актеров, выступающих на политической сцене. К концу ХХ века многие правила мировой игры изменились, она приобрела иной масштаб, и все европейские государства почувствовали себя слишком маленькими, чтобы действовать на мировой арене в одиночку. Европейский Союз - региональный ответ на эту новую ситуацию. Постсоветские страны стоят перед тем же вызовом. Некоторые из них уже заняли очередь в Европейский Союз - вместе с большинством стран Восточной Европы. Покинув один лагерь, в который они были загнаны насильно, они торопятся войти в другой - на этот раз добровольно.

Такова логика истории, но ведь она не упраздняет логику географии. Все постсоветские страны никогда не смогут войти в Европейский Союз, им поневоле придется подумать о создании чего-то подобного на своем собственном географическом пространстве. Новизна обстановки не в том, что отпала необходимость в организации евразийского пространства и защите его интересов как целого, а в том, что решение этих задач должно опираться на иные, чем прежде, основания. Империя была исторически необходимым компромиссом интересов центра и окраин. Теперь нужен новый компромисс, исключающий сами понятия центра и периферии. Эпоха монопольной геополитической ответственности Петербурга или Москвы, эпоха отождествления российских и евразийских интересов закончилась. Другие евразийские государства также не могут быть безразличны к будущему геополитического пространства, в которое их вписала историческая судьба, и способны разделить с Россией ответственность за это будущее. Это и значит, что пришло время коллективной евразийской безопасности, сам ее субъект должен стать коллективным. Предстоит непростой и небыстрый путь к созданию системы такой безопасности, которая должна сохранить преемственность по отношению к одним чертам геополитической стратегии имперских времен и одновременно резко отмежеваться от других ее черт, обессмысленных самим временем.

1 - Митрофанов А.В. Шаги новой геополитики. М., 1997, с. 161-164
2 - Почти вся территория Азербайджана отошла к России по Гюлистанскому договору 1813 г.
3 - Митрофанов А.В. Шаги новой геополитики. М., 1997, с. 165-168