Альтернативная занятость в сельской местности¹

Е.В. Серова, Д.В. Звягинцев
(Опубликовано в журнале "Мир России", 2006, №4, с. 3-34)

Экономические реформы в России привели за 15 последних лет к существенным изменениям в сельской жизни страны. Изменилась аграрная структура, появились новые формы ведения сельского хозяйства — частные фермерские хозяйства, крупнейшие агрохолдинги, сильно эмансипировало личное подсобное хозяйство. Были приватизированы основные средства аграрного производства — земли, сельхозтехника и оборудование, скот. Кончилась эпоха гарантированного сбыта по устойчивым ценам при практически неограниченной емкости внутреннего спроса на агропродовольственную продукцию, началась конкуренция на рынках. Все это привело, с одной стороны, к поляризации сельскохозяйственных производителей, вычленению небольшого числа выскопродуктивных, конкурентоспособных производителей и маргинализации значительной части других производителей, и, с другой стороны, к возникновению существенной скрытой и открытой безработицы в сельской местности, снижению относительного уровня жизни в селе в среднем.

Проблема сельской бедности в России широко освещена в литературе и осознается обществом как критическая точка национального развития. В то же время общепризнанной стратегии ее решения пока не выработано ни эксплицитно, ни имплицитно. Вообще говоря, это решение лежит в рамках трех стратегий: 1) рост доходов сельского населения от аграрной занятости, 2) рост доходов от неаграрной занятости и 3) миграция сельского населения в города. Первая стратегия предполагает рост спроса на агропродовольственные товары темпами, опережающими рост производительности труда в аграрном секторе. В силу закона Энгеля это возможно только посредством аграрного протекционизма, защиты внутреннего рынка от импортной продукции и максимального продвижения собственной продукции на мировые рынки, а также поддержания трудоинтенсивных технологий в сельском хозяйстве². Миграция сельского населения в города приведет к тому, что в сельской местности не останется населения, будет утрачен контроль над обширными территориями страны, возникнет нерациональная сверхурбанизация, будет потеряна часть национальной культуры, связанная с сельским образом жизни, и т.д. Кроме того, если (а, скорее всего, это будет именно так) сельское население не сможет конкурировать на городском рынке труда, то это приведет к перемещению сельской бедности в города³. Развитые страны мира, столкнувшись с резким ростом производительности труда в сельском хозяйстве, в конечном итоге пришли к необходимости развития альтернативной занятости в сельской местности как оптимальной стратегии решения проблемы избыточного сельского труда.

В России альтернативная занятость в селе также развивается, но в большинстве случаев это спонтанный процесс, не наблюдаемый и не поддерживаемый государственной политикой.

Характеристика занятости в сельской местности России

В сельской местности в России в 2002 году проживало 38,7 млн. человек. Из них в трудоспособном возрасте (от 15 до 64 лет) находилось 24,5 млн. человек, или 60%. Из этого числа экономически активное население составляло 61,5%, из которых в экономике было занято 51,8%, а 9,7% являлись безработными⁴.

По сравнению с городским населением доля экономически активного населения в селе заметно ниже, а безработица — существенно выше. Уровень безработицы в сельской местности непрерывно рос с 3,7% в 1992 до 13,5% в 1998 году, после чего начал постепенно снижаться, достигнув сегодня 9%⁵.

В современном российском селе аграрное производство перестало быть главным источником занятости. Если в начале 1990-х годов в сельском хозяйстве было занято более половины всего трудоспособного сельского населения, то в течение десятилетия эта доля постоянно снижалась⁶, а перепись населения 2002 года показала, что аграрный сектор является основным местом работы только для трети занятого населения. Доля несельскохозяйственных видов деятельности в селе в значительной мере росла не из-за расширения абсолютного числа неаграрных рабочих мест, а из-за начавшегося после 1995 года резкого падения занятости в сельском хозяйстве, особенно в сельскохозяйственных организациях (рис. 1). Так, в 1999 году в экономике было занято около 18 млн. сельских жителей, из которых около 10 млн. — в сельском хозяйстве, в 2002 году занятость сократилась до почти 13 млн. человек, из которых в сельском хозяйстве работало чуть более 4 млн.

Рисунок 1. Изменение численности занятых в экономике в целом и в сельском хозяйстве, 1990 год = 100%

Источник: Социальное положение и уровень жизни населения России. 2005. Статистический сборник. М.: ИИЦ «Статистика России», 2005.

Рост занятости в сельском хозяйстве на первых этапах реформ и более медленное ее сокращение в дальнейшем привели к тому, что общая производительность труда в аграрном секторе долгие годы сокращалась. Если оценить производительность труда как соотношение валовой продукции отрасли и всех вовлеченных в ее производство работников, то Россия по этому показателю отстает от основных стран Восточной и Центральной Европы (ЦВЕ), проходящих тот же трансформационный процесс (рис. 2). На рисунке видно, что в странах ЦВЕ за десятилетие реформ сокращение аграрной занятости происходило быстрее по сравнению с падением объемов производства. В России динамика диаметрально противоположна. Статистика сельскохозяйственной занятости в России, как уже было отмечено, не включает в себя хозяйства населения, которые производят продукцию для личного потребления. В то же время валовая продукция от этих хозяйств дооценивается Росстатом. Поэтому, вообще говоря, соотношение динамики относительных показателей производительности труда в России еще ниже. С другой стороны, неформальная аграрная занятость во всех транзитных странах также присутствует и вряд ли учитывается в общей сельскохозяйственной занятости⁷. Кроме того, как будет показано, вклад подсобных хозяйств населения в валовую продукцию сельского хозяйства очень незначительный, поэтому включение этой категории занятых в знаменатель показателя производительности труда еще более понизит данный показатель.

Рисунок 2. Валовая продукция сельского хозяйства (ВПСХ) и сельскохозяйственная занятость в 2000 году по сравнению с 1990 годом в отдельных странах с транзитной экономикой (%)

Источник: построено по данным ОЭСР и Росстата.

Такая же закономерность присуща всем странам СНГ, чуть лучше ситуация в Балтийских республиках и на Балканах. Наибольший рост производительности труда в сельском хозяйстве обеспечили в период реформ страны Центральной Европы (Чехия, Словакия, Венгрия и Польша) (Рис. 3).

Рисунок 3. Производительность сельскохозяйственного труда в странах с переходной экономикой 1989-1997 годах

Источник: Swinnen J.F.M. Trends and Developments in the Agribusiness and Agricultural Sectors in CEE and NIS // Paper Presented at the EBRD/FAO Conference on "Investment in Agribusiness and Agriculture in CEE and the CIS". Budapest: Katholieke Universiteit Leuven & Centre for European Policy Studies (CEPS). 20/21 March 2002. Mimeo.

При всем том, что занятость в сельхозпредприятиях сократилась заметно более пропорционально падению валового производства, производительность труда и в этом секторе уменьшилась по сравнению с 1990 годом при сокращении валового выпуска на один процентный пункт занятость сократилась только на 0,83 процентных пункта (во всем секторе — на 0,7). Это означает, что в секторе за годы реформ распространилось наименее производительное использование рабочей силы: занятые в секторе переместились из более продуктивного производства в менее продуктивное.

Падение производительности труда в аграрном секторе сопровождалось также и резким относительным падением заработной платы. Если в предреформенный период заработная плата в сельском хозяйстве составляла более 95% среднего уровня заработной платы по народному хозяйству, то в 2004 году это соотношение составило 41%⁸.

Уровень реальной заработной платы в первые годы реформ упал во всей экономике, но в аграрном секторе он опустился заметно ниже. В период восстановительного роста после кризиса 1998 года рост реальных доходов начался во всей экономике. В среднем к 2004 году уровень заработной платы в реальном исчислении составил почти 70% по сравнению с дореформенным периодом, в сельском хозяйстве он не достигает и 30%. Среднемесячная заработная плата в сельском хозяйстве ниже, чем в любой другой отрасли экономики.

Отставание заработной платы в сельском хозяйстве от заработной платы в экономике в целом широко известно. Но при этом редко анализируется качество труда в сельском хозяйстве, которое может быть определяющим в уровне заработной платы.

Рассчитаем производительность труда в сельском хозяйстве и в промышленности, разделив валовую добавленную стоимость сектора (оцененную на основе национальных счетов) на численность среднегодовых занятых соответственно. По уже обсужденным выше причинам в сельскохозяйственной занятости учтены не все реально занятые в производстве добавленной стоимости, причем для промышленных отраслей неучтенная занятость будет, скорее всего, ниже, чем для сельского хозяйства. В силу того, что в промышленности может присутствовать сильный фактор неформальных, так называемых «конвертных» выплат работникам, а в сельском хозяйстве натуральная часть оплаты труда оценивается не по рыночным ценам, а по себестоимости, то показатели заработной платы официальной статистки могут быть смещенными, причем в разной степени. Однако для определения смещенности оценки заработной платы в промышленности и в сельском хозяйстве у нас нет позитивной гипотезы, поэтому будем исходить из того, что официальные данные более или менее точно отражают этот параметр. И, наконец, нужно иметь в виду, что для аграрного сектора заработная плата отражает оплату труда только в сельскохозяйственных организациях, тогда как производительность труда рассчитана для всего сектора. Выше было показано, что в сельхозорганизациях производительность труда выше, чем у других производителей. Тем не менее, несмотря на указанные статистические проблемы, сопоставление таким образом оцененной производительности труда с заработной платой дает некоторое представление о зависимости цены рабочей силы от ее производительности (рис. 4). На рисунке видно, что движение заработной платы напрямую коррелирует с производительностью труда.

Рисунок 4 Сравнение заработной платы и производительности труда (по валовой добавленной стоимости) в промышленности и сельском хозяйстве (текущие цены)

Источник: Рассчитано по: Российский статистический ежегодник 1999, 2003, 2004; Труд и занятость в России. 2005. Статистический сборник. М.: Росстат, 2006.

В литературе принято считать мощным источником неформальной занятости в селе такой рудимент советского строя, как личное подсобное хозяйство (ЛПХ)⁹. Производство сельскохозяйственной продукции для подсобных целей в домашнем хозяйстве принято относить к деятельности по выживанию семьи. В. Гимпельсон называет ее даже альтернативой «либо экономической неактивности, либо хронической безработице (но не занятости в формальном секторе)»¹⁰. Приведенные нами расчеты по снижению производительности труда в сельской местности подтверждают этот вывод: действительно, переток занятых из сельхозпроизводства в ЛПХ привел к падению производительности труда в секторе в целом. Тем не менее, нужно принимать во внимание и другой фактор: часть этой неформальной аграрной занятости в хозяйствах населения является скрытой формой фермерства, т. е. мелкого товарного производства.

На данных пробной переписи в 6 районах трех регионов Российской Федерации (Краснодарского и Красноярского краев и Пензенской области), проведенных Росстатом в 2004 году, нами построено распределение хозяйств населения в сельской местности по валовому производству сельскохозяйственной продукции. Как показали расчеты, от 45 до более 70% хозяйств по рассмотренным районам дают менее 5% валовой продукции соответствующего района, их доля в суммарном поголовье и площади крайне незначительна (табл. 1). Такие ЛПХ вряд ли можно признать сферой экономической активности, это сфера домашнего хозяйства. С другой стороны, среди ЛПХ есть часть крупных производителей. Так, в среднем по районам пробной переписи 10% самых крупных по валовому производству ЛПХ дают 50% всей валовой продукции хозяйств населения района. В среднем по выборке такие хозяйства имеют около 0,6 га земли, около двух голов КРС, свиней и 50 голов птицы¹¹. Эти ЛПХ уже в силу своих физических размеров не могут быть подсобными, явно производят на рынок, ориентированы на спрос, возможно, привлекают дополнительную рабочую силу. И это, безусловно, неформальная занятость, причем как собственно владельцев этих ЛПХ, так и привлекаемой ими рабочей силы.

Таблица 1. Характеристика потребительских* личных подсобных хозяйств в выборочных районах (2004)

* дающие менее 5% валовой продукции сельского хозяйства соответствующего района
** первичные данные по этому району не совсем надежны (возможны, ошибки первичной переписи)

Источник: [ Серова, Тихонова 2006]

Таким образом, принятая в статистике, законодательстве и российской литературе группа «личные подсобные хозяйства» крайне негомогенна, в ней есть  и крупные рыночно ориентированные производители, фактически сопоставимые с фермерами по уровню производства и не регистрирующие свое хозяйство как фермерское по соображениям правового и экономического характера, а есть значительная доля (существенно более значительная, чем первая часть), носящая исключительно подсобный характер, производящая ничтожно малую долю продукции сектора и которая вообще не должна рассматриваться как форма экономической активности населения.

При этом необходимо осознавать, что ситуация резко отличается по регионам, что видно из табл. 1, а также различных исследований. В средней полосе России до трех голов молочных коров имеют более 80% сельских ЛПХ, … имеют до 20 соток земли¹². Такие размеры хозяйств не позволяют их рассматривать как рыночно ориентированные, в своем большинстве они являются подсобными, направленными на поддержку семейного бюджета в условиях низкой заработной платы в других сферах занятости (или отсутствия этой занятости вообще).

В южной части России хозяйства заметно крупнее. В 1997 году более 20 соток имели в своем распоряжении 44% ЛПХ Ростовской области, а почти 8% — более 40 соток. Товарность хозяйств населения в этой зоне также существенно выше — не реализовали свою продукцию только чуть более 1/3 ЛПХ, а 7% имели товарность более 50%¹³. В Астраханской области есть ЛПХ, обрабатывающие до 25 га земли и имеющие до 50 голов скота¹⁴.

Помимо неформальной занятости в ЛПХ в сельской местности, безусловно, присутствует неформальная занятость и в других сферах экономической деятельности — рыболовство, охота, сбор и реализация дикоросов, сдача в наем помещений, транспортные и сбытовые, жилищно-коммунальные услуги. Однако эта сфера мало изучена, к тому же представляет собой существенно менее заметный источник дохода в сельской экономике в целом.

Проблема избыточности рабочей силы в современном российском селе

Официальный уровень безработицы в сельской местности довольно низкий по сравнению со средним уровнем по стране. В то же время все исследователи отмечают, что сельские жители просто не регистрируются как безработные по разным причинам, фактическая же безработица составляет по разным оценкам 27—37%¹⁵.

Одним из индикаторов избыточности работников в сельхозпредприятиях, наследовавших советским колхозам и совхозам, является тот факт, что при приходе нового, эффективного менеджмента в большинстве случаев резко сокращается штат работников. Во-первых, сокращение аграрного производство должно само по себе вести к высвобождению избыточного труда, во-вторых, рост производства происходит при резком повышении капиталоемкости аграрного производства, что ведет за собой еще большее сокращение спроса на труд в сельском хозяйстве. С другой стороны, снижение качества человеческого капитала села является фактором еще большего стремления предпринимателей и менеджеров к замещению труда капиталом.

Трудоизбыточность села позволяет принимать работников на короткий срок, легко увольнять и нанимать новых работников. Оборот кадров резко нарастает в последние годы.

Трудоизбыточность в сельской местности имеет не только абсолютный, но и структурный характер. При абсолютном избытке рабочих рук в селе многие работодатели жалуются на нехватку квалифицированных работников.

В рамках российско-американского исследования BASIS¹⁶ в 2002 году был проведен опрос в трех областях России — Ростовской, Нижегородской и Ивановской. Отобранные области характеризуются различными природно-климатическими условиями, различной специализацией сельскохозяйственного производства, а также существенно рознятся по глубине и характеру реформирования сельского хозяйства. В каждой из трех областей было отобрано по одному району, прилежащему к областному центру, одному среднеудаленному району и одному удаленному району. В указанных районах опрашивались все действующие на территории района сельхозпредприятия. Опрос "проводился в ноябре-декабре 2002 года по данным 2001 года. Одной из целей исследования было изучение труда как фактора аграрного производства.

Проект показал, что треть сельхозпредприятий нуждается в постоянных работниках, а почти 1/5 — во временных (табл. 2). В явном виде избыток постоянных работников диагностирует только 10% руководителей сельхозпредприятий. Фермеры не несут на себе бремя социальной ответственности по содержанию избыточных работников в своем хозяйстве — у них нет избытка работников, и даже отмечается незначительная нехватка работников.

Таблица 2. Оценка обеспеченности рабочей силой сельхозпредприятий и фермерских хозяйств* (в % к опрошенным)

* результаты опроса 2002 года. Источник: Богдановский В. Аграрный рынок труда: проблемы формирования и функционирования 2003. Mimeo.

В чем же причина, по которой работодатели в сельском хозяйстве не могут привлечь недостающую рабочую силу? Ответы на этот вопрос распределились следующим образом (табл. 3).

Таблица 3. Причины невозможности привлечь необходимую рабочую силу в сельхозпредприятия*

* результаты опроса 2002 года.

Источник: Богдановский В. Аграрный рынок труда: проблемы формирования и функционирования 2003. Mimeo.

Как видно из приведенных данных, почти в трети случаев невозможность привлечь работников нужной квалификации связана с более высокой заработной платой у конкурирующих работодателей, и почти в четверти случаев — из-за отсутствия жилья. В более четверти случаев причиной является низкое качество предлагаемой рабочей силы. Можно заключить, что у сельхозпредприятий преобладают не квалификационные требования к рабочей силе, а дисциплинарные. Данные свидетельствует о том, что низкокачественная рабочая сила в сельской местности присутствует всегда, но конкурировать за квалифицированного работника заработной платой и условиями жизни (выраженными прежде всего в наличии жилья) сельское хозяйство не может.

Но и в случае избытка работников сельхозпредприятие также не свободно в избавлении от этого излишка. В том же опросе в трех областях России руководители сельхозпредприятий, которые имеют излишнюю рабочую силу, отметили, что не увольняют избыточных работников в 70% случаев по причине неизбежного ухудшения материального положения семей уволенных, в 49% — из-за сезонности производства (резервирование работников для сезонных работ), в 35% по причине возможного усиления воровства, пьянства и ухудшения криминальной обстановки в селе¹⁷. Все три причины свидетельствуют о том, что аграрное производство — это главный источник дохода в сельской местности, и бремя поддержания доходов сельских жителей ложится на сельскохозяйственные предприятия. Иными словами, сельхозпредприятия платят своим работникам не заработную плату в ее истинном экономическом смысле, но некую среднюю между заработной платой и пособием по безработице.

Все это свидетельствует о крайне низком уровне развития рынка труда в сельской местности: с одной стороны, избыточное предложение, не абсорбируемое местной экономикой, ограничения на маятниковую миграцию этой избыточной рабочей силы на другие рынки труда (пространственная рассредоточенность и неразвитость коммуникационной системы в селе), вынужденное содержание избыточной рабочей силы в сельхозпредприятиях, а с другой стороны, — нехватка квалифицированной рабочей силы в тех же сельхозпредприятиях, содержание сезонно востребованных работников на постоянных ставках.

Таким образом, неразвитость рынка труда в сельской местности порождает порочный круг, в котором как в извечной проблеме ab ovo, не известно, что является началом. Низкая заработная плата в сельском хозяйстве и низкий уровень жизни в сельской местности, необходимость содержать излишних работников для избежания потерь для собственного бизнеса — все это не позволяет привлечь в аграрное производство квалифицированную рабочую силу, и, следовательно — увеличить его эффективность. Низкая эффективность аграрного производства не позволяет повысить заработную плату сельскохозяйственным работникам, что могло бы индуцировать спрос на услуги и тем самым, сформи­ровать дополнительные рабочие места в сельской местности. Новые же рабочие места в сельской местности — это возможность освободиться от избыточной рабочей силы для сельхозпредприятий и повысить заработную плату оставшимся работникам. Рост доходов как сельхозпредприятий, так и населения, а также возникновения сферы услуг — это рост налоговых поступлений в муниципальный бюджет и, значит — возможности для социального развития территории, повышения уровня жизни на этой территории, что создает предпосылки для привлечения квалифицированной рабочей силы.

Для оценки эффективности использования труда в сельском хозяйстве можно применить аппарат оценки аллокативной эффективности. Теория говорит о том, что в условиях совершенного рынка в эффективной точке предельная стоимость фактора (MFC) равна предельному стоимостному продукту этого фактора (VMP). Нас интересует фактор труда. Если предположить отсутствие монопсонии на рынке сельского труда, то можно считать, что наниматели в сельском хозяйстве являются price takers при найме своих работников, из этого следует, что предельная стоимость труда равна средней заработной плате (W). При этом мы также предполагаем однородность труда. Если сельхозпроизводители применяют труд эффективно с точки зрения распределения затрат на все ресурсы, то должно выполняться условие:

W= МР,

где МР — предельный продукт труда, W - заработная плата.

Если W > МР, то работодатели привлекают больше труда, чем это эффективно, т.е. труд избыточен, если W < МР — то для работодателя есть смысл привлекать больше работников, расходы на этот дополнительный труд будут все еще меньше продукта, вырабатываемого этим трудом, т.е. труд недоиспользуется. В любом случае это состояние неэффективно с точки зрения распределения бюджета на производственные ресурсы.

Для оценки предельного продукта труда воспользуемся формулой определения эластичности:

dY/dX:Y/X =ε

или

МР:АР = ε,

или

МР = ε*АР,

где АР— средний продукт труда, или средняя производительность труда, e — коэффициент эластичности.

В последние годы проведено довольно много исследований, связанных с построениями производственных функций в российском сельском хозяйстве. Все они базируются на разных данных — официальных или данных обследований, используют функции Кобба-Дугласа. Эти исследования позволяют оценить эластичность труда в аграрном секторе. В табл. 4 показаны некоторые из последних оценок эластичности в 5 исследованиях. За исключение исследования В. Узуна во всех этих работах строились функции валовой продукции сельского хозяйства. Показатели эластичности довольно сильно различаются — от 0,4 до 0,7, что может быть объяснено разными выборками, разными рассматриваемыми периодами.

Таблица 4. Показатели эластичности труда в производственных функциях в сельском хозяйстве

Воспользуемся этими показателями эластичности для расчета предельной отдачи труда в российском сельском хозяйстве и сопоставления его с номинальной заработной платой. В табл. 5 показан этот расчет. Так как статистический мониторинг заработной платы существует только в сельхозорганизациях, то для расчета возьмем численность занятых в сельскохозяйственном производстве в сельхозорганизациях. Средний продукт их труда оценим через валовую продукцию сельхозорганизаций. Это будет средний годовой продукт. При делении его на 12 месяцев получаем месячный средний продукт. При умножении этого показателя на разные показатели эластичности получаем разные оценки предельного продукта труда (в мес.), который мы сравниваем со средней по сельхозорганизациям месячной заработной платой. Из таблицы видно, что при всех приведенных эластичностях номинальная заработная плата ниже предельного продукта. Предпоследняя строка таблицы показывает соотношение номинальной заработной платы и минимального оцененного предельного продукта. Как видно, даже при самой низкой оценке предельного продукта заработная плата составляет 30—50% от предельного продукта. В последней строке приведены официальные ставки налогов на заработную плату, которые уплачивал работодатель в соответствии с действовавшим на тот период законодательством.

Таблица 5. Сопоставление предельного продукта труда и номинальной заработной платы в сельском хозяйстве

* данные Росстата
** = ВПСХ/занятые/12 мес.
*** =Производительность * ε
**** данные соответствующих нормативных документов

При наших предпосылках (совершенный рынок и гомогенный труд) такое расхождение должно означать недоиспользование труда. На совершенном рынке полученный результат может быть следствием трех ситуаций:

• неверно полученные оценки используемых параметров;
• сельское хозяйство недоиспользует рабочую силу;
• номинальная заработная плата не отражает стоимость труда для нанимателя в сельском хозяйстве.

Опасность получения оценок возможна при любом эконометрическом анализе. Поэтому в данной статье мы используем оценки разных авторов, полученные при работе с различными статистическими базами, для разных лет и с отличающимися эмпирическими моделями. Это не дает полной гарантии достоверности результатов, но вероятность ошибки заметно снижается.

Вывод о недоиспользовании рабочей силы в сельском хозяйстве противоречит сложившемуся представлению о трудоизбыточности этого сектора национальной экономики. С другой стороны, если мы рассматриваем более или менее совершенный рынок, избыточное предложение товара приводит к падению его цены, что, собственно говоря, мы и наблюдаем на рынке сельскохозяйственного труда — заработная плата падает все годы реформ в реальном исчислении. Но это означает также, что при такой низкой цене труда сельхозпроизводители должны стремится к замещению других факторов производства именно трудом. Зачем покупать дорогостоящую технику, когда есть масса почти даровой рабочей силы? Тем не менее, менеджеры стремятся к насыщению своего производства высокопроизводительной, предпочтительно импортной, техникой. Наиболее интенсивно развивающиеся производители инвестируют в основные фонды своих предприятий. С другой стороны, многие исследования показывают, что применение сельхозтехники в российском сельском хозяйстве избыточно¹⁸. Иными словами, полученный результат говорит об аллокативной неэффективности в российском сельском хозяйстве: менеджеры в массовом порядке модернизируют свои предприятия вместо того, чтобы использовать дешевую рабочую силу, предельная отдача которой намного выше ее стоимости.

Однако в такое нерациональное поведение наиболее эффективных менеджеров сектора (причем в массовом порядке) верится с трудом. Еще Либенстейн писал о том, что аллокативная неэффективность вносит не более 10% в общую экономическую неэффективность¹⁹. Вряд ли в России эта закономерность нарушается. Скорее всего, ситуация на практике складывается по третьему сценарию: оплата труда, со всеми начислениями и дооценками на натуральные выплаты не отражает реальной стоимости труда для нанимателя.

Во-первых, это расхождение объясняется налогами на заработную плату, так как они входят в стоимость труда для нанимателя. Данные налоги объясняют около 20 процентных пунктов расхождения (табл. 5). Натуральная оплата труда по текущему российскому законодательству включается в официально регистрируемую оплату труда. Можно допустить, что оценка натуральной части оплаты труда происходит по заниженным ценам. Доля натуроплаты не превышает 25% всей оплаты труда. Если предположить, что эта часть оплаты труда недооценивается на 10—20%, то это объясняет еще 2—5 процентных пункта расхождения между заработной платой и предельным продуктом труда (минимальным). Кроме того, работодатель во всей российской экономике вынужден нести дополнительные расходы на рабочую силу помимо прямых выплат на оплату труда — на обеспечение работников жильем, их обучение и т.д. (табл. 6). В среднем по экономике затраты на рабочую силу помимо социальной защиты составляют от 4 до 11% общих затрат на рабочую силу, причем эта доля год от года сокращается. Данных о том, сколько такого рода затрат несут работодатели в сельском хозяйстве нет, но эмпирические наблюдения говорят о том, что эти расходы довольно велики и они могут объяснять оставшуюся необъясненной разницу.

Таблица 6. Структура затрат организаций на рабочую силу

Источник: Труд и занятость в России. 2005. Статистический сборник. М.: Росстат, 2006.

Действительно, низкое качество рабочей силы, как уже отмечалось, ведет к тому, что эффективные собственники стремятся к замещению труда капиталом, более интенсивной технологией. Эти технологии требуют более квалифицированной рабочей силы. Собственник в этих условиях вынужден инвестировать в подготовку и переподготовку рабочей силы, с одной стороны, а с другой — создавать привлекательные условия жизни в сельской местности для привлечения городских работников.

Так, в 2002 году Центр АПЭ совместно с ВНИИПиН (Ростов н/Д) провели опрос 14 агрохолдингов Ростовской области²⁰. После кризиса 1998 года агрохолдинги стали главными инвесторами в сельское хозяйство, поэтому характеристика их поведения отражает поведение наиболее продвинутого менеджмента в аграрном секторе. Результаты опроса показали, что 8 из 14 опрошенных компаний в той или иной форме финансировали обучение своих работников, еще одна компания вела специальную программу отбора кадров, три компании осуществляли жилищное строительство для своих работников. Наши интервью со многими собственниками и менеджерами эффективных сельхозпредприятий в Пермской и Тюменской области показали, что их компании оплачивают своим работникам лечение алкоголизма.

Неформальные интервью с руководителями крупнейших хозяйств страны также показали, что примерно 10% себестоимости таких компаний уходит на охрану (агрохолдинги иногда имеют собственные охранные предприятия для этой цели). В ряде регионов для поддержания сельской занятости сельхозорганизации вынуждаются сохранять рабочие места административными методами. Оплата работников, объективно не нужных для производства, также завышает суммарные расходы организации на рабочую силу.

Иными словами, незарплатная часть (включая налоги на заработную плату) расходов сельхозорганизаций на рабочую силу может быть существенно выше, чем в экономике среднем, как это отражено в табл. 6.

Однако все предшествующие суждения исходили из предпосылки отсутствия монопсонии работодателя на сельском рынке труда. Наделе это, конечно, не так. Во многих случаях сельхозпредприятия являются единственными работодателями в деревне и, таким образом, будучи монопсоническим агентом, имеют возможность занижать заработную плату по сравнению с ее равновесным уровнем. Пространственная отдаленность сел от городских рынков труда, неразвитость транспортной инфрастуктуры, а главное — более низкое качество сельского труда — не создает конкуренции за работников и тем самым, формирует монопсонию сельхозпредприятия по предложению работы. Главной альтернативой найму в сельхозпредприятии в деревне остается ЛПХ.

Определить без дополнительных исследований, в какой мере разница в предельном продукте труда и в заработной плате объясняется монопольной ситуацией, а в какой — высокими расходами работодателей на труд, не представляется возможным. Но независимо от причин этой разницы, очевидно, что отсутствие альтернативной занятости в сельской местности является одной из важнейших причин низкой заработной платы в аграрном секторе, низкого уровня жизни в селе и низкой производительности труда в сельскохозяйственном производстве.

Альтернативная занятость в сельской местности

Таким образом, альтернативная занятость в сельской местности — это одно из необходимых условий как роста эффективности в аграрном секторе, так и со­кращения феномена сельской бедности.

Доходы сельских домохозяйств от неаграрной занятости растут во всем мире²¹. Несельскохозяйственные источники занимают около 40—45% доли доходов в сельской местности в Латинской Америке и странах, южнее Сахары, 30—40% в Южной Азии и 40—50% в странах Центральной и Восточной Европы. В странах ОЭСР несельскохозяйственные доходы фермеров уже преобладают над сугубо сельскохозяйственными доходами.

При исследовании несельскохозяйственной занятости в сельской местности встает проблема ее определения.

В мировой литературе несельскохозяйственная занятость — это, вообще говоря, занятость вне собственной фермы, off-farm employment. Различия в подходе к определению в литературе — это включение или не включение в это определение занятости в сельском хозяйстве вне собственной фермы, а также отнесение или не отнесение к сельскому хозяйству таких видов экономической деятельности как рыболовство и охота.

Для России, как и большинства других постсоциалистических стран, понятие альтернативной занятости должно, по-видимому, определяться несколько иначе.

В чем смысл этого понятия применительно к транзитному сельскому хозяйству? Рост производительности труда в аграрном секторе ведет к снижению спроса на сельскохозяйственный труд вообще, к росту спроса на квалифицированную рабочую силу. Поэтому маргинальные работники должны найти себе альтернативные источники дохода. С этой точки зрения и подойдем к определению альтернативной занятости в нашей работе.

Во-первых, в отличие от прочих стран в посткоммунистических странах в селе преобладает наемный, а не семейный труд в рамках собственного фермерского хозяйства. Если в классическом аграрном секторе работа в найме на чужой ферме — альтернативная занятость, то в постколлективной деревне ситуация обратная: столкнувшись с падением заработной платы в своем сельхозпредприятии или даже с увольнением, работник в большинстве случаев (как это было показано выше на примере России) вынужден вести собственное (подсобное или коммерческое) хозяйство, производить ту же аграрную продукцию, что и крупное предприятие, только, как правило, с более низкой производительностью. Поэтому альтернативная занятость в данном случае не может быть определена как занятость вне собственного предприятия.

Во-вторых, ЛПХ вообще — это не альтернативная занятость, это та же занятость в сельском хозяйстве, только в другой форме. Если работник, уйдя из крупного сельхозпредприятия, специализировавшегося на производстве молока, в своем хозяйстве также производит молоко, то это не альтернатива в том смысле, что это молоко попадает на тот же рынок. Даже если этот работник не продает молоко, а потребляет его внутри своей семьи, то на эту часть сокращается общий спрос на молоко на соответствующем рынке. Однако, если он начинает производить, например, козий пух или ягоды, или откармливать гусей или свиней, то в данном конкретном случае возникает некая альтернатива. Эти продукты поступают на нишевый рынок, который либо уже существовал a priori, либо был создан этим производством aposteriori. Даже несмотря на то, что эта деятельность также аграрная, но она альтернативна по сравнению с той, в которой возник переизбыток труда.

В-третьих, не вся несельскохозяйственная занятость в сельской местности может рассматриваться как альтернативная. Так, есть некие инвариантные виды занятости, спрос на труд в которых не зависит (по крайней мере, непосредственно) от ситуации на рынке сельскохозяйственного труда. Это занятость в сфере социальных услуг — медицине, образовании, социальных службах, а также в государственном и муниципальном управлении. Безусловно, спрос на эти услуги зависит от численности населения, которая, в свою очередь, в сильной мере зависит от эффективности основного, селообразующего предприятия, как правило — сельскохозяйственного. Но возможности абсорбировать избыточный сельскохозяйственный труд в этих сферах занятости очень и очень лимитированы. Поэтому эти сектора не следует включать в понятие альтернативной занятости.

Определим альтернативную занятость как занятость сельского населения в трудоспособном возрасте несельскохозяйственными видами экономической деятельности за исключением социальных услуг и государственного и муниципального управления, а также нишевыми видами сельскохозяйственной занятости. Очевидно, что такая занятость может быть постоянной и временной, может быть основной и дополнительной, формальной и неформальной. Как было определено выше, основная проблема сельского рынка труда — это необходимость резкого повышения производительности аграрного производства при поддержании уровня занятости и росте общих доходов в сельской местности. С этой точки зрения наиболее важна постоянная и формальная альтернативная занятость.

В таком аспекте проблема сельской занятости в России не изучалась. В основном исследования посвящены структуре доходов сельского населения и выявлению несельскохозяйственных источников. Эти исследования показывают, что помимо ЛПХ сельское население подрабатывает предоставлением услуг односельчанам — строительство, вспашка огородов, транспорт, сбор и реализация дикоросов (грибов, ягод, лекарственных трав, кореньев), охота и рыболовство, сдача в наем жилых и нежилых помещений. В последние годы появилось такое явление как сельский туризм, который включает в себя комплекс услуг — сдачу жилья в наем, предоставление полного или частичного пансиона, развлекательные услуги (катание на лошадях, баня, охота, демонстрация этнических традиций и пр.). Пока в подавляющем числе случаев эта деятельность является дополнительной, временной и неформальной.

В литературе определяют две группы факторов, оказывающих влияние на несельскохозяйственную занятость. Это факторы спроса (demand-pull factors) и факторы нужды (distress-push factors)²². Факторы спроса описывает ситуацию, когда для занятых в сельском хозяйстве появляется выгодная возможность занятости в несельскохозяйственном секторе. Фактор нужды описывает ситуацию, когда недостаточные доходы в сельском хозяйстве заставляют искать другой дополнительный низко оплачиваемый источник в несельскохозяйственном секторе. Иными словами сельское население переключается на неаграрные виды деятельности под давлением двух факторов: либо спрос на результаты этой деятельности ведет к росту доходов от нее сверх уровня дохода от сельского хозяйства, либо население ищет возможные дополнительные источники дохода в условиях нужды.

Описанные выше виды занятости в селе чаще всего развиваются под влиянием факторов нужды, но определенная институционализация этих видов деятельности все же происходит.

Интерес представляет не только доля альтернативной занятости в общей сельской занятости, но является ли эта занятость вынужденной формой выживания семей, или она мотивируется факторами спроса. Имеющиеся исследования не дают представления о том, в какой мере развитие новых видов альтернативной занятости вызвано первой, а в какой мере — второй группой факторов. В определенной степени факторы спроса можно оценить по институциализации новых видов занятости. Так, занятость сельского населения в несельскохозяйственных отраслях, безусловно, с позиции нашего определения — занятость альтернативная, но по единовременному обследованию трудно оценить тенденции в этих видах занятости: являются ли они традиционными в этой местности или появились как альтернатива аграрному сектору в недавнее время, расширяется или сужается эта занятость.

Очевидно, что возникновение формальных предпринимательских структур, предъявляющих спрос на труд в альтернативных сферах сельской деятельности, может свидетельствовать о возникновении спроса на продукцию и услуги. В этом смысле интересно формирование в стране в целом рынка дикоросов и рынка услуг сельского туризма. В советское время сбором дикоросов занимался Центропотребсоюз со своими региональными отделениями, развитой системой коллекторной сети и переработки. В годы реформ данная система утратила эту функцию, хотя в отдельных регионах потребсоюз продолжает заниматься сбором дикоросов у населения. Однако на месте этой системы возникают новые коммерческие структуры, организующие эту деятельность в национальном масштабе или в масштабах региона (см.: Вставка 1). Эти компании имеют развитую производственную структуру и предъявляют устойчивый спрос на дикоросы, предоставляя тем самым стабильный спрос на поставки для сельского населения соответствующих территорий.

В последние годы в России начал развиваться сельский туризм, который может существовать в разных формах. Это и небольшие сельские гостиницы, и гостевые дома, для обслуживания которых нанимается персонал из местных жителей; это и оборудование для приема гостей сельских домов, обслуживаемых одной семьей с привлечением или без дополнительной рабочей силы. Целью такого приема приезжих может быть туризм как таковой, а может быть предоставление сезонного найма жилья (дача). Возможно сочетание предоставления временного жилья и пансиона, егерских услуг, сдачи в наем оборудования для рыбалки и охоты, прокат лошадей для конных прогулок, экскурсионное обслуживание и т.д. Поэтому аренда жилья одной семьей может иметь мультипликативный эффект в сфере занятости для других семей в данном селе и сельском районе в целом (см.: Вставка 2).

Опыт оценки альтернативной занятости в сельской местности в Пермской области

Для оценки эффективности социальной политики в сельской местности области в 2002—2004 годах и для выработки направлений этой политики на среднесрочную перспективу Центр АПЭ и Областное агентство по статистике совместно провели опрос 792 респондентов в 8 районах Пермской области (Бардымском, Еловском, Кишертском, Красновишерском, Куединском, Октябрьском, Уинском, Чердынском). Обследование не преследовало цель выявления альтернативной занятости, однако собранная база данных позволяет оценить некоторые параметры этого явления. Основные характеристики выборки представлены в табл. 7. Регионы отбирались с заведомо более низким уровнем социально-экономического развития, что обусловливалось задачами обследования. В каждом районе было отобрано случайным образом около 100 респондентов (Рис. 5). Часть отобранных респондентов отказалась отвечать на вопросы и их не удалось заместить другими в том же районе, поэтому общий размер выборки чуть меньше предполагавшихся 800 человек, и по регионам они распределены несколько менее равномерно, чем первоначально планировалась. На вопросы о личном доходе и своем отношении к уровню развития инфрастуктуры, об эффективно­сти социальной политики респонденты отвечали от своего имени, о покупках и благосостоянии семьи — о своей семье.

Таблица 7. Характеристика выборки

Рисунок 5. Распределение респондентов по районам

По уровню благосостояния районы выборки более или менее равны, исключение составляет Бардымский район, где средний уровень доходов более высок, чем в среднем по выборке (Рис. 6).

Рисунок 6. Распределение районов выборки по среднему уровню доходов респондентов

Опрос проводился методом интервьюирования. Все респонденты были разбиты на две группы. Во вторую группу отобраны те респонденты, кто указал среди источников своих доходов в 2003 году сбор грибов и ягод и другие альтернативные доходы (предоставление услуг и пр.). Таких респондентов оказалось всего 50 из 781²³, или 6,4%. В первую группу включены все остальные респонденты. Предполагается, что представители второй группы — это лица, имеющие альтернативную, неаграрную занятость. Данные рассматриваемого обследования не позволяют выделить эту группу более точным образом, например, занятые в промышленности и прочих неаграрных отраслях не попадают во вторую группу, хотя и заняты альтернативными видами деятельности. Поэтому вычлененная группа — это группа занятых довольно маргинальными видами трудовой деятельности.

Далее были проанализированы основные характеристики респондентов по этим группам, чтобы выяснить факторы, влияющие на занятие данными видами деятельности.

В первую группу вошли более гомогенные по возрасту респонденты, тогда как во вторую — и более молодые и более пожилые, при преобладании молодых, т.к. мода смещена влево по отношению к среднему возрасту (табл. 8). По образованию ситуация обратная — во второй группе меньше людей с низким и высшим уровнем образования, преобладает среднее и среднее специальное образование, в то время как среди респондентов первой группы больше людей с начальным образование и с высшим (там же). По семейному статусу (женат-замужем — одинокий) две группы существенно не различаются. Однако в семьях второй группы больше иждивенцев старших возрастов и меньше детей до 16 лет (там же).

Таблица 8. Возрастные, семейные и профессиональные характеристики респондентов по группам

Следующее распределение показывает, что альтернативные источники доходов ищут в первую очередь лица, занятые от случая к случаю или вовсе безработные, а также те, кто чаще сталкивается с задержками заработной платы. Среди лиц первой группы ниже процент безработных и не имеющих постоянной работы, больше предпринимателей (табл. 9).

Таблица 9. Распределение по статусу на рынке труда (% от соответствующей группы)

Альтернативной деятельностью заняты существенно больше представители сельскохозяйственных, чем прочих специальностей (табл. 10).

Таблица 10. Распределение по профессии (% от соответствующей группы)

По своему денежному доходу вторая группа заметно менее состоятельна, чем первая группа (табл. 11).

Таблица 11. Средний денежный доход в месяц

Таблица 12. Распределение ответов на вопрос «С чем Вы связываете свое материальное положение?» (% от соответствующей группы*)

* было возможно три ответа

Таблица 13. Распределение ответов на вопрос «К какой категории Вы относите себя?» (% от соответствующей группы)

Денежный доход во второй группе был не только ниже на момент обследования, но и имел худшую динамику в предшествующие годы. Материальное положение респондентов второй группы за 2002—2004 годы в большей мере ухудшалось, чем улучшалось. Соотношение ответов «улучшалось» и «ухудшалось» в первой группе составляет 0,76, во второй группе — 0,32, или иными словами, на каждый случай самооценки об ухудшении материального благосостояния в первой группе приходилось 0,75 случая улучшения благосостояния, во второй группе — только 0,32.

При этом свое материальное положение респонденты второй группы чуть более склонны связывать со своим личным поведением, чем это происходит в первой группе, но существенно больше возлагают ответственность за это на общеэкономическое и социальное положение в стране. При этом в данном ответе не содержится разделения на позитивное и негативное воздействие. Значимо различие между группами в оценке влияния на материальное положение изменений в семейном положении: если в первой группе такое изменение влияло на материальный статус для 28% случаев, то во втором случае это влияние отмечают 40%.

По самооценке своего материального благосостояния в своей местности вторая группа гораздо чаще относит себя к более бедным и существенно более бедным, чем население в среднем — в 32% случаев по сравнению с 19% для первой группы.

94% всех респондентов, независимо от группы, хотели бы зарабатывать больше, но только 24% видят такую возможность при сложившихся обстоятельствах. Различия между группами начинаются при оценке основных препятствий для этого (табл. 14). Для второй группы существенно более значима нехватка на­чального капитала, высокие налоги и боязнь обструкции со стороны односель­чан, чем для респондентов первой группы. Респонденты второй группы по оп­ределению уже занимаются некоторой альтернативной деятельностью и оце­нивают возможности ее расширения с учетом своего опыта. Респонденты первой группы, скорее всего, менее информированы о реальных препятствиях. Так, можно предполагать, что представители второй группы, занимаясь альтернативной деятельностью в селе, сталкиваются с неприязненным отношением одно­сельчан к себе чаще, чем представители первой группы.

Таблица 14. Оценка основных препятствий для повышения денежного дохода (% от соответствующей группы)

Первая группа чаще берет кредиты, особенно в коммерческих банках (табл. 15). Это также может обусловливать меньшую значимость проблемы денежного де­фицита для представителей этой группы для повышения денежного дохода.

Таблица 15. Распределение по получению кредита (% от соответствующей группы)

Респонденты второй группы чаще сдают свой земельный пай в аренду и получают на него арендную плату в 30% случаев. Респонденты первой группы практически не получают платы за использование своего земельного пая — менее одного процента отметили получение арендной платы. Скорее всего, это связано с тем, что подавляющее большинство лиц этой группы работают на постоянной основе и, вероятнее всего, в сельхозпредприятиях. Сельхозпредприятия склонны не выплачивать арендную плату за земельный пай своим работникам. Для тех же, кто не имеет постоянной работы, арендная плата за пай является существенным источником постоянного дохода. Уровень арендной платы за землю одинаков по области и разницы между первой и второй груп­пой по этому показателю нет.

Как уже отмечалась, база данных не позволяет вычленить формальную альтернативную занятость, из неформальных и дополнительных видов альтернативной занятости в выборке присутствуют сбор дикоросов, предоставление разного рода услуг односельчанам, а также сдача в наем помещений и промыслы. Из этих видов деятельности наиболее распространены услуги — вспашка огородов, уборка урожая, строительные услуги и т. д. Этими видами деятельности занято 6% респондентов выборки, еще 11—13 респондентов (Два респондента не указали этот вид доходов в своем совокупном денежном доходе, но отметили, что собирают и сдают дикоросы частным посредникам) занимаются сбором и реализацией дикоросов. При этом все они сдают собранную продукцию частным сборщикам, и только половина в дополнение к этому продают собранную продукцию на рынке. Наличие частных сборщиков в совокупности с информацией предыдущего раздела о наличии в стране крупных компаний по сбору дикорастущих недревесных плодов леса говорит о некоторой институционализации этого вида деятельности, превращении его из неформального в формаль­ный. Доступная база данных не позволяет оценить наличие и вид контрактов со сдатчиками дикоросов, степень гарантированности этого вида дохода для населения. Кроме того, выборочное обследование выявило 8 случаев сдачи в наем жилья и других помещений, а также 4 случая промыслового производства.

Проведенный анализ показывает, что рассмотренными видами альтернативной занятости занимаются в основном маргинализированные жители села, с более низкими и менее гарантированными заработными платами, с непостоянной занятостью по найму, представляющие наименее материально обеспеченную страту сельского населения. Эта страта населения стремиться максимально диверсифицировать источники своих доходов, используя для этого все возможности, включая сдачу в аренду земельного пая. Исходя из этого, можно предположить, что факторами вовлечения сельского населения в эти виды деятельности являются скорее факторы нужды, чем спроса. Характерно, что вытесняются в эту сферу, прежде всего, лица с сельскохозяйственными специальностями. Эти виды деятельности представляют некую safe net для наименее обеспеченной части трудоспособного населения в селе, форму приспособления сельского рынка труда к ситуации трудоизбыточности аграрного производства.

Выводы

Одной из основных проблем развития сельского хозяйства и сельской местности в России сегодня является проблема трудоизбыточности аграрного производства, усугубляющееся с ростом продуктивности этого сектора. Аграрное рыночное производство дает только треть рабочих мест в сельской местности. Излишнее трудоспособное население вытесняется в сектор личного подсобного хозяйства, которое производит конкурирующую сельскохозяйственную продукцию, но с меньшей продуктивностью. Такой дуализм на рынке сельского труда не может не вести к падению уровня доходов от сельскохозяйственной занятости.

Старение сельского населения и падение доходов от основного источника — агарного производства — приводит к тому, что социальные выплаты начинают получать высокий удельный вес в совокупных доходах сельского населения. Реальной альтернативной занятости в сельской местности пока еще очень немного, в основном она представлена сбором дикоросов, неформальными услугами на внутридеревенском рынке услуг, зачаточным сельским туризмом. Данная занятость имеет неформальный, непостоянный характер. Она привлекает в основном маргинальное население, которое вытесняется из основных видов занятости.

Государственная политика может в этих условиях строиться на основе двух стратегий — 1) полного laissez-faire и 2) дирижизма.

При первом подходе можно предполагать, что рынок труда сам придет к своему равновесию, но на относительно низком уровне занятости и доходов в сельской местности. Огромные массы сельского населения в ряде регионов могут оказаться полностью маргинализированными, перешедшими предельные черты бедности, скатившись в порочный круг бедности. Часть этого населения может пополнить городскую безработицу, произойдет дальнейшее сокращение плотности сельского населения в таких регионах, утрата населения в части территории страны.

Государственное вмешательство в ситуацию может также развиваться по двум направлениям. Государство может стремиться к поддержке сельской занятости за счет массированной поддержки отечественного сельского хозяйства. Такой избыточный аграрный протекционизм чреват снижением конкурентоспособности аграрного сектора страны и неоптимальным ростом расходов на аграрную политику. Современная политика социального развития села сегодня идет именно этим путем — она ориентирована на поддержание отечественного сельхозпроизводителя для предоставления рабочих мест сельскому населению, с одной стороны, и поддержку ЛПХ в ущерб крупному товарному производству (см.: Вставка 3.).

Возможен и другой путь для государственного вмешательства в ситуацию — политика сельского развития, включающая в себя некий начальный механизм поддержки альтернативной занятости в селе. Это не предполагает искусственного поддержания неаграрных рабочих мест в селе. Она должна включать возможность выведения избыточной рабочей силы из сельского хозяйства, рост эффективности сельскохозяйственного производства и соответствующий рост заработной платы в секторе. Возросший доход сельскохозяйственных работников приведет к росту спроса на услуги в селе и естественному процессу формирования нормального рынка труда в сельской местности. Однако начальный спусковой механизм должен быть привнесен мерами государственной политики.

Россия остро нуждается в сильной политике сельского развития как части аграрной политики страны. Задержка в решении названных проблем чревата формирование огромных слоев маргинального населения в сельской местности, и даже целых маргинальных сельских территорий. Мировой опыт показывает, что выход из такой ситуации почти невозможен. Этим обусловливается острейшая насущность политики сельского развития сегодня.

Прогрессом в формировании политики сельского- развития стало закрепление данной функции за МСХ РФ, а также принятие Федеральной целевой программы социального развития. Во многих регионах страны разрабатываются собственные программы сельского развития, т. к. Федеральная программа призвана софинансировать региональные программы. Все это является симптомами позитивных интенций, но, к сожалению, не более того.

Федеральная программа представляет собой свод соответствующих отраслевых программ развития в сельской местности отдельных элементов инженерной и социальной инфраструктуры. В регионах из-за желания не потерять потенциально возможные трансферты из федерального бюджета компонуют формальную целевую программу по такому же принципу.

Долгое время на федеральном уровне и до сих пор в абсолютном большинстве регионов проблему сельской бедности пытаются решить через поддержку личного подсобного хозяйства населения. Безусловно, ЛПХ является определенным coping mechanism для сельских безработных, для сельскохозяйственных работников с низком уровнем заработной платы. Но для национальной политики такой подход формирует еще один порочный круг. Сельскохозяйственный работник имеет низкую оплату труда или даже оказывается безработным из-за того, что предложение труда в сельском хозяйстве превышает спрос на сельскохозяйственную продукцию. Для решения проблемы его дохода ему предлагают и помогают заняться тем же сельхозпроизводством (обычно, это производство молока), но только в заведомо менее эффективном личном хозяйстве. Это уменьшает спрос на продукцию индустриального производителя, он еще более снижает спрос на труд, и еще один работник оказывается с маргинальным доходом, и ему мы начинаем помогать производить в его хозяйстве. Таким образом, проблему трудоизбыточности в сельском хозяйстве мы начинаем решать путем резкой деиндустриализации и экстенсификации сектора.

Еще более разрушительный характер имеет практика поддержки сельского населения путем субсидирования заведомо убыточных производств: шерсти в ряде регионов, зернового производства за полярным кругом и т.д. — только на основании того, что в соответствующих регионах этот вид деятельности является единственным источником дохода. Получая ложные сигналы с рынка в виде субсидированных цен, местные производители продолжают производить никому ненужную продукцию, в силу своей искусственно заниженной себестоимости создавать конкуренцию производителям в регионах с высокими конкурентными преимуществами в производстве этих продуктов и, в конце концов, теряют время и финансовые возможности (т.к. все субсидии когда-нибудь кончаются) для адаптации, для поиска новых источников доходов для сельского населения.

Иногда звучат предложения о массовом переселении сельского населения из маргинальных регионов. Это крайне опасное решение. Прежде всего, нужно понимать, что переместить это население в другие сельские местности не полу­чится — опыт 1960-х годов в СССР и в Европе показал, что сельское население, снятое со своих мест, в сельской местности не остается — оно перебирается в города. Да и нет в России мест с недостатком низкоквалифицированной рабочей силы. А городская экономика не сможет переварить всю эту массу низкоквалифицированной, порой ассоциализированной рабочей силы. Это перенесет проблему в городскую экономику в еще более остром состоянии, т.к. не будет хотя бы такого буфера, как ЛПХ. Наконец, нужно понимать, что при таком высоком разрыве в плотности населения между восточными территориями России и сопредельными государствами такое переселение будет означать потерю обширных территорий.

Политика сельского развития в России сегодня должна строиться на иных принципах. Это должна быть региональная политика при финансовой и институциональной поддержке федерального центра. При огромном разнообразии проблем и возможностей их решать по территории страны не может быть единых рецептов из Москвы. В каких-то регионах проблема решается лесом и его ресурсами, в каких-то — туризмом, в каких-то — приграничными возможностями и т.д.

Разрывать порочный круг формирующейся сельской бедности необходимо, на наш взгляд, в трех основных направлениях.

Во-первых, это создание альтернативной занятости. Занятость может рассматриваться как альтернативная, если ею не занимаются на данной территории основные сельскохозяйственные производители, но она вполне может быть сельскохозяйственной. Иными словами, формирование альтернативных источников доходов может происходить в результате диверсификации аграрного производства в регионе. Отсюда вытекают два способа поддержки.

С одной стороны, это создание системы мелкого кредита в сельской местности для финансовой поддержки инициативы самих жителей. Это могут быть кредитные кооперативы (как в Ленинградской области) или специальные муниципальные фонды (как в Пермской области). Без государственной финансовой и институциональной поддержки такие самодеятельные институты не смогут возникнуть и не смогут собрать первоначальный капитал. Также нужны облегченные формы регистрации мелкого бизнеса в сельской местности, причем надо исходить из понимания того, что возможные упущенные потери от налогов от такого бизнеса не сопоставимы с огромными потерями государства от невозникновения такого бизнеса.

С другой стороны, нужна государственная (региональная, муниципальная) поддержка венчурного бизнеса, направленного на диверсификацию аграрного производства. Скажем, в регионе с традиционным производством молока, можно попробовать начать интенсивный откорм КРС. Если находится инвестор из перерабатывающей промышленности, готовый вложиться в сырьевую зону, то можно попробовать со льном или другими трудоемкими культурами.

Во-вторых, необходимы государственные усилия по развитию инженерной и социальной инфрастуктуры. Здесь нужно уйти от сложившихся в советское время парадигм. Так, в инженерном обустройстве домов у нас преобладают централизованный подход, который на много дороже решений автономного обеспечения отдельных домов и групп домов. В телефонизации сельской местности мы все еще находимся в плену решений до эры мобильной связи (так, в федеральном законе о связи закреплено требование обеспечения телефона-автомата в каждой деревне). В сфере социальной инфрастуктуры все еще довлеют советские представления о необходимости наличия хорошей школы или больницы в деревне. При современных дистанционных технологиях радикальные решения лежат в плоскости дистанционного обучения и диагностирования. Интернет для культурного обеспечения отдаленных деревень будет значить на много больше, чем традиционный клуб или сельская библиотека.

В-третьих, необходимо менять парадигму сельского образования. До сих пор сельское образование — среднее и специальное среднее — нацелены на подготовку сельскохозяйственных работников. В сельской местности нужны специалисты и других профессий — в сфере туризма и сервиса, в сфере бытового обслуживания, организаторы кооперативов и т.д. Помимо конвенционного образования необходима система распространения положительного опыта — нужно эксплуатировать присущую сельским жителям способность быстро перенимать позитивный опыт друг от друга.

¹ Статья написана по результатам исследования, выполненного на средства Научного фонда ГУ-ВШЭ (грант № 05-01-0029)
² Так, проблема огромной трудоизбыточности в Китае решается также и путем сдерживания механизации аграрного сектора. В частности, в Китае приходится 6 тракторов на 1000 га пашни по сравнению с 18 тракторами в мире в среднем. При производстве зерна в 6—10 раз больше чем Россия Китай имеет примерно столько же зерноуборочных комбайнов [Труд и занятость в России. 2005. Статистический сборник. М.: Росстат, 2006; China in the Global Economy. China Agriculture in the International Trading System. OECD. 2001]
³ См., например: Janvry de A., Sadoulet E. Achieving Success in Rural Development: Toward Implementation of an Integral Approach.
⁴ Итоги Всероссийской переписи населения 2002 г. http://www.perepis2002.ru/index.html?id=l 1
⁵ Труд и занятость в России. 2005. Статистический сборник. М.: Росстат, 2006.
⁶ Оценка авторов по: Экономическая активность населения России (по результатам выборочных обследований). 2002. Статистический сборник. М.: Росстат, 2002.
⁷ Например, в Венгрии в формальное определение сельхозпроизводителей в перепись 2003 г. включались производители, имеющие более 15 соток земли, одной головы КРС, лошадей, свиней, 50 голов птицы и т. д. Все производители с меньшими физическими параметрами размера рассматривались как домохозяйства. Занятость в этих хозяйствах в сельхоззанятости не учитывалась [Laczka E. Restructuring the System of Agricultural Statistics in Hungary, http://www.istat.it/ Eventi/caesar2/Laczka.pdf]
⁸ Труд и занятость в России. 2005. Статистический сборник. М.: Росстат, 2006.
⁹ Например: Гимпельсон В. Занятость в неформальном секторе в России: угроза или благо? // Альманах Ассоциации независимых центров экономического анализа. 2004. Вып. 2. Современные проблемы социальной политики в России, www.arett.ru
¹⁰ Там же, с. 147.
¹¹ Серова Е., Тихонова Т. Кто является действительным сельхозпроизводителем среди российских ЛПХ? // Доклады на II Конгрессе Российской ассоциации аграрных экономистов 13—14 февраля 2006 г. (в печати)
¹² Там же.
¹³ Кузнецов В.В., Тарасов А. Н., Дунаев В.Л., Лысенко Е.Г. Личные подсобные хозяйства сельского населения: факторы развития и экономическое поведение в переходной экономике. Ростов н/Д.: Коралл-Микро, 1998.
¹⁴ Интервью в Минсельхозе Астраханской области. 2005 г. Центр АПЭ.
¹⁵ Овчарова Н., Пишняк А. И. Сельская бедность в России // Местное самоуправление и гражданское участие в сельской России (сборник статей). М.: Астро-Плюс, 2003; Панков Б. АПК: выход на новую траекторию развития. Сельская занятость: нужны не столько деньги, сколько оригинальные решения // Человек и труд. 2002. № 8; Фадеева О.П. Неформальная занятость в сибирском селе // Экономическая социология. 2001.Том 2. №2.
¹⁶ Российско-американский исследовательский проект «Рынки факторов аграрного производства в России», реализованный в 2001—2004 гг. в рамках программы поддержки сотрудничества BASIS (Broadening Access and Strengthening Input Market Systems) и финансировавшийся USAID. В рамках проекта были проведены опросы в 144 сельхозпредприятиях трех областей: Ивановской, Нижегородской и Ростовской. Опросы проводились по состоянию на 2001 г. Соруководителями проекта являются Е. Серова и Б. Гарднер (Мерилендский университет). Компонент по исследованию рынка труда в сельском хозяйстве реализуется под руководством В. Богдановского (ВНИЭТУСХ). Более подробно о проекте см.: [Вопросы экономики 2005. №6; Comparative Economic Studies 2005: www/iet.ru/afe])
¹⁷ Богдановский В. Аграрный рынок труда: проблемы формирования и функционирования 2003. Mimeo.
¹⁸ Bezlepkina I. Microeconomic Analysis of Russian Agricultural Enterprises with Special Reference to Subsidies and Debts// PhD-thesis. Wageningen University, 2004; Серова Е., Шик О. Мягкие бюджетные ограничения как фактор финансовой несостоятельности российского сельского хозяйства // Доклады на II Конгрессе Российской ассоциации аграрных экономистов 13—14 февраля 2006 г. (в печати).
¹⁹ Leibenstein H. Allocative Inefficiency vs. X-Inefficiency// American Economic Review. 1966. N 56.
²⁰ Храмова И.Г. Деятельность агрохолдингов в российском продовольственном секторе: результаты одного исследования // Экономика переходного периода. Сборник избранных работ. 1999-2002. М.: Дело, 2003.
²¹ Johnson D.G. World Agriculture in Disarray. London: Macmillan Press ltd., 1991; Davis S. Are Coping Strategies a Cop Out? // IDS. 1999. Bulletin 24 (4); Start D. The Rise and Fall of the Rural Non-farm Economy: Poverty Impacts and Policy Options // Development Policy Review. 2001. 19 (4).
²² Например, Davis S. Are Coping Strategies a Cop Out? // IDS. 1999. Bulletin 24 (4); Start D. The Rise and Fall of the Rural Non-farm Economy: Poverty Impacts and Policy Options // Development Policy Review. 2001. 19 (4).
²³ Остальные респонденты не отвечали на вопрос о доходах.